Доброе время суток, уважаемые участники рассылки и Вселенная!

В письме от 16 июня 2012 г., 12:50:47 мне довелось прочесть:

В> народ, может у кого-нибудь имеется прямая ссылочка на последнюю рабочую
В> версию NVDA, поделитесь, пожалуйста.

https://dl.dropbox.com/u/5837787/nvda_2012.2.1.exe

Доброго времени, уважаемые подписчики и подписчицы!
спасибо всем за адреса рассылок!
народ, может у кого-нибудь имеется прямая ссылочка на последнюю рабочую
версию NVDA, поделитесь, пожалуйста.
с уважением
Вселенная

Накатило
Протрезвел на неделю Ваня.
Огляделся вокруг сурово.
Сел, задумался, на диване...
-Что же я так живу херово!

Ведь не старый ещё пока я.
И с руками малёха дружен.
Что ж ты, блядь, за страна такая,
Коль мужик тебе стал не нужен?

Поделили всё иноземцы.
Весь Кавказ по Руси дрейфует.
Финны пилят, строгают немцы,
За Уралом Китай "шлифует".

Бляди в норках визжат с экранов:
Эй вы быдло, идём на площадь!
Нас имеют, как тех баранов,
Или просто мозги полощут.

Депутатам и прочим слугам
Заявил бы официально.
Вопреки вашим всем услугам,
На пять тысяч прожить реально!

Не найдя нихера ответа,
Плюнул на пол, пошёл к соседу.
Обоснуй, мол, ищу совета...
Завязалась у них беседа...

-Знаю, Вань, я твои мытарства,
Что сидим-то, как истуканы?
Есть одно у меня лекарство,
Ща пройдёт. И достал стаканы.

-А ведь правда, ведь как-то жили,
И ещё поживём, даст Боже.
Помнишь школу, а как дружили?!.
Я тебя уважаю, тоже...

Да нормально сидим, братуха!
Наливай, не тяни резину.
Ведь у нас с тобой, брат, житуха-
Полна чаша, а не корзина!..
- Дёма_

Особо вонюч (Wanted)
Если кто помнит, в савецком журнале <Крокодил> раньше всякие гневные
карикатуры про алконавтов периодически печатали. Ну, там еще такие
кривоногие распездяи в ватниках и с висячими красными носами по всяким
рюмочным шаройобяца. Обычно еще и с ахуенского роста бутылкой водки в
обнимку. Вспомнили? Вот, а Лукич, водитель и бессменный оператор
говноотсосной машины N-ского ЖЭКа, палюбасу для этих картин втихаря
натурщиком подрабатывал. Причём художнеги его походу еще и приукрашивали,
патамушта Лукичев телевизор в обычном состоянии ва-первых хуй в один
журнальный разворот поместица, а во-вторых - в типографии уже на втором
тираже стопудово красная с синей краски закончились бы.

Работал Лукич практически за идею, ибо зарплату ему давали редко и неохотно,
продукцией брать не позволяла брезгливость, а больше с работы спиздить было
нечего. Благо частный сектор хорошо выручал - за каждый откачанный сральник
Лукич получал стабильную прибавку к бюджету в виде литра-другого
шиферно-мухоморовой настойки и среди местной братвы таких же алкашей слыл
из-за этого чуть ли не магнатом бутлегерства, у которого всегда можно
накатить чего-нибуть такого мозгоразжижающего. Одно время он даже подумывал
о расширении бизнеса, для чего пару недель по ночам бегал все по тому же
частному сектору и подсыпал в клиентские толчки дрожжи, но в итоге был
пойман и жостко пижжен, отчего колор Лукичева еблета сместился вапще куда-то
в сторону ультрафиолета, а сам он еще месяца полтора питался строго жидкой
пищей, приобретая в эти моменты практически мимикрическое сходство с
собственным говнососущим агрегатом.

Местные маргиналы о наличных деньгах имели весьма смутное представление,
из-за чего с похмелья тащили к Лукичу все, что попадалось под трясущуюся
руку - от набора уйобищных рыбок из пыльного фарфора, найденных в чьем-то
сарае, до пары билетов на кинофильм <Особо опасен>, честно спижженых у
соседа и принесенных в его дом ранним субботним утром. А кино Лукич в
последний раз смотрел лет пятнадцать назад, как раз перед тем как пропил
свой выпуклый <Спектр> за пару баллонов модного в ту пору <Рояля>, и с
величайшим из искусств немного подзавязал. Ну разве что иногда цветные
радиопередачи с альфа-центавры перехватывал, если какая бабка с мухоморами
переборщит, или там <В мире животных модели насекомые> пару раз видел, когда
особо удачно в ебло с ноги выхватывал и в канаве потом отлеживался. Так что
билеты были приняты благосклонно, страждущий получил свою порцию аццково
пойла и пополз под кровать обезжиривать ласты, а Лукич в попытке побрица
нечаянно забацал себе небольшую такую пластическую операцию и чуть не
пролетел с приобщением к прекрасному, но все же справился с ситуацией и
припесдовал таки в кинотеатр.

Мирно тусующийся в ожидании премьеры очередной <Мумии> народ нехуйово
перегрузил воздухоочистительные системы развлекательного центра, когда в
проеме главного входа в свете уличных фонарей возникло перебинтованное
кривыми руками ебло нашего героя, с торчащими из-под окровавленной марли
клочками газеты <Гудок> за 89 год, обряженное в брюки клеш и сатиновую
рубаху в молдавских узорах и с песдец каким широким воротом. Ситуацию
ахуенно усугубил еще и концентрированный духан, пропитавший Лукича
практически насквозь и пробивающийся даже через пару вылитых на него
флаконов <Тройного> одеколона. Сходство с мумией Лукичу придавала еще и
манера его передвижения - с вытянутыми вперед руками и методичным щолканьем
скворечника о выступающие части интерьера. А хуле, просто медбрат оказался
каким-то бракованным, и забинтовал вместе с Лукичевым еблом еще и Лукичевы
глаза. Каким-то хуйевознает седьмым чувством Лукич все-таки нашел нужный
зал, добрался до своего места, которое оказалось в самой гуще мест для
поцелуев, и уже к концу рекламного блока даже смог наполовину освободить
глаза.

Оглядевшись вокруг, Лукич обнаружил целую кучу разбросанных по сиденьям
стаканов с поп-корном и пепси-колой, порадовался такому ахуенному сервису и
успел зарядить под кукурузу пару стаканов фирменной настойки, а потом на
экране показалась такая губастая телка, что Лукич залип прямо с перевернутой
над стаканом бутылкой. В себя Лукич пришел, только после того, как техничка,
заебавшись просить его поднять ноги для уборки, в отчаянии пару раз
переебала по нему шваброй. Тусовавшиеся у кинотеатра гопнеки еще долго будут
вздрагивать во сне и ссаца в постель, вспоминая как вместо потенциальново
спонсора из распахнутых дверей вышла какая-то аццки страшная хуёвина,
бормочущая под нос что-то вроде <Тварь я дрожащая или это: какивотам: ебаца
в коромысло!>, и направилась в их сторону, нашаривая что-то в кармане брюк.
Откуда ж им было знать, что он в тот момент тупо дрочил на Джоли и не видел
ничего вокруг:

А в понедельник весь ЖЭК в массовом порядке ломанулся в церковь, патамушта
по всем признакам, близился полный песдец, ужос и конец света. Иначе с
какого вдруг хуя Лукич - и трезвым на работу пришёл?! Однако армагездец не
наступил ни в понедельник, ни во вторник, и народ потихоньку успокоился, но
бдительности терять все равно не решился. А Лукич день ото дня светлел лицом
и заебывал всех рассказами про какого-то задрота, который был-был лохом, а
потом за несколько дней заматерел и выебал какую-то волшебную тёлку во-от с
такими губищами. Типа чем он хуже? А охуевшие частники тупо фтыкали на
осиротевшие бутыли с термоядерными настойками в своих руках и провожали
тупым взглядом улыбающегося говнососа, который вдруг перестал брать
магарычи.

Очистив очередной нужник, Лукич с довольной лыбой замотал шланг и уже
собрался ехать домой, как вдруг прямо из цистерны раздалось булькающее
<Посто-ой: Лу-уки-ич:>. Малость обосравшись, Лукич ломанулся в камыши и
попытался закосить там под какого-нибудь ужа, но голос не отставал, и
окружал бедного ассенизатора со всех сторон, вибрируя внутри полупустого
черепа. Так что пришлось ему таки вылезать обратно и песдовать на звук. По
пути Лукич перебрал в уме все толчки, которые очистил сегодня и лихорадочно
прикидывал, в каком же из них он не заметил и засосал внутрь какого-то
долбойоба, но реальность оказалась еще круче. Оказалось, что никаких
волшебных ткацких станков не бывает, все это происки какого-то чурки
Бекмамбетова, а вот что бывает - так это она. Волшебная говнососальная
машина Лукича. И не песдела она с ним раньше только потому, что через такой
пьяный мозг не могла пробица ни одна даже самая волшебная хуйовина. Зато уж
теперь: Весь мир перед ними. Да, весь. Да, полностью. Да, и Джоли, заебал
тупить. А теперь слушай сюда:

Окопавшись на балконе среди натасканной обожрухами рухляди, Лукич радостно
сучил кривыми ногами и потирал руки - тока што подъехавшая скорая с икающими
санитарами готовилась везти в морг труп песдопротивного соседа-профессора,
который по странному стечению обстоятельств вдрук оказался ещо и злейшим
врагом его машины. Сработало! Все, все-е сцуко правда! Ну все, Анжелина,
брей жопу. А он еще сомневался, мудак: и когда выслушивал ебанутый план
машины, и когда разматывал шланг и вставлял его в окно профессорской
квартиры, и даже когда включал насос на реверс: Но все оказалось так, как
они ожидали: профессор вернулся домой, а там - инфаркт, конвульсии, песдец.
Даже коньки толком отбросить не успел, так и крякнул с полускинутыми. Лукич
уже собирался выйти из укрытия и картинно поохуевать над трупом, как вдруг
прямо в голове раздался пиздец какой громкий крик, зовущий его к себе со
знакомым бульканьем.

Как был - в кальсонах и синей майке под цвет носа, Лукич схватил со стола
сумку с инструментом и стартанул к машине, повизгивая на поворотах новыми
калошами. Вонючая <ласточка> стояла в соседнем дворе, и Лукич прямиком
ломанулсо к ней, и только на самом финише, уже въебавшись в борт кормилицы
не привыкшей к новой обуви тушкой, заметил, что почти весь двор заполнен
какими-то подозрительными типцами. Которые к тому же ещо и сжимают вокруг
них плотное кольцо, перешептываясь о том, что <вот он, сука>. <Лукич, спасай
бля:> - раздалось где-то повыше мозжечка - <Это эти, как их: ну, чужие,
ебиевомать простихоссподи:>. В следующую секунду <чужие> с криком ломанулись
к ним, и вдруг время вокруг практически остановилось. Руки Лукича почти
самостоятельно нырнули в сумку и двор расцвел бликами от разлетающихся
вокруг разводных, головочных и просто гаечных ключей, лавирующих среди врага
по каким-то гнутым траеториям и вызывающих при столкновении с людьми
маленькие фейерверки из взлетающих на свет вставных челюстей, косынок,
фетровых шляп и просто кровавых соплей.

А когда Лукич увидел чего натворил и совсем на чуток потерял темп, из-за
машины вдруг высунулась рука с зажатым в ней непонятным девайсом
<воздух-Лукич>, и в следующую секунду время пошло как положено: говносос уже
летел куда-то в красивые, в радужных разводах райские ебеня, и какой-то
частью затухающего мозга наблюдал крутую дугу, описываемую собственными
ногами, и улетающие куда-то фпесду, вместе с мечтами о Джоли, новые калоши:
В себя Лукич пришел только в отделении милиции. Чуть приподняв с грязного
пола потоптанное лицо, он увидел что-то строчащего в своих документах
участкового и целую толпу пенсионеров, наперебой тыкающих в него пальцем и
шамкающих разбитыми еблетами. Среди гула голосов то и дело слышались слова
<профессор>, <говно>, <олкаш>, <железяки> и <Марьиванна со второво
подъезда>, а самая бойкая старушка после каждого предложения с криками
<У-ух, ирод блять!> порывалась достать Лукича до боли знакомой клюшкой с
металлическим набалдашником, но участковый каждый раз одергивал её за
пыльную юбку и бабка продолжала свой рассказ, нашаривая в карманах
пройобанный в пылу боя валокордин.

Все дальнейшее Лукич почти не запомнил - какие-то люди в белых халатах,
привязанные к кровати руки, непонятные слова вроде <деллириум тременс> и
более знакомое <белочка>, и главное - отсутствие в голове всяких бульканий
из-за присутствия в жопе кучи уколов. Следующие несколько дней Лукич провел
в местной больничке, и вышел оттуда практически здоровым человеком, со
стойким желанием хорошенько наебениться и перевестись в обычные сантехники.
Да и соседи аж целых две недели дышали спокойно - никаких тебе концертов по
ночам, все тихо: И только предсмертные скрипы разбираемой по ночам старыми
пердунами говнососки нарушали ночную иддилию. А пердуны радовались и
хихикали - старый пылесос профессора опять не спесдел, и все идет по плану.
Скоро мир о них узнает:

Москва и любовь
Зайка:
- Да, малыш:
- Не хочу тебя отпускать:
- Ну, малыш, ну я же очень быстро, всего лишь пару дней и все.
- Все равно, не пущу. Зайка, я тебя так люблю:
- Малыш, я тоже тебя люблю. Я скоро приеду. Увижусь только с Ленкой и
вернусь:

На перроне, рядом с московским поездом стояла в обнимку молодая пара.
Стройная девушка лет двадцати двух со светлыми волосами нежно смотрела на
своего высокого спутника. Парень мог бы выглядеть очень даже мужественно,
если бы не слезы, обильно струившиеся из его глаз.
- Никогда не видела, как мужчины плачут. Так прикольно. Ну, приеду же я,
малыш, ну чего ты?
- Прости, зайка, не могу, извини, сам не знаю, что со мной, бред какой-то:
- Ну, все, малыш, мне пора. Проводница зовет. Пока.

Девушка поцеловала своего парня и легко заскочила в вагон. Проводницы заняли
дежурные места, и состав медленно тронулся, увозя с собой в Москву все самое
ценное, что было у Андрея - его Оксанку: Андрей потоптался немного, сделал
вид, что сморкается, нахмурился зачем-то и уныло побрел к своей <девяносто
девятой>. Постепенно, шаг за шагом, плечи его распрямлялись, слезы
подсыхали, походка набирала силу и уверенность. Около машины Андрей вновь
стал напоминать какого-то сурового красавчика с плотно сжатыми губами и
волевым подбородком из телерекламы:

<Какой Андрюшка смешной, когда плачет. Вот ведь как влюбился, надо же. Ленке
расскажу обязательно, если увижу:> - Оксана никогда не могла спать в поезде
на Москву. Всегда висело какое-то чувство напряжения, а может даже и
опасности. Никогда не знаешь, как оно там будет завтра в Москве. К тому же
приходил поезд в столицу очень неудобно, в пять утра - ни то, ни се.
Проводница затопала по вагону часа за полтора до прибытия, как раз в тот
момент, когда Оксана начала потихоньку засыпать.
- Просыпайтесь! Туалеты скоро закрываю! - сонные граждане начали на
автопилоте сползать со своих ночных лежбищ, хватали мерзкие влажные
полотенца и тащились в приоритетный конец вагона занимать очередь к
чудотворным источникам. Встреча с Первопрестольной для всех приезжающих
начинается именно с закрытия туалетов:

*

Она увидела его сразу. Кирилл выделялся из толпы встречающих - в белом
костюме, с огромным букетом роз. На вид ему было лет сорок. Лысоватый,
крепко сбитый человек с непоколебимой уверенностью во взгляде. Кирилл
улыбался. - Иди ко мне, девочка моя. Как добралась, Оксик ?- он поцеловал ее
в лоб, как целуют ребенка. Проводницы значительно переглянулись между собой.
Плачущий парень, видать, запомнился им надолго:

Оксана расслабленно вытянулась на переднем сидении <Хонды>.
- Хорошооо:
- Ну, малышка, сразу ко мне тогда? - спросил Кирилл.
Оксана согласно закивала головой.
- Мне бы в душ забраться после этого поезда только сначала. И полежать
немного.
- Будет тебе и душ, Оксик. И полежать. Все будет.

Лишь только дверь квартиры за ними захлопнулась, Кирилл схватил Оксану и
поволок на кровать, срывая на ходу с нее одежду. Оксанка для вида, конечно,
сопротивлялась, но что может остановить танк на ходу? Да и по правде говоря,
все это ей самой жутко нравилось. В Кирилле Оксану привлекал в первую
очередь буйный темперамент. Неуемная энергия била фонтаном через край в этом
человеке. Оксанка начала кончать практически сразу, как только он в нее
вошел. Судороги сотрясали все тело, и горячий вихрь методично расшвыривал по
комнате ошметки сознания:

Они лежали на смятой постели, и Кирилл о чем-то увлеченно рассказывал.
Оксана не слушала его. Ей могло бы быть сейчас очень хорошо, но что-то
все-таки сильно мешало. Чувство стыда перед Андреем. Оксана не любила
Кирилла. Они были знакомы с ним около трех лет. И встретились за это время
всего раз пять. Чисто случайная связь, растягивающаяся на годы. Разная
жизнь, разные города. Да и сейчас, Оксана любила своего Андрюшку, своего
<малыша>. Проблема была в том, что он не мог дать ей то, что давал в постели
Кирилл. Зато Андрей умел любить по-настоящему и без колебаний положил бы
свою жизнь за Оксанку. А ведь это в наше время ну такая редкость. Да и
внешне он, конечно, был намного красивее Кирилла. Да и моложе лет на
пятнадцать. Кирилл вообще был отнюдь не красавец. Лысый, заросший шерстью
крепыш. Если бы не глаза. Эти наглые, смелые с ухмылкой глаза. Любая баба,
заглянув туда, ровно через полчаса окажется в кровати с их обладателем:

*

Андрей заглушил свою <девяносто девятую>. - Все, Аня, приехали, вылезай.
- Ой, красиво-то как здесь, Андрюша!- Аня стояла посреди небольшой полянки в
сосновом бору на берегу огромного озера. Андрей зашел к Ане сзади и крепко
обнял прямо за тугую грудь. - Да, Аня, здесь хорошо и, главное, никого
нет, - он уткнулся лицом в шикарные волосы, пахнущие чем-то очень вкусным и
начал своими сильными руками гладить ее тело. У Ани подкосились колени, и
она слегка застонала. Андрей повалил ее прямо лицом на капот, задирая платье
и стаскивая до колен белые трусы. Потом рванул свои джинсы так, что отлетела
верхняя пуговица, и резко вошел. У Ани была очень нежная кожа, хорошая
задница и, к тому же, достаточно тонкая талия. Это очень возбуждало Андрея.
Буквально минуты через три он бурно кончил:

Андрею не было стыдно. Аньку он знал давно. Когда-то между ними было некое
подобие отношений, но потом она вышла замуж за какого-то военного моряка
Северного флота и уехала в Заполярье. Она эпизодически звонила Андрею,
жаловалась на свою жизнь. Моряк почему-то по непонятной причине перестал
интересоваться Анькиным телом. Она воспитывала маленького сынишку и о
разводе пока не думала. Секс с мужем случался раз в два-три месяца. А
молодое тело хотело любви. Гарнизон был маленький, все на виду, все друг про
друга все знают и все видят. Аня не была шлюхой. Она была верной женой
офицера. Почти. Изменяла своему моряку она только эпизодически, когда
приезжала с Севера. И только с Андреем. К тому же она особо и не считала это
изменой, потому что с Андреем у них все было еще задолго до моряка. Андрей
же, кстати, в свое время почувствовал себя сильно уязвленным, когда Анька
объявила о том, что выходит замуж, уезжает на Север и больше между ними
никогда ничего не будет. Наставить рога свежеиспеченному муженьку было для
него, в некотором роде, делом чести. И дело это Андрей, конечно, выполнил.
Через месяц после ее свадьбы. Трахались они с Анькой достаточно редко, всего
несколько раз в год, и тут вот как раз выпал такой момент. Андрей не любил
Аню, но желание она вызывала всегда устойчивое. Единственно, что Андрею
после секса с ней сразу хотелось куда-нибудь побыстрее свалить:

*

Москва оглушила Оксану. Оглушила и раздавила. Ревом мчащихся полчищ
ослепительных джипов, грохотом трамваев, кряканьем черных лимузинов и
гомоном толп разношерстных людей, спешащих так, как будто они улепетывают от
цунами:

Потомственный москвич всегда умеет произвести эффект на провинциалку.
Примерно такой же, какой тертые урканы своими зоновскими байками производят
на начинающую шпану во дворе. Москвич-интеллектуал неплохо знает историю
своего города. Дома, улицы, парки, площади, скверы - все они для него что-то
значат. Почти за каждым местом всегда стоит какая-то занимательная история,
какие-то исторические личности. Настоящему москвичу всегда есть, что
рассказать приезжей даме. Кирилл был именно таким. Они катались по городу на
его новом джипе, а Кирилл все говорил, говорил, говорил. Москва раскрывалась
перед Оксаной совершенно с другой стороны.

На светофоре Кирилл вдруг тихо спросил: <Оксик, ты сейчас ничего только
плохого не подумай, я тут тебе одну вещь скажу, хорошо?> Оксанка недоуменно
кивнула головой.
- Говори.
- У меня есть один друг. Он очень хороший человек:
- Ну, очень рада за тебя.
- Что ты скажешь, если мы сегодня все вместе проведем ночь?
- Как это, Кирилл? Что ты имеешь в виду?
- Ну, то самое, ты только не пугайся ради бога. Не, ну если ты не хочешь, то
в любой момент сможешь отказаться.

Оксанка остолбенелым взглядом уставилась в окно. Она, конечно, когда-то
пыталась представить секс с двумя мужчинами. Мысли эти, надо сказать, даже
волновали в какой-то мере. Но в том, что ей это может понравиться, Оксане
было бы стыдно признаться даже самой себе:
- Кирилл, а если твой друг будет мне неприятен?
- Оксик, ну я же тебе сказал - ты можешь отказаться в любой момент. И все.
Посидим сначала втроем в ресторане, поужинаем. Потом сама скажешь, согласна
ты или нет.

- Вот познакомьтесь, пожалуйста. Оксана, это Костя. Костя, это Оксана.

Костя оказался стройным застенчивым человеком лет тридцати пяти. Достаточно
симпатичным внешне и приятным в общении. Он, как выяснилось, много
путешествовал и объехал практически весь мир. Презанятных историй у Кости
водилось неимоверное количество. Да и Кирилл, впрочем, веселил не меньше.
Отличное вино, отличная компания. Что еще может быть лучше для молодой
девушки?

- Как здесь хорошо, какое уютное местечко!
- Да, Оксик, забыл тебе сказать, этот ресторан принадлежит Косте. Ну и
гостиница эта тоже.
- Ух, ты, как классно! Вы такие клевые!
-Окси, ты обещала мне ответить на один вопрос. Да или нет?
- Хорошо, Кирилл, я попробую.

В полумраке номера Оксанку раздевали сразу двое мужчин. Костя расстегивал ей
брюки, а Кирилл стаскивал с нее верх. Оксанка немного стеснялась, но вино
уже сделало свое дело. Кирилл был опытным психологом, он отправил пока друга
в ванную, а сам принялся разогревать Оксанку. Когда Костя появился, ей в
принципе было уже все равно. Она стояла на коленях и жадно заглатывала член
у Кирилла. Кирилл незаметным жестом показал Косте присоединяться к Оксанке
сзади. Костя вошел в нее очень нежно, и Оксана сразу протяжно застонала. Это
было какое-то безумие. Ей никогда еще не было в жизни так хорошо. И так
стыдно. Стыдно перед любимым Андрюшкой, перед самой собой. Но, странное
дело, от стыда ей становилось еще лучше. Надвигалось что-то совершенно
новое, непредсказуемое и невообразимое.

Все кончили одновременно. Это был взрыв, ад, апокалипсис. Сознание на
какие-то секунды покинуло Оксанку. Она изо всех сил пыталась закричать, но
не смогла, захлебываясь реками наслаждения, и всего лишь бессильно сползла
на постель. Что творилось потом, Оксана уже плохо помнила - они лежали, пили
вино, хохотали, ходили в душ. И секс, бесконечный марафон секса. Оксанка так
устала и вымоталась, что, в конце концов, запросила пощады. Бессонная ночь в
поезде тоже дала себя знать. Костя попрощался и ушел, а Оксана моментально
отключилась на широкой волосатой груди Кирилла, который лежал и задумчиво
курил:

*

Поезд из Москвы приходил как обычно в восемь утра к первой платформе. Андрей
стоял чуть в сторонке от остальных встречающих. В его руках был маленький
букетик хризантем. Андрей очень волновался. За эти два дня он понял, что не
может жить без своей Оксанки. И принял решение.

Длинная змея поезда наконец затихла. Потихоньку начали просачиваться
пассажиры, увешанные всевозможными сумками, чемоданами и баулами.
Встречающие радостно нахлынули на них в наступление, силой вырывая поклажу
из рук любимых родственников и коллег. Таксисты, как проститутки, вертели на
пальцах ключи и приглашали клиентов. Полицейские насупились и стали
напряженно искать террористов. Вокзал вышел из межпоездной комы.

Оксана выпорхнула из поезда, как неземное существо, и сердце Андрея
заколотилось еще сильнее. Она была вся такая светлая и воздушная. Оксана
бросилась к нему в объятия, и Андрей лицом уткнулся в ее мягкие пушистые
волосы.
-Зайка моя, родная, не могу жить без тебя, - шептал он.
У Оксаны навернулись слезы.
-Милый мой, малыш, люблю тебя больше всех на свете, Андрюшка мой,
единственный!
Андрей ласково целовал ее глаза, ее губы, ее ямочки на щеках, каждую
слезинку.
- Заинька моя, я хочу, чтобы ты стала моей женой, не могу без тебя жить! Ты
согласна?
- Да, малыш, конечно согласна! Люблю тебя больше всех на свете, родной!
Андрюшка, любимка моя!

Еще немного и перрон опустел, и только полицейский патруль докопался в углу
до пьяненького мужичка в резиновых сапогах видимо узрев в его лице
конкретную угрозу российской государственности:

Иринка, а я то думал почему-то что тебя здесь уже нет!

С уважением
Валерий.