Отправляет email-рассылки с помощью сервиса Sendsay

Скурлатов В.И. Философско-политический дневник

Рассылка закрыта

При закрытии подписчики были переданы в рассылку "Крупным планом" на которую и рекомендуем вам подписаться.

Вы можете найти рассылки сходной тематики в Каталоге рассылок.

←   Октябрь 2003   →
 1
01.10.2003
13:26:24
23:56:32
 2
 3
 4
04.10.2003
01:05:38
13:15:49
 5
05.10.2003
14:05:51
23:16:14
 6
 7
07.10.2003
15:05:49
23:55:37
 8
08.10.2003
13:55:53
23:16:22
 9
10
11
12
13
14
14.10.2003
10:38:22
11:54:32
15
16
17
18
18.10.2003
03:11:11
12:34:01
19
20
21
22
22.10.2003
15:05:36
23:52:23
23
24
25
25.10.2003
20:00:51
22:41:20
26
27
28
28.10.2003
15:32:10
23:44:57
29
29.10.2003
12:32:45
23:52:05
30
30.10.2003
22:11:31
23:52:07
31
31.10.2003
11:45:01
23:41:36
Автор
Скурлатов Валерий Иванович

Статистика

346 подписчиков
0 за неделю
←   Все выпуски   →

Скурлатов В.И. Философско-политический дневник


Информационный Канал Subscribe.Ru
МАРКСИЗМ И БОЛИВИЯ - ЕЩЁ ОДИН УРОК ПОЛИТГРАМОТЫ Типологически сентябрьско-октябрьские события 2003 года в Боливии, где, напомним, ровно 36 лет назад был убит легендарный революционер Эрнесто Че Геваро, совпадают с сентябрьско-октябрьскими событиями 1993 года в России – это схватка между компрадорским капиталом и национальным, опирающимся на национальный мелкий и средний бизнес и поддерживающие его низы. Низовое большинство России – униженные русские, а низовое большинство Боливии – ущемляемые индейцы. Президенты и «силовая элита» обоих стран – ориентирующиеся на США последователи неолиберал-мондиализма, а в парламентах – небольшой перевес «патриотов». Олигархи там и здесь – на одно лицо, из местных «креолов». Коммунисты – где-то с краю. Ведущей патриотической силе в России десять лет назад – Фронту Национального Спасения – соответствуют лидеры индейских мелких хозяев Эво Моралес, Фелипе Киспе и другие. Однако расстановка сил в России-1993 и в Боливии-2003 – несколько отличается, что и предопределило победу компрадоров у нас и победу патриотов у них. Различие объясняется предысторией. За 178 лет независимости в Боливии сильнее укоренился национальный капитал, чем у нас за 2 года после Катастрофы-1991, и он выработал некоторый иммунитет к совсем уж откровенному грабежу страны. Поэтому приватизация, которая в маленькой Боливии проводилась примерно одновременно с Россией под руководством только что сбежавшего 73-летнего президента миллионера креола Гонсало Санчес де Лосада (в 1980-х годах он был министром финансов, а президентом – в 1993-1997 и с августа 2002), принесла в казну государства в 12 раз больше средств, чем чубайсовская приватизация в громадной России. Соответственно больше денег у них, чем у нас, просочилось низовому мелкому предпринимательству, что укрепило его экономическую самодостаточность и усилило стремление к политической субъектности. И хотя боливийские «силовики», как и нынешние российские, тоже занимали компрадорско-предательскую позицию и тоже стреляли в народ, лидерам боливийской оппозиции при сочувствии парламента удалось, в отличие от нас, выстоять и свергнуть компрадорско-олигархическое руководство. Боливийское «2 октября» претворилось в победоносный полдень нашего «3 октября», и до трагического останкинского вечера «3 октября» не дошло, а «4 октября» в Боливии вообще не наступило. Есть ещё два отличия. Во-первых, в Боливии не столь влиятельна интеллигенция, которая легко прикармливается компрадорами и выступает на их стороне, а во-вторых, индейцы в массе меньше русских поражены эпидемией шкурничества и потому пассионарнее их. Неудивительно, что патриотам Боливии было на кого опереться и одержать в конце концов верх над мондиалистскими силами. Боливийским «Руцким» оказался вице-президент интеллигент-креол Карлос Меса, бывший тележурналист и историк, которого на этот пост, как Ельцин в свое время Руцкого, взял Санчес де Лосада. Ныне он является главой государства, а де Лосада сбежал в Майями (США). Первым делом новый президент заявил, что собирается «гарантировать, чтобы инвестиции, сделанные в Боливии, шли на пользу и инвесторам, и самой стране». Кроме того, он пообещал провести досрочные парламентские