Скурлатов В.И. Философско-политический дневник

ПОСТАВ (Gestell) и ОБОСОБЬЕ (Ereignis)


Некоторую неудовлетворенность вызывают у меня предшествующие философские и богословские
заметки Дневника. Такое ощущение складывается, будто я затрагиваю частности и
не обозначаю основную систему координат. Между тем благодаря постижениям Мартина
Хайдеггера стало возможным дать последние ответы на последние вопросы или по
крайней мере наметить рамки этих последних ответов. Например, ответы на вопросы
о соотношении между сущим и бытием, между объяснением и пониманием, между истинами-неистинами
и одной единой и неделимой Истиной, а соответственно о соотношении между идолами
и единым Богом и между различными религиями с их многообразными ересями и единственно
истинной Правой Верой, - имеет смысл сформулировать уже сегодня.

А заодно - сформулировать внятный и неопровержимый критерий истинности Правой
Веры.

Отсебятины стараюсь избегать, поэтому продолжу осмысливать лекцию Мартина Хайдеггера
«Закон тожества» (“Der Satz der Identitaet”), прочитанную 27 июня 1957 года на
Дне факультета в ходе празднования 500-летия Фрайбургского (Брайсгау) университета.

Русское слово «закон», использованное здесь для перевода немецкого слова Der
Satz, может сбить с толку. Немецкое слово - многомерно-многосмысленно, и Мартин
Фридрихович в ходе своего исследования указывает, что «смысл заглавия «Закон
тождества» должен претерпеть изменения» (Хайдеггер М. Закон тождества /Der Satz
der Identitaet/ // Хайдеггер М. Разговор на проселочной дороге: Избранные статьи
позднего периода творчества. Москва: «Высшая школа», 1991, с. 78). Ведь мышление
М. Хайдеггера, отмечают переводчики, «в известном смысле само является переводом,
переводом мысли с привычного и устоявшегося языка западноевропейской метафизики,
языка понятного и в этой понятности упускающего нечто чрезвычайно важное (а именно
саму мысль), на язык самой мысли, язык хранящий и сберегающий ее, язык, в котором
живут». М. Хайдеггер следует «внутренней логике языка», которая, справедливо
напоминает О.А. Коваль, «изначальнее и глубже любой формальной логики рода и
вида и которая возможна только благодаря тому, что язык, речь, logos проделывают
внутри себя определенную и решающую работу по истолкованию встречающегося нам
сущего» (Коваль О. От переводчика // Хайдеггер М. Положение об основании /Der
Satz vom Grund/. Санкт-Петербург: Лаборатория метафизических исследований при
Философском факультете СПбГУ; Издательство «Алетейя», 2000, с. 224, 225).

Поэтому О.А. Коваль вместо слова «закон» использует слово «положение» при переводе
хайдеггеровской работы Der Satz vom Grund. Она обосновывает свой выбор тем, что
основными словарными значениями немецкого слова der Satz являются «тезис», «положение»,
«грамматическое предложение», «фраза». Однако это слово производно от глагола
setzen – «сажать», «помещать», «устанавливать», «полагать». В Satz слышится Gesetz
(«закон», «установление», «уложение»),  Gegensatz («противоположность»), Einsatz
(«заклад», «залог»), Uebersetzung («перевод», «переложение»).

И в заголовке Der Satz vom Grund обыгрывается одно из самых главных значений
 Satz – оно есть Grundsatz, «основоположение», «принцип». «Учитывая всё это,
переводчик остановил свой выбор на слове «положение», которое наиболее полно
передает некоторые важные обертоны, нюансы, характерные для немецкого слова 
Satz» (Там же, с. 226).

«Однако следует отметить, - продолжает О.А. Коваль, - что у слова Satz существует
любопытный омоним, позволяющий Хайдеггеру затеять свою любимую словесную игру,
исподволь ведущую к открытию в обычных и даже затертых словах некий новый неожиданный
смысл: Satz по-немецки означает ещё и «скачок», некое мгновенно совершаемое действие,
молниеносность которого не позволяет рассмотреть непосредственность его свершения.
Как такой скачок и как такое положение Satz есть то, что незримо сопровождает
всякий акт мышления, когда бы и где бы он не имел места» (Там же).

Учитывая этот смысл «скачок» в заголовке рассматриваемого хайдеггеровского постижения
Der Satz der Identitaet и напоминая, что начальным и конечным пунктом этого постижения
является таинственнейшее Ereignis, которое мы переводим по-русски как «Об-особье»
и которое чаще передают буквалистским переводом «Событие» («случившееся происшествие»),
очертим «округ» хайдеггеровского вопрошания-отвечания следующими подытоживающими
словами его лекции-возвещания:

«Закон прежде всего представляется в форме аксиомы, в которой допускается тождество
как черта бытия, то есть как основание сущего. В ходе нашего обсуждения этого
принципа он декларативно определялся как что-то вроде скачка, в смысле броска
вперед, который отрывается от бытия в качестве основы (Grund) сущего и прыгает
в бездну (Abgrund).

Однако эта бездна – не пустое ничто, и не темная мешанина. Это – Со-бытие (=
Об-особье).

В Событии (= Обособье) мы обретаем сущностное мерцание того, что изрекается речью,
того, что было однажды названо Домом Бытия.

И теперь закон тождества говорит: скачок, устремляющийся к сущности тождества,
поскольку это требуется, должен дотянуться до существенности сбывающегося взаимопринадлежания
человека и бытия.

На пути от закона как высказывания о тождестве к закону как скачку, в почве сущности
тождества мысль претерпевает изменения. Поэтому становится видной, смотря навстречу
современности, ситуация человека, запрятанная за констелляцией бытия и человека,
из того, что тому и другому подсобно, из Со-бытия (= Об-особья)» (Хайдеггер М.
Закон тождества…, с. 78).

