Скурлатов В.И. Философско-политический дневник

Сомоса, Пиночет и Луи Бонапарт (Наполеон III)

Нередко Путина сравнивают с Пиночетом и даже с Луи Бонапартом. Ранее я неоднократно
объяснял, почему Путин – не Пиночет. Кратко подытожу: Путин - обычный шкурник-компрадор,
а Пиночет – весьма редкостный для латиноамериканских диктаторов подвижник-патриот.
Критерий – отношение к низовому отечественному предпринимательству (=национальной
буржуазии), этому базису современной нации, национального государства и национального
суверенитета. Путин целеустремленно его давит, а Пиночет целеустремленно его
взращивал. Путин весной 2000 года начал свое царствование с Административного
кодекса, который душил и душит российский средний класс, прежде всего автовладельцев,
а Пиночет осенью 1973 года начал свою диктатуру с поддержки владельцев грузовиков,
и когда за 16 лет после переворота 1973 года до референдума 1989 года чилийская
национальная буржуазия достаточно окрепла, он добровольно передал ей власть.

Идеологи КПРФ слабо представляют себе, что такое современный зависимый капитализм
и какова роль национальной буржуазии в национально-освободительной антикомпрадорской
борьбе. Поэтому они сравнивают Путина с теми или иными фигурами капиталистических
стран метрополий, особенно часто с Луи Бонапартом (Наполеоном III, император
Франции с 1852 по 1870 год). Пренебрегая компрадорским характером режима Путина
и квалифицируя его как бонапартистский, коммунисты приходят к неправильным практическим
политическим выводам. Неверный диагноз предопределяет неверные рецепты лечения
и неверный прогноз.

Вот и сегодня в газете «Советская Россия» (Москва) прочел статью обозревателя
Александра Фролова «Держиморду вызывали?» (стр. 2 http://www.sovross.ru/2003/134/134_2_4.htm
), в которой утверждается, что «все признаки бонапартизма в России уже налицо».

Бонапартизм правильно трактуется в рамках становления национального государства,
но забывается, что в Латинской Америке и в осколках Советского Союза власть захватил
не национальный, а транснациональный компрадорский капитал. Соответственно особенности
бонапартистского режима трансформируются в зависимых странах в новое качество
– в сомосу.

Сначала рассмотрим, в чем суть бонапартизма. «В истории, - пишет Александр Фролов,
- встречаются и особые случаи, когда государственные аппараты отбивались от рук
и начинали воображать, что, кроме них, никакой силы в обществе никогда не было,
нет и впредь не будет. А посему им повсюду море по колено. Подобное происходит
обычно в таких общественных ситуациях, когда основные классы либо обессилены
взаимной борьбой, либо являют из себя какую-то социальную слякоть, не заслуживающую
внимания верховной власти. На почве этого всеобщего обессиливания и произрастает
абсолютная власть аппарата — бонапартизм. Эта модификация государственной машины
отличается от других тем, что уже не служит какому-то определенному эксплуататорскому
классу, а претендует на то, чтобы быть единственным господствующим классом по
отношению ко всем остальным. Она просто считает все остальные классы своими невольниками,
а их доходы — своей законной добычей».

Александр Фролов ссылается на Карла Маркса, который в гениальной работе «Восемнадцатое
брюмера Луи Бонапарта» говорил: 

«Бонапарт в качестве исполнительной власти, ставшей самостоятельной силой, считает
себя призванным обеспечить «буржуазный порядок». Сила же этого буржуазного порядка
— в среднем классе. Он считает себя поэтому представителем среднего класса и
издает соответственные декреты. Но, с другой стороны, он стал кое-чем лишь потому,
что сокрушил и ежедневно снова сокрушает политическое могущество этого среднего
класса. Он считает себя поэтому противником политической и литературной силы
среднего класса. Но, охраняя его материальную силу, он тем самым снова вызывает
к жизни его политическое могущество. Поэтому нужно оберегать причину и стирать
с лица земли следствие всюду, где оно обнаруживается. 
     Такая полная противоречий миссия этого человека объясняет противоречивые
действия его правительства, которое, действуя наугад, ощупью, старается то привлечь,
то унизить то тот, то другой класс и одинаково возбуждает против себя все классы».


