Скурлатов В.И. Философско-политический дневник

ФРАНЦИСК СКОРИНА (1476–1551) и НИКОЛАЙ КОПЕРНИК (1473-1543): СЛАВЯНСТВО И ВСЕЕДИНСТВО


Бросается в глаза этнокультурная, хронологическая и географическая близость двух
великих мыслителей, представителей славянского мира. А также - сходство свойственного
им субъектного «мирообраза» (хайдеггеровского Weltbild http://panlog.com:8881/heidegger.html
), который сопряжен с могучим субъектным «реформаторским импульсом» на заре Нового
Времени, начавшегося с гуситского движения в славянской Чехии после сожжения
Яна Гуса в 1415 году.

Оба жили в бурном польско-литовско-русском пространстве, которое после Кревской
унии 1385 года и особенно после битвы при Грюнвальде в 1410 году и Городельской
унии 1413 года представляло политический союз магнатско-шляхетской Польши и Великого
Княжества Литовского.

Франциск (Георгий) Скорина – выходец из русских горожан (протобуржуа) «славного
града» Полоцка, а Николай Коперник – из купеческой семьи не менее славного города
Торунь.

Николай Коперник около 1491 года прибывает в Краков и записывается студентом
факультета искусств. На этот же факультет записывается Франциск Скорина, прибывший
в Краков в 1504 году.

Николай Коперник продолжает образование в Италии и получает степень доктора богословия
в Феррарском университете в 1503 году, но до этого изучает медицину в Падуанском
университете. Франциск Скорина тоже из Кракова отправляется в Италию и в том
же Падуанском университете изучает богословие и медицину, удостаиваясь 9 ноября
1512 года степени доктора лекарских наук.

Оба свершали свои деяния на стыке славянского и германского миров в кульминационный
момент прорыва Нового Времени. Как известно, в 1517 году Мартин Лютер выступил
в Виттенберге со своими 95 тезисами. Годом ранее Николай Коперник, проводивший
астрономические наблюдения в городке Фромборке в устье Вислы, предварительно
изложил свои гипотезы о несостоятельности птолемеевского геоцентризма в книге
«Малый комментарий» (1516). А в 1517-1519 году Франциск Скорина, перебравшийся
в Прагу, издает на кириллице русский перевод двадцати библейских книг -  «Библия
Руска, выложена доктором Франциском Скориною из славного града Полоцка, Богу
ко чти и людем посполитым к доброму научению».

Короче, оба они, наряду с другими великими основоположниками Нового Времени,
 были порождением одной и той же духовно-исторической среды и как бы взаимоусиливали
и взаимопродолжали друг друга.

Так почему же не только германство, но и славянство сыграло такую заметную и
даже иногда первопроходческую роль в происхождении Нового Времени, всей современной
цивилизации?

Мартин Хайдеггер ключевое значение в духовных прорывах отводит языку, который
является «домом Бытия». Ясно, что языком купели Нового Времени в основном выступала
латынь, хотя греческий тоже бытовал в западной учености. И хотя латинский язык
по «бытийности» уступает греческому, тем не менее он, по мнению Хайдеггера, обладает
неплохими возможностями для подступа к Бытию.

Однако для распространения субъектного «мирообраза» среди его потенциального
массового социального носителя – стремящихся к экономической самодостаточности
буржуа («горожан») и землевладельцев («дворян») – необходимо было перейти с латыни
на понятный массам разговорный язык. Германские и славянские языки оказались
наиболее подходящими для передачи нового более глубокого субъектизированного
отношения человека к самому себе, к миру и к Богу. Почему так сложилось исторически
– надо поразмышлять.

Мартин Хайдеггер особенно выделял «бытийные» возможности немецкого языка (Яков
Гримм уточнял – «верхненемецкого» http://panlog.com:8881/grimm.html ). Так оно
и есть, никто спорить не будет, верхненемецкий язык – не менее породист, чем
немецкая овчарка. Лютеровский перевод Библии на немецкий язык, свершенный в 1522-1534
годах, - совершенно изумителен по точности, силе и народности. После долгих мучений
наконец в 1874-1879 годах появился хороший французский перевод, выполненный страсбургским
профессором Эдуардом Рейсом. А  английские переводы, на мой взгляд, остаются
слабыми по сей день, включая и пересмотренную в 1870-х годах The Authorised Version
и находящуюся у меня сейчас под рукой New American Standard Bible. Вообще английский
язык, будучи помесью, увы, подобен дворняжке, а в разновидности какого-нибудь
пиджин-инглиша вообще представляет собой  интернациональный жаргон, англизированное
эсперанто. Недаром тот же Мартин Хайдеггер отшвыривал английские переводы своих
текстов как пародию на «дом Бытия», как надругательство над Бытием.

А вот славянские языки, особенно русский, - это даже не «дом Бытия», а кристаллизующийся
на глазах «дворец Бытия». Тому есть, видимо, генетическо-исторические предпосылки,
связанные с такой исконной траекторией русской мысли, как отражающаяся в творчестве
Франциска Скорины и Николая Коперника «философия всеединства».

Да, всеединство присуще нам, славянам. Могучий вектор всеединства направляет
славянское мышление. Видимо, ближе других мы к завету древнеарийской мудрости
tat twam asi («то ты еси»). Всё сущее – мое продолжение, а я – всё сущее «в малом»,
микрокосмос. Я вижу себя как весь мир, свернувшийся-собравшийся в одну точку,
как бесконечную волновую функцию вселенского существования, редуцировавшуюся
в частицу-корпускулу моего конечного существа.

Конечно, сильнее всего вектор всеединства проявляется в индийском мышлении, но
индийский субконтинент – довольно ограниченное и полуизолированное пространство,
в отличие от открытых просторов Евразии, низвергающихся в мировой перекресток
«последнего моря» - Средиземноморья. Поэтому индийское мышление в основном варилось
в собственном соку, хотя при столкновениях с другими цивилизации порождало великие
единящие синтезы.

Так, величайший «великий могол» внук нашего евразийского Бабура император Акбар
(1542-1605) исповедывал «дин-и илахи» или сопрягавшую ислам с христианством и
индуизмом «божественную веру», провозвестницу нашей Правой Веры. И при взаимодействии
с христианско-научным Западом под глубоким воздействием наших соотечественников
Елены Блаватской, Николая и Елены Рерихов и других взросли на индийской почве
такие «всеединые» учения, как теософия и рамакришнаизм. Наконец, на индийской
почве не без влияния открытий в Гималаях нашего искателя Николая Александровича
Нотовича «неизвестной жизни Христа» (http://iskra.kiev.ua/iskra.html?act=article&id=319)
благодаря подвижничеству-посланничеству Предостерегателя и Обновителя Хазрат
Мирза Гулам Ахмада (1835-1908) предъявлен человечеству такой своеобразный «всеединый»
сплав ислама, христианства и индуизма, как Ахмадийя. Недаром безвременно скончавшийся
7 мая этого (2003) года четвертый Халиф всемирной Ахмадийской общины Мирза Тахир
Ахмад (1929-2003) из своей Лондонской штаб-квартиры оказал духовную поддержку
нашему правоверному делу, направил нам в 1992 году «Воззвание к помощникам» (опубликовано:
Российское Возрождение, Москва, 1992, № 1 /20/, с. 29-36).

А славяно-балты, которые, в отличие от индийцев, остаются на своей арийской (индоевропейской)
просторной и открытой прародине и самими геополитическо-природными условиями
своего существования-обитания вынуждены воспроизводить первозданные устремления
предков, - органично прониклись вектором всеединства и продолжают воплощать его
в изменяющихся историческо-культурных контекстах.

«Породу» языка трудно сохранить в условиях открытости и смешения. Постоянно на
исходный «ген» бытийного языка воздействуют примеси сущего, и иногда происходит
обогащение и обновление, как в случае с русским языком, но чаще «порода» языка
ухудшается, возникают языковые «дворняжки». Соответственно на уровне политическо-идеологического
поведения наблюдаем всевозможные гибриды, химеры и извращения типа «украинского
национализма», возникшего из искусственного «мичуринского» скрещения самого худшего
в русской «яйцеклетке» с самым худшим в польском «живчике», или – на благородной
балтской языковой основе – сталкиваемся с уродливым «латышским  национализмом»,
возникшим тоже из искусственного скрещения самого худшего в балтской «яйцеклетке»
с самым худшим в германском «живчике».

Величайшим даром всему славянству является Церковнославянский язык, обретенный
нами благодаря подвижничеству святых славянских первоучителей и апостолов братьев
Кирилла и Мефодия. Списки библейских книг в переводах  Кирилла и Мефодия и их
учеников имелись у южных, восточных и западных славян, и поэтому, когда Франциск
Скорина взялся за свой перевод Священного Писания на живой русский язык, ему
было на что ориентироваться.

Кроме того, в 1499 году в Новгороде была закончена грандиозная работа по церковно-славянской
кодификации и сверке полного текста Библии. Пассионарный «субъектный взрыв» захватил
тогда не только Европу Западную, Центральную, Южную и Северную, но и Восточную.
В Новгороде и Москве кипели духовные брани, тверской купец Афанасий Никитин в
1468-1474 годах опередил западноевропейцев в Индии, центр Православия после захвата
Константинополя турецким султаном Мехмедом II Фатихом (Завоевателем) в 1453 году
переместился на Русь, происходил общий подъем русской жизни и мысли.  Следствием
и стала  работа по новому осмыслению священных книг, произведенная под руководством
архиепископа Геннадия (Гонозова), а толчком послужила борьба вокруг «ереси жидовстующих»,
по накалу иногда напоминающая борьбу католиков с еретиками в тогдашней Испании.
Исследователи отмечают, что «сопоставление обстоятельств происхождения Геннадиева
свода с условиями появления национальных переводов Библии у других народов дает
возможность видеть в этом деле иную, более глубокую причину образования библейского
свода, чем непосредственная борьба Геннадия с жидовствующими» (Евсеев И.Е. Геннадиевская
Библия 1499 г. Москва, 1914, с. 2). «Геннадиевский свод славянской Библии 1499г.,
- продолжает Иван Евсеевич Евсеев, - был средоточием и высшим завершением всей
библейской деятельности на славянской почве Многовековая неустанная работа славян
нашла в этой объединительной деятельности новгородского владыки свое наилучшее
выражение. Библия во всем своем объеме была окончательно усвоена этим исчерпывающим
сводом для всего славянства» (Там же, с. 7, 16).

Из более современных работ по истории славянских переводов Священного Писания
можно порекомендовать книгу профессора Московского государственного педагогического
университета Александра Михайловича Камчатнова «История и герменевтика славянской
Библии» (Москва: Наука,1988).

Франциск Скорина обосновался в Праге вполне обдуманно. Прага являлась одной из
самых главных катапульт Нового Времени. Субъектность определяла вектор и дух
времени. Идейное наследие гуситов продолжало оплодотворять жизнь. Благодаря монахам
Сазавского монастыря и основанного Карлом IV в честь Кирилла и Мефодия пражского
Эмаусского монастыря, куда были призваны хорватские монахи, южнославянские (сербские)
списки библейских книг имели хождение даже в десятилетия полного господства латиноязычного
богослужения в Чехии. Видимо, Ян Гус около 1400 года собрал и отчасти отредактировал
свод полной чешской Библии – первую рецензию чешского Священного Писания. Затем
помощники и сторонники Яна Гуса, проникнутые в духе «субъектного порыва» глубоким
интересом к священным текстам и стремлением донести их до сограждан, закончили
исправление и сравнение чешского перевода, и таким образом (возможно, ещё при
жизни Яна Гуса) явилась вторая рецензия чешской Библии. Позднее её текст, ещё
раз исправленный при короле Юрии Подебраде,  вошел в первую печатную чешскую
Библию 1488 года.

Основным же источником для скорининских переводов послужила чешская Библия 1506г.
Свои переводы просветитель тщательно сверял и с доступными ему славянскими текстами.
Возможно, что среди них были списки Геннадиевской Библии и белорусского свода
библейских книг 1507 года. Отдельные тексты Скорина корректировал по латинской
и еврейской Библиям, для чего он в Праге глубже изучил древнееврейский язык и
постиг премудрости еврейской экзегезы и мистики. «Во многих случаях белорусский
просветитель отталкивался от славянских кирилловских списков, - отмечает в своём
отличном реферате студент Санкт-Петербургской Духовной Академии Сергей Шастин
(http://ortdx.narod.ru/text/_ftn1#_ftn1). - А иногда откладывал в сторону источники
и находил собственную редакции, которая больше соответствовала его просветительским
устремлениям».

Кое в чем тогдашние «субъектные» умонастроения созвучны умонастроениям в нынешней
постсоветской десубъектизируемой России. Как тогда, так и сейчас надстроечным
условием освобождения является обретение Правой Веры. А для этого надо воспринять
«бытийное» в традиционном, очистить традиционное от наносного и закосневшего,
проявить свободомыслие. Вот почему замысел Франциска Скорины, как ранее Яна Гуса,
столь близок мне и даже совпадает в деталях.

Это касается принципов издания и комментирования Священного Писания. Не механический
перевод требуется, а постижение подлинного - прорыв к Бытию сквозь тупики и несообразности
сущего. Прорыв, атака – дело коллективное. Пусть помогут прежние и нынешние мыслители.
Сравнить требуются осмысление других, сопоставить с собственным. Когда почувствуешь
резонанс со своим Дабыть – проникнешься Истиной Быть.

Разумеется, при  таком подходе следует к предшествующим источникам подходить
критически, ни в коем случае не зашориваться догмами, сколь бы «авторитетными»
 они ни были. Быть и Дабыть – один на один. Соответственно Франциск Скорина смело
оспаривал авторитет Иеронима, создателя Вульгаты, который, например,  считал
книгу Иудифь апокрифической, а Скорина сослался на авторитет Никейского Вселенского
Собора, на котором «дозволена нам сия книга Иудифь чести к нашему научению».

Очень существенно предварять каждое место Священного Писания своей собственной
экзегезой. Данный принцип предполагается положить в основу Интернет-издания священных
текстов в нашем Панлоге. Франциск Скорина тоже последовательно проводил его в
своем издании «Библия Руска».

Полезнейшим источником скорининских предисловий были труды Николая де Лира (1270–1340).
Этот французский богослов и проповедник, профессор Парижского университета составил
подробный комментарий ко всем книгам Ветхого и Нового Завета «Postilla super
totam Bibliam», который пользовался большой популярностью в средние века и был
распространен во многих списках. После изобретения книгопечатания его неоднократно
воспроизводили типографским способом - в 1472 году в Страсбурге Иоганном Ментелином,
в Нюрнберге в 1481 году и в последующих годах Антоном Кобергером, около 1485
году в Кёльне Ульрихом Целлем, в 1488 году в Венеции Бонетусом Локателлусом.
 Центральную часть полосы таких изданий занимал библейский текст, набранный крупным
шрифтом, а вокруг, как бы на широких полях, печатались комментарии. Я тоже дал
соответствующее «техническое задание» программисту, чтобы на экране разместились
«на полях» другие переводы, толкования, комментарии.

Комментарии Николая де Лира, судя по всему, послужили Скорине источником для
параллелей между Ветхим и Новым заветами в предисловии к книге Иисуса Навина,
для сопоставления отдельных научных дисциплин и библейских книг в общем предисловии
ко всей Библии (Владимиров П.В. Доктор Франциск Скорина: Его переводы, печатные
издания и язык. -СПб., 1888, с. 111, 115, 116). Скорина вслед за де Лира приводит
в названиях книг и в предисловиях слова и фразы из древнееврейского текста Библии
с их переводами (у Николая де Лира на греческий и латинский, у Скорины – дополнительно
на «руский» язык). Каким изданием комментариев пользовался Скорина, пока еще
не установлено. Скорее всего в его руках были получившие широкое распространение
и неоднократно выпускавшиеся нюрнбергские издания Антона Кобергера. Из этих изданий
Скорина заимствовал и некоторые иллюстрации и отчасти тип шрифтов.

Известны были Франциску Скорине и сочинения гуманистов, в частности Джованни
Пико делла Мирандола (1463-1494). В предисловии к четвертой книге Ездры, известной
лишь в рукописном виде, русский просветитель пишет: «извлаща святии Герасим,
Исидорие и Брито, а за наших часовъ люди оучиненыа Пикоу и Марандоула и такожде
и иные мнози» (Немировский Е.Л. Франциск Скорина: Жизнь и деятельность белорусского
просветителя. -Минск, 1990, с. 356).

Анализируя творчество Франциска Скорины, нельзя упускать из виду главное и определяющее
– направляющий вектор субъектности, сопряженный с всеединством. Субъектизация
всеединства в её человеческой ипостаси (Дабыть) = гуманизм. Скорина быд дух от
духа тогдашнего европейского гуманизма, который выражался в возрастающем внимании
к проблеме человека, в стремлении к освобождению его духовно-нравственного мира
от опеки официальной церкви и т.д. Франциск Скорина первым на Востоке Европы
предпринял попытку синтезировать «Соломонову и Аристотелеву, божественную и житейскую
мудрость».

Соответственно Библия в издании доктора Скорины - явление необычное в истории
библеистики и книгопечатания. «Это не церковное и не староакадемическое издание
для научных целей, - говорит Сергей Шастин. - Это - первое издание Священного
Писания для домашнего чтения. Особенности перевода, структура издания, его художественное
оформление - все подчинено целям просвещения. Как ученый, популяризатор и издатель,
Скорина во имя доступности и правильности понимания простым народом библейских
книг вносит много нового в характер издания, сохраняя при этом верность перевода
библейским текстам оригинала. Своим изданием он новаторски решает проблему правильного
понимания народом Священного Писания, становившегося при переводе с латыни на
национальные языки доступным для чтения малоподготовленными людьми. Известно,
что обеспокоенность возможным своеволием, неверным, нецерковным толкованием библейских
текстов, ведущим к ересям, служило в ряде случаев причиной запретов Католической
Церковью издания переводов Библии. Проблему широкого приобщения народа к пониманию
Священного Писания Скорина решает не только переводом самих текстов на родной
язык, как это делали первые европейские издатели, но и путем составления предисловий-толкований
к каждой книге Ветхого Завета и ко всей «Библии Руской» («Прадмовы»), построенных
на основе новозаветного, евангельского понимания».

«В сей книзе все прироженое мудрости зачало и конец. В сей книзе вси законы и
права, ими же люде на земли справоватися имеють, написаны суть. В сей книзе вси
лекарства, душевные и телесные, зуполне знайдете» (из предисловия к книге  Бытие).

Славянский язык, на который Скорина перевел Библию в начале XVI века, был  живым
и понятным и общим для всех восточнославянских народов. Поэтому  переводы Скорины,
его проза и поэзия стали достоянием всех восточно-славянских народов. Как констатирует
Сергей Шастин, их в равной мере использовали, на них опирались в Белоруссии –
Симон Будный и Василий Тяпинский, в Московской Руси – Максим Грек и Иван Федоров,
на Украине – Герасим Смотрицкий и Степан Берында. Великий просветитель очень
много сделал для сближения церковно-славянского и живого разговорного языков,
их взаимного обогащения.

В языке Скорины взаимодействуют несколько речевых стихий при наличии в нем сильного
старославянского (церковнославянского)  элемента, столь необходимого для формирования
высокого книжнориторического «церковного» стиля. «В современном поколении скориновцев,
преодолевшем взаимоисключающие взгляды прежних исследователей, - считает Сергей
Шастин, - ближе к истине следует признать точку зрения на язык Скорины как на
своеобразный тип церковно-славянского белорусского письменного языка, аналога
которому невозможно отыскать ни у одного из славянских народов. Язык переводов
Скорины занимает самое крайнее положение среди редакций старославянского языка,
являясь необходимым звеном в процессе сосуществования церковнославянского и белорусского
языков в сфере религиозного употребления».

Но возможна и несколько другая интерпретация. Диалекты и говоры общерусского
языка в ту пору заметно различались от города к городу, от Новгорода к Москве,
от Москвы к Киеву, от Киева к Львову, от Львова к Ужгороду, от Ужгорода к Полоцку.
Бесспорно, церковнославянский язык был объединяющим языком славян. Но тот язык,
на который Скорина переводил Библию, не был чисто «полоцким» или тем более чисто
«белорусским» (тогда ещё «белорусов» и Беларуси не существовало) - он был в значительной
мере общерусским литературным, на котором общались между собой монахи, торговцы,
воины. Учтем, что идея общеславянского единства вообще и общерусского особенно
в те века и десятилетия была незыблема. Скорина сознательно уходил от впадания
в диалектизм и сознательно стремился, как и всякий языкотворец, к максимальной
универсализации своего языка, к его совместимости с наддиалектным общерусским
языком общения и к его воспринимаемости наиболее продвинутыми социальными слоями,
то есть грамотным населением всей Руси. Он сам пишет в  Предисловии к книге Иова,
что приказал «тиснути» эту книгу «рускым языком».

Это словосочетание – «руский язык» - встречается и в других изданиях Франциска
Скорины. Кстати, такое самоназвание языка можно встретить во многих памятниках
письменности XV - XVI вв., созданных на территории Великого княжества Литовского.
Русские исследователи XIX в. считали, что эти памятники написаны на «западно-русском
наречии». Вообще-то, подчеркнем, языков и диалектов тогда бытовало немало, ещё
нации не сложились, и «нижний» немец с трудом понимал «верхнего». И славяне из
разных краев с трудом понимали друг друга – чехи, словаки, хорваты, сербы, поляки,
русские. Сам Скорина различал «славянский» и «руский» языки. В предисловии к
Псалтыри он подчеркнул, что эта книга напечатан «рускыми словами (литерами),
а словенскым языком». В других же пражских изданиях упоминаний о «словенском
языке» нет. И действительно, язык Псалтыри значительно отличается от языка, допустим,
книги Царств или Пятикнижия.

С точки зрения «субъектного вектора» всеединства, очень интересны 25 Предисловий
и 24 Послесловий Франциска Скорины к изданным им библейским книгам. Они не имеют
аналогов – лишь в 1751 году общее предисловие-толкование ко всем библейским книгам
появилось в Елисаветинской Библии в 1751 году. В центре скорининской экзегезы
– Дабыть (человек) стоит один на один с Быть (Богом). Говоря словами Мартина
Лютера – «я здесь стою и не могу иначе».

Достаточно вникнуть в скорининское Предисловие к Книге Иова – страдалец Иов у
Скорины предстает не затерянной среди вселенских мириад песчинкой, как в космогонии
Джордано Бруно, а находится в непосредственном диалоге с Творцом, Которым ему
обетовано спасение и усыновление. Всеединство торжествует через стягивание бытия
всего сущего в одну «точку опоры» - веру человека, его верность своему бытийному
долгу. Как выражается Сергей Шастин, «Скоринина экзегеза, наследующая лучшие
раннехристианские традиции, вскрывает в тексте обычно не внешний событийный,
буквальный, а глубинно прообразный, символический смысл».

Разумеется, в данной заметке нельзя рассмотреть всю экзегетику Скорины, её увязки
и сопряжения с еврейско-каббаллистическим откровением. Прав здесь Сергей шастин:
«Жанр предисловий, их богатую соединительную палитру, их структурно-синкретическое
разнообразие можно по-настоящему понять лишь исходя из педагогических, философско-экзегетических
замыслов Скорины,  наконец, из того, какое значение он придавал каждой из книг
Священного Писания в деле духовного просвещения и исправления нравов «люда посполитого»».

Приступая к  переводу на «народный язык» и тиражированию посредством печатного
станка книг Священного Писания, великий русский просветитель предвидел наступление
нового этапа ознакомления с Библией – уже не из проповеди опытных богословов,
а из самостоятельного чтения, таящего в себе опасность упрощенного понимания
книг Священного Писания. По замыслу Скорины, для навигации в море библейской
мудрости и для предотвращения упрощенных и ложных толкований, перевод и издания
библейского текста должны  сопровождаться комментарийно-аналитическим парусом.
Соответственно его Предисловия и Послесловия из служебного жанра перерастают
в жанр синкретический, где наряду с информационными сведениями богословского,
исторического, лексикографического характера, важное место занимает толкование
прообразно-аллегорического содержания библейских книг (Яскевич Е.А. Произведения
Франциска Скорины: Структура, экзегеза, образность: Автореферат кандидатской
диссератции. -Минск, 1994).

Итак, доктор Франциск Скорина предпринял самое крупное и важное библейское предприятие
на  Руси в первой половине XVI века. До появления Острожской Библии Ивана Федорова
в 1580-1581 годах, труд Скорины был единственным центром и образцом всех западно-русских
и южно-русских переводов Священного Писания. Сравнительно близкий к народному
язык Скорины нашел сочувствие в русском обществе. Его перевод вызвал за собою
ряд подражаний и переделок, известных в списках XVI и XVII веков, в отдельных
частях Библии, в виде более или менее свободных переписок или переделок печатного
текста. Как отмечает Иван Евсеевич Евсеев, вся местная юго-западно-русская переводческая
деятельность XVI века в области библейских текстов, стоит в более или менее тесной
зависимости или идейной связи с трудом Скорины (Евсеев И.Е. Очерки по истории
славянского перевода Библии // Христианское чтение, 1912, №12, с.  1361–1362).

Бесспорно, издания Скорины православны по содержанию и обращены прежде всего
к духовным нуждам православного населения Руси. Руководствуясь субъектно-гуманистическим
 идеалом Нового Времени и следуя «вектору всеединства», Скорина первым начертал
для отечественного просвещения образовательную программу «семи свободных наук»,
которая затем была взята на вооружение замечательными нашими школами православных
братств, развита и усовершенствована профессорами Киево-Могилянской и Славяно-греко-латинской
академии и сыграла значительную роль в развитии восточнославянской системы образования
и философской мысли, в сближении отечественной культуры с культурой Запада.

О его славянском современнике Николае Копернике тоже надо помнить для того, чтобы
не видеть во Франциске Скорине некую исключительность, а осознавать достаточно
широкую вовлеченность славянского мира в создание и кристаллизацию субъектного
«мирообраза», в становление и распространение  современной субъектной цивилизации.