выборы и референдум относительно поставок газа в США через территорию Чили, а также сформировать правительство национального единства, в состав которого войдут видные общественные денятели, не состоящие в политических партиях. Самый авторитетный деятель патриотической оппозиции, лидер Движения к социализму антиамериканист и антиглобалист Эво Моралес, который на прошлых президентских выборах год назад проиграл де Лосада всего 1,5%, заявил: «Мы не можем чувствовать себя победителями, ибо власть ещё не перешла в руки народа». Так что передел власти затянется, и вроде бы наибольшие шансы возглавить страну пока у Моралеса. Что дальше - неизвестно. В конечном счете решающим критерием, который засвидетельствует победу национальных интересов в отстающей стране, является только модернизационный прорыв. Иначе страна будет шарахаться из тупика в тупик. Кто такой Эво Моралес? Он – индеец по происхождению, лидер Ассоциации производителей коки Боливии. Низовое индейское предпринимательство начиналось с производства коки. Посевы коки – главный источник существования для нищих индейцев из боливийской глубинки. Тонизирующую коку они жуют сами, как делали до них десятки поколений их предков, и продают её производителям кокаина. США последовательно требуют уничтожения плантаций коки, что вызывает антиамериканские настроения среди боливийского крестьянского большинства, для которого распыляющие пестициды американские летчики – олицетворение империализма и отравительства. Рядом с «подлым гринго» в сознании рядового южноамериканского кокалеро стоит «креольский ворюга» - богатый белый аристократ, получающий прибыль от продажи народного добра (нефти, газа и олова). Президент де Лосада по прозвищу «Гринго» с его миллионами, дворянской приставкой к фамилии, американским акцентом и дипломом Чикагского университета (он окончил философский факультет) – идеальное воплощение этого яркого образа. На выборах летом 2002 года он получил всего 22,5 процента голосов и взял власть только потому, что второй тур по боливийским законам проходит в Конгрессе, а там тон все же задают, как ныне и у нас, «партия истеблишмента». Эво Моралес пошел в депутаты, чтобы защитить фермеров от боливийских и американских властей. Часто в либеральных СМИ утверждается, что лозунги Моралеса сводятся к одному – «янки – нет, кока – да». На самом деле Моралес – не столь примитивный политик. В парламенте он выступал против подчинения воле США и МВФ, за интересы национальных товаропроизводителей. С Америкой он конфронтирует из-за того, что Вашингтон требует от Боливии бороться с наркотрафиком и сокращать плантации коки, а с МВФ - за требования платить по долгам. После того, как в Боливии начались волнения среди фермеров, выращивающих коку, парламент под откровенным давлением американского посольства в Ла Пасе лишил Моралеса мандата. Моралес стал символом сопротивления Америке. Моралес обещает национализировать добычу олова, газа и других сырьевых ресурсов и окоротить олигархов. Конечно, популизма хватает. В прошлом году во время президентских выборов посол США в Боливии Мануэль Роча заявил, что если боливийцы выберут Моралеса, то страна окажется в экономической изоляции. Это многих разозлило, и радикал Моралес получил 21% голосов, за ним закрепился образ гонимого народного героя. Непосредственным поводом для волнений стал проект экспорта в США более 200 миллионов кубических метров сжиженного природного газа в день. Стоимость проекта оценивалась в 5,2 миллиарда долларов, а дополнительные доходы страны – в 1,5 миллиарда долларов в год (сейчас ежегодный объем боливийского экспорта составляет 1,2 миллиарда долларов). Оппозиция посчитала, что план де Лосада принес бы выгоды только боливийской элите и транснациональным компаниям, - и возмутилась. И вывела своих сторонников на улицы. Повторяю, благодаря на порядок более высоким поступлениям в казну от приватизации по сравнению с тем, что получила Россия от приватизации по Чубайсу, часть средств попала низовым хозяевам, и у низовых предприимчивых боливийцев открылся жизненный просвет, у них разгорелся аппетит. И они потребовали свою законную долю от реализации газовых сокровищ страны. И тысячами