Скурлатов В.И. Философско-политический дневник

УЧЕНИЕ О СОЦИАЛЬНО-ЭКОНОМИЧЕСКИХ ФОРМАЦИЯХ СЕГОДНЯ

Едина ли глобальная история или она состоит из разрозненных локальных историй?
Действуют ли в ней универсальные всеобщие законы или глобальная история складывается
из взаимодействия обособленных локальных обществ, каждое из которых ведёт себя
своеобразно согласно своему культурно-цивилизационному «коду»? Есть ли общий
код эволюции-развития-прогресса человечества типа «закона смены общественно-экономических
формаций»?

Вопросы эти извечные, по ним мне пришлось вчера вечером выступить на заседании
Дискуссионного партклуба РКП-КПСС, посвященного теме «Цивилизационная и формационная
теория».

Сразу скажу, что русская историческая мысль тесно связана с германской (марксизм
– в том числе), и мы, послевоенные русские философы и историки, осмысляем всемирный
исторический процесс и его перспективы во многом созвучно с немецкими классиками.
В частности, я нахожусь под огромным воздействием идей Макса Вебера, Мартина
Хайдеггера и отчасти Освальда Шпенглера. Но особенно большое впечатление на меня
произвели работы Карла Ясперса, которые я переводил для собственного удовольствия
ещё в 1960-е годы. Впоследствии я в Институте научной информации по общественным
наукам Академии наук СССР (ИНИОН) вел сектор философии и методологии истории
и  даже возревновал, когда соседний Отдел научного коммунизма под руководством
Якова Михайловича Бергера издал в 1978 году перевод программного труда Карла
Ясперса «Истоки истории и её цель» (Jaspers K. Vom Ursprung und Ziel der Geschichte).

Удостоверяющая субъектность человека «философская вера», которую провозглашает
Карл Ясперс, - это в сущности Правая Вера, которую исповедую я. «Философская
вера», объединяющая человечество, возникла, согласно Карлу Ясперсу, практически
одновременно от Средиземноморья до Китая в процессе субъектизации древних обществ
– в «осевое время» между 800 и 200 гг. до нашей эры, когда человек пробудился
к рефлексии, порвал с традиционно-мифологическим игом, встал один на один с «последними
вопросами бытия».     Считая, как и Карл Ясперс, что всем людям как «богоподобным»
существам свойственна воля к субъектности, я стремлюсь под этим углом зрения
 понять исторический процесс, в том числе давно выявленную смену общественно-экономических
формаций.

Вел дискуссию Алексей Алексеевич Пригарин, присутствовало около 20 человек.

А.А. Пригарин компетентно изложил азбуку формационного подхода (первобытное общество
– рабовладение – феодализм – капитализм – коммунизм) и рассмотрел несколько вариантов
модного ныне «цивилизационного подхода». Сначала он упомянул геополитическо-историософские
построения Дугина, сводящие историю к взаимодействию двух полумистических цивилизаций
– «цивилизации суши» и «цивилизации моря». Подробнее Пригарин остановился на
взглядах евразийцев. И совсем уж подробно – на концепции «православного социализма»
доктора экономических наук, сотрудника Российской Академии наук профессора Виктора
Александровича Волконского из Партии народного подъема. Зачитывались выдержки
из произведений В.А. Волконского, отмечалось противопоставление деятельного протестантского
Запада и созерцательного православного Востока, и т.п.

Алексей Алексеевич Пригарин подчеркнул в заключение, что капитализм, согласно
основоположникам марксизма, - это огромный шаг человечества вперед. Каждой технологической
эпохе соответствовала своя формация. Собирательство – это первобытное общество,
земледелие и скотоводство стали «технологическим» базисом рабовладения и феодализма,
появление машин связано с капитализмом, а наступивший «постиндустриализм» требует
новой формации, преодоления капитализма.

