Отправляет email-рассылки с помощью сервиса Sendsay

Slon.ru - деловые новости

Подписаться Бесплатная «Серебряная» новостная рассылка . Подписчиков 53 RSS
←   Август 2009   →
 1
 2
 3
 4
 5
 6
 7
 8
 9
10
11
12
13
14
15
15.08.2009
02:17:54
11:54:16
16
17
18
19
20
21
22
23
24
25
26
27
28
29
30
31


За последние 60 дней ни разу не выходила


Сайт рассылки: http://slon.ru/
Открыта: 28-05-2009

Автор
Павел

Статистика

53 подписчиков
0 за неделю
←   Все выпуски   →

<<Часть финансовых инноваций - совершенно бесполезны в социальном смысле>>


     slon.ru
2009-08-29
«Часть финансовых инноваций – совершенно бесполезны в социальном смысле»
Мировые регуляторы все больше склоняются к тому, что им необходимо поменять всю мировую финансовую инфраструктуру. И даже шире - всю философию глобальных финансов и бизнеса. На неделе все деловые СМИ в мире перепечатали сенсационную цитату руководителя главного британского регулятора FSA лорда Эдэйра Тернера, который призвал ввести налог с международных банковских транзакций. Признание это он сделал во время дискуссии в журнале Prospect. Но это было далеко не единственное откровение в этой «панели». Slon.ru представляет полный перевод дискуссии, опубликованной в журнале. Участвуют: Лорд Эдэйр Тернер - председатель Службы финансового надзора (FSA) - главного финансового регулятора Великобритании. Джон Джив - председатель совета директоров компании Vocalink, разрабатывающей программное обеспечение для финансовых транзакций, бывший заместитель управляющего Банка Англии. Джонатан Форд - редактор отдела комментариев Reuters и ответственный редактор Prospect. Джиллиан Тетт - ответственный редактор Financial Times, специализация - глобальные финансовые рынки. Пол Вулли - старший научный сотрудник на Лондонской фондовой бирже, основатель центра изучения рынков капитала. Джонатан Форд: Какой стадии кризиса мы уже достигли? Эдэйр Тернер: Думаю, произошла уже довольно значительная эволюция финансового аспекта кризиса - мощное вмешательство властей после начала кризиса в прошлом октябре стабилизировали систему. У наших банков сейчас адекватный капитал. Думаю, в разных странах остаётся неуверенность относительно полной прозрачности процессов. Но большинство государств все же добились капитализации своих банков, достаточной для спокойной работы в будущем. Поэтому я считаю, что время, когда мы были уязвимыми, уже позади. С экономической точки зрения, мы на своего рода поворотном этапе, так как период критического падения ВВП уже прошел. Мы видим рост ВВП в некоторых частях мира, например, в Китае и многих странах Азии. И в развитых странах сейчас, вероятно, наступит период роста. Но мы не знаем, как быстро пойдет процесс восстановления экономики, и будет ли его сдерживать консерватизм и осторожность банковской системы или масштаб государственного долга, имеющегося во многих странах с крупной экономикой. Но для регуляторов, таких, как я, самое главное - осознать, что произошедшие события нанесли огромный ущерб экономике стран всего мира, и сейчас крайне важно разработать способы предотвращения повторения такого же через пять - десять лет. Для этого нужно будет провести очень масштабную структурную перестройку мировой системы финансового надзора, и я хочу подчеркнуть, что небольшими изменениями тут не отделаться. Форд: Джордж Осборн, канцлер казначейства, сделал ряд предложений по реформированию трехчастной структуры надзора в Великобритании. Служба финансового надзора Великобритании (FSA) фактически распускается, ее функции по банковскому надзору передаются обратно в Банк Англии, создается новый орган по защите прав клиентов банков. Считаете ли Вы это разумным шагом? Тернер: Организационная структура - последний по важности вопрос. Если взглянуть на мировую практику, некоторые страны предоставляют контроль финансовой безопасности центробанку, а в других странах эта функция поручается другим организациям. Если посмотреть только на те страны, которые, как считается, успешно справляются с трудностями кризиса, у них тоже встречается и такая, и такая структура. Все согласны с тем, что дела в Испании идут неплохо, и в Испании функции банковского надзора возложены на центральный банк. А Канада - страна, в которой банковская система очень устойчива, - разделяет центральный банк и банковский надзор. Поэтому можно сказать, что есть целый спектр функций, видов деятельности, от монетарной политики центробанков до макроконтроля финансовой безопасности, микроконтроля финансовой надежности, вопросов защиты прав банковских клиентов, и как бы вы их ни поделили, у вас так или иначе, в любом случае будут какие-то сложности, которые придется решать. Конечно, довод в пользу тесной связи между функциями центрального банка и контролем финансовой безопасности получил поддержку из-за того, что мы осознали, что макроанализ финансовой безопасности - видение общей картины и возможность управлять большими контрциклическими рычагами - это вопрос первостепенной важности. Я думаю, что необходимых связей можно достичь в рабочем порядке в рамках существующего организационного разделения. Консерваторы убедили сами себя в том, что эти связи должны быть очень прочным. Но это гораздо менее важно