поднялись против правящей верхушки. У нас в России невозможен массовый протест против разграбления ресурсов страны, потому что слой низовых русских хозяев очень тонок, зато слой сравнительно высокооплачиваемой компрадор-обслуги довольно значителен. Сами по себе нищие русские не поднимутся – нужна «критическая масса» экономически-самодостаточных и потому политически-субъектных граждан, способных повести за собой толпу. До такой «критической массы» Россия ещё не доросла, а Боливия, судя по всему, - успела. Теперь главный вопрос для Боливии и вообще для любой бедной страны, в которой к власти приходят патриоты, - выбор пути развития, готовность к модернизационному прорыву. Ясно, что первоосновой такого прорыва из «третьего мира» в первый является целеустремленное взращивание «критической массы» низового предпринимательства, отечественного «среднего класса». Это – непростая задача. Прообраз успешного решения – ленинская национальная политика, направленная на подтягивание отсталых окраин к уровню развития центра, что подразумевало не только финансовые вливания и инвестиции, но и создание местной инфраструктуры и подготовку национальных кадров. Советский опыт многим моим соотечественникам противен, поэтому приведу более поздний пример – «программа аффирмативных действий» в США в 1970-1980-е годы по опережающему форсированному развитию афроамериканского и латиноязычного «среднего класса» или сходная программа «позитивной дискриминации» в Малайзии в периоды «новой экономической политики» (1971-1990) и «национальной политики развития» (1990-), направленная на создание льготных условий для стремящихся к самодостаточности представителей малайского большинства страны и подтягивания его к китайскому «среднему классу» (китайцы в Малайзии – как креолы в Боливии или евреи и кавказцы в России). Если патриотические политики не поддадутся шкурническому соблазну узурпировать власть и пройтись по стандартному кругу «популизм – авторитаризм – компрадорство», то, учитывая колоссальные сырьевые ресурсы Боливии, превосходящие природные богатства той же Малайзии, вполне можно осуществить аналог «программы аффирмативных действий» применительно к индейцам и совершить такую же модернизацию, которую совершила Малайзия и сейчас совершает ряд других стран Юго-Восточной Азии (для России тоже сверхактуально формирование «критической массы» русского «среднего класса» с помощью «программы аффирмативных действий» применительно к коренным народам России). Но вполне вероятен риск скатиться в очередной тупик и застой, как в последние десятилетия не раз происходило в латиноамериканских и африканских странах, где к власти приходили вроде бы прогрессивно мыслящие и обученные молодые люди под привлекательными лозунгами национально-осовободительной революции и демократических преобразований, а заканчивалось всё пошлым этатистско-авторитарным перерождением. Александр Мансилья-Круз на сайте ГлобалРус (http://www.globalrus.ru/comments/135020/) отмечает, что, в отличие от Москвы в октябре 1993 года, до артобстрелов в Ла-Пасе дело не дошло, однако в столкновениях с полицией погибло не меньше 70 человек. После того как в пятницу 17 октября 2003 года на улицы вышли более 50 000 манифестантов, а Конгресс решительно отказал «слуге гринго» в поддержке, де Лосада направил депутатам письмо о своей отставке и срочно вылетел в Майами, штат Флорида - весьма предусмотрительно, если учесть, что повстанцы, узнав о свержении «вора и убийцы», попытались было его схватить и лишь ненадолго опоздали. Уже в воскресенье 20 октября Карлос Меса собрал новый кабинет, в который не вошел ни один из представителей крупных партий: по мнению нового президента, они себя дискредитировали. Тем не менее, основные партии признали нового лидера. Их примеру последовали генералы, а также представители США, Евросоюза и ООН. «Боливийский кризис, – считает Александр Мансилья-Круз, - очередной в ряду латиноамериканских потрясений, через которые уже прошли Аргентина, Венесуэла, Эквадор и Бразилия. Сценарии неурядиц в южноамериканских государствах похожи. Стремясь получить поддержку широкого электората, правительства осуществляли масштабные социальные