Довольно компетентно выступил затем доктор экономических наук профессор Феликс
Наумович Клоцвог, работающий, кажется, в Институте народнохозяйственного прогнозирования
Российской Академии наук. Формационный подход, сказал он, выражает содержание
или сущность исторического процесса, а цивилизационный – его форму и проявление.
Оба подхода не противоречат друг другу, а взаимодополнительны. Так, утверждение
В.А. Волконского и ему подобных о том, что социализм – «только для нас, а не
для Запада», подкрепляется особенностями русского и вообще восточного менталитета,
сопряженными в том числе и с типом языка. Восточные языки, в том числе русский,
отметил Ф.Н. Клоцвог, более синтетичны и образны по сравнению с западными, которые
более аналитичны и компактнее. Чтобы выразить мысль на русском языке, требуется
почти в полтора раза больше слов, чем если бы ту же мысль выражать на немецком,
английском или французском языках.

Ссылаясь на Петера Гросула, докладчик заявил, что прослеживаются циклы в сознании
людей, и сейчас повсюду нарастает цикл «полевения», причем Россия оказалась на
обочине этого общемирового процесса. Ф.Н. Клоцвог все же  выразил надежду, что
русский народ благодаря предрасположенности своего менталитета к ценностям социализма
и благодаря сохраняющейся «генетической памяти» о достижениях социализма сможет
опомниться и снова стать лидером общечеловеческой эмансипации.

Философ Игорь Павлович Виноградов, ссылаясь на Бабёфа, Фурье и Сергея Николаевича
Булгакова, наметил не 5, а 8 общественно-экономических формаций. В частности,
заслуживает дальнейшего исследования «государственный капитализм» как кандидат
в самостоятельную формацию.

Я начал свое выступление с констатации того факта, что учение о прогрессивной
смене общественно-экономических формаций – это порождение Нового Времени, причем
его просвещенческо-механистической фазы, и это учение сопряжено с общепросвещенческой
идеей прогресса и эволюции. Произведенная прежде всего Карлом Марксом и Фридрихом
Энгельсом увязка исторического процесса с развитием производительных сил позволила
понимать историю вообще и все её разнообразные надстроечные проявления материалистически,
базисно.

Классики исторического материализма со своим учением о социально-экономических
формациях взглянули на историю человечества, прежде всего европейского, как бы
в телескоп, политэкономически и макросоциологически. За истекшие полтора столетия
удалось благодаря обильному новому фактическому материалу и применению социологических
методик  взглянуть на формации и цивилизации как бы в микроскоп. Пионером более
индивидуализированного («идиографического») и микросоциологического понимания
исторического процесса стал «буржуазный Маркс» - Макс Вебер.

Ясно, что базис и надстройка сопряжены, но поскольку изменения в надстройке мобильнее,
лабильнее и заметнее, а «крот истории» копает базис медленнее и незаметнее, то
невольно создается впечатление, будто именно надстройка играет решающую роль
в истории. На самом деле как раз на взрыхленной почве базиса взрастают цветы
новых общественно-цивилизационных форм и духовно-идеологических проявлений, всё
разноцветье надстройки.

Выделим понятие экономической самодостаточности общин и индивидов как критерий
исторической субъектности. Мой тезис такой – чем более развиты производительные
силы, тем больше возможностей для умножения экономически-самодостаточных общин
и индивидов, то есть субъектов исторического процесса. Чем больше богатство общества
– тем больше может в принципе быть богатых общин и индивидов в нём и тем больше
его субъектный потенциал.

Умножение же субъектов сужает пространство угнетения и эксплуатации человека
человеком.

Выделим теперь понятие «критической массы» субъектности. Когда благодаря развитию
производительных сил её достигает то или иное общество, то взрываются традиционные
производственные отношения тирании, угнетения, эксплуатации – рабство и крепостничество.

Любое общество состоит из разных людей, некоторые из которых могут обрести экономическую
самодостаточность или политическую власть и тем самым стать субъектными. Ни одно
из обществ не застраховано от внутренних и внешних потрясений, так или иначе
вовлечено во взаимодействия с другими обществами и получает импульсы инноваций.
В том или ином «завихрении» общемирового исторического процесса может сложиться
локальная «критическая масса» субъектности, взрыв которой порождает ту или иную
локальную цивилизацию в рамках той или иной формации с тем или иным общественным
строем, социально-экономическим укладом.

Наконец, на определенном этапе развития производительно-технологических сил возникла
такая «критическая масса» субъектности, которая своим взрывом захватила весь
мир и породила принципиально-новую всемирную общественно-экономическую формацию,
а именно ту, которая определяет всё современное мировое историческое поле. Эта
принципиально-новая формация, сопряженная с глобальной «критической массой» субъектности,
получила не совсем адекватное название «капитализм».

Помимо Адама Смита или Карла Маркса, её в единстве базиса и надстройки детально
исследовал Макс Вебер прежде всего в работе «Протестантская этика и дух капитализма»
(1904-1905), а интерпретировал её как порыв к субъектности или как «волю к воле»
Мартин Хайдеггер прежде всего в работе «Время мирообраза» (1938). Генезис же
капитализма «под микроскопом» провел Фернан Бродель прежде всего в трехтомнике
"Материальная цивилизация, экономика и капитализм (XV-XV1II вв.)" (1979).

Глобальная «критическая масса» экономическо-самодостаточных горожан (= граждане,
буржуа) сложилась в Западной Европе полтысячелетия назад. С её взрыва отсчитывается
Новое Время, началась географическая экспансия «новых субъектов» и открылся Новый
Свет, ринулись вперед машины, книгопечатание и научно-технические изобретения,
произошли надстроечные прорывы Возрождения, гуманизма и Реформации, образовалась
положительная обратная связь между субъектизирующейся-индивидуализирующейся надстройкой
и наращивающимся экономическо-технологическим базисом. Экономически-самодостаточные
буржуи-субъекты стали ядром формирования наций и национальных государств.

Были ли возможности для сложения глобальной «критической массы» субъектности
раньше? В Венецианской или Генуэзской республиках и в других городах-коммунах
Италии? В Ганзейском Союзе на севере, включая нашу Новгородскую республику? В
субъектно-продвинутом исламском мире?

Ответ очевиден – смена одной формации другой происходит тогда, когда развитие
производительных сил приводит к такому умножению субъектов, что они уже не вмещаются
в рамки сложившихся производственных отношений. Однако богатство в докапиталистических
формациях наращивалось медленно, и ручейки и капли субъектности просто иссякали
на пути к «критической массе».

Тем не менее локальные «критические массы» субъектности образовывались постоянно
и давали исторические импульсы, порождающие новые народы, культуры и цивилизации.
Параметры этих «критических масс» - самые разнообразные, не сводятся только к
численности, но зависят от конкретных исторических обстоятельств. Например, важную
роль играют военные  потрясения и завоевания, когда происходит перераспределение
имеющегося богатства, прежде всего земли, и появляются новые экономически-самодостаточные
собственники, -  как самообеспечивающие себя своим трудом, так и живущие за счет
эксплуатации других людей. И здесь тоже возможны несколько вариантов – богатство
может делиться или между немногими, или между многими. Если оно достается одному,
то имеем очередной деспотизм, а если немногим – то имеем олигархию. Если же богатство
распределяется между многими, то имеем демократию типа античного полиса. И так
далее.

Обретение богатства зависит также от степени «пассионарности» индивидов и их
объединений.

О всемирной формации можно говорить, когда она охватывает, пусть не одновременно,
- ряд обществ, несколько цивилизаций. Ведущие цивилизации данной формации задают
тон и вектор всему мировому историческому процессу и, конкурируя и воюя друг
с другом, выступают как бы полноценными его субъектами, тогда как на долю периферийных
или застойных обществ достается обычно роль объектов грабежа и разорения.

Больше всего споров в позапрошлом и прошлом веках вызывал статус различных первобытных
обществ, а также формационный статус тех обществ, в которых господствовал «азиатский
способ производства».

С первобытным обществом за последние полвека вроде разобрались. Исследования
археологов и этнографов позволили в развитии производительных сил выделить «неолитическую
революцию» - переход от присваивающей экономики (охота, рыболовство, собирательство)
к экономике производящей (земледелие, скотоводство, ремесленничество). Создается
впечатление, что все человеческие «донеолитические» общины характеризуются большим
сходством как в базисе, так и в надстройке. Есть незначительные отличия в орудиях
труда в связи с той или иной специализацией охоты и собирательства и средой обитания,
но человечество тогда представляло удивительную однородность, несмотря на изолированность
локальных обществ и культур друг от друга. Первозданные мифы-ритуалы-языки были
в «допотопную» эпоху практически одинаковыми со времен Адама и Евы, если судить
по сохранившемуся семиозису. Община сколько добывала, столько и потребляла, откладывая
запас только для пропитания. Излишка не было, экономической самодостаточности
быть не могло, каждая община была субъектом-в-себе, находилось в состоянии естественной
автаркии или равновесия с природой и другими общинами. Взаимоотношения общин
друг с другом носили природно-брачный и, видимо, ритуально-каннибалистический
характер.

«Неолитическая революция» в «послепотопный период» дала «прибавочный продукт»,
возникла субъектность, сменились мифы (старое поколение богов Урана было свергнуто
новыми поколениями богов Сатурна-Кроноса), численность человечества резко возросла,
«смешались»-разошлись языки. И постепенно произошло первое великое разделение
труда. Выделились оседлые земледельцы и пастухи-скотоводы.

В земледельческих общинах, основанных на совместном труде по орошению и обработке
земли, естественно продолжился и развился коллективистский порядок, свойственный
предшествующей присваивающей экономике, и в надстройке продолжало преобладать
материнское начало. Согласно древнегреческим преданиям, это был «золотой век»
Кроноса, первобытный коммунизм. От каждого было по способностям, каждому было
по потребностям. В земледельческой общине трудно было выделиться экономически-самодостаточному
индивиду и стать духовно и политически независимым субъектом.

Однако пастух, имея стадо в несколько голов скота, получал материальную независимость
от закрепощающей его материнской общины и тем самым обретал  базис субъектности.
Так произошел величайший «патриархальный переворот», отразившийся в мифах о свержении
Сатурна-Кроноса его сыном Зевсом-Юпитером (аналогично в ведийской мифологии –
Индра свергает Вритру). Здесь – исток моногамной «собственнической» семьи, частной
собственности и государства. Кстати – и капитализма. Ведь слова «капитал» и «капитализм»
- от латинского слова «капита», что означает «голова скота».

Скотоводы объединились в общества «военной демократии», как наши казаки – в станицы
и «войска». Они демократически выбирали себе «атамана» или «вождя» из числа самых
сильных и умелых военачальников. Поэтому часто пастушеские «военные демократии»
называют «вождествами» или «чифдомами» (chiefdom). Они при некоторых условиях
эволюционировали через множество вариантов к протогосударствам (http://virlib.eunnet.net/books/ironage/part1/lider.html).

Земледельческие общины тоже укрупнялись и развивались в более сложные протогосударственные
формы, но никакой демократии там не прослеживалось, индивид был крепко повязан
коллективом. Земледелец не мог самостоятельно вести хозяйство, перераспределения
собственности между индивидами не предвиделось, преобладала стагнация матриархата.

Но скотоводы нуждались в землях и в зерне и вступали во взаимоотношения с земледельцами,
причем совсем не дружеские, о чем свидетельствует предание о  убийстве пастуха
Авеля, коварно свершенным его старшим братом земледельцем Каином, первым сыном
Адама и Евы. Археология свидетельствует, что в медный и бронзовый века, не говоря
уже о железном, пастухи постоянно нападали на земледельцев и подчиняли их. Как
человек рождается от соединения подвижного живчика с неподвижной яйцеклеткой,
так и первые государства с их классово-кастовым размежеванием и разделением труда
родились от изнасильственного соединения подвижных пастушеско-патриархальных
«военных демократий» с оседлыми земледельческо-матриархальными коллективистскими
обществами.

Лошадь, колесница, железные орудия разносились по огромному степному тракту Евразии
во все стороны – в Средиземноморье, на Ближний Восток, в Индию и в Китай. Неудивительно,
что на этой единой производственно-технологической базе возник экономический
рост древних государств, появились экономически-самодостаточные группы ремесленников
и торговцев в городах. В этой среде и вызрела та революция «осевого времени»,
о которой столь красочно повествует Карл Ясперс в книге «Истоки истории и её
цель». Не буду её пересказывать, каждый может почитать её в Рунете (http://el-13-99.narod.ru/files/yasp.doc).

Итак, в замечательное «осевое время» сложились локальные «критические массы»
субъектности в Древней Греции, Палестине, Иране, Индии и Китае, и соответственно
оттеснены были мифологии «вождества» и остатки матриархальных культов и возникли
великие субъектные  философские и религиозные системы. В духовные лидеры человечества
вышли такие же субъекты, как и мы, современные экономически-самодостаточные люди.
Для нас Конфуций и Лао-Цзы, иудейские пророки, греческие мудрецы, Заратустра
и Будда – своё близкое и родное. Впоследствии прорыв к божественному в сынах
человеческих над всеми культурами и цивилизациями свершили для нас Иисус Христос
и «печать пророков» Мухаммед, благодаря которым человечество испытало «взрыв
субъектности» на заре Нового Времени. Сегодня мы живем в мире, осиянном величайшими
учителями субъектности Буддой, Конфуцием, Лао-Цзы, Заратустрой, Моисеем, Иисусом
Христом и Мухаммедом, и призываемся ими осознавать свой долг перед Бытием, действовать
субъектно.

Разумеется, наряду с величайшими нашими учителями-субъектизаторами не дремлют
и хищнические десубъектизаторы, паразиты и угнетатели человечества, которые сегодня
представлены неоимпериалистическим мондиализмом-глобализмом с центром в правящих
кругах США. Они провозглашают себя «новыми пастухами-кочевниками» и готовы подавлять
периферийные отстающие страны примерно так же, как древние пастушеско-кочевнические
«вождества» завоевывали, грабили и угнетали оседлые земледельческие общества.
Новые производительные силы пока не в состоянии предоставить экономическую самодостаточность
для всех стран и всех людей, поэтому ресурсы остаются ограниченными, а некоторые
из них могут вообще вскоре закончиться, поэтому схватка за субъектность (за освобождение)
вступила ныне в новую фазу.

Коммунисты пытались добиться субъектности для всех, заявив, что «каждая кухарка
должна управлять государством», что «свободное развитие каждого есть условие
свободного развития всех». К моменту появления коммунизма как учения о субъектности
для всех в мире уже утвердилась капиталистическая система, все страны мира оказались
вовлеченными в международное разделение труда, а механизмы эксплуатации людей
и народов стали высвеченными и не могли не вызвать нравственного возмущения у
нормальных совестливых людей, прежде всего у интеллектуалов. Возник Интернационал,
началась эпоха борьбы с капиталистическо-империалистическими десубъектизаторами.

За полтора века этой борьбы человечеству удалось добиться колоссальнейших успехов.
Рухнула колониальная система капитализма, приобрели субъектность самые крупные
страны планеты Россия, Китай и Индия, а также ряд других стран. В цитадели капитализма
на Западе благодаря целенаправленному перераспределению общественного богатства
в пользу организованных работников произошли грандиозные социальные сдвиги, возник
массовый слой экономически-самодостаточных граждан, которые представляют могучую
опору Гражданского Общества и решительно выступают против мондиалистско-глобалистских
десубъектизаторов. В России образовался могущественный Советский Союз, который
сумел накопить впечатляющий материально-технический ресурс в ходе индустриальной
модернизации и разгромить наиболее хищнический отряд германского национал-империализма.

Победа социализма в России и Китае и победа сил национального освобождения в
Индии свершились в бедных странах, и для закрепления их прорыва к субъектности
необходимо было выбрать правильную стратегию развития. Ведь в нищей стране не
возможны ни демократия, ни субъектность для многих. Мудро поступили  индийские
патриоты, постепенно наращивая богатство общества и распределяя его таким образом,
чтобы всемерно стимулировать рост слоев экономически-самодостаточных сограждан
(«мелкой буржуазии», «среднего класса», отечественного мелкого, среднего и крупного
товаропроизводителя).

А Россия и Китай, помимо обеспечения базиса для субъектности, вынуждены были
заботиться о своей обороноспособности и потому приступили к форсированной сверху
модернизации. А забвение низовой субъектности чревато крахом.

Владимир Ильич Ленин осознал проблему. Поскольку в нищей стране не обеспечить
экономической самодостаточности и тем самым гражданско-политической субъектности
для каждого, то выход он увидел в кооперации. Объединившись в самоуправляемый
хозрасчетный экономически-самодостаточный кооператив, индивидуально нищие люди
тем самым приобщаются к субъектности, чувствуют себя самодостаточными хозяевами
в своей артели, как казаки в своей станице или израильские поселенцы в своем
кибуце. Ленин выдвинут план кооперации. Сталин этот план решил осуществить через
коллективизацию.

В условиях мобилизационной модернизации был допущен перекос этатизма. Вместо
субъектизации получилась объектизация. Надо было после великих испытаний 1930-1940-х
годов переходить от верхушечного бюрократического этатизма к низовому субъектизирующему
хозрасчету и хозяйственной самостоятельности, но ошкурившееся руководство послесталинского
Советского Союза не пошло по этому пути, подразумевающему передачу части властных
полномочий номенклатуры вниз хозяйствующим субъектам, и произошел застой  экономики,
дефицит продовольствия и ширпотреба, разочарование людей в социализме.

Дэн Сяопин в Китайской Народной Республике поступил мудрее, не шкурно. Он передал
хозяйственные полномочия низам, предусмотрел перераспределение общественного
богатства в пользу трудовых коллективов и граждан с тем, чтобы получить больше
экономически-самодостаточных субъектов, и, сохраняя и модернизируя мощный государственный
сектор, вывел полуторамиллиардный китайский народ на траекторию к субъектности.
Сейчас Китай на глазах выходит на первое место в мире по экономической и военной
мощи, о каком кризисе коммунизма можно говорить?  Любую идею можно извратить
и сгубить под демагогию о том, что хотели как лучше. Надо доверять науке. А наука
гласит устами Маркса, Вебера, Хайдеггера и других – порыв к субъектности неодолим,
это - магистраль всемирной истории. От правителей зависит – идти против течения
или следовать течению, тактически применяя наиболее подходящие лодки, весла и
навыки.

Разве блажь заставляет сотни тысяч граждан и особенно интеллектуалов Запада выходить
на улицы и протестовать против современных десубъектизаторов? Тот, кто почувствовал
счастье быть субъектом, то есть быть свободным, не обманется демагогией и даст
по рукам любителям хищнически урвать у других.

Что касается России, то экономически-самодостаточных в советские времена почти
не встречалось, хотя, например, я в немецком колхозе имени ХХХ-летия Казахстана
на Павлодарщине у Якова Геринга видел образец субъектности и процветания всех
членов артели. Увы, редчайшие исключения подтверждают правило – стремление к
субъектности преследовалось по всем линиям, я это испытывал не раз на себе. Поэтому
советские люди, отлученные от экономической самодостаточности, не проросли корнями
в базис родной страны, равнодушно отнеслись к её крушению.

Казалось бы, самоотверженным трудом за десятилетия в Советском Союзе были накоплены
колоссальные богатства, и достаточно их распределить среди граждан, чтобы возникла
предпосылка для массовой субъектизации, как в дэнсяопиновском Китае. Поэтому
наш Российский Народный Фронт в 1988 году принял Программу «К народному богатству»,
в которой предлагалось наделить каждого гражданина его долей общенародной собственности
через неотчуждаемый именной имущественный сертификат, дающий право на протяжении
жизни выбрать ценных бумаг, недвижимости, земли на сумму в 100 тысяч у.е. Однако
шкурная группировка Ельцина предпочла вместо упорной работы по взращиванию низового
массового отечественного слоя экономически-самодостаточных граждан пойти по компрадорскому
пути и отдало наше богатство на разор и разграбление. В результате получили латиноамериканский
вариант жалкого периферийного зависимого капитализма, который при Путине превратился
в типичную и очень стабильную полицейско-компрадорскую сомосу. Лишенные субъектности
низы обречены быть объектом избирательных манипуляций и безропотно будут голосовать
за власть, которая их грабит и изводит со света.

Таким образом, с Россией и с русскими людьми приключилась десубъектизация. Мы
сброшены в кювет всемирно-исторической магистрали, мы в историческом тупике,
мы исчезаем с исторической арене. Пораженный идущей сверху эпидемией шкурничества,
народ рассыпался и впал как бы в наркотическую одурь. На нынешние поколения надежд
нет. Но успеют ли народиться новые субъектизаторы?

Сейчас идут у нас теоретические споры о соотношении государственной и низовой
субъектности. Какая формация господствует в современном мире – традиционная капиталистическая
в её нынешней неоимпериалистическо-мондиалистской стадии, или ей на смену идёт
новая формация, не очень удачной репетицией которой была сгинувшая советская
цивилизация?

Ведь ясно, что постиндустриальному миру уже тесно в рамках капиталистической
формации.

Если человечество устремлено к субъектности для максимального числа способных
к ней людей, то рассмотрим животрепещущий вопрос о роли государства как традиционного
орудия угнетения. Не появились ли возможности для того, чтобы превратить государство
из традиционного десубъектизатора своих подданных - в орудие и помощника их субъектизации?

Неолиберальные призывы убрать государство из экономики и превратить его в нанимаемого
гражданами «ночного сторожа» хороши в идеале, но пока носят надстроечный характер,
а нам требуется с помощью государства субъектизировать базис, создать массовый
слой экономически-самодостаточных людей. Как это сделать оптимальнее?

В настоящее время в экономической науке, отмечает тот же Виктор Александрович
Волконский, господствует либеральная теория, основанная на представлениях о формировании
цен и финансовых показателей в результате движения к конкурентному равновесию.
Однако эти представления и постулаты, на которых они базируются, давно не отражают
главных факторов, определяющих экономическую картину мира (роль государства и
монополий, стабильные различия в ценах на одинаковые ресурсы в разных странах,
различные виды ренты, политические факторы). Надо сказать, говорит В.А. Волконский,
что собственно экономические факторы далеко не всегда и не везде играли определяющую
роль, так чтобы можно было говорить об экономике как о самостоятельной науке,
законы которой всеобщи и единообразны. Об условиях, обеспечивающих свободную
рыночную конкуренцию, скорее можно говорить как об отдельных нишах, замкнутых
пространствах человеческой активности, где эти условия специально создаются и
охраняются более могущественными силами.

Вообще в последние десятилетия ядро экономической науки - неоклассическая теория
- стала выполнять роль скорее нормативной схемы для конструирования экономического
устройства в странах второго и третьего мира, проводящих экономические реформы.
Аналогично, в 1970-1980-е годы в СССР теоретической базой для экономических реформ
была концепция оптимального планирования и Система оптимального функционирования
экономики (СОФЭ). Рыночный конкурентный механизм во многих ситуациях может быть
очень эффективной институциональной системой, стимулирующей человеческую энергию
и направляющей ее в нужное для общества русло. С этим сейчас уже не спорит никто.
Но столь же общепринятым является и понимание, что без обеспечения важнейших
внеэкономических институциональных условий система рыночных свобод порождает
антиобщественные результаты (власть олигархии, монополизм, криминал).

Основные политические и идеологические расхождения касаются вопроса о том, кто
и в чьих интересах определяет институциональные условия в разных сегментах экономической
деятельности. Либеральный фундаментализм, который сейчас стал базой для господствующего
направления мировой экономической науки (так сказать, ее mainstreem), требует
максимального расширения свободы действий частных экономических агентов и минимизации
правовых ограничений и участия государства. Альтернативная позиция исходит из
того, что сферу рыночных отношений и условия деятельности экономических агентов
должно определять государство, которое является представителем народа и выразителем
его интересов.

В отличие от господствующего либерального направления, альтернативные экономические
представления и теории, считает В.А. Волконский, в настоящее время не оформлены
в виде единой теоретической концепции, хотя для этого имеется достаточное количество
теоретических заделов (теория монополистического капитализма Р. Гильфердинга
и В. Ленина, труды Ф. Листа, В. Зомбарта, В. Леонтьева, Г. Веблена, Дж. Гэлбрейта,
советских экономистов, теория периферийного капитализма и т.д.). Важнейшим фактором,
препятствующим формированию альтернативной экономической теории, служит агрессивное
противостояние этому политического и научного истеблишмента стран Запада, которое
последовательно, различными способами добивается замалчивания, вытеснения на
периферию науки и устранения из образовательных программ всех теорий, не вписывающихся
в концепцию Economics. Один из эпизодов этой "идеологической войны" описан в
недавно опубликованной на русском языке книге "За кулисами становления экономических
теорий. От теории - к коррупции" (СПб, 2000) - истории вытеснения из научного
оборота теорий формирования бюджета государства за счет земельной и природной
ренты (Генри Джордж и последователи).

По-видимому, более важным ресурсом для формирования альтернативной парадигмы
может служить практический опыт функционирования экономических систем в ХХ веке.
Наиболее впечатляющие успехи в плане субъектизации современных обществ и их членов
были достигнуты в условиях рационального сочетания рыночных сил и государственного
руководства развитием экономики. Альтернативная теория должна дать свое описание
и свою трактовку основных факторов новой истории и тем самым обновить обоснование
и формулировку закона смены общественно-экономических формаций.

Например, Виктор Александрович Волконский намечает следующие принципы альтернативной
идеологии:

- Главная проблема современной истории - взаимоотношения национальных государств
и транснациональных экономических, финансовых и политических корпораций, групп,
фондов и иных институтов. Государство может и должно быть представителем и выразителем
интересов большинства населения страны.

- Чтобы выполнить эту миссию и проводить самостоятельную политику в интересах
народа, государство должно опираться на духовные и национальные традиции и формировать
идеологию, направленную на укрепление государства и устранение агрессивности
и конфликтности (поддержка мировых религий, социалистических идей, национальной
культуры и т.д.).

- Как правило, государство должно быть богаче и могущественнее внегосударственных
институтов и экономических структур, которые действуют на его территории. Для
этого оно должно быть юридическим собственником или иными способами контролировать
основные доходообразующие экономические объекты, контролировать основные финансовые
и ресурсные потоки. Системы, обеспечивающие эти условия, могут резко различаться
в странах разных цивилизаций, с разными историческими традициями. В странах англо-саксонской
цивилизации и в Японии на базе высоких экономических успехов оказалось возможным
обеспечить достаточное единство народа и властвующей элиты без доминирования
государства. Однако попытки распространения этого опыта на страны иных цивилизаций
редко дают хорошие результаты.

- Государство, как правило, должно быть собственником основных природных ресурсов
и тесно сотрудничать с руководством крупнейших финансовых и промышленных групп
и компаний по разработке и реализации перспективных (индикативных) планов развития
экономики и выработке основных решений в области экономической политики.

- Государство несет ответственность за поддержание основных ценовых и финансовых
межотраслевых пропорций и условий нормальной экономической деятельности для большинства
экономических агентов, а также рациональных параметров дифференциации доходов
и богатства населения.

С этими положениями, разумеется, можно согласиться. Они реалистичнее неолиберальных.
Однако в неолиберализме тоже есть важное положение о минимальном вмешательстве
государства в деятельность субъектов хозяйствования. Если под этими субъектами
понимать не только транснациональные корпорации или олигархические финансово-промышленные
группы, а низовых предпринимателей и самоуправляемые артельно-кооперативные хозяйствующие
субъекты, то задача заключается в том, чтобы синтезировать неоклассицизм с неолиберализмом
в интересах максимализации субъектности в обществе.

Такую попытку применительно к условиям нынешней разгромленной и десубъектизированной
России предприняла наша инициативная группа, выработавшая совершенно конкретную
по выдвигаемым десяти предложениям надпартийную предвыборную платформу «Путь
из тупика».

Отличие наступающей постиндустриальной формации (зародыши которой можно видеть
в ряде стран Востока и Запада) от привычной капиталистической как раз и заключается
в этой максимилизации субъектности, что предполагает достижение «критической
массы» экономическо-самодостаточных людей и их гражданско-политического доминирования,
а также духовно-культурного утверждения их «философской (или Правой) веры» как
в локальных существующих цивилизациях и культурах (в существующих государствах),
так и в глобальном масштабе (в мировом сообществе).