по сравнению с тем, что нам реально предстоит сделать. Джон Джив: Насколько рискованным будет этот переход? Тернер: Такое преобразование невозможно без управления рисками переходного периода - думаю, Джордж Осборн не станет спорить. Если электорат решит двигаться в этом направлении, то этому придётся уделить внимание. Форд: Джон Джив, Вы в своё время находились с другой стороны стола, в Банке Англии. Как Вы думаете, Банк будет приветствовать возвращение ему функций регулятора? Джив: Не думаю. Мне кажется, что можно исправить дефекты, не переделывая структуру целиком. Решение консерваторов о реинтеграции банковского контроля в центробанк не только создаёт проблему переходного периода (который, кстати, начинается прямо сейчас), но также создаёт риск того, что вся ответственность оказывается в одном месте. Таким образом, увеличивается риск группового шаблонного мышления, а центробанки, скажем так, традиционно не слишком открыты и прозрачны. Форд: Есть ли способы улучшить существующую систему? Тернер: То, как трёхчастная система работала после 1997 года, и особенно отношения между Банком Англии и FSA, отражали определенную философию того времени. Мне кажется, что, оглядываясь назад, все понимают, что лучше было бы использовать другой подход. Банк фокусировался на своём мандате монетарной политики. Служба финансового надзора фокусировалась на микроконтроле финансовой надежности, работая с каждой организацией по отдельности, причем ее представления о контроле были достаточно формальны и фокусировались на системах и процессах. Где-то там и пропало общее представление о происходящем; наблюдаемые тренды расширения кредита в экономике в целом и в ценах на активы никто не сопоставил с новыми путями развития некоторых бизнесов, и поэтому никто не трубил тревогу. Говоря конкретно, в 2005 году не было такого, чтобы Служба финансового надзора могла сказать банкам: глядите, у нас большой дисбаланс текущего дефицита платежей, который требует вливания капитала, у нас быстрый рост кредитов, у нас быстрый рост секьюритизированных займов на ипотечном рынке, у нас скоростное развитие некоторых энергичных ипотечных банков: HBOS, Alliance & Leicester, Northern Rock и других, - а эти банки во многом полагаются на возможность продавать закладные ценные бумаги американским взаимным фондам, и на возможность оптового займа денег на межбанковском рынке... короче, никто не сопоставил все эти факторы и не сказал: «С учетом всего вышеизложенного нам надо установить ограничения на ликвидность и политику управления капиталом таких банков, как HBOS или Northern Rock». Всё это не входило в обязанности ни одной из организаций. Рычаги управления тоже не были придуманы, поэтому не за что было бы потянуть, даже если была бы видна проблема - не было идеи контрциклического капитала и т. п. Форд: Теперь, когда большинство уже отвергло грубую идею о том, что «рынок всегда прав», с чем же мы остались? Tернер: Думаю, что мы всё ещё пытаемся выработать какую-то общую идею после тотального краха ранее принятых экономических и финансовых теорий. С точки зрения мировых регуляторов, если вы принимаете факт отсутствия таких незыблемых постулатов, как «чем больше рынка, тем лучше», вы оказываетесь в пространстве, где слишком много поводов для беспокойства. У вас уже нет интеллектуальной парадигмы, которая помогает вам в принятии решения. Отсутствие такой парадигмы требует больше сил на анализ и больше уверенности в своих силах. Есть две конкретных области, где нам известно общее направление, но его сложно превратить в конкретный анализ. Во-первых, вся история с макроконтролем финансовой безопасности. Мы все признаем, что нам нужны рычаги помимо ставок рефинансирования. Есть некоторые факторы, глобальные экономические меры управления капиталом и ликвидностью, которые делают систему стабильнее. Но нам нужно решить, хотим ли мы встроить в систему такие шестеренки, чтобы в случае угрозы краха, например, автоматическая формула сама требовала от банков, чтобы они сберегали капитал. Или же пусть такие решения принимаются неким собранием советников, некоторым комитетом финансовой стабильности? Во-вторых, «гипотеза об эффективных рынках» получила фундаментальное опровержение. Эта гипотеза была встроена глубоко в ДНК таких организаций, как Служба финансового надзора и других регуляторов рынка ценных бумаг и банковской индустрии по всему миру. Идея о том, что законченные рынки, ликвидные рынки - это определенно хорошо, и что чем больше таких рынков, тем стабильнее система, - эта идея доминировала еще три года назад. Но что делать сейчас, когда такой подход не работает, - неясно. Означает ли это, что регуляторы должны иногда запрещать некоторые продукты, говоря: «Мы накладываем вето, если вы не объясните мне, какая в этом социальная польза». Весь груз доказательства в прошлом лежал на другой стороне: организации типа Службы финансового надзора работали, исходя из предположения, что должен наблюдаться четкий конкретный сбой в рынке, а если это не так - то вмешиваться нельзя. Мы не были готовы сказать: «Здесь нет сбоя рынка, но управляющие этого банка хотят выйти из-под контроля, и мы должны сказать им, чтобы они остановились». Мы не