[svoboda] Про мёд и лето. ВРАЧ, КОТОРЫЙ НЕ НУЖЕН ЖИВЫМ. Достал меня.
Про мёд и лето Лето скотиной идёт на заклание.
Август. Завяли цветочки - тычиночки.
Девушку звали Грязновою Анею,
Хоть и была она чище травиночки.
Шла, сарафаном играя, нимфеточка,
Звёзды ей в косы катилися россыпью,
Щёчки румяные, юбочка в клеточку,
Лёгкой, воздушной, неведомой поступью:
Тихо шагала по просеке к пасеке,
Чтобы медку пиздануть свежесжатого.
В доме хозяина тикали часики,
Пасека эта - Серёги Игнатова.
Анечка, Анька, - в невесты ведь, прочилась:
Лязгнула чем-то, в тиши металлическим.
Так бы история эта и кончилась -
Взломом невинности, грубым, фаллическим.
Вышел на шум сам Игнатов с товарищем,
Брата позвали, не давши одеться.
Рожа у брата евоного - та ещё:,
В общем, Анюточка, не отвертеться:
То есть - поймали. Проста математика.
Только не ждали подвоха, уроды:
Анька с собой захватила <травматику>,
Выстрел - другой,:. Все лежат, - Анька с мёдом!
Вроде в стрельбе - то была не отличница,
Но, в результате прицельного боя,
Каждый в штанах обнаружил яичницу,
В общем, кастратами стали все трое:.
:Лето скотиной ушло на заклание,
Ярмарка мёда в Коломенском снова:
Вот, лучший сорт, получивший признание :
Взвесь - ка мне баночку, Аня Грязнова.
ВРАЧ, КОТОРЫЙ НЕ НУЖЕН ЖИВЫМ
Тихий вечер на улице Зорге,
Осень. Листьев сжигаемых дым.
Вышел в ночь, на дежурство, при морге
Врач, который не нужен живым.
Он сидел на дежурстве без дела,
Ныл попсовый в динамиках чёс,
А под утро, вдруг, женское тело
Санитар полупьяный привёз.
Врач взглянул на него лишь мгновенье,
Пролистал документов листы :
Сердце. Приступ. Скворцова Евгения.
"Как?"- воскликнул он - "Женечка, ты?"
Юность чистая вспомнилась сразу :
Первый курс. Горы. Лето. Привал.
Вспомнил, как непристойные фразы
Он, целуя, ей в ушко шептал.
И водилась в кармане наличка,
И вино будоражило кровь.
А теперь... лишь на пальце табличка.
Почему умерла ты, Любовь?
Неужели судьба так хотела,
И уже не вернуть время в спять?
И забывшись, холодное тело
Он неистово начал ласкать.
За минуту вся жизнь пролетела,
И, не долго зависнув в раю,
Представлял, что не мёртвое тело
Он любил, а подругу свою...
...а потом, беспристрастно и скупо
Лейтенант в протокол записал :
Мол, имелось глумленье над трупом.
Так ему санитар рассказал.
Дальше - суд. Врач старался и бился.
Объяснял. Разобраться просил.
Говорил, что над ней не глумился!
А прощался он с нею!.. Любил!!!
Но, этапом в Камчатские дали,
Где над сопками курится дым,
Уносился в тоске и печали
Врач, который не нужен живым.
На тюремную серую робу
Он сменил дорогое пальто.
И теперь он слывёт Трупоёбом.
А за что ему это, за что???
Разве мог он в любимое тело
Острый скальпель бездушно вонзить?
Нет. Не мог он... Не мог... Не хотел он.
Он любить его жаждал, любить!!!
Так скажите - где грань, где граница?
Где та тонкая, хрупкая нить?
Меж словами "Любить" и "Глумиться"...
За Любовь разве можно судить???
Ночь. Тюрьма. Снится улица Зорге.
В сигаретный закутавшись дым,
Дремлет врач, что служил раньше в морге.
Врач, КОТОРЫЙ НЕ НУЖЕН ЖИВЫМ.
Достал меня
Достал меня. Реально. Отвечаю.
Садись. Пришла пора для разговора.
Некрепкого в стакан набухай чаю,
Я расскажу историю позора.
Историю твоей паскудной жизни,
В которой тыл был клоп, и им остался.
Умрёшь, - не заревут друзья на тризне,
Поскольку ты как друг не состоялся.
Как ты живёшь, скотина? Вот ведь леший!
Бухаешь, да ещё и куришь много.
В твоём нутре уже сплошные бреши.
Тебе давно на кладбище дорога.
А я тебя всегда предупреждала,
Когда ты по утрам с похмелья дрищешь,
Но раз за разом, каждый день с начала
Ты набивал кишки хуёвой пищей.
Ты водку жрал, прихлёбывая пивом,
Ты вымотал все нервы мне, паскуда.
С таким козлом, вонючим и блудливым
Жить не хочу я больше. И не буду.
Шашлык и воблу, сало и текилу:
Как это можно жрать? - я в непонятке.
А по утру, обычно, гад постылый
Прикладывался к <Балтике девятке>.
Всю жизнь перепаскудил, сволочь, чёрт ты!
Взяла бы и свинтила б восвояси.
Туда где пьют <Эссенциале Форте>,
К какому-нибудь Пете или Васе.
Но всё это мечты. Куда мне деться?
Не ссы, мой дорогой - никто не вечен.
Немало мне придётся натерпеться.
Ведь я же, гад, твоя больная Печень.
