Скурлатов В.И. Философско-политический дневник

О НАЦИОНАЛЬНО-ОСВОБОДИТЕЛЬНОЙ И ДЕМОКРАТИЧЕСКО-СОЦИАЛЬНОЙ РЕВОЛЮЦИИ В РОССИИ


Сегодня в Государственной Думе РФ купил двухтомник профессора Лондонского университета
Джеффри Хоскинга «Россия и русские» с подзаголовком «Взгляд Запада на Россию»
(Хоскинг Дж. Россия и русские: В двух книгах. Москва: ООО «Издательство АСТ»;
ООО «Транзиткнига», 2003. – Книга 1: 494 стр., 28 листов иллюстраций; Книга 2:
492 стр., 24 листа иллюстраций; перевод с английского: Geoffrey Hosking. Russia
and the Russians. A  History, 2001). 

Поскольку к сегодняшнему дню в стране сложилась совершенно тупиковая ситуация,
которая не устраивает ни один активный слой общества, а правящая опогоненная
компрадорско-шкурническая группировка не хочет и не может приступить к давно
переназревшей модернизации, - то возможен революционный выход. 

И я зачитался главкой «Революция 1905-1907 гг.» (Книга 2, стр. 24-31).  Какие
могут быть аналогии с событиями столетней давности?

Аналогий не может не быть. Люди после Грехопадения не изменились, и спектр типовых
исторических ситуаций ограничен. Отличие лишь одно – сегодня мы являемся во многом
депассионаризованным (умирающим) народом, а сто лет назад испытывали пассионарный
подъем. Возможно, имеет смысл держать в уме аналогии с периодом перед Французской
буржуазной революцией 1830 года, свергнувшей вернувшихся Бурбонов, которые, как
известно, «ничему не научились», или с периодом перед свержением авторитарных
президентов Батисты на Кубе и Сомосы в Никарагуа.

Во всех случаях имеем при власти косную и уповающую на силу авторитарную группировку
и имеем несколько разношерстных оппозиционных группировок, разжигающих недовольство
низов. Поддаются агитации – не самые нищие, а прежде всего наиболее «продвинутые»,
обманувшиеся в своих надеждах на «царя».

Как отмечает профессор Хоскинг, в течение 1890-х гг. и особенно после всплеска
благотворительной деятельности во время голода в 1891 г., собрания профессиональных
организаций стали обретать все более ярко выраженную политическую окраску. «Врачи
и учителя, к примеру, были крайне разочарованы тем, как низкий социальный статус
крестьян и политика дискриминации против них тормозили внедрение государственных
программ обучения и здравоохранения. Такое же недовольство господствовало и в
земствах, призванных осуществлять все эти программы, в первую очередь среди так
называемого «третьего сословия» (= нарождающейся низовой «национальной буржуазии»).


В 1901 г. для координации усилий земств и профессиональных организаций был образован
Союз освобождения. Он вынужден был провести учредительный съезд в Швейцарии,
но вскоре стал агитировать внутри России, чему способствовала война с Японией,
обнажившая всю слабость монархического режима. Союз издавал памфлеты и проводил
собрания, на которых все чаще и чаще звучали призывы заменить самодержавие конституционной
монархией с парламентом, избранным на основе всеобщего, прямого, равного и тайного
голосования. 

Союз был либеральной организацией, однако обстоятельства вынудили его к тесному
сотрудничеству с социалистами, не исключая и тех, кто настаивал на насильственном
свержении самодержавия и установлении республики рабочих и крестьян. Их сближала
одна общая цель — ликвидация самодержавной власти и замена ее избранным законодательным
органом. Даже эта первичная цель казалась достаточно трудной и заслоняла более
далекие перспективы. Многие либералы привыкли к мысли, что «слева от них нет
никаких врагов», так как самодержавие представляет такое зло, что для его свержения
все средства и все союзы хороши» (стр. 25-26). 

Преследования Путиным некоторых либерал-олигархов (Гусинского, Березовского,
Ходорковского) подвигнуло некоторых из них на сотрудничество с КПРФ. Общество
на глазах выходит из состояния оцепенения, вызванного неконституционным строительством
«вертикали власти» и установлением неподконтрольной обществу «диктатуры закона».

Подъем оппозиционной активности «национальной буржуазии» и примыкающей к ней
разночинной интеллигенции привел к тому, что в низах среди наиболее высокооплачиваемых
передовых рабочих стали тогда создаваться совершенно нового типа рабочие организации
— Советы рабочих депутатов. Впервые такие Советы были образованы в городе текстильщиков
Иваново-Вознесенске в целях координации забастовочной борьбы, а потом в них стали
избирать рабочих представителей и в других городах при средней норме представительства
один рабочий депутат от 500 рабочих. 

