Скурлатов В.И. Философско-политический дневник

ЭТИМОЛОГИЯ КАК ОТРАЖЕНИЕ МНОГОМЕРНОСТИ СЛОВА


Первослово как бытийная Первоартикуляция вмещает в себя всё Бытие, есть Самопоедание
Бытия, Самоканнибализм. Это – начальная свернутая предпосылка  Саможертвоприношения,
поскольку ещё не взращен Временем обособный свободный жертвоносец – человек.
Быть (Sein) говорит «Да!» («И сказал Бог: да будет свет. И стал свет» /Бытие
1:3/), но Дабыть (Dasein) ещё не готово сказать-породить тотальное «Нет!». Sein
до грехопадения остается в раю гармонии-единства с Dasein. Многомерность Sein
выражается в многомерности-многозначности Слова.

О многомерности Слова уже говорилось в предшествующих заметках, когда обсуждалась
поставленная Мартином Хайдеггером проблема понимания в её соотношении с научным
познанием и подытоживались исследования оснований математики и логики, особенно
суть неканторовской теории множеств и метода форсинга Пола Коэна. Современная
этимология и семиотика тоже столкнулись с этой проблемой.

Евангелие Иоанна начинается с откровения: «В начале было Слово, и Слово было
у Бога, и Слово было Бог» (Иоанн 1:1). О «фонетике» этого Первослова – отдельный
разговор, я лет пятнадцать назад написал на эту тему статью «А – Божий глас»,
которую несколько раз опубликовывал, в том числе в 1992 году в брошюре «Российское
Возрождение» № 1 (20) на с. 65. Статья большая, поэтому не решаюсь поместить
её в данном Философско-политическом дневнике, но цитировать иногда буду. Сейчас
хотелось бы обратить внимание на «этимологию» Первослова.

Здесь прежде всего отметим многомерность, которая свойственна любому слову, поскольку
наш человеческий язык, по Хайдеггеру, является «домом Бытия», и каждое слово
в нем порождено Бытием-Словом и соответственно несёт в себе и отражает исходную
многомерность. Как отмечает, например, профессор Марк Михайлович Маковский, «лингвистический
код – двухмерен (кодон – антикодон), один и тот же элемент слова, как и ген в
живой природе, может одновременно порождать и омонимы, и синонимы». «Ещё древние
отмечали, - поясняет ученый, - что гласные – это женское начало, оплодотворяемое
мужским началом – согласными, сочетание с которыми и образует мельчайшую клеточку
языка – значение, воплощенное в форме. Гласные являются своеобразным «переключателем»
слов на различные «регистры, или измерения». Закономерная вариация вокалического
ряда в слове может выступать как в роли кодона, так и антикодона, влияющего на
значение, форму (порядок, количество и качество фонетических элементов в слове),
продолжительность «жизни» слова и его энергетическую потенцию» (Маковский М.М.
Язык – миф – культура: Символы жизни и жизнь символов. Москва: Институт русского
языка РАН, 1996, с. 12).

Двумерность – с фонетической поверхности слова. В своей семантическо-магической
глубине – оно многомерно. В работе «Постигая Хайдеггера» я вывожу Таблицу трансценденций,
в которой отражены 11 различных способов «метаний» (экстазирований-трансцендирований)
Быть и Дабыть. Соответственно Слово предстает одиннадцатимерным, что, в частности,
сопоставляется с 11-мерной М-теорией сущего в современной физики (обобщение стандартной
модели и теории суперструн).

Многосмысленность или многомерность слова объясняет всю кажущуюся парадоксальность
и прихотливость его этимологии, не укладывающуюся в привычный двузначный (двоичный)
и даже многозначный логический формализм современной научной модели мира. «В
последнее время (особенно в трудах В.Н. Топорова), - справедливо констатирует
М.М. Маковский, - критически оценивается роль фонетики и семасиологии в процессе
этимологизирования. Основной смысл любой этимологии – открытие «первосмысла»
слова, и в этой ситуации фонетика подсобна и её роль исчерпывается тем, что она
– один из способов проверки доказательства правильности этимологии».

