Как я участвовал в скачках на верблюдах. Блять, о чём меня только не просили
друзья за всю мою жызнь! И от девки надоевшей избавить путём совращения, и
денег взаймы даже: Но Аннанепескули Аллабердыев переплюнул нахуй всех.
Жил я тогда в Туркмении, в городе Мары. Кто знаком с историей - знает, что
так называется сейчас город Мерв, через который проходил Великий шёлковый
путь. Город этот находицца в самом центре пустыни Каракум, и в 1995 году ему
исполнилось 2500 (!) лет.
Вечером ко мне зашёл друг Аннанепес. Он, как всегда, открыл мой холодильник,
вынул кусок копчёного сала, присланного бабушкой из деревни, нарезал
нихуёвыми ломтями и с тихим шёпотом: "Вай, шикалаааат! Аллах не видит, он
спать уже лёг, машалла", стал его жрать. Я заварил чай (зелёный, номер 95,
Самаркандский, о, песдетс, как давно это было!), развалился на подушках
рядом с Аннанепесом, достал чек ханки, намазал ею края пиалы, достал
аккуратно околоченный электродный стержень, и поставил его на горелку.
Нажравшись, Аннанепес громко рыгнул, выразив этим благодарность хозяину дома
за гостеприимство, вытер ибло тюбетейкой, и мы начали курить ханку.
Подносишь электрод к нанизанному на шпильку янтарному кусочку, дым струится
вверх, через трубочку делаешь охуительную затяжку, отхлёбываешь большой
глоток чая, чувствуешь, как чай с ханкой проходит через твоё нутро большим
тёплым водопадом, и только после этого выдыхаешь горьковатый ароматнейший
дымок. И делаешь ещё пару больших глотков чая, смывающего в тебя с краёв
пиалы непередаваемый вкус этого божественного дара: Разве баян с героином,
или дурацкие марки, или ядовитые колёса, наспех запитые пепси-колой могут
сравницца с этой волшебной минутой, когда, запивая затяжку ханки чаем с
ханкой, начинаешь чувствовать горячую волну кайфа, по позвоночнику
пробегающего до головного мозга, вспыхивающего там ярким светом,
сбрасывающего с глаз пелену земной суеты и расходящемуся потом по всему
телу! Гм: увлёкся:
Докурив, мы отложили в сторону трубки и электрод, и Аннанепес поведал мне о
своей проблеме. Я и не подозревал, что этот сын незаконнорожденного ишака
сейчас начнёт втравливать меня в одно из самых сомнительных мероприятий в
моей жизни.
Итак, он был приглашён в далёкий аул в самой жопе Каракумов на праздник по
случаю окончания сбора хлопка. И, между прочим, впрягся поддержать честь
своего тохума (клана), участвуя в скачках на верблюдах. Впрягся, конечно,
предварительно укурившись до астрального состояния, так как при росте 170 см
и весе 160 кг шансов на победу у его тохума было ноль целых и хуй десятых. И
он слёзно умолял меня, как друга и мусульманина (бля!) заменить его в этом
ебучем турнире, обещая за это чек пакистанской ханки с выдавленным на нём
глазом пророка Мухаммеда.
Надо сказать, что мусульманин из меня хуёвый. Разве что хуй обрезанный
только, вот и всё мусульманство фпесду. Когда мне было пять лет, мой отец,
суровый правоверный перс, собрал хуеву тучу родственников человек в триста,
привёз муллу и совершил над моим хуем это надругательство. А когда он умер
( не хуй, блять, а отец ), моя абсолютно русская мама отвела меня в церковь,
и грязный поп в побитой молью рясе, с сальными волосами и трубным гласом,
окрестил меня. Да и на верблюдах я ездил маловато, в основном с тем же
Аннанепесом из аула в аул в поисках качественных наркотиков, так как даже
"Нивы" безнадёжно вязли в Каракумских песках. Но за пятиграммовый чек
пакистанского терьяка высочайшей пробы, который было тогда достать сложнее,
чем автомобиль, я тогда был готов предстать хоть папуасом и оседлать самого
шайтана. И вот я согласился.