Советы собирались в каком-нибудь помещении или на открытом воздухе, где могли
присутствовать не только избранные рабочими депутаты, но и их избиратели или
сочувствующие. Это во многом напоминало прямую демократию, поскольку избиратели
могли в любую минуту отозвать своего представителя, если он недостаточно хорошо
защищал их интересы, и заменить его другим кандидатом. Члены таких Советов избирали
исполнительный комитет, который занимался повседневными делами, вел переговоры
с предпринимателями, местными органами власти и полицией. 

Зачастую в Советы избирали образованных профессионалов, которые, как считалось,
могли более осмысленно защищать их интересы, чем сами рабочие. Через такие исполнительные
комитеты социалистические активисты распространяли свое влияние среди рабочих,
а иногда и непосредственно участвовали в их организации.

«Советы, - указывает Джеффри Хоскинг, -  стали самой лучшей формой общения между
радикальными интеллектуалами и рабочими в условиях острого политического кризиса.
 Рабочим они напоминали сельские сходы, только более многолюдные и хаотичные,
на которых можно было свободно говорить на любые темы и поддерживать общий энтузиазм.
С другой стороны, исполнительные комитеты привносили в эту деятельность элементы
организованности и сознательной политики. Своего высшего развития Советы достигли
в октябре 1905 г., когда стали во главе всеобщей забастовки рабочих Петербурга,
парализовавшей производство не только в столице, но и во всей империи. Это был
решающий удар, после которого царь вынужден был одобрить Октябрьский манифест,
гарантировавший гражданские победы и избрание законодательного собрания. 18 октября
огромные толпы народа вышли на улицы, чтобы отметить свою победу, а /лидер Санкт-Петербургского
Совета/ Лев Троцкий, блестящий оратор, торжественно приветствовал их с балкона
университетского здания. На короткий момент времени общественность и рабочие
стали единым организмом» (стр. 25).

В октябре 1905 г. возникла Конституционно-демократическая партия (партия кадетов)
- первая  либеральная партия России. Ее программа носила вполне либеральный и
конституционный характер, но она отказалась осудить терроризм (практиковавшийся
оппозицией, а не режимом). Кроме того, в программе поддерживались крестьянские
требования вынужденного отчуждения земельной собственности. «Этот союз, который
был бы невозможен при нормальных условиях, мог продолжаться только до тех пор,
пока режим не пойдет хоть на какие-либо уступки. Образованная элита и лидеры
земства, нашедшие пристанище в партии кадетов, были вполне удовлетворены Октябрьским
манифестом самодержавия и сразу же отошли от рабочего движения. Советы, однако,
выработали специфический механизм, обладавший внутренней инерцией, делавшей невозможным
любое развитие без радикализации выдвигаемых требований: умеренность и рутинная
работа противоречили самой природе их движения. К концу ноября правительство
набралось храбрости и арестовало председателя Петербургского Совета, а потом
и весь его исполнительный комитет. В Москве это вызвало самый настоящий взрыв
негодования. Московский Совет решил, что он не может сидеть сложа руки и выжидать
дальнейших арестов. Прозвучал призыв взяться за оружие. «Лучше погибнуть в борьбе,
— заявил один из московских активистов, — чем жить на коленях. На карту поставлена
судьба всей революции» (Зензинов В. Пережитое. Нью-Йорк: Издательство имени А.П.
Чехова, 1953, стр. 225).

 Разгром Московского восстания ярко высветил природу Советов. «Сплоченные в момент
кризиса и острого политического конфликта, - считает профессор Хоскинг, - своим
стихийным характером они неизбежно подрывали любую деятельность, направленную
на стабилизацию движения. Словом, Советы были отнюдь не гражданскими учреждениями.
В течение какого-то времени лидеры Советов могли оказывать весьма серьезное давление
на предпринимателей и даже на правительство, но они и не смогли создать постоянно
действующие организации,  способные заниматься рутинной политической деятельностью.
Опьяняющий успех Советов остался в памяти рабочих как мимолетная мечта о всеобщей
свободе, к которой они стремились вернуться» (стр. 27).