«Смысл же даже и в пространстве фонетики (точнее, фонологии), - продолжает профессор,
- не опускается до подсобной функции, хотя вместе с тем он может выступать и
как средство контроля и проверки правильности фонетических заключений. Только
в семантическом и «транс-семантическом» пространстве этимология становится мощным
средством реконструкции культурных моделей и прежде всего главной из них – модели
мира, с одной стороны, и того менталитета, который порождает эту модель мира
и воспринимает и толкует всю «мировую» эмпирию в рамках этой модели.

Если считать формальный, фонетический состав слова его телом, а значение слова
– его душой, то можно сказать, что объектом этимологического анализа является
именно «душа» слова, а не его тело, хотя «тело» слова в ряде случаев может в
определенной мере быть критерием тождества сравниваемых лексем; в то же время
исследование «тела» слова может давать и неверную информацию о его «душе»» (там
же, с. 54).

Первичный «дочеловеческий» язык сотворенного сущего, на котором «звезда с звездою
говорит», сейчас реконструируется той же М-теорией. Этот первичный язык в ходе
мировой эволюции преобразовался, в частности, в язык генетического кода живого
мира и в «язык тела» живого сущего и его основных функций жизнедеятельности,
прежде всего порождающе-«творческой» («фаллической»), затем в доречевой язык
поведения-ритуала, и так далее вплоть до современных литературных языков и на
наших глазах до искусственных языков программирования. Но на любой ступени каждое
«слово» этих многообразных языков сохраняет исходную многомерность и связность
с другими «словами» предшествующих ступеней и соответственно несёт в себе многомерный
смысл.

Нас интересует наш язык, возникший на ступени первобытного человеческого общества
из предшествующего животно-дочеловеческого ритуала и иных коммуникативных систем.
«По-видимому, лишь в ходе постепенного развития в недрах ритуала формировался
язык, перенимая функции, принадлежавшие ранее иным системам». Естественно, ритуал,
как и сопряженный с ним «архетипический миф», не исчез с появлением человеческой
речи, а преобразовался и сохранился как пуповина, связывающая человека с дочеловеческим
сущим, в конечном счете с Первословом Бытия. «Однако для ритуальной деятельности,
- уточняет М.М. Маковский специфику такого очеловеченного ритуала, - характерен
один весьма существенный признак: ритуальная деятельность обуславливается на
уровне действий субъективным смыслом, абстрагированным от реальности конкретной
топологии. Именно в этом заложен тот потенциал, который дает импульс развитию
высокоорганизованных знаковых систем для хранения и передачи информации – языка
в первую очередь. Дело в том, что сообщением в ритуале является сам ритуал и
уже постольку его можно считать коммуникативным актом. Тем самым мы рассматриваем
ритуал и как канал трансляции культуры, и как деятельность, порождающую ментальные
парадигматические связи» (Там же, с. 13).

«Ритуал, - продолжает М.М. Маковский, - никоим образом нельзя сводить к театральному
действию, иллюстрирующему миф. Ритуал является объективно и субъективно практической
деятельностью, опосредованной в системе кодов. Другое дело, что ритуал является
формой превращенного сознания (термин В. Зомбарта) и тем самым не в состоянии
разграничить причинно-следственные связи, объективно существующие в мире, от
порожденных неверно истолкованным опытом» (Там же).

Из праритуала-прамифа, отзвука Праслова, в лоне первобытного магического мышления
«развились так называемые первозначения, облеченные в определенную первоформу
(«согласный гласный» или «неслоговой гласный + гласный»), которые фактически
явились предшественниками разветвленной лексико-семантической системы индоевропейских
языков на более поздних этапах эволюции» (там же, с. 10).

И в первую очередь, конечно, «речь идет о первозначениях «разрывать, гнуть» (они
легли в основу большинства метафоризированных значений в индоевропейском), которые
в свою очередь неразрывно связаны с древним мифом о сотворении Вселенной (Божество
разорвало Хаос фаллосом в середине Мироздания)» (Там же, с. 10-11). «Наиболее
ранними значениями, лежащими в основе большинства знгачений в индоевропейских
языках, - снова и снова повторяет М.М. Маковский в своих публикациях, - были
значения (связанные между собой) «бить» (сравни «бытие». – В.С.), «резать» и
«гнуть»» (Там же, с. 30).

Вся символика и метафорика языка, мифа, поэзии – из первосмыслов, восходящих
к Первослову. «В пределах одного слова, - указывает Марк Михайлович Маковский,
- нередко содержалось всё мировоззрение древнего человека или особенности отправления
культа» (Там же, с. 28).

Возьмем, например, индоевропейский корень  *kel-. Он многосмыслен, потому что
многомерен. Так, индоевропейское *kel- означает «резать, рвать» и передает исходный
теургическо-теогоническо-космогонический акт – «Божество порвало Хаос и создало
Мироздание».

В то же время индоевропейское *kel- означает также «гореть, огонь» (первоначало
или первоэлемент Вселенной, сравни «инфляционную модель» современной космологии).

В то же время этот же индоевропейский корень *kel- передает «фаллическую» функцию,
означает «вздыматься ввысь», «вскакивать», «вставать». Оно передает также смысл
«гора» как вертикального положения, в частности, шеста, которому поклонялись
язычники и сейчас в превращенной форме поклоняются в обрядах ряда религий. Русское
слово «кол» - из этого же гнезда, а также ирландское слово caill («лес, дерево»),
что ассоциируется с Мировым Древом.

Наконец, исходное ритуально-фаллическое действо «неизменно включало в себя быстрое
движение» (*kel- «быстро двигаться») и экстаз (*kel- «погружаться в экстаз»)
(Там же, с. 28).

Теперь возьмем индоевропейский корень *ag-. Он тоже многосмыслен-многомерен.
Так, индоевропейское слово *ag- первоозначает, как и вышерассмотренный индоевропейский
корень *kel-, - «резать, рвать». Таким образом, он тоже передает исходный первосмысл
– «создание Вселенной путем разрыва Хаоса». Соответственно в Авесте слово anghu-
означает «Вселенная».

Символом Божества, Творца Вселенной, нередко выступает Змей, и соответственно
в древнеиндийском языке «змея» обозначается словом ahi.

Но Божество – Творец Вселенной иногда сопрягается с Мировым Разумом, и соответственно
в готском языке «разум» обозначается словом aha.

Символом Вселенной выступает Мировое Древо, и соответственно в индоевропейском
*ag- означает «дуб», а в литовском egle означает «ель» (сравни нашу новогоднюю
елку как символ Мирового Древа).

Первоэлементами или первоначалами Вселенной считаются вода и огонь - aqua «вода»
по латыни и индоевропейское слово *angh- «огонь, гореть»).

Наконец, Первотворение сопряжено с Первословом (вспомним Евангелие от Иоанна:
«В начале было Слово, и Слово было у Бога, и Слово было Бог»), и соответственно
индоевропейский первокорень *ag- несёт в себе значение «говорить» (Там же, с.
28).

Показательно, говорит М.М. Маковский, что «в древнейших индоевропейских языках
преобладает полисемантическая дистрибутивная модель соотношения формы и содержания
в слове, т.е. одна форма вмещает в себя несколько значений, нередко соотносимых
между собой на основе мифопоэтических представлений» (Там же, с. 11). Однако
этот факт – как раз вполне естественен, если держать в уме многомерность слова.

Как показал М.М. Маковский, наряду с «видимой» структурой слова (корень, суффикс,
окончание, преформаты и детерминативы) существует и невидимая его структура,
отражающая основные категории магического мышления и в большой степени определяющая
механизм языка. «В пределах слова можно различить элементы-блокаторы (обереги),
не допускающие появления каких-либо значений, кроме тех, которые оправданы его
качественной и количественной структурой, тотемные элементы, не несущие какой-либо
особой функции, но необходимые для существования слова как целостного единства,
табуирующие элементы, меняющие значение данного слова на противоположное (наряду
с начальным отрицанием ne-,  se-, ve- в индоевропейском используются и табуирующие
звуковые элементы внутри слова: сравни индоевропейское *l-ub- «любовь», но древне-исландское
слово ubbi, образованное без табуирующего элемента l, означает «ненависть»)»
(Там же, с. 11).

Однако в пределах слова табуирующие элементы являются неэтимологическими. «При
этом указанные элементы мыслимы только при определенном положении в слове, имеющем
определенное определенное качественное и количественное строение, и могут выражаться
не только одними и теми же, постоянными фонетическими единицами, но и различными»
(Там же).

Например, индоевропейский корень *el- «гнуть» при добавлении тотемических элементов
сохраняет исходное значение: индоевропейские корни *k-el-, *m-el-, *p-el-, *s-el-
тоже означают «гнуть».

Под этим углом зрения можно также сравнить английское слово land «определенная
протяженность земли» и армянское слово and «поле», английское слово glad «довольный»,
восходящее к основе *ge-laed, и албанское ande «удовольствие».

В слове, отмечает М.М. Маковский, «существуют и элементы-катализаторы, которые,
в отличие от элементов-блокаторов, способствуют увеличению общей «энергии» слова
или определенных его участков» (Там же).

«Отметим также так называемые сакральные элементы, соотносимые с языковым геном
(они могут состоять из одного или нескольких формальных элементов, как это наблюдается
в корне слова» (Там же).

Марк Михайлович неоднократно обращал внимание на то, что «строение сакрального
кода во многом совпадает со строением кода генетического» (Маковский М.М. Лингвистическая
генетика. Москва: Наука, 1992). «Определенные качественные, количественные и
позиционные (топологические) характеристики фонетических компонентов слова регулируют
возможность или невозможность экстраполяции на данную фонетическую форму того
или иного участка или участков семантического спектра, т. е. ряда явных или скрытых
метафор, возникших на основе первозначений «разрывать – гнуть» и стремящихся
в своем развитии к исходным первозначениям (онтогенез повторяет филогенез, центробежные
тенденции соседствуют с центростремительными). При этом отрезки семантического
спектра, способные экстраполироваться на плоскость формальных вариантов, качественно
и количественно могут не совпадать с отрезками формального уровня, соотносимыми
и с теми или иными отрезками семантической плоскости, хотя обе эти плоскости
комплементарны по отношению друг к другу» (Там же, с. 11-12).

В ходе развития и распочкования индоевропейских языков произошло, отмечает М.М.
Маковский, «селективное перераспределение соотношения формы и значения: возникло
несколько дистрибутивных моделей, неодинаковых в отдельных языках с точки зрения
избирательности» (Там же, с. 11).

И сегодня мы видим, что «большинство сакральных значений слова, обычно, табуированные,
как бы «упрятаны» в пределах одного слова» (Там же, с. 28).

«Необходимо иметь в виду, что в целом ряде случаев в одном слове может быть скрыта
тайна другого слова того же языка или целой семьи слов, а в этих словах может
быть скрыта тайна человеческого мышления или даже тайна человеческого бытия»
(Там же).

Фактически М.М. Маковский фиксирует именно многомерность-многосмысленность слова,
произрастающего от Первослова. «Буквенные формулы (слова), имевшие изначально
сугубо сакральный характер, хранят в себе тайну человеческой духовности, сущность
различных ступеней, форм и параметров духовной энергии, глубоко скрытой от взглядов
поверхностного наблюдателя. В глубокой древности такие формулы создавались именно
для того, чтобы скрывать истинные и наиболее глубокие смыслы, уводить в сторону
от них, поскольку они считались священными, всячески уберечь от взгляда «непосвященных»
истинные пружины и мотивы эволюции человеческой культуры» (Там же, с. 28).

Многомерность истины путем не этимологического, а философского анализа выяснил
Мартин Хайдеггер в своей работе «Исток художественного творения» (1936) и в ряде
других произведений. Однако, на мой взгляд, ещё нагляднее эта многомерность прикрывается-приоткрывается
табуирующими элементами слова l-, t-, b-, p- и другими.

Так, табуирующий элемент l- позволяет приоткрыть многомерность индоевропейского
корня *es- «быть, существовать», сопряженного с древнеиндийским as «жизнь» и
хеттским assus «хороший», то есть «сохраняющий вселенский Порядок и Гармонию»,
а также с ирландским ass «молоко» - «принадлежность женщины и предмет сакрального
почитания», что связано с женскими божествами, с культом Великой Матери и т.п.
Однако благодаря табуирующему l- английское слово lass означает «девушка».

Другой пример с тем же табуирующим l-. Английское слово lad «парень, юноша» соотносится
с древне-английским ad «огонь, костер», который был в первобытности  сопряжен
с жертвоприношением мальчиков-младенцев и юношей ради достижения Порядка и Гармонии
в небесах и на земле. Акт первозданного Жертвоприношения здесь табуируется с
помощью табуирующего элемента l-.  Русское слово лад «гармония, порядок» приоткрывает
результат такого жертвоприношения. Латышское слово ada «кожа, шкура» тоже сопряжено
было с жертвоприношением юношей как оберег (сравни древне-индийское addana «щит»).
Корень ad связан с потусторонним миром, с вывертом Бытия из Ничто, о чем согласно
основоположениям Правой Веры говорилось в ряде предшествующих заметок данного
Философско-политического дневника. Соответственно древне-индийское adi «начало»
сопряжено с немецким Ende «конец», что, как в свою очередь указывает М.М. Маковецкий,
выражает «единство космогонических начала и конца» (Там же, с. 29). Сопряжены
с указанными первозданными смыслами также древне-индийские слова anda «яйца (в
мужской мошонке)» и addha «корень истины», а также готское слово anbar «другой»
(мир), восходящее к значению «потусторонний мир».

Жертвенный Агнец, заклание которого есть прообраз жертвоприношения Иисуса Христа,
называется по-английски lamb «ягненок». М.М. Маковецкий соотносит с эти табуированным
словом такие индоевропейские слова, как древне-индийское ambharam «небо» и латинское
abies «ель» (Мировое Древо) и английское диалектное слово amp «боязнь (Бога)»,
и сопрягает с индоевропейским корнем *ab- «делать, совершать» (сакральный акт).

Теперь рассмотрим табуирующий элемент t- на примере слова tak- «быть, существовать»
из индоевропейского языка «тохарский А», на котором говорили обитатели Синьцзяна
и Южного Казахстана в первом тысячелетии до нашей эры и, видимо, также ещё в
первые века нашей эры. на территории Синьцзяна и Южного Казахстана. В существовавшем
 ранее на территории нынешней Турции хеттском языке слово ak означало «смерть»,
так что отсюда можно судить о неразрывности диады жизни и смерти у наших предков.
М.М. Маковский соотносит с этим первозданным индоевропейским корнем также древне-индийское
слово aha «змея» («олицетворение диады жизни и смерти, а также Вселенной»), готское
слово aha «(мировой) Разум», как бы синоним слова «Бог» и древне-северные слова
agi «боязнь (Бога)» и yki «чудо» (Божественного творения).

К одному «семантическому гнезду» относит М.М. Маковский готское frabjan «понимать»,
латинское ratio «(Божественный) Разум» > «Бог», латинское letum «смерть», авестийское
raet «смерть», древне-индийские rtuh «порядок» и rtah «правильный» и исландское
rodr «змея» (символ Мирового Разума).

Марк Михайлович Маковский отмечает также, что «поскольку слово первоначально
представляло собой сакральную формулу, понятную только жрецам, формальный состав
одного и того же слова в ряде случаев может допускать несколько различных сегментаций
(скрытое переразложение; анаграмма или несколько анаграмм в пределах слова» (Там
же, с. 29).

Признаться, после изысканий современных этимологов кажутся несколько кустарными
и селективно-ограниченными смысловые реконструкции Мартина Хайдеггера. Возьмем
то же Бытие, которое, согласно первозданному языку, сопряжено с тем, что Божество
рассекло Хаос своим половым органом (Маковский М.М. Язык – миф – культура: Символы
жизни и жизнь символов. Москва: Институт русского языка РАН, 1996, с. 59-60).
Это – инвариантный акт бытия, творения. С этим смыслом сопряжена россыпь значений,
в том числе самых сакральных.

Например, значение «быть» связано также со значением «есть, питаться», то есть
«вводить Божество в себя, приобщаться к Божеству» (Там же, с. 60).

Разумеется, сразу вспоминается известная, хотя и представляющаяся ныне несколько
упрощенной и наивной реконструкция Зигмунда Фрейда в книге «Тотем и табу» (1913),
согласно которой жестокий ревнивый отец в дарвиновской первичной орде приберегал
для себя всех самок и изгонял подрастающих сыновей.

«В один прекрасный день изгнанные братья соединились, убили и съели отца и положили
таким образом конец отцовской орде, - предполагает Зигмунд Фрейд. - . Они осмелились
сообща и совершили то, что было бы невозможно каждому в отдельности. Может быть,
культурный прогресс, умение владеть новым оружием, дал им чувство превосходства.
То, что они, кроме того, съели убитого, вполне естественно для каннибалов-дикарей.

Жестокий праотец был, несомненно, образцом, которому завидовал и которого боялся
каждый из братьев. В акте поедания они осуществляют отождествление с ним, каждый
из них усвоил себе часть его силы. Тотемистическая трапеза, может быть, первое
празднество человечества, была повторением и вспоминанием этого замечательного
преступного деяния, от которого многое взяло свое начало: социальные организации,
нравственные ограничения и религия».

В своих заметках о Правой Вере, особенно в заметке «Лазарева Суббота и Христово
Воскресенье» (27 апреля 2003 года), я попытался раскрыть смысл и способ Саможертвоприношения
Бога «руками своих детей» (человека) на примере казни Иисуса Христа на Голгофе
и последующего Воскресения. Отсюда же становится понятным и прозрачным таинство
евхаристии. В своих многих предшествующих публикациях я раскрывал смысл античных
мифов о восстании Кроноса против Урана и затем Зевса против Кроноса, о смысле
оскопления и каннибализма в этих божественных событиях и о распространенном ритуале
убийства (самоубийства) и поедания земного царя. Не буду сейчас снова рассматривать
эти архетипические сюжеты, которые подтверждают первозданность Правой Веры, но
из книги М.М. Маковецкого приведу несколько сопряжений слов «бытие» и «еда».

Так, индоевропейский корень *ues- «быть», с которым соотносится древне-английское
слово wesan «быть», тождественен индоевропейскому корню *ues- «есть, питаться»),
а другой исконный индоевропейский корень *bhu-, *bhe- «быть» соотносится с греческим
phagein «есть, питаться» и индоевропейским *bha-g, от которого – наш «Бог».

К сожалению, сейчас нет времени развить ряд мыслей о многомерности слова и о
необходимости создания нового математическо-логического аппарата, позволяющего
учесть и формализовать эту многомерность. Подчеркну только, что пренебрежительное
отношение к религии, с которым мне приходится иногда сталкиваться, когда я завожу
речь о Правой Вере, равносильно пренебрежительному отношению не только к архетипическим
мифам, но и к самому языку, который несомненно есть «дом Бытия». Язык мудрее
тех неразумных, которые на этом языке пытаются умалить его. Религия – не суеверие,
превзойденное современной наукой, а первозданная «связь» человека (Dasein) с
бытием (Sein). Эта «связь» вбирает в себя наши умстования и математическо-логические
формализации, будучи на несколько измерений выше их (пока наука ковыряется в
четырех измерениях, с трудом выходя в пятое, хотя уже нащупала остальные шесть)
и охватывает также семантические и эмоциональные «поля» нашего существования.

Эдмунд Гуссерль, а затем Мартин Хайдеггер в Германии и Алексей Лосев в России,
настойчиво пробивались в пятое измерение к «феноменам», а мой учитель Алексей
Фёдорович Лосев даже дерзал мыслить о более высоких измерениях, о  царствах идей
и чисел, и он меня просил разъяснять ему смысл теории множеств Контора, бесконечномерных
пространств Гильберта и «светоносного пятимерия» Калуцы-Клейна, и я из своего
Физматгиза приносил ему домой последние физико-математические книги и журналы,
и мы, листая их (А.Ф. Лосев не мог читать, и я пересказывал ему содержание),
часами напролет говорили о многомерии слов и смыслов.

Но вернусь к книге Марка Михайловича Маковского, который, судя по приводимым
им источникам, знает труды Алексея Федоровича Лосева и мыслит, на мой взгляд,
в русле отечественной традиционной «парадигмы» или «философии» Всеединства. Он
на основе своих скрупулезных и глубоких этимологических исследований, заглянув
в многомерность словосмыслов, приходит к следующему выводу:

«Допонятийное мышление оказывается вполне достаточным для возникновения весьма
высокоорганизованных изоморфных знаковых систем. Возникает вопрос: насколько
содержательная сторона этих систем отличается от содержательной стороны аналогичных
систем, оперирующих в условиях теоретической деятельности и понятийного мышления?

В рамках понятийного мышления при выделении существенных признгаков и отношений
ориентация идет на объективно-системные, отвлеченные отношения между понятиями,
а при образном мифопоэтическом мышлении ориентация происходит путем непосредственного
введения в ситуационный контекст с ярко выраженной субъективизацией.

Наглядно-образное мышление требует сведения смысловых полей в одну ситуационную
плоскость по единому содержательному параметру – личности операнта-носителя коллективного
опыта. Тем самым допонятийное мышление располагает в ряд то, что в объективной
действительности имеет иерархию, оно подменяет качественнее отношения количественными,
подходит к любому объекту с точки зрения его значимости для субъекта и обращает
объект на субъект.

Тем самым и знак приобретает смысл только в процессе непосредственного оперирования
с ним и тем самым не различает смысла и значения. Применительно к контексту знак
может иметь и один, и другой, и третий смысл, каждый из которых может обращаться
в его значение по мере приобретения данным контекстом характера образца, модели»
(Там же, с. 14).

Сейчас после Хайдеггера делаются попытки постичь допонятийное мышление, но надо
ли придумывать какой-то новый формализм? Теорема Гёделя показала принципиальную
ограниченность познавательного формализма. Познание не отменяет понимание, а
проясняет его.

Думается, пророки и поэты обладают способностью заглядывать в многомерие Слова
и затем, невольно «смазывая» (из-за лишь пространственно-временного «четырезмерия»
обычного письменно-звукового языка) открывшуюся им «иерархию» в «ряд», передают
нам первозданные вечные истины.

Религия – не позади или сбоку, а всегда и везде и кругом.

Наука – лишь осваивает и развертывает то, что в свернутом виде содержится в архетипичности
и этимологии слов, корнями произрастающих из Первослова, которое есть Бог.