Приехали мы в ёбаный аул, носящий название Догры Ёл ( Верный Путь ), рано
утром. С минарета гнусным голосом гундосил муэдзин, и на улице никого не
было. Все творили намаз. И только у глиняных заборов лежали неподвижно
огромные волкодавы породы алабай, известные тем, что никогда не лают. Это
было что-то около десяти лет назад, СССР только отдавал концы, и над
несчастной Туркменией медленно, но уверенно всходило солнце Великого
Туркменбаши, которого тогда называли просто председателем ЦК Компартии ТССР
Сапарчиком Ниязовым.
Мы с Аннанепесом вошли во двор одного из домов. Кругом была тишина, над всем
двором по навесу вились виноградные лозы, создавая тенистую прохладу. На
топчане рядом с горелкой торжественно восседал аксакал в огромном бараньем
тельпеке на голове, в роскошном халате, расшитом золотыми узорами, и с
единственным желтым зубом во рту. По двору витал аромат очень хорошей ханки.
За дувалом ( глиняным забором ) виднелась корма блестящей чёрной "Волги" с
блатным ашхабадским номером 77-77. Нихуёво, подумал я. Иномарки тогда уже
встречались, но крайне редко, а "Волга" ещё была символом немереной
приподнятости владельца, тем более в глухом Каракумском ауле.
Старпёр оказался Аннанепесовым прадедом, и было ему 97 лет. Звали его
Дурдыгылыдж-ата, но все его называли просто Дурды-кака ( какА по-туркменски
"папа" ). Мы разместились на топчане рядом с этим ископаемым ( ниибацца
честь, между прочим ), курнули с ним охуенной ханки ( честь ещё более
ниибическая ), и тут в процессе беседы бронтозавр Дурдыгылыдж стал въезжать,
что скакать на его лучшем и любимом верблюде намерен именно я. Он охуело
посмотрел на моего друга и произнёс следующую фразу на туркменском языке:
- Вай, правнук мой Аннанепес, сын внука моего Джуманазара, внук сына моего
Гурбандурды, пусть плюнет Аллах тебе на голову! Вай, я уже много раз говорил
своей жене, твоей прабабке Бахаркумыш-эдже, что проживание в большом городе
плохо влияет на твою голову. Вай, как ты мог подумать, что я разрешу
какому-то гяуру (это мне, блять! Гяур - неверный) даже просто подойти к
моему любимому верблюду, не то чтобы позволить ему представлять на нём честь
моего древнего тохума, недостойным уродом которого к радости шайтана ты тоже
являешься! Вай!
Я тут же почувствовал, как кипит оскорблённая кровь моих правоверных
иранских предков. На туркмена я не похож, это уж точно. Да и на перса,
откровенно говоря, тоже не очень: Но Аннанепес начал долго и нудно убеждать
старого идиота, что я самый что ни на есть мусульманин, что я нихуйёво
говорю по-туркменски, что я творю намазы ( песдел, гад ): Мне даже пришлось
продемонстрировать маразматику свой обрезанный хуй ( не песжу! ). Реликт с
минуту разглядывал мой хуй, довольно поцокал языком, старый пидор, и повёл
меня знакомицца с верблюдом. Кровь перестала кипеть.
Холёного двугорбого монстра звали Чалт Ёлы Пейкан. "Быстрый Путь Стрелы"
по-русски. Ибануцца. Ещё бы назвали Железной Арбой Летящей С Громким Шумом
По Железному Пути, ебланы: Мы с ним сразу друг друга возненавидели, а он
меня ещё и презирать сходу начал. Двигая челюстями, урод презрительно
разглядывал меня, как будто говоря: "Ну, песдетс твой настал, паршивый худой
гяур! Не рад будешь своей ханке". При Дурды-кака я не осмелился
непочтительно отнестись к животному, и стерпел.
"Посмотрим ещё, кому песдетс, ты, помесь гиены и шакала! Не смотри, что я
худой и вечно обкуреный" - так думал я всю дорогу до базарной площади, где
уже собрался народ для состязаний. Ехали мы туда на ишаках, так как на
машине нельзя - традицыя, нахуй:
На охуйенных размеров площади стоял полный песдетс. Трубный рёв верблюдов,
ишаков: Вы никогда не слышали, как орёт верблюд? Так вот - вопль ишака по
сравнению с этим просто ночной шёпот любимой женщины. Визжали сурнаи,
лязгали струны дутаров, гремели барабаны, стоял дым от огромных казанов с
пловом и бараниной, резкая вонь хлопкового масла: Кругом запах ханки: Чурок
понаехало немерено, со всей Азии. Я даже видел пиздоглазых бухарских и
самаркандских узбеков в угловатых тюбетейках и вонючих полосатых халатах.