Восходящая к Обособью взаимопринадлежность бытия и человека, а не изменчивое
сущее, – основание лжи. Дело в том, что всякое сущее имеет основание. «Оно (сущее)
есть лишь в качестве основанного. Однако бытие, так как оно само является основанием,
остается без основания. Поскольку бытие основывает, само являясь основанием,
оно позволяет сущему быть так или иначе неким сущим… Итак, всякое сущее, поскольку
дано бытием как основанием в бытии, неизбежно обладает приданным ему неким основанием.
Ибо в противном случае оно не было бы сущим. Тем самым положение об основании,
понятое как основоположение достаточного основания, которое необходимо доставить,
является истинным только потому, что в нем говорит слово бытия, которое гласит:
«Бытие и основание: то же самое»» (Хайдеггер М. Положение об основании…, с. 206-207).

Сущее основывается Бытием («творится Богом», если говорить на религиозном языке)
«мерою и числом», в нем нет места для зла и неистины. В многом сущего, обоснованном
бытийным Единым, - нет неправды. Говорят, что сущее – это самоорганизованный
хаос. Флюктуации, бифуркации, стохастичность, весь кажущийся хаос и первичный
«беспорядок», – как моменты самоорганизации многого тоже охватываются «мерою
и числом». «Фаллибилизм» Чарлза Пирса,  «фальсификация» Карла Поппера, умышленные
мистификации и «отрыв фантазии от жизни» - не от сущего, а от человека. Поэтому
источник заблуждений следует искать в человеке, в его мышлении, которое имеет
две ипостаси – обращенное к бытию понимание и обращенное к сущему познание.

Познание ничего не открывает нового сверх того, что уже содержится в понимании.
Познание имеет дело с сущим, а понимание сопряжено с основанием и источником
сущего – с бытием, с взаимопринадлежностью мышления и бытия. Как выразился Парменид,
«одно и то же – внимать (мыслить) и быть». Ещё немецкая «философия жизни» чётко
отделяла объяснение от понимания. Объяснение присуще науке и призвано ответить
на вопрос «почему», «какая причина». Говоря словами Гёте (две последние строки
стихотворения позднего периода «Китайско-немецкие времена года и дня» Х):

Doch Forschung strebt und ringt, ermuedend nie
Nach dem Gesetzt, dem Grund, Warum und Wie.

(Однако исследование всеми силами стремится, никогда не уставая,
К Закону, Основанию, к Почему и Как).

«Объяснение – процедура строго рациональная, - пересказывает Евгений Юрьевич
Сиверцев с Философского факультета СПбГУ методологию «философии жизни». - Сам
процесс объяснения, структура объяснения, закономерности объяснения также могут
рационально объясняться. Понимание ничего не объясняет. Понимание – это проникновение
в духовный мир другого человека (в его надежды, желания, чаяния, страхи, смыслы
и тому подобное). Прежде всего понимание должно дать возможность вчувствоваться,
вжиться, «войти» в систему смыслов, носителями которых являются предметы, события,
другие люди. Начинается понимание с акта переживания, которое развивается до
осмысления. Смыслы и порождающие их переживания заставляют систематизировать
получаемую информацию (по материальным отличиям, по ценностям, по иерархии).
Систематизированная информация выражается в языке. В отличие от объяснения, понимание
не может быть направлено на самое себя – понять понимание нельзя. Тем более нельзя
понимание объяснить» (Сиверцев Е.Ю. Предисловие // Хайдеггер М. Положение об
основании. Санкт-Петербург, 2000, с. 13).

Башкирский философ Айдар Риватович Абдуллин относится к Хайдеггеру и понимает
его примерно так же, как и я, считая его «самым значительным философом современности,
имя которого (в справочной философской литературе) связывают с “духовной мессией
нашего века”». Чтобы не изобретать велосипед,  имеет смысл воспользоваться его
пропедевтическими мыслями и формулировками  (http://vatandash.bashedu.ru/abdullin_ar/dial-o-sm.htm).
«Человек всегда находится “между”: животным и богом, рожденьем и смертью; человек
(по Хайдеггеру) это бытие-в-мире, т.е. между (потусторонним) бытием и (посюсторонним)
миром;… в онтологии М.Хайдеггера, понимание уже не является способом познания,
а становится способом бытия. При этом бытие  становится “бытием-здесь”, Dasein,
т.е. бытием, существование которого есть его понимание… Суть его пререосмысления
состоит в том, что наукам о духе, необходимо отказаться от метода, как им пользуются
науки о природе. Вместо гносеологии (теории познания) необходимо перейти к онтологии
понимания, т.е. выйти из “заколдованного круга субъкт-объектной проблематики”.
Вместо вопроса об условии, при котором познающий субъект может понять что-либо,
Хайдеггер требует задать более основополагающий: Что это за существо, бытие которого
заключается в понимании?» (Абдуллин А.Р. Диалог о смысле жизни // Ядкяр, Уфа,1998,
№ 1-2(6), с. 44-52).

Понимание свойственно «наукам о духе» (Geisteswissenschaft), а познание – «наукам
о природе» (Naturwiessenschaft). Дух не есть природа, ибо он, как это было убедительно
показано Г. В.Ф. Гегелем в”Феноменологии духа”, не является равным самому себе.
«Гениальность Гегеля в том и состоит, - продолжает А.Р. Абдуллин, - что он единственный
из философов, который смог описать саморазвитие духа, то есть “рационализировать”
этот процесс, придав ему логическую форму. Такое описание духа привело к его
тотальности, в результате чего за философией Гегеля прочно закрепился термин
панлогизма». Однако, как показал уфимский профессор Ф.М. Неганов, “дух” Гегеля
содержит в себе и иррациональное начало: ”Активная же сторона иррациональности
в себе перенесена в сам дух, в его свободу, свободу творить произвол... Только
так можно объяснить тот факт, что дух бесконечен, т.е. он может творить бесчисленное
число форм” (Неганов Ф.М. Рациональное и иррациональное: человек и бытие. Уфа,
с.81). Соответственно свойственное духу понимание может «понимать» и «витать»
как угодно – «Дух дышит, где хочет, и голос его слышишь, а не знаешь, откуда
приходит и куда уходит» (Иоанн 3:8).

В отличие от духа, отмечает Айдар Абдуллин, исследование природы основано на
том, что сущность объекта исследования остается неизменной. В противном случае,
установленные законы природы никогда не будут выполняться, так как с изменением
сущности объекта, будут изменяться и описывающие их законы. В естественных науках
изменяются не объекты, а методы их познания. Поэтому эти науки “строят” теории
и методологии. Объект остается один и тот же, он всегда завершен; меняются только
теории, происходит “углубление” познания.

В естественных науках сама теория является духовным продуктом и потому всегда
не-завершена. Теория теории (метатеория) - есть уже наука о духе. И вот австрийским
математиком и логиком Куртом Гёделем, отмечает Айдар Абдуллин, было убедительно
показано, что все попытки создания научно обоснованной метатеории обречены на
провал. Ни одна естественная наука не может включить в свой объект исследования
саму себя, то есть свой субъективный компонент - сознание своего исследователя.
Поэтому науки о природе не могут быть цельными и самодостаточными, ибо всегда
содержат в себе неразрешимую проблему субъект-объектного отношения. Так, когда
современная физика поднялась до учета субъекта, то она, по словам создателя квантовой
или волновой механики Вернера Гейзенберга, перестала быть наукой о природе и
даже язык физики стал напоминать язык “поэтического творчества”.

Вернер Гейзенберг, будучи другом Мартина Хайдеггера и отдавая ему должное, признал
необходимым, осмысляя «квантово-механическую онтологию» (онтология – учение о
бытии, не только о бытии сущего), “подчеркнуть новое значение слова “понимать”
и изменить взгляд “на отношение между человеческим духом и реальностью”, ибо
 «жизненную основу образует иррациональное выявление действительности или кажущейся
истины или смешения этих истин” (Гейзенберг В. Физика и философия. Часть и целое.
Москва: Наука, 1984, с. 129). «Кажущаяся истина» возникает на стыке духа и сущего.
Хайдеггер смог показать, что подлинное понимание обладает круговой структурой
и превосходит научное познание, сопряженное с субъект-объектным отношением.

В науках о духе меняется мотивировка и методика исследования, ибо меняется ситуация
исследователя. Дело в том, что жизнь человека вовлечена в историю бытия - Бытие
темпорально, сопряжено со Временем. Отсюда - постоянная не-завершенность духа.
В науках о духе нет разделения исследовательского процесса на субъект и объект,
они в равной мере составляют сущность духа. Текучесть бытия мы ощущаем своей
принадлежностью истории. Не история принадлежит нам, а мы ей. Именно наша принадлежность
к темпоральности бытия удивляет нас и влечет к мышлению. Текучесть бытия требует
непрерывного обновления понимания, тогда как статичность - удел познания.

Поскольку в науках о природе объект завершен, то может произойти исчерпывающее
его исследование, и тогда нужно либо заменить объект, либо перевести его в качественно
новое состояние. В науках же о духе “объект” неисчерпаем, ибо любая попытка мышления
обратиться к нему придает ему новое “содержание” (новую интерпретацию)  и тем
самым духовную значимость, а не сводится к извлечению “полезности” из природы.
Науки о природе ставят одни и те же вопросы к разным объектам природы или разные
вопросы к одному из них. Науки о духе, ставя обновленные вопросы, обновляют сам
предмет исследования. Темпоральность бытия есть его непрерывная обновляемость,
а мотивированное обновление вечного вопроса есть лишь проявление бытия. Вопрос
о духе есть сам дух вопрошания. «Бытие человека, - делает вывод башкирский мыслитель,
-  сравнимо с его Любовью, текучесть которой также не доступна научному познанию.
Любить - значит быть: внимая и следуя таинственному Зову».

Итак, «науки о природе» (естествознание) типа физики, познавая сущее, ныне уже
столкнулись с вовлеченностью человека (наблюдателя) в акт наблюдения (познания)
и тем самым возвысились до понимания бытия сущего, до онтологии. Математика тоже
достигла границ сущего и соответственно столкнулась с проблемой понимания. Согласно
методу форсинга, разработанного Полом Коэном при создании неканторовской теории
множеств, выбор «вектора» понимания или «смысла» зависит от «наблюдателя», от
«сотворца» мира. «В то время как Гёдель получил свои результаты с помощью одной
модели (конструктивных множеств), мы имеем в неканторовской теории множеств не
одну, а много моделей, каждая из которых строится с тем или иным намерением.
Возможно, более важна, чем любая из моделей, та методика, которая позволяет их
строить – понятие «порождающего» («родового») и соотнесенное с ним понятие «наделенности»
(“forcing”). Очень грубо говоря, «родовые» множества обладают только теми свойствами,
которыми они «наделены», чтобы приобрести статус множества» (Коэн П.Дж., Херш
Р. Неканторовская теория множеств // Природа, Москва, 1969, № 4, с. 55. – Перевод
с английского В.И. Скурлатова).

В моём переводе термин «метод forcing» переводился как «метод наделения», в других
переводах – «метод вынуждения». Но суть ясна – математик (сотворец мира) вынуждает
формализуемое сущее быть таким, «как я хочу», каким он его выбрал. Такова вообще
суть понимания и истины – они таковы, какими мы их выбираем. Истина как дух-дышло
– куда повернул, туда и вышло. «Вектор» или «смысл» понимания – зависит от «мощности»
выбирающего, от его кругозора, от его выбора добра и зла. Воистину, истин столько,
сколько людей и их «состояний», - то есть бесконечно много. Так оно и есть, мы
это хорошо знаем. Люди не устают фантазировать и конструировать тот или иной
видик Майи, ту или иную Иллюзию, того или иного Демона Неистины. Что же тогда
Истина и отчего неправды?

Только от Просвета , в котором истинствует или противоистинствует человек. О
сути Просвета лучше всего сказал Иисус Христос в Евангелии Иоанна Богослова:
«Свет пришел в мир; но люди более возлюбили тьму, нежели свет, потому что дела
их были злы; ибо всякий, делающий злое, ненавидит свет и не идет к свету, чтобы
не обличились дела его, потому что они злы, а поступающий по правде идет к свету,
дабы явны были дела его, потому что они в Боге соделаны» (Иоанн 3:19:21).

О месте Просвета (Lichtung) в системе мышления Хайдеггера подробно сказано в
моей работе «Постигая Хайдеггера». Бытие благодаря Просвету открыто для человека,
близко ему. Вступление в открытость - утверждает Хайдеггер - наступает в момент
экстатического стояния в просвете бытия. Просвет - это Язык как Слово Бытия.
Такое слово даровано пророкам и поэтам. Мышление – есть мышление бытия, оно в
своей основе «мифично», «магично», «поэтично».

Человек преодолевает иррациональную сокрытость бытия силой веры, - подчеркивает
Айдар Риватович Абдуллин, - ибо он изначально наделен верой в Открытость бытия.
Бытие потому и открыто, что есть вера в открытость бытия. Сущность веры состоит
в том, что человек может доверить себя, свою судьбу чему-то иному, сущность чего
он не может до конца познать. Доверчивость - это сущностная сторона человека,
она возникает из поэтической влюблености в мир; доверяясь своему поэтическому
началу, тем самым человек слышит и следует судьбе бытия.

Человек, по Хайдеггеру, обитает вблизи бытия, он “сосед бытия” и его “пастух”.
Близость к бытию - это языковая близость, ибо язык дан человеку бытием. Язык
есть дом бытия; посредстовм языка сохраняется бытие и высвечивается истина. Познание
стремится к истине - истине действительно существующего, т.е. сущего. Но сущее
укоренено в бытии. Современная же философия (и наука) метафизична, ибо стремится
добраться до первопричин всего существующего, выводя Бытие за скобки, забывая
о нем. Но что такое бытие без сущего? Это - Ничто. Как продумать такое бытие?
Хайдеггер отвечает: ”Бытие все еще ждет, пока Оно само станет делом человеческой
мысли”.

Анализ работ философа показывает, делает вывод А.Р. Абдуллин, что мировоззренческая
направленность онтологии Хайдеггера «тяготеет к дзен-буддизму».

Итак, сущее лишено неправд и истинно в себе, потому что основано-обосновано (сотворено)
Истиной Бытия «мерою и числом», и «родники истины» всегда у нас под рукой, перед
устами. Как говорится, природа чиста и непорочна (девственна), а Дьявол – всего
лишь «человекоподобная» ипостась взаимопринадлежности Бога и Человека, порождение
«человеческого в Боге», «человеческая зараза» Бога. Но – «тьмы низких истин нам
дороже нас возвышающий обман». Если человек озаряется вспышкой Просвета, то благодаря
этому зазору между сущим и Бытием может дистанцироваться от сущего как мысленно,
так и орудийно.

Увы, Просвет не только не открывает одну и единую Истину, но и скрывает её, подменяет
Люцифером («Светоносным»). «Очевидно, - отмечает Мартин Хайдеггер, - что человек
есть нечто сущее. Как таковой он принадлежит, вместе с камнем, деревом, орлом
к цельности бытия. «Принадлежать» - все ещё значит здесь: быть внедренным в бытие.
Но отличительная черта человека в том, что он, как мыслящая сущность, открытая
бытию, стоит перед бытием, с бытием соотносится и ему таким образом соответствует.
Человек, собственно, есть это отношение соответствия, и он есть только это. «Только»
- это не означает ограничения, но избыток. Человеком правит принадлежность к
бытию, и эта принадлежность прислушивается к бытию, поскольку оно ей вверено»
(Хайдеггер М. Закон тождества /Der Satz der Identitaet/ // Хайдеггер М. Разговор
на проселочной дороге: Избранные статьи позднего периода творчества. Москва:
«Высшая школа», 1991, с. 73-74).

Прислушивается же человек к бытию по-разному, вспомним Евангелие. В Просвете
человек получает возможность выбора не только между светом и тьмой, но и между
бесчисленными полутонами возможностей. Через Просвет человек может обрести Правую
Веру в единую и единственную Истину (в единое и единственное Слово, которое есть
Бог) и в Просвете человек может выбрать бесконечно много богов-идолов и пониманий-смыслов.

Неудивительно, что не без влияния современной философии и под воздействием условий
существования современного человека ницшеанская тема «Бог мертв» сменилась темой
«выбора Бога», излюбленной в современной теологии. Так, в «диалектической теологии»
Карла Барта смертный человек, чтобы преодолеть «зазор» между присущим человеку
конечным сущим и бесконечным  божественным Бытием, должен решиться на отрыв от
сущего, фактически на ликвидацию сущего. В результате обретаемая им вера – «всегда
заново есть скачок в неизвестное, в темное, в пустоту» (Barth K. Der Roemerbrief/
Muenchen, 1922, S. 35). В этом скачке человек должен именно выбирать Бога, а
не познавать, вычислять, обосновывать и тому подобное.

Согласно протестантскому теологу Рудольфу Бультману, другу Мартина Хайдеггера
по Марбургскому университету, человек как «историческое существо» постоянно находится
в неповторимых, непредсказуемых и открытых жизненных ситуациях и осуществляет
себя, выбирая себя и соответственно свою веру как свою изначальную возможность.
Здесь можно, кстати, вспомнить учение Гегеля о «свободе духа творить произвол»
в интерпретации башкирского профессора Ф.М. Неганова. Новым у Бультмана является
фокусировка на осознании-понимании человеком своей конечности, своей смерти.
Ведь смерть соотносится с воскресением, с возвратом к своей изначальной сути.
Бультман сопрягает выбор Бога с конечным и в то же время бесконечным моментом
человеческой жизни (своей смертью попирая смерть)), что открывает перспективу
Правой Веры.

Другой не менее знаменитый протестантский теолог и философ Пауль Тиллих, вдохновленный
идеями Фихте и Шеллинга, тоже усматривает суть человеческого бытия в существовании
на грани конечного и бесконечного, в осознании-понимании себя как предстоящего
бесконечности Бога (Бытия). «Небытие, - говорит он, - угрожает бытийному самоутверждению
человека относительным образом в форме судьбы, абсолютным в форме смерти. Небытие
угрожает духовному самоутверждению человека относительным образом в форме пустоты,
абсолютным в форме бессмысленности.  Небытие угрожает моральному самоутверждению
человека относительным образом в форме вины, абсолютным в форме осуждения («проклятия»).
Обнаружение этой троякой угрозы – страх».Однако ныне – «Возвращается лютеранское
мужество, но уже лишенное опоры в вере в Бога суда и прощения. Оно возвращается
в виде безусловной веры, которая говорит Да, несмотря на отсутствие особой силы,
способной победить вину. Мужество, принимающее тревогу отсутствия смысла на себя,
- вот граница, до которой способно дойти мужество быть»  (Тиллих П. Мужество
быть /Перевод с английского Т.И. Вевюрко/ //  Тиллих П. Избранное: Теология культуры.
Москва: Юрист, 1995, с. 33, 131).

Безусловная вера, которую обрел Пауль Тиллих, - не какая-то традиционная религия,
а именно проблеск Правой Веры, согласно которой человек предстоит бесконечному
и, стремясь «воскреснуть» в нем, обречен выбирать свои возможности и в решающем
выборе выбирать себя как «образ и подобие» Бога.

Ибо путь к пониманию, считает Мартин Хайдеггер, проходит через экстатическое
стояние в просвете бытия. По словам Айдара Абдуллина, в этот момент выбора-понимания
«человек испытывает особое состояние, которое сравнимо лишь разве с настроением
(чувством) духовной радости» и может быть выражено через  «экзистенциал воли-к-радости»,
«ибо он является одним из фундаментальных условий существования (экзистирования)
человека, - существование и смысл жизни которого заключен в стремлении (воле)
понять свое бытие». Заимствуя у Фридриха Ницше его «жажду жизнерадостности”,
А.Р. Абдуллин утверждает: «жизнь радостна, если в ней понимать». Тем самым башкирской
философ формулирует одну из заповедей Правой Веры.

Как же обосновать и сделать неопровержимой Правую Веру, если её нельзя доказать?
 И хотя Мартин Хайдеггер отмечал в Предисловии к публикации своей лекции «Закон
тождества», что «доказать в этой области нельзя ничего, но можно кое-что показать»
(Хайдеггер М. Разговор на проселочной дороге…, с. 178), тем не менее есть один
способ «показа», который делает Правую Веру неотразимой. Этот «способ показа»
подсказан как самим Хайдеггером, так и крупнейшим американским мыслителем Чарлзом
Пирсом (1839-1914). Скрещивание-взаимоумножение Хайдеггера и Пирса открывает
«голографический» ракурс и самоочевидную «план-схему» Правой Веры.

Критерием Истины является практика – праксис сущего. Первоакт или Обособье задает
Первоформу сущего, прежде всего его «логос», «арифметику» и «геометрию». Порожденный
«матезис-фюзис» отражает-выражает порождающий Первоакт-Обособье. Первослово выносится
сущим до нас, до нашего мышления-понимания и речи-языка. Вынос сущего сопряжен
со Временем, которое есть «горизонт Бытия» и основание «историчности». В Обособье
коренится взаимопринадлежность «тождества» единого и «различия» многого. «До
какой степени сущность различия проистекает из сущности тождества, - говорит
Мартин Хайдеггер, - должен решить сам читатель, прислушиваясь к согласованности,
царящей между Событием (Ereignis = Обособье. – В.С.) и Решением (Austrag = Вынос.
– В.С.)» (Хайдеггер М. Разговор на проселочной дороге…, с. 178).

Сущее в целом (мир, космос) нормирует «волновой пакет» каждой части сущего. Этот
процесс более или менее ясен и соответственно объясним, доказуем. А если мы имеем
дело с человеком, с его свободой, с его Dasein? Человеческое «бытие-в-мире»,
образно говоря, – наполовину принадлежит сущему и наполовину принадлежит Бытию,
перед которым предстоит, с которым взаимопринадлежит. Мой тезис – сущее в нас
и в мире нормирует, фокусирует, редуцирует «волновой пакет» истин и смыслов,
порождаемых нами в Просвете, нашей свободой.

Как в «матезисе-фюзисе» существуют спектры устойчивых и неустойчивых состояний
сущего (числа, музыкальные тона, гармония сфер, спектр элементарных частиц, Периодическая
таблица химических элементов, гены и т.п.), так и в «континууме духа» благодаря
сущностному нормированию существуют «резонансные пики», выражающиеся в языке,
мифе, архетипе, ритуале, религии, культуре, идеологии и т.п. Социально-экономические
практики, навязываемые природно-историческим и духовно-традиционным сущим, становятся
критериями эволюционного отбора и семиотической кристаллизации той или иной формы
общественного сознания, той или иной человеческой истины (вера, идеал, стереотип
и т.п.).

Посланец Бытия в сущем (в «мире, лежащем во зле») способен открывать новый горизонт
Бытия, пророчески вынести-донести до людей обретенную в Просвете обновленную
Истину. «Я есмь путь и истина и жизнь; никто не приходит к Отцу, как только через
Меня», - возвещает Иисус Христос (Иоанн 14:6). Однако, характерно, подобного
голословного утверждения для людей, существующих-живущих в условиях не присваивающего,
а производящего хозяйствования с сущим, оказывается недостаточным. Производящее
хозяйствование насилует девственное сущее, которое при присваивающем хозяйствовании
доставалось как дар Божий, как благодать. Изнасилованное человеком сущее отпадает
вместе с человеком от прямой райской связи с Бытием и обыденно попадает под власть
Дьявола, зла. Слово Божье необходимо для исцеления от греха, но недостаточно.
Требуется чудо – антинасилие над изнасилованным и падшим сущим (антисущим).

Чудо становится критерием истины. Чудо сосуществует с сущим, воссоздавая и воскресая
его невинность. Чудо противостоит миру, погрязшему во зле и грехе. Но  чудо от
Бога сопровождается лжечудесами от Сатаны. Важно подчеркнуть сосуществование
сущего естественного и сущего чудесного и искусственного, начавшееся в эпоху
производящего хозяйствования. Зародыш «технэ» изначально сопряжен с чудом как
противоестественным.

Прежде всего «технэ» овладело мышлением, отчуждая его от Бытия и сопряженного
с ним природного сущего («физики»), погружая в производимое человеком сущее.
Так в забвении Бытия родилась метафизика, два с половиной тысячелетия господствовавшая
в философии вплоть до её разоблачения Мартиным Хайдеггером. Метафизика как забвение
Бытия в свою очередь сопрягается с нигилизмом как гипнозом Ничто, и чем могущественнее
«технический человек», тем ближе он к убеждению «Gott ist tot» («Бог мертв»)
и к сатанинскому соблазну уничтожения.

Противостояние двух видов сущего – природно-естественного и «чудесно-технического»
- усугублялось по мере роста производительных сил и сопряженного роста субъектности.
Чем больше становилось экономически-самодостаточных людей – тем более расцветали
искусства, ремесла и торговля и  росло товарное производство, накапливалась «критическая
масса» самодостаточных горожан-граждан-буржуа. Наконец, полтысячелетия назад
в Западной Европе произошел взрыв субъектности, началось Новое Время, открылся
сопряженный с открытием Нового Света и с порывом научно-технического прогресса
- новый горизонт Бытия.

Противостояние природы и техники сегодня самоочевидно, но ещё раз подчеркнем
– именно чудо поставило волю чудотворца над сущим, стало Поставом как предвосхищением,
предпосылкой, энтелехией современной Техники.

Чудо и соответственно Постав, претворившийся в современную Технику, – от Быть
(Sein), но через Дабыть (Dasein). Мартин Хайдеггер постоянно говорит о «призыве
бытия, звучащем в сущности техники». Казалось бы, пишет он, «техническое, в самом
широком смысле слова, представленное в многообразии его феноменов, не что иное
как план, созданный человеком, который в конце концов вынуждает человека к решению,
независимо от того, желает он быть рабом этого плана или пытается быть его господином»
(Хайдеггер М. Закон тождества, с. 75).

Нет! Иисус Христос был послан нам свыше, а не просто родился среди нас. Его Благая
Весть, Его Призыв – к Царствию Небесному, противопоставленному попорченному мировому
сущему. Его Крест, Вынос которого к прообразу Обособья на Голгофе Он осуществил
Сам, – это Постав. Наша Техника, использованная на Голгофе, – это орудие Саможертвоприношения
Бога. «В той же мере, - указывает Хайдеггер, - в какой бытие обращает призыв
к человеку, взывает и человек, то есть устанавливается так, чтобы человек мог
обеспечить наличность своих планов и расчетов и вывести их в необозримость, как
сущее, к которому он заинтересованно приступает… Давайте наконец откажемся от
мнения, что техническое есть только технически представляемое, то есть представляемое
(на языке) человека и его машин. Прислушаемся к призыву (Anspruch), в отношении
к которому предстает в своем бытии в нашу эпоху не только человек, но и всё сущее,
природа и история» (Там же, с. 76, 75).

Хайдеггер пишет – «Имя, которое мы выбираем для этой целокупности призыва, составляющего
вместе человека и бытие так, что они могут устанавливать друг друга, - Постав
(Ge-stell). Это словоупотребление может вызвать возражения. Но мы же говорим
вместо «ставить» также «полагать», и не находим при этом, что употребляем слово
«положение» (Ge-setz). Почему бы и не Постав («остов» в переводе А.Л. Доброхотовой,
но такой перевод неадекватен. – В.С.), если этого требует суть дела?» (Там же,
с. 76).

На самом деле слово Постав – самое удачное. Оно по сути дела вполне уместно 
представлено в таких низовых русских выражениях, как «поставить палку», «поставить
пистон», «поставить раком», «поставить на четыре кости», «поставить на хор» и
т.п. Ещё академик Дмитрий Сергеевич Лихачев показал, что «примитивное» магическое
мышление наиболее близко стоит к мыслительным категориям, представленных в современных
социальных диалектах (Лихачев Д.С. Черты примитивизма в воровской речи // Язык
и мышление. Москва-Ленинград: АН СССР, 1935, Выпуск 3-4, с. 47-100). Низовое
языкотворчество нередко выявляет глубинные смыслы затертых слов, выносящие нам
суть взимопринадлежности Быть (Sein) и Дабыть (Dasein).  (http://www.philology.ru/linguistics2/bykov-91.htm).
«Поставить палку (пистон)» не просто сущему, а самому Бытию – вот в чем суть
Постава.

«То самое, - поясняет Мартин Хайдеггер, - в чем и откуда человек и бытие в техническом
мире при-ступают друг к другу, взывает на манер Постава. Во взаимном сопоставлении
человека и бытия мы становимся восприимчивыми к зову, который определяет констелляцию
нашей эпохи. Постав непосредственно затрагивает нас повсюду. Постав, - если позволить
себе употреблять этот термин, - существеннее, чем вся атомная энергия, все машины,
существеннее, чем сила организации, информации и автоматизации. В той мере, в
какой мы не встречаемся в кругозоре нашего представления с тем, что назвали Постав,
в кругозоре, позволяющем мыслить бытие сущего как присутствие (Постав не приступает
к нам более, как нечто присутствующее), Постав представляется нам на первых порах
чем-то странным. Странным Постав остается прежде всего потому, что он есть не
нечто последнее, но лишь подводит нас к Тому, что, собственно, распространяет
власть констелляции бытия и человека» (Там же, с. 76).

Более подробно место и роль Постава в системе мышления Хайдеггера раскрыл Айдар
Абдуллин в работе «Понятие «Постав» (Gestell) в философии техники Мартина Хайдеггера»
(http://vatandash.bashedu.ru/abdullin_ar/hidteh.htm). Техника, отмечает башкирский
ученый, - это не просто человеческое дело, это дарованная человеку способность
раскрывать непотаенность. Сутью этого нового способа является “поставление” истины.
Постав - это способ раскрытия потаенности, который заставляет человека выводить
действительное из его потаенности. По Хайдеггеру, между потаенностью и непотаенностью
нет различия, ибо граница  между ними пролегает в способности их различать, которая
дарована только человеку.  Существо современной техники ставит человека на определенный
(технический) путь раскрытия потаенности. «Поставить на тот или иной путь, то
есть послать в него, - говорит А.Р. Абдуллин, - есть проявление судьбы. Следовательно,
техника - это судьба Человека. Но судьба по Хайдеггеру - это не принуждение.
Только следуя судьбе, человек впервые становится свободным потому, что следовать
ей - значит слышать Зов бытия».

Существо истины, которая сопряжена со свободой, связано не с волей, а с Просветом,
с выходом из потаенности. Хайдеггер, согласно с Кальвиным,  определяет свободу
как орудие судьбы, посылающей человека на тот или иной путь раскрытия Тайны.
Будучи существом техники, Постав отвечает судьбе исторического бытия. Но встать
на путь судьбы - дело всегда рискованное. Опасность – в «очеловечивании» Постава.
В этом случае человек становится просто некой “наличностью”, мнящей себя господином
земли. А это, по Хайдеггеру, есть отход от сущности человека, ибо человек - это
не господин сущего, а пастух бытия.

Господство метафизики и нигилизма в мышлении свидетельствует о том, что Постав
подвергает риску не только человека в его отношении к самому себе, но как   
некая тотальность скрадывает путь раскрытия тайны через «пойесис». Между тем
поэтический экстаз исторически предшествует Поставу. Современная же техника способна
заслонить поэзию жизни. Человек теряет изначальную способность раскрыть потаенное,
в чем, по Хайдеггеру, заключено существо человека.

В то же время в существе техники, считает Хайдеггер, таятся ростки спасительного,
ибо человек сбывается только в событии истины, а Постав и есть такая его судьба.
«Существо техники оказалось двусмысленным, - отмечает А.Р. Абдуллин. - Но двусмысленность
эта указывает на тайну истины, или, как говорит Хайдеггер, на констелляцию (положение
звезд, стечение обстоятельств), звездный ход тайны. Двусмысленность постава состоит
в безудержности поставляющего производства и сдержанности спасительного. Констелляция
истины, ее двусмысленность есть тайна истины, всматриваясь в которую, мы обнаруживаем
опасность и замечаем спасительное. Человеческих усилий не хватит предотвратить
угрозу, но человек в силах домыслить, что в указанной двусмысленности спасительное
есть высшее в том, что подверглось опасности».

Что касается “технэ”, то оно первоначально обозначало не столько технику, сколько
раскрытие потаенного, которое выводит истину к сиянию явленности. “Технэ” означало
произведение истины в красоту. В Древней Греции сущность искусства была не в
художественной форме и не в эстетическом наслаждении, а в  раскрытии потаенности.
Поэтому искусство было “технэ” и принадлежало к “пойесису”, которое впоследствии
стало поэзией, что означает раскрытие тайны творящей речью. Поэтическое и есть
искомое высшее и изначальное в существе человека. Как сказано Гельдерлином -
“Поэтом живет человек на земле”.

Истинствующий Постав есть воплощение Пойесиса в форме Технэ. Говоря словами Откровения
Святого Иоанна Богослова, истинствующий Постав преображает мировое сущее в «брачное
ложе Агнца», во вселенский Голгофский Крест. Истинствующий Постав действительно,
говоря словами Хайдеггера, «есть не нечто последнее, но подводит нас к Тому,
что, собственно, распространяет власть констелляции бытия и человека». Вся история
человечества, в том числе зримая и неопровержимая и длящаяся история Нового Времени,
- воплощение Постава, подготовки грядущего Обособья. Истинствующий Постав в его
исторической тотальности и достоверности и есть критерий истинности Правой Веры.

Раскроем детальнее это обязывающее утверждение. Почему именно Правая Вера занимает
исключительное единственное место в «спектре состояний» континуума истин и вер?
Почему именно её «нормирует» современная глобально-общечеловеческая научно-техническая
цивилизация?

Во времена Владимира Святого и до и после них можно было выбирать веры и идеологии
без особого риска распада выбирающего общества. Но взрыв субъектности на заре
Нового Времени идёт лавиной и подпитывается неудержимым ростом производительных
сил и возможностей материального обеспечения экономической самодостаточности
обществ и индивидов. В постиндустриальной фазе современной цивилизации это «взрыв
субъектности» принял необратимый характер, приобрел глобальный масштаб.

Правда, мондиалисты-глобалисты воспользовались крушением Советского Союза и в
условиях временного «вакуума силы» вознамерились десубъектизировать периферийные
общества, прежде всего постсоветские, и соответственно преградить путь к субъектности
для сотен миллионов людей, в том числе даже в развитых странах. Естественно,
против неоимпериалистического гегемонизма стихийно возник глобальный Антиглобалистский
фронт, отличающийся огромным интеллектуальным и пассионарным ресурсом. Уже ныне
становится практически несомненным, что мондиализм-глобализм все-таки не в состоянии
блокировать «взрыв субъектности». Выбор той или иной десубъектизирующей веры
или идеологии типа религиозного фундаментализма или холуйского компрадорства
не имеет исторической перспективы. Такой выбор – непрагматичен.

Здесь мы обращаемся к идеям уже не Хайдеггера, а Пирса. Доводя до логического
завершения кальвинизм, на духовном импульсе которого возникли США, крупнейший
американский философ выдвинул концепцию прагматизма (от «прагма», «праксис»)
– «Для того, чтобы определить значение понятий рассудка, необходимо рассмотреть,
какие практические следствия выводятся с необходимостью из истинности понятия.
Сумма этих следствий и определяет значение понятий». Истина – то, что «нормируется»
социально-экономической практикой успеха. «В качестве истины, которая может быть
принята, - указывает другой американский классик прагматизма Уильям Джемс, -
прагматизм признает лишь одно то, что наилучшим образом руководит нами, что лучше
всего приспособлено к любой части жизни и позволяет лучше всего слиться со всей
совокупностью опыта» (Философский словарь. Сокращенный перевод с немецкого. Москва:
Издательство Иностранной Литературы, 1961, с. 448, 467).

Хайдеггер обобщает «совокупность опыта» (а американские прагматики под опытом
имели в виду прежде всего инструментально-технический опыт) - в понятии Постав.
Именно Постав «приспособляет» Быть и Дабыть друг к другу.  «Взаимопринадлежность
человека и бытия посредством обмена призывами ошеломляюще приближает нас к тому,
что и как отчуждает (vereignet) человека от бытия, а бытие посвящает (zugeeignet)
все же человеческому существу. В Поставе властвует странное Отчуждение и Посвящение.
Речь о том, что надо попросту испытать, то есть обратиться к тому Собственному
(Eignen), в котором человек и бытие друг к другу при-способлены (ge-eignet),
к тому, что мы называем Событие   (Ereignis = Обособье. В.С.)» (Хайдеггер М.
Закон тождества, с. 76-77).

Постав – основание современной научно-технической цивилизации, единственной общечеловеческой.
 Постав - глобальное воплощение человеческой субъектности. Все идеологии и веры
охватываются Поставом, и он выше всех богов и фантомов. Выбирать и сейчас можно
того или иного Бога, но Постав нормирует единственно значимый и прагматичный
выбор – выбор Правой Веры. Более того, Правую Веру не выбирают – она слитна-сплотна
с Поставом и есть непреложность Истины человеческой истории, «историчности Бытия».
Постав – самое неопровержимое из существующего. Постав, преобразующий, интегрирующий
и использующий всё накопленное человечеством духовное богатство, – и есть критерий
истинности Правой Веры. Не механическое смешение экуменизма и даже не эсперанто
«множества культур», а как бы «гильбертово пространство» векторов духовных состояний
всех людей и возможных обществ – вот что такое Правая Вера.

Кальвин вполне прагматически считал критерием ниспослания благодати-истины (Правой
Веры) – успешную предпринимательскую практику. Свобода человека мыслилась им
как орудие и предпосылка судьбы. Истина открывалась одна и единственная, если
человек следовал зову Бытия и волил над сущим. Реализация субъектности человека
в Поставе, в технико-экономическом труде, - истинно, в то время как покупка благодати
за индульгенции, золото, ценные бумаги, молитвы – не ведет к субъектности самореализации,
есть неистина. Субъектность – может быть неистинно ориентирована, и тогда она
рискует впасть в зло и неправду. Субъектность – постоянный выбор самого себя,
а критерием истинности выбора служит бытие самим собой, следование «категорическому
императиву» внутреннего долга. Естественно, истинное сущее от Бога и извращенное
антисущее от Сатаны – борются в душе человека, влияют на вектор его выбора, на
«вектор субъектности».

Соответственно и техника – может использоваться как во благо, так и во зло. Искусственный
технический антимир сплошь и рядом губит традиционное бесхитростное сущее, источник
и подтвердитель истинности. Мир и антимир – среда обитания и выбора каждого человека.
Вспомним, как в «Фаусте» Гёте гибнет сентиментальный мир или патриархальное сущее
Филемона и Бавкиды по повелению ослепшего Фауста, который менеджером своего вроде
бы не менее человеколюбивого проекта, чем большевистский в России, - поставил
Мефистофеля.

Субъектность – предпосылка техники, а техника – орудие субъектности. Субъектность
же – лишь высвобождение богоподобности или дьяволоподобности человека. Наряду
с Правой Верой – есть Антиправая Вера, и тоже одна-единственная. Выбор между
ними – за каждым человеком в отдельности. Эсхатология!

Фокус выбора и окончательный критерий Истины – предстоящее (и в начале времен
предшествующее) Обособье. «То, - говорит Хайдеггер, - что этим словом (Обособье)
обозначается, имеет место лишь как единичное, нет, не одноразовое, а единственное.
То, что мы исследуем в остове (= Постав. – В.С.) как констелляцию бытия и человека
посредством современного технического мира, есть прелюдия того, что мы зовем
Событием (= Обособье. – В.С.). Со-бытие (Об-особье), однако, не содержится необходимо
в своей прелюдии. Поскольку из События (Обособья) говорит возможность того, что
в первоначально сбывающемся хлопочет лишь власть Постава. Такое развитие Постава
от Со-бытия (Об-особья) приносит событийный отход (никогда не исходящий от одного
лишь человека) мира техники от господства к служению в той сфере, в которой человек
вовлекает себя в Со-бытие (Об-особье)» (Хайдеггер М. Закон тождества, с. 77).

В Первослове в свернутом виде содержатся все смысло-слова порождаемых языков
природы и человека. Из Быть выносятся в Дабыть возможности сотворчества и прежде
всего имятворчества – «Господь Бог образовал из земли всех животных полевых и
всех птиц небесных, и привел их к человеку, чтобы видеть, как он назовет их,
и чтобы, как наречет человек всякую душу живую, так и было имя ей. И нарек человек
имена всем скотам и птицам небесным и всем зверям полевым» (Бытие 2:19-20). Значит,
уже в первоначале сокрыта потенция Постава как прелюдии Словострела и тем самым
витает Обособье. По словам Хайдеггера, «пока мы не возвратимся к тому, что уже
было помыслено, мы не обратимся к тому, что все еще следует помыслить» (Там же,
с. 79).

Истина – вечна в Круге Времени, она светом светит во тьме Начала, ведёт нас в
Просвете жизни, зовет к Обособью Конца. О том, каково оно будет, это Обособье,
что будет ему предшествовать и его сопровождать и что будет после него – есть
намеки в Апокалипсисе Иоанна и в других прозрениях (о них – в ряде заметок данного
Философско-политического дневника»).

Закончим данную заметку, которая и так получилась слишком длинной (но тема заслуживает
внимания), следующими словами Мартина Хайдеггера:

«Допустим, что мы встретились с ожидавшей нас возможностью Постава (то есть со
взаимным призывом человека и бытия исчесть исчислимое) вовлечь нас в Обособье,
через которое впервые человек и бытие обособляются в свое Собственное. В этом
случае для человека открылся бы путь опыта более изначального в отношении цельности
современного мира технологии, природы и истории, до всякого их бытия» (Хайдеггер
М. Закон тождества, с. 78-79).