Не правда ли, отмечает Александр Фролов, очень похоже на деятельность нынешнего
правящего режима. Вот и теперь, вознамерившись бороться одновременно и с коррупцией,
и олигархами, Путин замахнулся на самые глубокие устои собственного режима «управляемой
демократии». Ибо бонапартизм неотделим от коррупции, составляющей основное условие
существования данного общественно-политического устройства. Призываемый им «правоохранитель»
(Держиморда) есть типичный «оборотень в погонах», охранитель режима и рэкетир

Психологически он ясен, экономически он ужасен. Вот как его описывал Михаил Евграфович
Салтыков-Щедрин: 

«Взяточничество располагало к излияниям дружества и к простоте отношений; оно
уничтожало преграды и сокращало расстояния; оно прекращало бюрократический индифферентизм
и делало сердце чиновника доступным для обывательских невзгод. Предположите,
например, хоть такой случай: 

Держиморда имеет поручение превратить ваше бытие в небытие. Что он очень хорошо
знает, какую механику следует подвести, чтоб вы в одну минуту перестали существовать,
— в этом, конечно, сомневаться нельзя; но, к счастью, он еще лучше знает, что
от прекращения чьего-либо бытия не только для него, но и вообще ни для кого ни
малейшей пользы последовать не должно. 

И вот он начинает маневрировать. Прежде всего он старается поразить ваше воображение
и с этою целью является в сопровождении целого арсенала прекратительных орудий.
Потом он напускает на себя юпитеровскую важность, потрясает плечами, жестикулирует
и сквернословит басом. Но не падайте духом перед этими военными хитростями, не
убеждайте, не оправдывайтесь, но прямо вынимайте двугривенный. Как только двугривенный
блеснул ему в глаза — вся его напускная, ненатуральная важность мгновенно исчезла.
Прекратительных орудий словно как не бывало; дело о небытии погружается в один
карман, двугривенный — в другой; в комнате делается светло и радостно; на столе
появляется закуска и водка... 

И вот перед вами Держиморда — друг дома, Держиморда — муж совета. Двугривенный
прояснил его мысли и вызвал в нем те лучшие инстинкты, которые склоняют человека
понимать, что бытие лучше небытия, а препровождение времени за закуской лучше,
нежели препровождение времени в писании бесплодных протоколов. Сообразив все
это, он выпивает рюмку за рюмкой, и не только предает забвению вопрос о небытии,
но вас же уму-разуму учит, как вам это бытие продолжить, упрочить и вообще привести
в цветущее состояние. 

Через полчаса его уже нет; он все выпил и съел, что видел его глаз, и ушел за
другим двугривенным, который уже давно заприметил в кармане у вашего соседа.
Вы расквитались, и хотя в вашей мошне сделалось одним двугривенным меньше, но
не ропщите на это, ибо, благодаря этой монете, при вас остался драгоценнейший
дар творца: ваше бытие. 

Как хотите, а это своего рода habeas corpus (закон о неприкосновенности личности)».


Как хотите, комментирует Александр Фролов, а только благодаря этому habeas corpus
современный российский обыватель кое-как еще существует в условиях «властной
вертикали» и «управляемой демократии». «Снизить коррупцию при капитализме, -отмечает
обозреватель, - можно только одним-единственным способом: передав всю полноту
государственной власти из рук аппарата в руки олигархов».

Такое, кстати, было во французской мелкобуржуазной Июньской революции 1830 года,
когда восставшее низовое предпринимательство свергло «бурбонов», тогдашних аналогов
наших нынешних «чекистов». 

Карл Маркс в свое время отмечал, что в отличие от Франции и Германии, - в Англии
и Америке нет военщины и бюрократии. Он имел в виду отсутствие военных и чиновничьих
каст, приобретших относительную самостоятельность по отношению к господствующему
классу (или еще не доросших до нее). Любой государственный орган формируется
из доверенных лиц капиталистических корпораций и действует, исходя из интересов
пославшей его фирмы, а вовсе не из интересов «государства» как какой-то мифической
надклассовой сущности. Разумеется, бюрократический аппарат имеется и здесь, функционируя
по своим собственным «законам Паркинсона». Но нет высшей государственной бюрократии
как особой замкнутой внутри себя профессиональной корпорации. Государственный
аппарат представляет собой одно целое с аппаратом управления промышленных и финансовых
компаний. Просто их менеджеры делегируются во власть, а по истечении срока полномочий
возвращаются обратно. 
 
 При таком устройстве власти, продолжает Александр Фролов, коррупция в форме
обирания олигархов государством есть не что иное, как дача взятки самому себе.
«Конечно, взятка и здесь существует, но является следствием личной алчности и
нечистоплотности, а не особого классового интереса чиновника. А у нас такой классовый
интерес существует. Россия живет ныне под властью аппарата, не имеющего никаких
иных целей, кроме поддержания собственного господства над страной, народом, обществом.
Все свои силы без остатка он затрачивает на выполнение этой задачи. Он уже не
орудие в чьих-то иных руках. Он — «сам себе режиссер». И здесь, именно в этом
пункте, заключено самое уязвимое его место — полное, абсолютное экономическое,
политическое и культурное бесплодие. Абсолютная неспособность сформулировать
связную «национальную идею», увлечь общество крупной стратегической целью». 
 
 Бюрократия же никаких других дел, кроме самоохраны, не имеет и иметь не может
и не хочет. «Какое искусство и какую науку придумал и оставил нам Держиморда,
- вопрошает Александр Фролов, - видевший единственный смысл своего существования
в поддержании собственного господства над обывателем? Разве что «искусство» «держать
и не пущать» да «науку» «брать не по чину»». 

И отсюда делается вывод, что «бонапартизм как абсолютная власть Держиморды есть
тупик развития». Мол, в таком тупике и пребывает сегодня Россия, и это признают
сегодня практически все общественные силы за исключением, естественно, самой
бюрократии и партии «Единая Россия», ее точку зрения выражающей. Но дальше, как
говорится, возможны варианты. Выход из тупика разные силы представляют себе по-разному.
Наш вариант – коллегиально-вырабатываемая надпартийная Программа постиндустриальной
модернизации России «Путь из тупика» (www.put-iz-tupika.ru). 

По мнению Александра Фролова, поскольку бонапартизм есть «канун революции», и
«бонапартизм нигде и никогда не бывал долговечен», то, мол, «он и у нас обречен
на слом, который не за горами». И теоретически существуют две основные альтернативы:
либо развитие капитализма и подчинение госаппарата олигархам — либо ликвидация
капитализма и восстановление народной власти. «Именно вопрос о том, как и кем
будет она /ломка бонапартизма/ осуществляться — олигархами или народом, — является
сегодня главным реальным вопросом экономической и общественно-политической жизни
России, вокруг которого еще предстоит очень серьезная борьба».

Но у нас, как и в Латинской Америке, нет противостояния Держиморды с одной стороны
и «олигархов» и «народа» с другой. У нас у власти не Бонапарт и не Пиночет, а
Сомоса. У нас – типичный компрадорский режим, перешедший в фазу сомосы.  А при
сомосе противостоят друг другу несколько другие силы, чем при бонапарте. По сравнению
с классической схемой развития событий в капиталистической метрополии, на зависимой
капиталистической периферии наряду с национальной буржуазией действует и верховодит
мощная компрадорская буржуазия. Нынешние российские компрадор-олигархи в основном
действуют заодно с компрадор-Держимордой, и поэтому российское низовое предпринимательство
и народ слабее блока олигархов и силовиков. У нас тупик беспросветный, ибо правящая
компрадорско-предательская клика, при всех её «межимпериалистических» противоречиях
за место у корыта, целеустремленно душит национальную буржуазию и обездоливает
низовые массы, подвергая их десубъектизации и обеспечивая тем самым их полную
покорность.

Поставив диагноз, что у нас ныне не бонапартизм, а сомоса – по-иному следует
оценивать перспективы страны. Сомоса в Латинской Америке правит более полутора
сот лет, это очень устойчивая фаза. Одна сомоса уходит, другая приходит, и иногда
контрольный пакет власти перепадает компрадор-олигархам, которые, в свою очередь,
не могут обойтись без «правоохраняющих» их полицаев-держиморд, которые рано или
поздно берут верх. Таков «круговорот негодяев» в нищей зависимой стране, тупик
порочного круга «нищета-авторитаризм», из которого вырваться чрезвычайно трудно.

Латиноамериканский опыт свидетельствует, что внешнее (американско-мондиалистское)
вмешательство носит косметический характер и не высвобождает низовое предпринимательство.
Компрадорская власть выгодна США и соответственно поддерживается ими, что обеспечивает
преемственность компрадорского режима. Для убедительности можно было бы пересказать
историю любой латиноамериканской страны за прошлый век. Применительно к нынешней
России, американо-мондиалистское прямое военное вмешательство в наши дела и тем
более оккупация крайне маловероятны, поскольку мондиалисты ныне имеют у нас здесь
всё, о чём только могут мечтать. Послушная им компрадорская власть в любом варианте,
с фиговым листком формальной буржуазной демократии или без оного, исправно исполняет
предписанные «мировым правительством» задачи – демодернизации страны и депопуляции
населения. А десубъектизированный электорат исправно и почти единодушно голосует
за сомосу и его «партию власти».

Такое было на Кубе и в Никарагуа, пока в разночинно-мелкобуржуазной среде не
родились молодые пассионарии и не свергли компрадорско-хищническую клику. Увы,
наш народ, прежде всего русский, ныне почти тотально депассионаризован. Наверное,
каждый понимает, что те поколения, которые сдали свою могущественнейшую тысячелетнюю
Родину – полностью безнадежны. Надежда – на новые поколения. Не исключено, что
в них взрастет «критическая масса» молодых пассионариев, которая решится на обретение
собственной и национальной субъектности и оттеснит сомосу. Такое может случиться
не завтра и даже не послезавтра, но семена субъектности следует сеять уже сегодня.