Замечу, что меня тоже заставили переодецца. Я стоял в сапогах, ниибацца
широких шароварах, в ватном халате и тяжеленном бараньем тельпеке на голове,
а под тельпеком была ещё тюбетейка, чтоб башка не сгнила к хуям. Маскарад,
блять:
Лето. Каракумы. За 50 градусов жары. Я укурен до полной инопланетности и
охуеваю от адской жары, усугубляемой всем этим одетым на меня дерьмом.
Джыгит, блять: Толпа туркмен стояла вокруг и падала от смеха, показывая на
меня пальцами. "Гяур!" - орали они. Ну, сцуки, я вам покажу, думал я. Ещё
этот ебучий Пейкан стоял рядом и косил на меня презрительным взглядом.
Песдетс, короче:
Под торжественный грохот барабанов я и ещё пара десятков джыгитов повлезали
на верблюдов. Мулла догундосил молитву, аксакалы в поледний раз провели
жёлтыми от ханки ладонями по ёблам - и понеслась!
Блять, вы никогда не пробовали скакать на верблюде? И правильно. И ну его
нахуй. Ебаный Путь Стрелы помчался так, будто ему в очко сунули всю
верблюжью колючку в Каракумах. Трясло песдетс, мои укуренные мозги лопались
от жары и пыли, поднимаемой другими верблюдами, визги джыгитов и звон
колокольчиков довершали картину. И тут Пейкан начал трясти сракой с целью
меня свалить нахуй на песок. Я вконец озверел и начал пиздить его меж глаз
спецыальной нагайкой с колючим хвостиком на конце, которую мне втайне от
Дурды-кака всучил Аннанепес.
Изнеженная тварь охуела! Непривыкший к такому жыводёрству ебучий верблюд
понёсся ещё быстрее, и уже начал настигать всех уебанцев, скачущих впереди,
так как, ясен хуй, мы были последними. И тут мной овладел жокейский азарт.
Машалла, подумал я, и начал пиздить корабля пустыни ещё сильней. Это
принесло результат - через короткое время мы с ним под улюлюканье джыгитов
обскакали к хуям почти всех, и только спина Худайберды из соседнего аула
подпрыгивала перед моими охуевшими от такой скачки глазами.
Я уже приговаривал "Давай, Пейканчик, в рот тебя ебать, сцука двугорбая,
поднажми:", не забывая при этом нещадно его пиздить, уже маячил на горизонте
финиш, я окончательно расслабился: А зря.
Коварная скотина всё чувствовала, и, улучив момент, вдруг на полном скаку
остановилась как вкопанная, и со всей дури тряхнула сракой! И я вылетел
иблом прямо в бархан, потеряв в полёте нагайку и тельпек. "Раздавят, сцуки,
как тушканчика" - промелькнула мысль.
Откатившись в сторону и убедившись, что опасность миновала, я поднялся на
ноги, выплюнул изо рта песок и стал ждать. Ко мне на двух ишаках уже мчался
верный друг Аннанепес с каким-то другим чуркой. Подлетев, он тут же сунул
мне косяк, мы пыхнули, и решили, что это всё хуйня. "Ты настоящий джыгит!" -
сказал он мне. Нихуясе, подумал я: Мне всё равно было стыдно.
Верблюд оказался настоящим падонком. Нагадив, он съебался под защиту старого
гандона Дурды-кака, и уже стоял в тени, пожёвыя колючку. В его ехидных
глазах ясно читалась мысль: "Ну, хуйли, гяур? Говорил я тебе - не суй ибло
туда, куда Макар хуй не совал. Абрек ёбаный, нахуй: Чемпион, фпесду":
Вот: А чеком полученной ханки я ни разу не поделился с Аннанепесом, выкурив
её в одну рожу. Пошёл он фпесду. Злопамятный я:
