Скурлатов В.И. Философско-политический дневник

30 апреля 2003 года среда Москва


СВЕТЛАЯ СЕДМИЦА


С позиций Правой Веры, если считать Страстную Неделю символическим выражением
истории греховного человечества вплоть до момента выполнения его земной миссии,
то есть до Великого Жертвоприношения или Богоубийства на Голгофе с последующим
Воскресением-Спасением, то послепасхальная Неделя, или празднуемая в эти дни
Светлая Седмица, символизирует начальный период нового космического цикла Новой
Земли и Нового Неба, новой жизни в райском Саду обновленного Мира Божьего до
Грехопадения прародителей.

Сопряженность Бога (философски Sein = Быть по Хайдеггеру) и человека (философски
Dasein = Дабыть по Хайдеггеру) проявляется не только в Богосамоубийстве на Голгофе,
свершенном руками арийско-римских палачей по приговору иудейского синедриона
и в окружении еврейской толпы («детей Бога», по образу и подобию Его), но и в
увязке субботнего воскрешения из гроба  умершего и смердящего Лазаря, свершенного
по повелению Иисуса Христа, с последующим воскресным Воскресением  Самого Бога
Иисуса Христа.

Вся эта теургическо-космогоническая символика была мной изложена и раскрыта в
минувшие Лазареву Субботу и на Пасху в соответствующих заметках данного Философско-политического
дневника, с опорой на прозрения великого русского пророка Николая Фёдоровича
Фёдорова.

И вот сегодня – поразительно! – как прорвало нынешних российских мыслителей,
появились два газетных материала – один созвучный в газете «Завтра» (священник
Дмитрий Дудко «С Воскресением Христовым!», с. 1), а другой в «Литературной газете»
(философ Александр Дугин «Русская Пасха», с. 2) вообще как бы в продолжение.

Священник Дмитрий Дудко скорбит над нашей страной и взывает, чтобы она воскресла,
словно подразумевая, что она уже мертва. Ведь в ней ныне «все строится на обмане,
торжествует золото мамоны».

Но патриот Дмитрий Дудко надеется спастись верой, он верит в чудо, не предлагая,
как и Александр Дугин, рецептов исцеления. Он пишет:

«Стоп! Как говорится, дальше идти невозможно.

Но я вдруг хочу повернуть вас на невозможное. Допустим, для вас воскресение Христово
— лучшая легенда, а что вы скажете о воскрешении Лазаря?

Не воскресении, а о воскрешении? Прежде смерти Христа и прежде Его славного воскресения?

Что скажу? Пожалуй, бывает, что лучшие надежды торжествуют, бывает невозможное
и в наши дни!

Все-таки вы немного это допускаете? Допускаете, что слова: Лазарю, гряди вон,—
это не просто слова?

Лазарю, гряди вон!.. Труп, лежащий во гробе, должен выйти оттуда?

Гроб, труп, и мы стоим над могилой, в том числе и над могилой России? Это ведь
тоже, по-вашему, труп?

Лазарю, гряди вон! Россия, восстань из гроба, Христос воскрес, это должно быть
не легенда, а наше верование?

А ну прислушайтесь, когда священник в Храме произносит: "Христос воскресе", не
затрепещет ли от радости ваше сердце и поверится, что воскрес Лазарь, потому
что воскрес Христос!

Мы, трупы, от Америки или чего-то другого, допустим, доллара, мертвые Лазари
живы и будем жить воскресением Христовым, и никто не отнимет нашей радости, нашей
веры и нашей надежды. Поэтому будем повторять: "Христос воскрес", и мы будем
блаженны при всех наших трудностях и смертях!

Не Америка восторжествует, а Святая Русь!

А доллар — не торжество, а именно дань для смерти.

Христос воскресе — воистину воскрес Христос! С ним и Лазарь, с ним и все мы,
— только надо верить и надеяться».

А «Русская Пасха» Александра Дугина – пиршество мысли, откровение. Из всего богатства
этого сверхплотного текста выделю несколько прозрений, рифмующихся с моей заметкой
«Лазарева Суббота» от 19 апреля 2003 года и пасхальной заметкой «Лазарева Суббота
и Христово Воскресение» от 27 апреля.

Александр Гельевич справедливо указывает, что каждый из Великих дней Страстной
Недели – «больше года, больше века, больше вечности». «Он вбирает в себя таинство,
которое длится всегда, которое было всегда, которое свершилось в истории когда-то,
и все время осветилось, разрослось, рухнуло в вечность, и времени, обычного времени
больше не стало».

Великие дни – в Великом времени, где «все перестает иметь свои привычные границы
- и подвиг, и предательство, и милость, и жестокость, и страдание, и восторг,
и верность, и жалость, и родственное, и дружеское, и безразличное - все проникается
судьбой Божества, озаряется новым светом, православным светом, великим светом».

А.Г. Дугин мыслит по-русски, космически. «Страстная неделя, - подытоживает он,
- резюме мировой истории, краткое содержание бытия, путь человека, экономия великого
сострадания Божия. Далеко за пределы реальности уходят нити этой недели. За семь
волшебных и страшных, страстных и сосредоточенных дней переживаем мы историю
всей реальности... Сколь прекрасна, высока, ужасна и восхитительна вера наша,
древняя вера, вечная, чистая и спасительная, нет ее краше, слаще, светлее».

А за Пасхой, продолжает он, - новое чудо, новое время, сплошная седмица. «Православие
утверждает вещь для рационального сознания совершенно абсурдную: эта неделя -
Светлая Седьмица - есть не неделя, а один сплошной день, день Светлого Воскресения
Христова. Ночь теперь не ночь, вечер не вечер, сон не сон, постов среды и пятка
нет, только радость, восторг и праздник - Христос Воскресе! Воистину Воскресе!
Смертию на смерть наступи и гробным живот дарова».

 И нам, гробным, «отверзаются новое небо и новая земля, выбираемся мы на поверхность
из нижних этажей мрака и уныния и смотрим на лучи превечного света». «И удивляемся
в сердце своем: такого мы никогда не видели. Мы встречаем Христа, Спаса нашего,
мы отверзаем сердца и уста и впускаем в тусклые сумерки души сладость паки бытия.
Воистину Воскресе! И это неотменимо и навечно, и врата ада попраны, и враги сокрушены,
и победа нам необоримая дарована.  Воистину! Воистину! Случилось».

 Уточним, что Светлая Седмица с точки зрения Правой Веры – резюме первых семи
дней Творения до Грехопадения, райский период Бытия. Это будущее, обращающееся
прошлым. А затем – новое Грехопадение, после чего начинается собственно история
грешного человечества, резюмируемая Страстной Неделей.

«Вера Христова - русская вера», - утверждает Александр Дугин. Это верно, но только
в перспективе грядущей Правой Веры, а не натянутого истолкования прошлых свершений
с их намеками на высшее. Можно действительно впасть в «ересь филетизма» («любовь
к своему народу»), сузить вселенскую твердь Православия  до статуса национальной
религии.

Мне кажется, Александр Дугин предчувствует торжество Правой Веры, рожденной Россией,
но пока не может сформулировать её суть и потому обосновывает её Пришествие через
историческое русское Православие и через прозрения русских пророков о вселенской
миссии России, проблеск-репетицию которой мы пережили в Святой Русской Революции
и в победах Советского Союза. «Разве русский человек не открыт четырем ветрам?
– вопрошает Александр Гельевич. - Разве он не распят в пространстве, истекая
кровью, страдая за других, беря на себя ношу и тяжесть странной и страшной истории
мира? Разве русский человек - это не Вселенная? Не вся скорбящая, жмущаяся, вопиющая,
роскошная реальность мира?»

Настоящий русский человек, не совращенный шкурным культом Золотого Тельца, пусть
даже после Катастрофы остались лишь единицы настоящих русских, - всеми своими
фибрами чувствует свою Божью предназначенность, о которой вдохновенно-провидчески
напоминает А.Г. Дугин:

«Разве русский человек только человек и все! Никак не все, он много, много больше...
Он велико-росс, «великий русский», больший, чем просто русский, чем он сам… Всех
русских вмещает Бог, и русские - вослед - вмещают в себя всех, тесно и покладисто,
нежно и настойчиво, и пропадают все народы в русском и не узнают более себя,
миг - и нету никого, только русские, и лишь солнце пляшет над ними, русское наше
солнце... Пляшет... Великие дни - русские дни, и Светлая Седмица - русская седмица».

Авансом в преддверии русскорожденной Правой Веры возвещает Александр Дугин: «Упоительный
народ, последний и первый, растерянный и собранный, уведенный тайной мечтой за
далекие горы, зарывшийся в черные отверстия земли, не понятный никому и ничему,
тщательно ищущий безымянного и неощутимого, умирающий, преданный народ, гробный
и вновь воскресающий, снова и снова неизменно проходящий подземными глубинными
тропами и голубиной белизной взметающийся в прозрачные воздухи красного прохладного
утра... В русской Пасхе воскресает природа мира, наша природа, матерь-пустыня,
роскошная, как барыня, как дева, как вселенский острый болезненный уют. Страдайте
с нами, умирайте с нами, убивайте с нами, пойте с нами, идите с нами, исчезайте
в нас, спогребайтесь с нами, поститесь с нами, повергайтесь с нами ниц, пропадайте
с нами, любите с нами, ненавидьте с нами, чтобы с нами воскреснуть, чтобы войти
в Русскую Пасху, в великую Пасху Христову».

Поскольку Правая Вера лишь грядет и пока не торжествует, то предчувствие её –
акт веры. Соответственно будущая вселенская русская судьба – тоже упование, далекое
от грубой неприглядной реальности. Нынешние русские поколения, предавшие свое
достоинство и отдавшиеся дьяволу, ныне считаются самыми презренными на земле.
Некоторые даже ставят на русских крест. Русские ныне – в тупике. И не видно,
как им выжить вообще. Поэтому без Правой Веры – легко скатиться в иллюзию, в
самовнушение о будущем русском величии.

Вообще-то каждый из нас склонен выдавать желаемое за действительное. Дугин –
не исключение. Например, возвеличивая Путина, он оказался в положении гоголевского
Городничего, который поверил блеф-пиару тогдашнего «питерца» Хлестакова. Через
некоторое время, уверен, Александру Гельевичу будет стыдно, что он, как Городничий,
принял Путина «за важного человека» (далее смотри по тексту гоголевского «Ревизора»
Действие пятое Явление VIII). Впрочем, многие, а не только Дугин, истосковались
по спасителю России и голосовали за «кота в мешке», надеясь, что вдруг малопримечательный
чиновник окажется важным и даже великим государственным деятелем.

И Дугин истолковался также по воскресению русского народа, он верит в него и
любит и не может примириться с его нынешней ничтожностью, с его фактической кончиной.
И он принимает выживаемость России просто за аксиому. «То, что русские - великий
народ - это аксиома, она не может быть доказана, так как не требует доказательств»,
- говорит он.

Разумеется, на такой аксиоме легко возводить лестные для русских мечтателей упования
и возвеличивать себя, отвлекаясь от окружающего распада, смердящего трупа. Если
бы не гроб вместо рублевской Троицы, то почему бы не верить в будущее величие.
А если мы не заслужили Воскресение? Ладно, будем верить, что заслужили, примем
аксиому. И тогда, осмысляя русское прошлое и прозревая русское будущее, можно
согласиться с дугинской апологией русского величия.   «Подлинное величие, - уместно
уточняет он, - не унижает других, не делает их мельче. Как воскресение не убивает,
не попирает их, но спасает. Настоящее величие возвеличивает все, к чему прикасается.
В нем нет ненависти, в нем только восторг, радость, веселие и любовь. Это пляшущее
величие».

 В логике Великих Времен, где дни больше, чем века, семь равно одному, иная арифметика,
- заканчивает Александр Дугин. «Сегодня наш Праздник, наш восторг, сегодня поднимаемся
мы, и расправляем плечи, и поднимаем руки, и целуем друг друга, и обнимаем мир,
и Вселенная просветляется нами, с нами, для нас, ведь Вселенная тоже русская,
должна быть русской, она нам, и не только нам, нужна именно русской, восставшей
из ада современности, покинувшей гроб... И пусть врагу останутся лишь пелены…
Светися, светися, Новый Иерусалиме! Мы точно знаем теперь то сладкое избранное
место, где соберутся народы встречать тебя. Крепко сердечно знаем».

Блажен, кто верен ныне Правой Вере и верует в грядущее воскресение Лазарей из
гроба как в предусловие брачной вечери Богосаможертвоприношения руками своих
детей.




КАК ПРИДУШИЛИ СВОБОДУ В РОССИИ


Азбучная базисная истина – не может быть свободным человек, не способный себя
экономически обеспечить и потому зависимый от других (от семьи, хозяина, работодателя,
общины, государства). Если же добился экономической самодостаточности, то, поскольку
всегда и везде кругом полно хищников, - надо отстаивать свою собственность от
желающих её контролировать и на ней паразитировать, прежде всего от государства.

И в одиночку самодостаточному не справиться с хищниками, с наездами «кочевников»,
старых и новых. Надо собираться в нацию и на базисе национального капитала возводить
надстройку своего национального государства, главной целью которого является
защита и поддержка своих самодостаточных граждан.

Насчет термина «новые кочевники», вошедшего в моду с подачи Жака Аттали (http://www.iai.donetsk.ua/_u/iai/dtp/CONF/9/articles/sec1/s1a5.html)
 для обозначения мондиалистов-транснационалов, оговорюсь, что настоящие кочевники-скотоводы
– достойнейшие люди, у которых свои проблемы и которые тоже стремятся к экономической
самодостаточности. И современные не столько  кочующие, сколько нападающие стаи
хищников на самом деле имеют свое главное логово в США, свои лежбища – в Западной
Европе и на оффшорных островах, а свои вахтовые плацдармы – не только в России,
но и в ряде других периферийных стран «зависимого капитализма» (Латинская Америка,
Африка).

Для того, чтобы самодостаточные могли дать отпор разнообразным хищникам  (транснационалам,
компрадорам, силовикам, чиновникам, бандитам, люмпенам), они должны составить
такую «критическую массу», которая смогла бы сгенерировать из себя контролируемые
снизу властные учреждения, разумные справедливые законы, демократические институты,
вообще Гражданское Общество.

Когда в закрепощенном обществе складывается «критическая масса» самодостаточных
– обычно происходит или буржуазная революция, или либеральная эволюция в зависимости
от «степени шкурности» правящих элит.  Однако баланс между самодостаточными и
хищниками часто бывает примерно равным, и демократические свободы оказываются
под угрозой.

Латиноамериканские варианты – перед глазами. В большинстве латиноамериканских
стран хищники вот уже полтора столетия после первых буржуазных революций оставались
сильнее, и при формальном провозглашении либеральных конституций продолжалось
подавление низовой экономической самодостаточности. Иногда шкурная элита сметалась
революцией Фиделя Кастро, иногда обновлялась эволюцией Аугусто Пиночета, но то
и другое редкость, а типичной оставалась сомоса, то есть господство силовиков-хунтовиков
в симбиозе с компрадорами-олигархами под демагогию о движении к либерализму,
о борьбе с коррупцией, о «стратегическом партнерстве» с США.

У нас самодостаточные появились, но в критическую массу не сложились. И страна
ушла у нас из-под ног. Её взяли под контроль транснационалы, а дорастаскивают
свои шакалы-.паразиты.

Каждой страной правит элита, подпитываемая наиболее активными слоями общества.
Наш несостоявшийся «средний класс» или «третье сословие» оказались вне игры.
«Каждое новое поколение правителей страны оказывается все хуже и хуже, - констатируют
соавторы нашей надпартийной предвыборной платформы «Путь из тупика» Максим Калашников
и Юрий Крупнов в книге «Гнев орка» (Москва: АСТ; Астрель, 2003). -  Коммунистическая
«элита» полностью выродилась за какие-то три поколения. Пришедшая ей на смену
«дерьмократическая знать» во главе с Ельциным показалась нам сборищем уродцев
и карикатур на людей. Казалось, достигнут самый край. Но вот, когда Ельцин ушел,
на фоне нынешнего режима он начинает многим казаться образцом государственничества,
воли и решительности» (с. 250).

Дело в том, что «на сей раз пришли путинцы — совершенно бесцветные, безмозглые,
интеллектуально беспомощные существа, над глупостями и провалами которых хохочет
весь мир. Путин, похожий на бестелесную голограмму, изрекающую невыразительные
и бессвязные речи, неспособный ни на один решительный поступок, стал логическим
продолжением деградации России. Эта стая особей пришла с настроениями немного
порулить страной и поправить свои материальные дела. И ничего более» (с. 250).

Как говорится в книге «Гнев орка», «интеллектуальные возможности Путина просты,
как программа кухонного комбайна. Запад — это край всего хорошего, а в России
есть лишь варварство. Россия должна присоединиться к Западу, невзирая ни на какие
потери. Есть только одна, «единственно верная» экономическая теория — либеральная,
в экспортном варианте, от МВФ. Ей надо следовать, и тогда все будет хорошо. И
вообще перед Западом нужно выстилаться ковриком: учить своих детей не в русской,
а в немецкой школе, говорить во время зарубежных визитов не на русском, а на
немецком.

Убожество этих мозгов, безнадежно пропитанных бело-сине-красной мерзостью, очевидно.
Полный крах путинства в чеченской кампании, во внешней политике стал очевидным
уже в 2002 году. Тогда же начался новый экономический спад, и наблюдатели отметили
полное смятение Путина: как же так? Мы все делаем по либеральным рецептам, а
экономического роста — да еще и амбициозного — нет. Умственные способности, для
того чтобы понять причины бед, отсутствуют начисто. Зато есть страх перед необходимостью
проявить волю, напрячь интеллект, взяться за достижение конкретной цели, затрачивая
годы и силы. Нет, идут поиски какой-то «палочки-выручалочки» в горбачевском духе:
чтобы рыбку из пруда — да без труда. И все топится в пустопорожних словесах,
в бесконечном пиаре. Проблемы забалтываются или замалчиваются» (с. 251).

 Разве в 1999 году могли ли мы предположить, заключают Максим Калашников и Юрий
Крупнов, «что вскоре к власти придут субъекты с кругозором управдомов, мелких
клерков мэрии и председателей месткомов» (с. 468). «Мы не ожидали того, что в
ответ на террор НАТО эта братия изберет тактику ещё большей капитуляции, окончательного
превращения в подстилку для врага. Что вернутся времена горбачевщины. Тот, с
пятном на лбу, носился с убогой идеей насчет того, что в обмен на сдачу всех
позиций СССР нашу «элиту» примут в «мировое сообщество», в Золотой миллиард.
Но даже когда нашей стране было что разменивать, попытка окончилась самым постыдным
провалом. А теперь, когда Росфедерация стала бледной, всеми презираемой тенью
СССР, приходят очередные «новомышленцы», которые делают ставку на супергорбачевщину.
Неужели трудно догадаться, чем это закончится?» (с. 468-469).

Хотелось бы к этой красочной надстроечной констатации добавить прозаические базисные
наблюдения. Ясно, что опорой путинского режима, как и любой латиноамериканской
сомосы, является симбиоз силовиков-хунтовиков с компрадорами-олигархами. Вокруг
этого симбиоза – громадная обслуга из погон и чиновников, не говоря о бытовых
холуях (менеджеры, творческая интеллигенция, холуи, проститутки, повара, модельеры
и мн. др.). Симбиоз кормится хищническим разграблением ресурсов страны, крохи
перепадают холуям, а бесчисленным и потому малозарплатным погонам и чиновникам
на откуп отданы мы, низовые предприниматели, особенно производственники.

С бешеным натиском погонно-чиновных хищников мы столкнулись в первые же недели
воцарения Путина, в начале 2000 года.

Причем погоны и чиновники не просто кормят свои семьи, грабя нас (больше им грабить
некого, не из люмпенов же им вытрясать деньги, хотя рэкетированием бабулек и
пенсионеров они тоже не гнушаются), но и выполняют важнейшую для полицейско-компрадорского
режима функцию – крепко держат в придушенно-подвешенном состоянии мелкую национальную
буржуазию, этого естественного могильщика угнетателей и естественного рассадника
демократии, Гражданского Общества.

Отсюда понятны все кажущиеся абсурды российской экономики, о которых сегодня
поведал, например, Александр Росляков в «Литературной газете» (30 апреля – 6
мая 2003 года, № 17, с. 3). «Чиновники путем всяких кривых проверок, требований
этих 137 согласований и т.д. душат и сегодня малый и средний бизнес… Вот для
того и душат, чтобы этот, не дай Бог, поднявшийся бы малый бизнес не смог с ними
совладать. Враждебность к нему наших бюрократов, приверженных лишь своей шкурной
ниточке, определяет тот же шкурный интерес».

Или вот во вчерашней «Независимой газете» прочел пространную статью политолога
Александра Вадимовича Рубцова «С чего начинается свобода» (29 апреля 2003 года,
№ 88, с. 9). После пустой воды про коммунистические грехи и после расшаркиваний
перед якобы стремящимся к либеральным ценностям режимом робко напоминается, что
«либерализм для людей начинается и заканчивается там, где им мешают жить», а
именно «заканчивается в столкновении с первым административным барьером, с бытовым
беспределом представителя власти».

И начинается типичное для интеллектуал-либералов нудное увещевание власти. Мол,
«теперь, в правление Путина, судьба либеральных реформ снова решается отнюдь
не только, а может быть, даже не столько в вопросах контроля над телеканалами,
над думским большинством или Совфедом. Все это только видимая часть айсберга
власти. Главное таится в глубинах повседневности. Когда начинается процесс ограничения
всей толщи власти, ее глубинные уровни начинают мигрировать в другие сферы. Теперь
на низовом уровне власть больше не интересуется политическими взглядами людей,
зато она очень интересуется содержимым их карманов. Если раньше власть шла на
запах тела и крови, то теперь она идет на запах дела и денег».

«Бесчисленные внебюджетные схемы, - грустно констатирует Александр Рубцов, -
  породили страшный симбиоз - монополии власти и извлечения средств. На низовом
уровне отправление власти превратилось в процесс эксплуатации эксплуататоров,
в самостоятельный бизнес, в еще одну отрасль когда-то народного хозяйства. Предпринимательское
сообщество откровенно называет это государственным рэкетом, который хуже бандитского:
бандиты дают нарасти новому мясу - чиновник обгладывает до кости и намертво».

Так, отдельные органы государственного контроля и надзора, продолжает «Независимая
газета», давно превратились в доходные предприятия. «С таким же успехом можно
было в свое время поставить НКВД на хозрасчет и превратить в бизнес, доходность
которого напрямую зависела бы от количества посаженных или расстрелянных. Мы
и теперь живем в эпоху массовых репрессий, только на этот раз убивают не людей,
а фирмы, дела, инвестиционные проекты, новые продукты, наконец, саму веру людей
в то, что прилипшие к государству паразиты когда-нибудь от них отстанут и дадут
жить и работать по-капиталистически».

«Раньше законы были такими, что практически каждого можно было в любой момент
взять за политику на «законном» основании. Теперь на «законном» основании можно
за полчаса закрыть любое предприятие. Мера царящего здесь бесправия одних и произвола
других не особенно видна из-за сложившейся системы откупов. Но это до поры: истинная
незащищенность проявляется в ситуациях перехвата собственности, «заказных» проверок
от конкурентов, политического давления на бизнес и т.д. Тут надежда только на
здоровый цинизм проверяющих, которых, может быть, удастся перекупить».

Наши либералы, отмечает либерал Александр Рубцов, воюют с центральной властью,
потому что именно центральная власть интересует их самих. Они заточены на СМИ,
потому что от СМИ зависят их картинка и их тексты. Они бьются по поводу Чечни,
потому что это ярко и бьет опять же по центральной власти. Но для людей, которые
являются потенциальными либералами, важнее та картинка, которую им изо дня в
день рисуют представители власти в зоне прямого контакта. Им важнее та «Чечня»,
которая творится в нашей повседневной жизни и работе – со своими блокпостами,
зачистками, контрольно-надзорными вылазками, регулярным террором, бюрократическими
изнасилованиями и т.п. Здесь свободу буквально месят ногами, депортируя из предпринимательства
миллионы людей, генетически не способных на унижения, взятки и прочие неуставные
отношения с представителями государства. Надо думать, не худших людей».

Воистину, почти каждый из нас за годы путинщины прошел через весь этот ужас,
и отношение к сомосе у нас однозначное, смотри книгу «Гнев орка».

Рубцов же заканчивает свою большую статью призывом к коту Ваське – «имей совесть!».
Мол, «необустроенность свободы внизу начинает глушить свободу макрополитического
уровня».  «Сейчас мы вступаем в период, когда несвобода внизу может подорвать
оставшиеся завоевания свободы в большой, непосредственно наблюдаемой политике».

 Стенания не помогут. В нашей программе «Путь из тупика» - совершенно конкретные
предложения, направленные только к одному: помочь росткам низовой экономической
самодостаточности!

Только когда сложится «критическая масса» экономически самодостаточных граждан
– мы получим базис свободы, которую вряд ли придушит какая-либо опогоненная сомоса.