чувствовали своей возможности противиться волатильности рынка ради финансовой стабильности - мы считали, что можем действовать, только если рынком злоупотребляют. Пол Вулли: Кризис, как вы замечаете, дискредитировал мейнстримовую финансовую теорию, а особенно её ключевую идею, что рынки капитала эффективны. Идея о том, что цена всегда верна, и что рынки капитала автоматически дисциплинируют себя (так называемая «гипотеза об эффективных рынках»), - столкнулась со смертельным противником. Некоторые выдвигают тезис, что рынки неэффективны потому, что инвесторы нерациональны. Чтобы исправить положение, считают они, следует понять, что финансы базируются на психологических отклонениях и иррациональных стремлениях, надо понять так называемую поведенческую модель, которая лучше объясняет хаотичное поведение цен на активы. Но участники финансовых рынков не всегда ведут себя иррационально. Истинный ключ лежит в понимании важнейшей ошибки, которую делали экономисты. Их теории основывались на предположении, что существует целая армия частных инвесторов, которые инвестируют напрямую в акции, бонды и рынки деривативов. Они игнорировали то обстоятельство, что инвесторы делегировали ответственность за финансовые вопросы банкам, фондовым менеджерам и др., и что именно эти посредники определяли стоимость активов. Делегирование создаёт проблему «агентских отношений»: агенты лучше информированы, чем их клиенты, но при этом их интересы редко совпадают. Добавление в формулу агентов позволяет лучше понять, как формируются пузыри, почему акционерный капитал столь волатилен, и почему силы инерции приводят к взлетам и падениям на многих рынках. Джиллиан Тетт: Действительно, мы пребываем в интеллектуальном замешательстве. Весь прошлый год я беседовал с бывшими последователями мейнстримовских идей, и все они выглядят, как проповедник, потерявший веру в Библию. Ему все равно нужно приходить в церковь, потому что там его паства, но он перестал понимать, что же такое Библия. Эта мысль пришла ко мне при беседе с одной из таких «верующих» - с дамой по имени Блисс Мастерс [глава направления глобальных товарных рынков JP Morgan Chase], которая осознала, что все их прекрасные модели обращались с бухгалтерским учетом и факторами регулирования, как с шумом, тогда как на самом деле они и были моделью. Тернер: Да, все эти интеллектуальные системы: вся теория об эффективных рынках, вашингтонский консенсус, система дерегуляции свободных рынков, - все эти системы могут превратиться в религию. Вам нужны модели, но они должны быть разноплановыми, они всегда должны переосмысляться и переобдумываться. Вулли: Можно, я вернусь к вопросу о размере финансового сектора? Банковская и финансовая сферы росли колоссальными темпами за последние два десятилетия, и выросли до того, что они сейчас являются крупнейшими глобальными индустриями, если смотреть на доход, долгосрочную выгодность и долю ВВП. Странно, что индустрия, единственной функцией которой является превращение сбережений в реальные инвестиции, стала так доминировать. Мы должны выяснить, как получилось, что эта роль посредника так дорого обходится обществу, почему она так сложна и так подвержена риску системного коллапса. Объяснений несколько. Одно из них - та самая «проблема агентских отношений», которую я уже упоминал, и которая дает банкам и фондовым менеджерам возможность перехватывать непропорционально большую долю прибыли от продуктивной экономики. Тернер: Я согласен со многими высказываниями Пола, и думаю, что важнейшее наблюдение - то, что сектор финансовых услуг может вырасти до размеров бóльших, чем оптимальные, с точки зрения общества. Некоторые части финансовой системы, особенно те части, что касаются ценных бумаг с фиксированным доходом, торговли ценными бумагами, деривативов, хеджирования рисков, а также, возможно, некоторые области индустрии управления активами и торговли акциями, - все эти части слишком сильно выросли, гораздо больше социально приемлемого размера. Чтобы осознать это, достаточно посмотреть, какая часть ВВП приходится на масштабные финансовые услуги, или какой процент высокоинтеллектуальных выпускников лучших университетов ушли в финансовые сервисы. Это какая-то загадка, это практически необъяснимо: почему финансовое посредничество нуждается во всех этих ресурсах? Действительно ли финансовое посредничество в наши дни существенно сложнее, чем одно - два десятилетия назад? Можно, конечно, предположить, что чем богаче становятся люди, тем больше они перекладывают деньги из одной области своей деятельности в другую. У них больше сбережений и больше трат, и всё вместе это создает большую финансовую систему. Однако все равно следует признать, что часть раздутых балансовых ведомостей в банках появилась из-за внутренних действий банковской системы. И вся финансовая система создаёт продукты, которые, с одной стороны, позволяют хеджировать волатильность, а с другой стороны, позволяют увеличить эту волатильность. Сложно различить ценные финансовые инновации и бесполезные. Очевидно, что не все инновации заслуживают такого же внимания, как новые лекарства или новый формат ритейла. Думаю, что часть инноваций - совершенно бесполезны в социальном смысле. С другой стороны, я не знаю, означает ли это, что мир был бы лучше вообще без CDS, или только без некоторых CDS? Думаю, что сложно будет провести четкую линию. Это недостаточно, чтобы регуляторы смело говорили: продукт X плох, а продукт Y хорош. Это заставляет двигаться к такой системе механизмов, типа высоких требований к капиталу, которые будут замедлять создание новых продуктов, но не останавливать те из них, чья ценность несомненна. Форд: Если считать, что финансовый сектор раздут, то вопрос в том, насколько раздут? Какой его размер можно считать оптимальным? Тернер: Не думаю, что мы знаем точный ответ. Но, полагаю, теперь мы, регуляторы, будем гораздо более скептически относиться к доводу: «Этот продукт или рынок увеличат финансовую активность, так что это хорошо». Джив: Не думаю, что попытка определить наилучший размер финансового сектора принесет какую-то пользу, с тем же успехом можно рассуждать о наилучшем размере косметической промышленности. Не представляю, как это можно решить. К счастью, нам и не придется принимать такого решения, поскольку никто не отправляет людей работать в финансовой сфере, они попросту идут туда, если там хорошо платят. Если нас беспокоит, что сектор слишком разросся и вобрал слишком много талантливых людей, то это только потому, что он был настолько выгоден. И это приводит к вопросу: нужно ли нам какое-то ещё регулирование финансовой сферы? Когда мы регулируем энергетическую или промышленную сферу, мы делаем это экономическими методами, которые работают со структурой производства, структурой цен и рыночными силами. Но, за исключением отдельных «набегов» со стороны службы справедливой торговли (OFT), мы ничем подобным в финансах не занимаемся. Возможно, нам стоит привнести такой способ экономического регулирования и в финансовую сферу тоже. Предложение консерваторов (которое привлекло к себе гораздо меньше внимания, чем предложение о роспуске Службы финансового надзора) состояло в том, чтобы соединить Управление добросовестной конкуренции и структуры внутри Службы финансового надзора, отвечавшие за защиту прав клиентов, и это могло бы в будущем стать фундаментом новой формы экономического регулирования. Тернер: По теме размера и прибыльности финансового сектора - стоит разделить розницу и оптовую сферу. Что касается розничных финансовых услуг, нет никаких доводов в пользу того, что это был сильно раздутый сектор относительно количества работников или размеров маржи: разница между процентом по депозитным вкладам и процентам по займам не менялась за последние тридцать лет. И президентам крупных розничных банков платят столько же, сколько платят президентам любых крупных розничных компаний. Но если посмотреть на оптовый сектор и на огромные суммы денег, которые там делаются на предоставлении ликвидности или предоставлении сложных продуктов; или на некоторые части индустрии управления активами; или на индустрию хедж-фондов - в общем, на виды деятельности, в которых доходы выросли во много-много раз по сравнению с тем, что было 20 лет назад, - то и именно здесь размеры личных вознаграждений просто вводят в ступор. Проблема заключается как раз в том, что тот вид экономического регулирования, о котором говорит Джон, сложнее всего применить именно тут, в оптовой масштабной финансовой деятельности. Почему? Частично потому, что цены здесь непрозрачны, поэтому сложно реально на что-то надавить, как-то урегулировать нужным образом. А кроме того, эта ситуация общемировая, и если только не удастся достичь жесткого общемирового соглашения, с регулированием будут сложности. Форд: Даже если проблема настолько комплексная, то нельзя сбрасывать со счетов реальную озабоченность общества и государства по вопросу возвращения больших бонусов, особенно в тех банках, которым была оказана финансовая поддержка со стороны государства. Люди считают, что бонусы, во-первых, аморальны, во-вторых, являются одним из факторов, послуживших причиной начала кризиса, так как они поощряли излишне рискованное поведение. И, справедливо или нет, но именно Службу финансового надзора обвиняют - тори говорят об этом явно, правительство более сдержанно - в том, что она слишком слаба и вяло следит за выполнением постановлений о бонусах. Как Вы к этому относитесь? Тернер: Ну, здесь задействовано много политических факторов, но позвольте мне прояснить свою позицию на тему того, что мы можем и должны сделать по вопросам оплаты труда банкиров. Стоит различать три момента. Во-первых, действительно ли структура оплаты труда банкиров - не суммы зарплаты и бонусов, а соотношение между ними - создает повод для избыточного риска. Во-вторых, должен ли существовать особый подход к банкам, которые теперь частично находятся в собственности государства. В-третьих, озабоченность общества очень высоким уровнем оплаты труда в финансовой сфере, который, как мы сказали, раздулся сверх социально полезного размера, а прибыли в нем стали избыточно высоки. Особые юридические полномочия Службы финансового надзора целиком относятся к первому из этих пунктов, поэтому я прокомментирую его в первую очередь. Служба финансового надзора может делать и, собственно, делает следующее: требует от банков принять во внимание связь между политикой оплаты и выдачи бонусов и уровнем риска. Кажется вполне вероятным, что в предшествующий кризису период неразумная практика оплаты действительно побуждала служащих принимать излишний риск: к примеру, практика выдачи банкирам бонусов за получение краткосрочных прибылей до проверки того факта, создавали ли они таким образом токсичные активы, которые аукнулись впоследствии. Поэтому мы будем принуждать банки откладывать выдачу бонусов и платить больше акциями, а не деньгами. Также мы введем более высокие требования к капиталу, если нас не устроит банковская политика в этом отношении. И, кстати сказать, Служба финансового надзора - первая служба в мире, которая делает это, и мы сейчас пытаемся протолкнуть глобальное соглашение, чтобы эти практики были введены во всем мире, поскольку без совместной работы с другими странами всегда будут способы обойти наши национальные правила. Все это несколько изменит ситуацию с желанием идти на риск. Но в действительности дурные практики по вознаграждению сотрудников, хотя и сыграли свою роль, но были гораздо менее важны для запуска кризиса, чем рискованные биржевые сделки. Если бы десять лет назад у нас были бы идеально структурированные и всемирно применяемые практики вознаграждения сотрудников, но при этом оставались бы неадекватные требования к капиталу, для сценария финансового кризиса ничего бы не изменилось. А если бы мы ничего не меняли в политике вознаграждений, но ввели бы разумные требования по капиталу и ликвидности и макропруденциальную политику, кризис бы либо не случился вовсе, либо бы был куда мягче. Почему? Потому что мы можем заставить банковские структуры отложить выдачу бонусов и платить в акциях - что, как считается, мы должны делать гораздо активнее - но это не остановит многих банкиров от иррациональных и рискованных тактических действий. Дик Фалд, глава Lehmans, получал свою зарплату и бонусы в акциях, но это никак не повлияло на рискованность его стратегии. По второму пункту - зарплата и бонусы в банках, которых поддержали за счет средств налогоплательщиков - полагаю, вопрос в том, нужно ли здесь принимать более жесткий подход не только к вопросу риска, но и к вопросу уровня оплаты как таковому. Но это должно определять правительство как владелец пакетов акций, а не Служба финансового надзора как регулирующий орган. У нас нет права налагать на разные банки разные требования в зависимости от того, в чьей собственности они находятся. Третий вопрос, однако, действительно крайне важен. Он заключается в следующем: является ли общий уровень оплаты труда в области финансовых услуг следствием раздутости финансового сектора, которая, в свою очередь, явилась следствием сверхупрощенной финансовой регуляции. Никто из политиков не изучал специально этот вопрос, но мне кажется, что это важная проблема, заслуживающая общественного внимания. Вопрос в том, можно ли что-то с этим сделать? Теоретически, парламент мог бы принять закон, напрямую регулирующий уровень оплаты труда в банковском секторе: нельзя получать больше Х фунтов в год. Но в масштабе мировой экономики это ни на что не повлияет: люди формально приняты на работу во Франкфурте, а работают в Лондоне, люди трудятся на позициях независимых консультантов, а не служащих, и т.п. Если надо ограничить уровень излишне высокой оплаты в раздутом финансовом секторе, нужно либо сократить размер этого сектора, либо наложить особые налоги на прибыль в нем, взимаемые еще до начисления зарплат. Более высокие требования к капиталу при торговле на бирже будут нашим самым эффективным способом влияния, инструментом по устранению излишней активности и излишне высоких прибылей. И если возросшие требования к капиталу недостаточны, то я буду рад рассмотреть вопрос по налогообложению финансовых транзакций - введению налога Тобина, по имени экономиста Джона Тобина. Эти налоги долгое время были мечтой экономистов, занимающихся экономическим развитием, и всех, кого беспокоила смена климата, - они рассматривались как отличный и разумный источник дохода для оплаты общественных благ. Проблема в том, что достижение мирового соглашения на этот счет будет очень сложным. Но как минимум предложения по вводу специальных налогов для финансового сектора с увеличением требований к капиталу, станут вариантом решения проблемы избыточных доходов и, возможно, приведут к улучшению ситуации. А настаивать, чтобы «кто-нибудь что-нибудь сделал» с бонусами, - это, напротив, чистой воды популистская риторика. Вулли: Если мы согласны с тем, что агенты финансового сектора получают слишком большую долю прибыли производящей экономики, то, очевидно, частью решения проблемы должно стать обучение принципалов (клиентов финансовых агентов - Slon.ru), пенсионных фондов, и прочее и прочее, чтобы они требовали от агентов долгосрочных инвестиционных стратегий, менее прибыльных для самых агентов. Тетт: Это утопия - думать, что принципалы могут так уж быстро и легко изменить свой образ действий. На текущий момент у вас есть бизнес с прекрасно организованными продажами, и этот бизнес разрабатывал концептуальные модели десятилетиями - они очень хорошо организованы, у них налаженный механизм пиара, они доминируют в политике. С другой же стороны у вас рассредоточенные «покупатели», совершенно бессильные, и они ничего не делают в защиту своих интересов. Пенсионные фонды очень пассивны и фрагментированы, они не собираются защищать себя, Служба финансового надзора собирается перейти к интервенциям и защитить конечные интересы людей, чьи деньги тут делят - пенсионеров. Тернер: Если мы согласны с тем, что размер финансового сектора неадекватен, и процент извлекаемой прибыли также неадекватен, то на регулятора возлагается огромная ответственность - сесть и переделать заново всю сложившуюся структуру финансовой системы, сделать ее более выгодной для общества. Но, может быть, именно с таких позиций и нужно смотреть. В любом случае, это не простая задача и весьма сложно распознать, где именно необходима интервенция. Весь прошлый год я занимался вопросами нестабильности банков и инвестбанков. Когда я работал председателем пенсионной комиссии в 2003 - 2006 году, я концентрировался на проблеме очень высоких затрат на услуги посредников в обеспечении пенсий, как на розничном, так и на оптовом уровне. И комиссия пришла к выводу, что невозможно сократить их посредством регулирования рынка, и лучше всего будет изъять их вообще из системы частных организаций. Мы пришли к тому, что стали считать, что для достижения некоторых целей требуется не регулируемый частный рынок, а финансируемая государством пенсионная схема, которая национализирует розничную часть цепочки распределения. Ранее государство пыталось с помощью некоторых предложений по пенсионному вопросу создать продукт, настолько простой, что его можно было бы продать с низкими наценками, но попытка не удалась. Очевидно, мы не собираемся прийти к решению, что надо национализировать всю финансовую систему, поскольку эта альтернатива - здесь примером может служить банковская система в Советском Союзе до 1989 года - также имела, мягко говоря, свои недостатки. Но, думаю, стоит признать, что это и есть главная проблемная область - то, где рыночные механизмы работают, и то, где они работать перестают. Тетт: Что аккуратно подводит нас к теме секьюритизации - к тому, что кредит, который клиент берет в банке, не остается спокойно числиться на банковском балансе - его превращают в «ценную бумагу» и продают. Секьюритизация была типичным случаем инновации в финансовой системе: «Вау, у нас есть прекрасная инновационная идея, теперь все станет работать лучше для всех заинтересованных лиц». А в действительности эта идея ввела много новых звеньев в и без того сложную цепочку, и каждое звено требовало дополнительных расходов и комиссионных отчислений, и в результате была создана система, где вообще невозможно было понять уровень риска. Если смотреть ретроспективно - была ли секьюритизация хорошей идеей вообще? Тернер: Хороший вопрос. Ответа я не знаю. Сложная форма секьюритизации, развившаяся в последние десять лет, была очень вредным явлением. Может быть, оригинальная разработка и была вполне конструктивным явлением, но мы так и не выяснили оптимальную форму кредитного посредничества. Основные аргументы «за» секьюритизацию - вполне весомые. Давайте вспомним, что мы переживаем кризис секьюритизированного кредита, рассредоточенного по всему миру, но депрессия в Америке 1930-х гг. была кризисом сравнительно небольших региональных банков, у каждого из которых были недиверсифицированные кредитные портфели, относящиеся только к регионам, где они непосредственно работали. И когда фермеры начали становиться банкротами, банки начали разоряться сами, потом ещё больше фермеров становились банкротами, и ещё больше банков разорялось, и т. д. Поэтому давайте не будем идеализировать эпоху до секьюритизации. Базовые основы секьюритизации совершенно разумны, и возможно, нам придется пересоздать заново систему обеспеченного кредита, чтобы начался процесс глобального оздоровления экономики. Главная проблема в том, что система сделалась слишком сложной, была секьюритизация, повторная секьюритизация, был перегретый рынок деривативов - каким-то образом получилось целое царство таких продуктов. Нужно создать стабильную и разумную систему секьюритизации, - а не эту монструозную конструкцию, которая существовала последние пять лет. Тетт: Было предложено, чтобы финансовые регуляторы взяли за образец фармацевтический сектор. Там аналогичная проблема - инновационные, прибыльные компании, которые производят нечто, имеющее на общество большое воздействие, однако, в случае фармацевтического сектора оно жестко регулируется. Может быть, будет можно перенести какие-то схемы в финансовый сектор, может быть, это сделает финансы более дорогими, и стоимость капитала несколько возрастет, - но зато цикл в целом станет более стабильным. Тернер: Как вариант такого подхода: банк приходит к нам и говорит - можно нам производить такой продукт? - и мы отвечаем: нет, этот продукт опасен, он не был оттестирован. Это тот путь, которого мы придерживаемся. Думаю, что у нас будет склонность очень консервативно подходить к новым и непроверенным разработкам. Не обязательно, что мы наложим на них полный запрет, - но ограничим его применение высокими требованиями к капиталу. Вулли: Существуют продукты, которые стоит предлагать, но которые не предлагаются: они привлекательны для долгосрочных инвесторов, но невыгодны для бизнеса «агентов». Это инструменты с низкой волатильностью цены - к примеру, ВВП-облигации, доход по которым равен номинальному ВВП этого года, и таким образом они сочетают три вещи, привлекательные для многих инвесторов: некоторый доход, защита от инфляции, стабильная цена. Тернер: Да, так и есть. Финансовые инновации привели к появлению продуктов с очень сомнительной ценностью для общества, и, с другой стороны, многие разработки, которые вы бы сочли полезными, так и не были реализованы на практике. И Вы правы, идея ВВП-облигаций всегда поражала меня сочетанием привлекательности, как для эмитентов, так и для инвесторов. И если спросить экспертов - почему такое не существует - вам скажут, что на рынке они будут неликвидны, на них нет спроса; так это потому, что нет предложения! Это та область, где, возможно, само государство должно создавать какие-то финансовые инструменты, превращая их в стратегические цели. Форд: Джиллиан раньше затронула вопрос о лобби финансового сектора. Мне было бы очень интересно услышать, что вы об этом думаете. Тернер: Надо различать две вещи: одну можно описать как избыточную власть лоббистов, а другую - как избыточную захваченность регуляторов интеллектуальным духом времени. В США в последние годы наблюдались вопиющие примеры лоббирующего влияния. Политическая система США, которая является системой законодательных инициатив конгресса, и не содержит системы партийного контроля, обеспечивает неограниченные траты на выборах, эта система разрешает фундаментальную власть денег. В Британии всё по-другому. Однако я думаю, что любая успешная индустрия рано или поздно станет считать любое своё мнение заслуживающим общего внимания. Более того, ни один из хороших экономистов, работающих в инвестиционных банках, не станет писать статей, в которых утверждается, что финансовый сектор слишком разросся. Учтем также, что в Британии финансовый сектор очень велик и является крупным налогоплательщиком (как корпоративных, так и подоходных налогов). Всё это просто обязано было привести нас к такой идее, что легкий режим регулирования - это как раз то, что нужно, а значит, мы не должны думать о финансовой безопасности, а должны регулировать так, чтобы обеспечить лидерство Лондона как финансового центра. Форд: Правительство ранее относилось к Службе финансового надзора как к рекламному агенту Сити, а не только как к надзорному органу. Это сейчас изменилось? Тернер: Лично мне ясно, что Служба финансового надзора должна крайне настороженно относиться к идее, что конкурентоспособность Лондона - это ее главная цель. Это не очень популярное мнение, так как цель определялась именно так. Может быть, не как главная цель, но как задача, которую мы должны учитывать. Кстати говоря, хорошая новость состоит в том, что в целом в Международной комиссии по финансовой стабильности - группе из глав центральных банков, представителей регулирующих организаций и министров финансов, которых G20 пригласила для работы над созданием более устойчивой финансовой системы - есть желание не дать конкуренции между странами и городами - будь то в Лондон, Нью-Йорк, Париж, Токио или Швейцария - помешать общей работе. Мы также провели открытое обсуждение того, как именно в прошлом мы не справлялись с вопросами типа регулирования адекватных объемов капитала. Джив: Международная координация и кооперация сложнее, чем принято думать. Во многих странах не только многое принято делать по-другому, но также есть реальные различия в экономических интересах, а также в общих интересах. Насколько оптимистической позиции вы придерживаетесь относительно того, что кризис позволит усилить международную кооперацию? Тернер: Я сторонник того взгляда, что стакан более чем наполовину полон. Я только что был во Франкфурте на последнем заседании управляющего комитета Совета по финансовой стабильности (FSB), и мы достаточно открыто обсуждали этот вопрос: есть ли риск, что после кризиса все опустят руки, либо из-за лоббирования со стороны финансового сектора, либо просто потому, что всё это очень утомительно. Я думаю, что позитивный аспект FSB состоит в том, что развивающиеся страны - Бразилия, Китай, Индия - вносят важный вклад в дискуссию. Не издеваясь над очевидными проблемами западной финансовой дерегуляции, они хотят обсудить разумную степень либерализации финансового сектора. Я думаю, что в целом у нас достаточно четкий консенсус. Нам осталось только выработать новые правила. Джив: Тут вопрос к американцам, не правда ли? В прошлом они сопротивлялись любому международному контролю над своими стратегическими решениями. Но позвольте спросить о будущем Лондона. Очевидно, что Лондон сейчас получил серьезный удар, но согласны ли вы, что давление, ведущее к консолидации и глобализации, остаётся, что в европейском и американском банковском рынке будет массивная консолидация, и всё это - на руку Лондону как финансовому центру будущего? Tернер: Я думаю, что Лондон останется ведущим финансовым центром, и утверждаю это, несмотря на общее мнение, что вся финансовая система выросла больше, чем оптимально с социальной точки зрения. Сохранится процесс распределения и торговли акционерным капиталом, останется «Ллойдс», который занимается масштабным страхованием, останутся корабельные брокеры и так далее. Я думаю, что эффект концентрации финансовых услуг будет очень сильным: Лондон - это классический кластер, и он останется доминирующим в Европе. С точки зрения Британии в целом мы слишком сильно полагались на Сити, и нам нужны другие динамически развивающиеся секторы, но за 20 или 30 лет Лондон не сузится до, например, масштабов Рима. Останется четыре или пять глобальных финансовых центров, и, скорее всего, одним из них будет Лондон. Форд: Мервин Кинг сказал, что гигантские банки имеют глобальное значение в жизни и национальное значение при смерти. Что касается остановки работы глобальных банков, и кому отвечать за это - можно ли будет достичь международного соглашения по разделению расходов, или рациональнее будет действовать так, что каждый банк будет рассматриваться как набор банков той или иной страны, каждый со своим капиталом, под присмотром властей той страны, где они базируются? Tернер: По-разному, в соответствии с типом каждого банка; важно понимать, что, несмотря на общую дискуссию о том, кто «слишком велик, чтобы исчезнуть», мы на самом деле говорим о трёх различных категориях. Есть большие инвестиционные банки и торговые филиалы больших коммерческих банков, которые управляют глобальными бизнесами в целом, с высокой текучестью ликвидности между границами, со сложными юридическими структурами, требующие и получающие право на то, чтобы рассматриваться с глобальной точки зрения. Затем есть банки, такие как HSBC, Santander, Standard Chartered, которые уже практически являются «созвездиями» отдельных банков уровня страны, поэтому немного неуместно говорить: «о Боже, в Британии банковских активов в пять раз больше, чем объем британского ВВП», - так как в эту цифру входят гонконгские филиалы HSBC и Chartered. Есть также третья категория, являющая вариантом второй, сугубо европейская: по правилам Евросоюза банк из одной страны имеет право создавать филиалы в любой другой стране, подчиняясь при этом своим «родным» правилам регулирования, а не правилам той страны, где находится филиал. Что касается Santander, HSBC, Standard Chartere, которые более-менее являются «созвездиями» из отдельных банков масштаба страны, - я думаю, что нам следует выразить явно то, что уже подразумевалось: что их основные области деятельности - это самостоятельные бизнесы с собственной ликвидностью и собственным капиталом, и мы просто заранее соглашаемся, что, например, обязанностью испанского правительства не является выкуп всего банка Santander, если он вдруг попадет в беду. Что касается более глобальных инвестиционных банков, торгующих в Нью-Йорке и Лондоне, - здесь всё будет не так просто, потому что будет сложнее оградить ликвидность и капитал: если проблема возникла в одном филиале, то в остальных будут катастрофические проблемы с доверием. Поэтому вопрос таков: нужна ли нам такая система, что если Lehman идёт на дно, то американцы поднимают трубку и говорят: «Так, парни, мы берем 60 процентов, Британия - 20 процентов, Германия 10 процентов, ок?» Подозреваю, что это очень сложно, и поэтому нам следует разработать такой подход к регулированию и такой уровень капитала, чтобы исключить возникновение проблем. Вулли: В последние два года мы попали в такое затруднительное положение частично из-за реакции на хлопóк высокотехнологичного пузыря - из-за нее ставки слишком долго держались на слишком низком уровне. Теперь они ещё ниже - нет ли опасности сейчас создать ещё один пузырь в будущем, который затмит все предыдущие? Тернер: Прямо сейчас я бы об этом не беспокоился - как Скотт в Антарктиде не беспокоился получить тепловой удар в будущем. Очевидно, что риск существует, но мне кажется, что надо, скорее, беспокоиться об угрозе дефляции. Что интересно в этой рецессии - что рынки труда показали поразительную гибкость, и в этом одна из причин того, почему безработица не растет так сильно, как ожидалось. Более того, я думаю, что часть глобальных факторов, которые привели к относительно низкой инфляции, всё ещё имеют силу. Очевидно, что, накачивая огромные объемы ликвидности, можно снова надуть пузырь на рынке активов, но мне кажется, что мы с этим разберемся по мере развития событий. Может быть, нам следовало бы на протяжении последних лет иметь более чёткую монетарную политику, но настоящий урок состоит в том, что мы не можем полагаться на ставки рефинансирования при сдерживании кредитного пузыря и пузыря на рынке активов. Для управления сложной современной экономикой нам нужны другие рычаги макроконтроля финансовой безопасности, а значит, чтобы предотвратить кредитный пузырь в 2015 - 2020 гг., нам нужны рычаги для ужесточения требований к ликвидности и капиталу. Нужно убедиться, что во время спада слабость банковской системы сама не станет дополнительным фактором, усиливающим этот самый спад. Если нам кажется, что мы вообще избавимся от экономического цикла, то мы, скорее всего, просто занимаемся самообманом.


(C) Свидетельство о регистрации Эл NoФС77-35629 от 17 марта 2009 года.
Пользовательское соглашение
В избранное