Крестьяне же, прямо не затронутые «кровавым воскресеньем», были тем не менее
взволнованы и возмущены малоэффективными действиями правительства как в войне
с Японией, так и безнравственным поведением по отношению к собственному народу.
««Царь-батюшка», - указывает Джеффри Хоскинг, - не только оказался неспособным
решить эти важнейшие проблемы российской жизни, но и грешил против Божьего закона.
Крестьяне тоже стали все чаще задумываться над тем, что политическая система
должна в большей степени откликаться на их чаяния. В течение последующих двух
лет они испробовали самые разнообразные методы давления на правительство: писали
петиции, прекращали работу на землях помещиков, избирали делегатов на Крестьянский
съезд, а потом и в Государственную думу. Применялись даже методы прямого воздействия,
такие, например, как захват помещичьего имущества, поджог усадеб, массовое расхищение
техники и зерна и т.д. В разное время и в разных местах преобладала та или иная
тактика борьбы с  помещиками: крестьяне всегда демонстрировали прагматичный подход.
Они хорошо знали, как нужно управлять сельским хозяйством, и пытались всеми доступными
им средствами претворить свои идеи в жизнь» (стр. 27-28).

Вот в таком объективистском духе без всяких выдумок о «царе-мученике» или «жидомасонском
заговоре» или «православном богобоязненном русском мужике»  подчеркивается первичность
базисных жизненных интересов различных социальных слоев, ущемляемых держимордовской
политикой тогдашнего режима.

Подобно рабочим, продолжает профессор Джеффри Хоскинг, крестьяне выражали свои
первые протесты, принятые на сельских сходах, в форме многочисленных прошений
и петиций в адрес правительства. Они откликнулись на царский манифест от 18 февраля
1905 г., в котором содержался призыв к «добропорядочным гражданам» принять активное
участие в обсуждении мер по совершенствованию политической структуры общества
и улучшению повседневной жизни людей. Иногда с помощью школьных учителей, священников,
служащих земских организаций или представителей отдельных политических партий
крестьяне составляли свои «наказы» и отправляли их властям. Можно выделить три
волны таких обращений: первая началась сразу же после февраля 1905 г., вторая
последовала за выходом Октябрьского манифеста, а третья развернулась во время
проведения выборов в Государственную думу весной 1906 г. И несмотря на участие
в этом деле далеких от сельской жизни людей, нет никаких сомнений в том, что
все эти обращения содержали истинные чаяния крестьян и их сокровенные мечты.


Чаще всего звучало требование передать землю тем, кто ее обрабатывает. Даже тот
факт, что землей на правах частной собственности в то время владело значительное
меньшинство населения, не устранил всеобщего убеждения, что «необходимо все земли
передать в руки трудовому народу, — пусть землей пользуется тот, кто своим личным
трудом обрабатывает ее. Земля не должна быть предметом торговли; необходимо,
чтобы земля была общенародной» (Это – типичная резолюция из Волоколамского уезда
Московской губернии: Сенчакова Л.Т. Приговоры и наказы российского крестьянства
1905-1907 гг. по материалам центральных губерний. Москва: Институт Российской
Истории, 1995, Том 1, стр. 132-138). Другим требованием, которое сильно волновало
крестьян, было реформирование несправедливой налоговой системы и обеспечение
бесплатного начального образования. «Одною из, главных причин нашего бесправия,
— отмечалось на одом из крестьянских сходов в Курской губернии, — служит наша
темнота и необразованность, которые зависят от недостатка школ и плохой постановки
в них обучения» (Там же, стр. 196). 

Крестьян меньше, чем интеллигенцию и передовых рабочих, заботили проблемы гражданских
прав или политической структуры империи. Но когда они высказывали свое мнение
на эту тему, сформулированное, может быть, благодаря какому-нибудь школьному
учителю, оно было похоже на положения, изложенные в обращении Гапона. В сущности,
крестьяне требовали окончательного завершения реформы 1861 г., то есть передачи
им всей той земли, которую они обрабатывали, и предоставления им тех же гражданских
прав, которыми уже пользовались другие слои населения. 

Когда же крестьяне почувствовали, что к ним не прислушиваются, они избрали другую
стратегию поведения. Была предпринята попытка объединения их на более высоком
уровне, чем волость: был образован Всероссийский крестьянский союз, который провел
два съезда — в июле и ноябре 1905 г. И ведущую роль в создании этого союза сыграли
партия социалистов-революционеров и ряд специалистов-аграриев, присутствовавшие
на этих съездах. Резолюции съездов и дебаты отражали дух сельских петиций, хотя
второй съезд пошел дальше и призвал к прямым политическим акциям: проведению
общенациональной забастовки и объявлению бойкота землевладельцам. 

Вслед за этим, отмечает лондонский ученый, Крестьянский союз неожиданно распался,
причем причины этого распада до сих пор еще не вполне ясны. Все крестьянские
объединения выше волости были хрупкими, а их организаторов некрестьянского происхождения
к концу 1905 г. волновали совершенно другие проблемы. Более того, власти относились
к союзу как к нелегальной организации и подвергали арестам его лидеров и рядовых
членов. Видимо, крестьянство к этому времени возлагало все  свои надежды на предстоящие
выборы в Первую Государственную думу. Правда, крестьяне не оставили борьбу и
часто пытались оказывать давление на власти, организуя забастовки, отказываясь
вносить арендную плату, воруя сено у помещиков и поджигая их амбары. Они стали
все чаще врываться на своих телегах на помещичий двор, взламывали амбары, грузили
на телеги мешки с зерном и увозили их по домам. А к наступлению лета, когда снова
маячила угроза плохого урожая, они иногда выгоняли помещика из его поместья и
поджигали дом, чтобы хозяин больше никогда не возвращался назад.  

Решение о поджоге поместья принималось, как правило, на сельском сходе и незамедлительно
претворялось в жизнь. «В этой акции, - пишет Джеффри Хоскинг, -   участвовали
все жители деревни, так как «круговая порука» в выступлениях против правящего
режима была такой же безоговорочной, как и в подчинении ему. В результате во
многих областях темные ночи озарялись кроваво-красным заревом пожарищ. Это называлось
«пустить красного петуха» и часто подстрекало окрестные села и деревни на такие
же акции. В течение 1905—1906 гг. было сожжено почти 3 тысячи поместий, или 15
процентов их общего числа. Помимо всего прочего, многие поместья подвергались
разграблению и другим актам вандализма. Крестьяне врывались в дома помещиков,
рвали книги, выносили картины и другие произведения искусства, уничтожали скульптуры
и все, что украшало «дворянские гнезда». Словом, разрушали тот мир, который всегда
считали для себя чужим и враждебным» (стр. 30).   

Законность и порядок в деревне, констатирует Джеффри Хоскинг, снова были восстановлены
посредством грубого применения силы, а не с помощью интеграции крестьян в гражданские
институты общества. 

«Революция 1905—1907 гг., - подытоживается в книге английского историка, - наглядно
продемонстрировала, что каждый социальный слой российского общества имел свои
 собственные серьезные требования, которые он мог облечь в форму политического
действия в условиях повсеместного ослабления власти. Но она также показала, что
эти слои не способны к совместной деятельности ради выработки общих институтов
и общей стратегии и ни один из них не имеет идеи, способной объединить все оппозиционные
силы страны и преодолеть вековые классовые и этнические предубеждения, хотя и
рабочие, и крестьяне имели весьма сходные цели и устремления. Разделяя эти силы
и используя в полную мощь свой аппарат насилия, правительств одержало победу
над разобщенным народом. Однако восстановить свою власть в прежнем объеме оно
уже было не в состоянии. Октябрьский манифест, с помощью которого власти раскололи
оппозиционные силы, имел далеко идущие последствия: режим взял на себя обязательство
хотя бы для вида поделиться властью с законодательным органом, избранным всеми
социальными классами и почти всеми этническими группами империи» (стр. 31).

Реставрация «чекистов» в посткоммунистической России исторически обречена, как
через 16 лет (= срок смены поколения)  после прихода к власти оказалась обреченной
реставрация «бурбонов» в постнаполеоновской Франции. После падения Советской
Империи прошло 12 лет, смена поколения пока не завершилась. Более пассионарные
идут на смену уставшим, сломленным и умирающим. Возможно, история России ещё
не закончилась. В конце концов, смогли же воспрянуть совсем уж казавшиеся обреченными
Индия и Китай. Главное – сложиться не столь уж многочисленной «критической массе»
пассионариев, как это произошло на Кубе полвека назад, когда маленький отряд
Фиделя Кастро смог свергнуть местную авторитарную компрадорско-шкурную сомосу.


Я думаю, при первом же экономическом потрясении рухнут «царистские» иллюзии масс
насчет «доброго» и «государственнического» Путина, ведущего Россию к процветанию,
как фактически мгновенно рухнули иллюзии либеральных слоев после подлого ареста
Михаила Ходорковского. А  уж о такой мельчайшей русской «национальной буржуазии»,
как я и мне подобные, и говорить нечего – компрадорско-полицейский режим Путина
вообще перекрыл нам всякую  жизненную перспективу, загнал в угол.