программы; разгребать последствия такой политики - латиноамериканские страны оказались по уши в долгах - пришлось их преемникам. В девяностые годы сразу несколько южноамериканских стран договорились с МВФ о рефинансировании и встали на путь либерализации экономики. Однако, как только дело доходило до сокращения бюджетных расходов, социальная напряженность стала выходить из-под контроля. В результате на волне антиамериканской риторики к власти уже пришло несколько популистов-ниспровергателей, в том числе эквадорский левак Лусио Гутьеррес и знаменитый венесуэльский нефтяной генерал Уго Чавес. Даже в более благополучных Аргентине, Перу и Бразилии нынешние президенты в ходе предвыборных кампаний активно использовали малореальные обещания социалистического толка и в разной мере спекулировали на антиглобалистских настроениях. При всем при этом, независимо от того, придут ли к власти в Боливии индейские радикалы или более умеренные политики, договариваться с американцами и прочими акулами капитализма боливийцам несомненно придется. Эво Моралес может сколько угодно скандировать «Боливийский газ – боливийцам!», но внутренний рынок страны совершенно не нуждается в полутора триллионах кубометров газа, лежащих в ее земле. Вся экономика Боливии, включая даже выращивание коки, ориентирована на экспорт. Это же касается и соседних стран, живущих за счет продажи всевозможных ресурсов: от нефти до кофе и от каучука до изумрудов. В таких условиях национализации, таможенные барьеры и агрессивное налогообложение иностранных компаний могут дать правительству шанс единовременно порадовать избирателей, но ни в коей мере не способствуют экономическому росту». Конечно, доводы резонные, и счастье для всех от смены шкурных компрадоров на тупых патриотов не получится. Патриоты должны брать пример с тех современных лидеров ранее бедных стран, которые на протяжении жизни одного поколения сумели осуществить модернизационный прорыв. Назовем хотя Махатхира бин Мохаммеда в Малайзии или его соперника Ли Куан Ю в Сингапуре – и станет ясно, что я имею в виду. Есть ли таковые в Латинской Америке? Луис Инасиу Лулу да Силву в Бразилии, Винсент Фокс в Мексике? Не так просто пройти между Сциллой глобализма и Харибдой автаркизма. «Южноамериканцам, - справедливо подчеркивает Александр Мансилья-Круз, - жизненно необходимо торговать – как с мировыми экономическими лидерами (США, Япония, Евросоюз), так и с собственными соседями. Для этого каждой конкретной стране нужны хорошие отношения со всеми соседями по континенту. Это хорошо понимают южноамериканские элиты. Однако это крайне трудно втолковать бедным крестьянам, особенно тем, которых регулярно посыпают химикатами. Неприятие интеграции по-американски привело к созданию нескольких проектов регионального сотрудничества (ALADI, MERCOSUR, Андское сообщество), но ни один из них до сих пор не привел к созданию полноценного пространства свободной торговли. Одна из причин в том, что рядовые граждане южноамериканских стран часто любят соседей не больше, чем американцев. Еще несколько лет назад перуанские партизаны воевали с эквадорскими, а боливийцы до сих пор не могут простить чилийцам своей изоляции от океана». Порочный круг «бедность – авторитаризм», в котором ныне находится и Россия, крайне трудно разорвать, выйти из его тупика. «За без малого 180 лет боливийской независимости в стране произошло около двухсот государственных переворотов, и для Южной Америки такое соотношение - скорее правило, чем исключение, - напоминает Александр Мансилья-Круз. - Политическая нестабильность в этой части света никого не удивляет. Причина ее состоит, главным образом, в том парадоксальном обстоятельстве, что настроения большинства практически в любой южноамериканской стране входят в противоречие со стратегическими интересами этой самой страны. Для того, чтобы прийти к власти, здешние политики прибегают к антиамериканским и антиглобалистским воззваниям. Для того, чтобы ее удержать, они договариваются с американцами и институтами глобального капитализма, пытаются развивать региональное взаимодействие и внешнюю торговлю, вытаскивая страну из очередного кризиса. Однако при первом же ухудшении конъюнктуры новый популистский лидер разоблачает в них пособников янки и снова смешивает карты. Обещая покончить с нищетой и несправедливостью, каждый из этих «революционеров» на деле всего лишь способствует консервации экономического неблагополучия». Мне даже кажется иногда, что модернизация, тем более постиндустриальная модернизация, - это штучное изделие. Очень многое зависит от лидера - «толкача модернизации». Ещё больше – от настроенности элиты, потребности общества. А элита и общество – питаются пассионарностью народа. Нет пассионарности – не будет модернизации, пусть даже имеется деятель, который всё понимает и знает, что и как делать. Он будет возглашать свои модернизационные призывы и предложения – в пустоту. В связи с этим интересно представить, держа в уме сегодняшние события в Боливии, что было бы, если бы в сентябре-октябре 2003 года победил наш Фронт Национального Спасения, а я в заметках к 10-летию этих событий наглядно показал, что российские патриоты действительно находились в полшаге от победы. На эту тему имеется весьма поверхностная и сугубо надстроечная статья Максима Соколова «Если бы 4 октября 2003 года…» (http://www.globalrus.ru/opinions/134867/). Сводя всё к верхушечным интригам, автор считает – «Причем кто бы ни победил в итоге - спикер, вице или кто-то неведомый третий, - депутатское охвостье этому финальному победителю было бы нужно не более, чем Кромвелю. Если ельцинской политикой после победы над ВС была цезаревская clementia - отсюда и спешные выборы в Думу, куда перекочевали весьма многие из октябрьских героев, отсюда и быстрая амнистия, - то ведь далеко не все Ельцины и не все Цезари. При ином раскладе и персональная судьба охвостья, и судьба парламентаризма как института могла быть куда более печальной». Вывод Максима Соколова – сугубо конформистско-апологетический: «Возвращаясь к теме сослагательного наклонения, отметим одну странную особенность нынешнего сослагания. Можно услышать сколько угодно рассуждений о том, какие беды обрушились на Россию вследствие 4 октября (читай: каких бы бед удалось избежать, если бы мятеж не был подавлен), однако полностью отсутствуют рассуждения позитивного характера - какие блага принесла бы победа Руцкого-Хасбулатова, а если даже и не блага, то хотя бы во что эта победа могла примерно вылиться, каков мог быть дальнейший ход событий etc. Прибегая к модусу "Если бы..., тогда бы...", естественнее было бы рассматривать все варианты, в том числе и победу Белого Дома, но здесь язык почему-то немедленно коснеет. Скорее всего, причина косноязычия в том, что если нарисовать сколь-нибудь правдоподобную картину того, что наступило бы дальше, она показалась бы, мягко говоря, недостаточно привлекательной. Если же взяться рисовать привлекательную картину золотого века России под мудрым соправлением Руцкого и Хасбулатова, некоторая неубедительность картины могла бы бросаться в глаза и в итоге служить не столько к осуждению, сколько к оправданию Ельцина. Сколь угодно горячий сторонник ВС РСФСР, обладающий, однако же, минимальной долей рассудительности, обречен приходить к выводу из кестнеровской "Другой возможности" - "Когда б мы только победили... Но к счастью - мы побеждены". Поэтому ничего и не остается, кроме как плести не очень убедительные софизмы из серии post hoc ergo propter hoc». На самом деле в случае победы патриотических сил России в октябре 1993 года, при всей разношерстности победителей, все же оставался высокий шанс на реализацию политики приоритета «своих» национальных интересов, а не «чужих» транснациональных, и даже оставалась бы возможность модернизации (хотя патриотизм – необходимое, но недостаточное условие модернизации). Однако благодаря победе компрадоров – Россия пребывает в тупике, и просвета, честно говоря, не предвидится. Вполне вероятно, что победа патриотов в Боливии не принесет долгожданных позитивных перемен. Например, никто не станет отрицать, что президент Беларуси Александр Григорьевич Лукашенко является патриотом, однако он не решился на модернизационный рывок, хотя ему предлагали «ирландскую модель», не говоря о сингапурской или малайзийской. В Латинской Америке патриотами считаются, помимо Фиделя Кастро, также президент Венесуэлы Уго Чавес и президент Эквадора Лусио Гутьеррес, но о какой-либо постиндустриальной модернизации в этих странах что-то не слышно, никаких намеков на Малайзию там не обнаруживается. Почему? Дело в том, что современный модернизационный прорыв предполагает высвобождение низового хозяина, который, достигнув экономической самодостаточности, неизбежно обретает политическую субъектность и требует своей доли власти и ресурсов, а не каждый лидер готов делиться, и большинство лидеров предпочитают крепко держать «контроль над процессом», справедливо опасаясь появления неподконтрольных конкурентов. Побеждает даже не столько латентное шкурничество лидера-патриота, сколько страх перед неизвестностью, неуверенность в своих силах. Я, например, не вижу нацеленности на модернизационный рывок ни у одного современного заметного политического деятеля России. Поговорить на эту темы многие горазды, особенно президент Владимир Путин, но конкретные принимаемые решения и дела всё ставят на свои места, развеивают иллюзии. Пытается набрать очки на разговорах о модернизации также Григорий Явлинский, но его давняя программа «500 дней» - это детский лепет, обычная компрадорская дребедень, а его сегодняшние программные предложения – или пустозвонство, или наив. Программа Сергея Глазьева – тоже больше из области благих пожеланий, причем с зацикленностью на природной ренте и весьма слабым представлением о том, что с ней надо делать. Остальные политические лидеры России далеки от какого-либо понимания проблем современной экономики и постиндустриальной модернизации. Правда, вспоминаю 1988 год, свои беседы с Борисом Николаевичем Ельциным. Мы тогда в Российском Народном Фронте подготовили модернизационную программу «К народному богатству», основанную на успешном опыте «четырех модернизаций» в КНР при Дэн Сяопине, а также на осмыслении применительно к условиям перестроечного Советского Союза реформ Петра Аркадьевича Столыпина в дореволюционной России, ленинского НЭПа, налоговой реформы в США при Рейгане и практики «азиатских драконов», по которой я был специалистом и даже первым в стране читал курс лекций в Университете Дружбы Народов имени Патриса Лумумбы «Экономические и социальные проблемы новых индустриальных стран». В беседах со мной Борис Ельцин заявлял, что программа «К народному богатству» ему очень понравилась, и если ему удастся придти к власти, то он постарается стать «советским Дэн Сяопином». Причем говорил убедительно, задушевно и доверительно – почти как Путин. Я поверил. Но когда Ельцин в июне 1990 года стал Председателем Верховного Совета РСФСР и на моих глазах шкурно переметнулся к компрадором, я ещё раз убедился, как трудно политическому деятелю решиться встать на тернистую и рискованную тропу модернизации. Так что нет уверенности в том, что нынешние боливийские лидеры Меса или Моралес обладают волевым и интеллектуальным потенциалом, сравнимым с потенциалом Махатхира бин Мохамада или Ли Куан Ю. Вернемся в 1967 год, когда на юго-востоке беднейшей латиноамериканской страны Боливии, в долине реки Ньянкауасу, правительственными войсками под руководством советников из США – специалистов ЦРУ по антипартизанским операциям – был разгромлен крошечный отряд герильерос во главе с легендарным революционером Эрнесто Че Геварой. Сразу скажу, что для меня Че Гевара, как и Махатма Ганди и Мартин Лютер Кинг, – подвижник и апостол Правой Веры. Своей жизнью и смертью он выявил истины Революции, которые сумел предвидеть и осмыслить. Как Иисус Христос шел к Голгофе, предвидя свою участь, так и Че Гевара саможертвенно шел к своему мученическому концу. Иисус Христос и Че Гевара не ошибались, они исполняли высший долг. Речь пойдет не об ошибках Че, а о его Откровении. Говоря его словами, «участь революционера-авангардиста возвышенна и печальна». Сошлюсь на статью ведущего эксперта Центра новой социологии и изучения практической политики «Феникс» Александра Тарасова «44 года войны ЦРУ против Че Гевары» (http://www.fortunecity.com/boozers/greenman/667/checia.htm). Судьба латиноамериканских стран поразительным образом вдруг сблизилась с судьбой Великой России, загубленной собственной ошкурившейся элитой. Проведем урок политграмоты – по-марксистскому сравним расклад сил там и здесь, сопоставим с делами и идеями Эрнесто Че Гевара и по аналогии с латиноамериканцами спрогнозируем свою русскую участь. Прежде всего – запалом латиноамериканской национально-освободительной антиимпериалистической борьбы – борьбы за национальную субъектность – являлось не нищее крестьянство и не заводские работяги, а разночинные революционеры, выходцы преимущественно из мелкобуржуазной среды c её устремленностью к экономической самодостаточности и к политической субъектности. Суть Нового Времени с его «взрывом субъектности» объясняет суть современного национального генезиса и социальной революции. Итоги революции сопряжены с уровнем развития производительных сил и богатства страны, от которых зависит базисная возможность формирования «критической массы» самодостаточных. Возможность превращается в действительность при наличии надстроечной воли к модернизации, к насаждению и взлелеиванию низовых «точек роста». При низком уровне развития и при отсутствии воли к модернизации (=ошкуривание верхов) имеем скатывание в тупик порочного круга «бедность-авторитаризм». Низовые демонстрационные образцы самодостаточности, если они близки к «критической массе», индуцируют стремление к самодостаточности у низовых масс рабочих и крестьян, извне принося им и возбуждая среди них классовое сознание как матрицу субъектности. Профсоюзное и крестьянское движение возникают только на волне нарастания мелкобуржуазной субъектности. Такова азбука марксизма, которая забывается вульгарными коммунистами, считающими рабочий класс и вообще народные низы чем-то самодовлеющим и первозданным и первичным. История жизни и борьбы всех знаменитых революционеров-коммунистов, от Карла Маркса и Владимира Ленина до Фиделя Кастро и Че Гевара, доказывает основной закон субъектности модерна. Эрнесто Гевара де ла Серна, известный всему миру как "Че", родился 14 июня 1928 г. в городе Росарио – одном из крупнейших городов в центре Аргентины, в не очень богатой креольской семье. Его отец, архитектор Эрнесто Гевара Линч, принадлежал к старинному аргентинскому роду Гевара, лишившемуся имущества и вынужденному бежать в Чили из-за преследований диктатора Росаса. По материнской линии в жилах дона Эрнесто текла кровь ирландского революционера Патрика Линча, эмигрировавшего в Латинскую Америку. Мать Че, донья Селия де ла Серна и де ла Льоса, могла похвастаться тем, что ведет свой род от последнего испанского вице-короля Перу – Хосе де ла Серна-и-Инохоса. Родители Че были людьми передовых взглядов, а донью Селию можно даже считать одной из основательниц феминистского движения в Аргентине. Очень рано, в два года, маленький Эрнесто заболел бронхиальной астмой – тяжелым недугом, мучившим его до конца жизни. Возможно, это повлияло на решение Че стать врачом: он закончил в 1953 г. медицинский факультет Национального университета в Буэнос-Айресе. Первоначально Че собирался стать врачом в лепрозории – и в 1950 г., прервав учебу, отправился в путешествие по континенту - Тринидад, Британская Гвиана, Чили, Перу, Колумбия и Венесуэла. Впечатления, вынесенные из путешествий, – фантастическая нищета большинства населения, столкновение с "гориллами" в Колумбии и, наконец, революция 1952 года в Боливии – привели Че к решению стать «революционным врачом». Боливийская революция 1952 года, свидетелем и осмыслителем которой стал Че Гевара, носила антиимпериалистический антифеодальный характер. Её ударной силой были вооруженные группы Националистического революционного движения (НРД) – партии национальной буржуазии и средних слоев. НРД возникла в условиях вызванного Второй Мировой войной разрыва торговых связей со странами Европы, В результате чего в Боливии усилились позиции буржуазии, выступавшей против империализма США. В 1940 году была создана Левая революционная партия и в 1941 году – НРД. Эти партии пытались отстаивать независимое национальное развитие страны. Глядя на них, стали пробуждаться низы. В 1942 году на рудниках одного из «оловянных баронов» Патиньо вспыхнула забастовка горняков, протестовавших против потогонной системы эксплуатации и произвола администрации. Забастовка была подавлена с помощью армии. В декабре 1943 в результате государственного переворота к власти пришло правительство Г. Вилъярроэля,в известной мере отражавшее стремление националистически настроенных кругов Боливии ограничить господство олигархии. Правительство Вильярроэля в апреле 1945 года установило дипломатические отношения с СССР. В июле 1946 года Вильярроэль был убит, власть захватила военная хунта. В 1947 году президентом Боливии стал Э. Эртсог, лидер основанной в 1946 году партии Республиканско-социалистический союз, выражавшей интересы крупной буржуазии и помещиков. Однако блоку реакционных сил не удалось остановить подъём народного движения. В 1947 – 1948 годах происходили восстания: крестьян-индейцев, в 1949-1950 - массовые забастовки горняков. Усилилась политическая активность других слоев населения. И в январе 1950 года на волне мелкобуржуазного подъема была создана Коммунистическая партия Боливии (КПБ). В 1951 году на президентских выборах большинство голосов получил лидер НРД В. Пас Эстенсоро, выступивший с программой демократических социально-экономических преобразований. Однако силы реакции, совершив государственный переворот, помешали Пас Эстенсоро приступить к исполнению президентских обязанностей. К началу 1952 году в Боливии сложилась революционная ситуация. В условиях острого экономического и политического кризиса стремящиеся к экономической самодостаточности и политической субъектности сторонники НРД подняли 9 апреля 1952 года победоносное восстание, и правительство возглавил Пас Эстенсоро (1952-1956). Власть патриотов-демократов прежде всего реорганизовала армию и остальные силовые ведомства, которые исправно служили ранее компрадорам, и узаконила деятельность рабочей и крестьянской милиции. Была принята программа ликвидации неграмотности, предусматривающая обязательное начальное образование. Уже в апреле 1952 года сформировалась единая профсоюзная организация – Боливийский рабочий центр (БРЦ). В июле 1952 года принят закон о всеобщем избирательном праве. Наконец, 31 октября 1952 года появился декрет о национализации оловянных рудников, находившихся в руках связанных с иностранным капиталом монополистов-олигархов Патиньо, Хохшильда и Арамайо (они сосредоточили 80% добычи олова в стране), и о создании государственной оловянной компании «Корпорасьон минера боливьяно». Более того – на национализированных рудниках был установлен рабочий контроль. Разумеется, национализация оловянных рудников – жизненно важной отрасли экономики страны – расширяла государственный сектор в промышленности и создавала предпосылки для ликвидации экономического господства компрадорства и стоящего за ним американского империализма. Труднейшая задача – вырвать сельское хозяйство из феодально-натурального состояния и направить в русло товарно-рыночного производства, открыть перспективу достижения экономической самодостаточности перед крестьянами. Правительство Пас Эстенсоро приступило к её решению. 2 августа 1953 года был опубликован закон об аграрной реформе, объявлявший о ликвидации латифундий и наделении крестьян землей. Крестьяне, освобождаемые от кабальной зависимости, должны были погасить стоимость получаемой земли в течение 25 лет из расчёта 2% годовых. Индейским общинам возвращались незаконно отнятые у них территории. Увы, темпы осуществления аграрной реформы оказались медленнее, чем задумывалось – к февралю 1960 года крестьяне получили лишь 1167 земельных владений, хотя под реформу намечалось около 30000 владений (объективно задача действительно сложная). В ходе демократических преобразований рабочие и крестьянские профсоюзы, объединенные в БРЦ, вплоть до 1954 года выполняли функции низового самоуправления. Как уже отмечалось, порочный круг «нищета-авторитаризм» разорвать очень непросто, ибо от руководства требуется не только самоотверженность, но и мудрость (счастье рождения лидера типа Махатхир бин Мохамада, в котором соединяется то и другое, даровано не каждому народу). Обычно лидеры подвержены соблазну более проторенных путей и сравнительно легко ошкуриваются, довольствуются удержанием имеющегося, не рвутся за горизонт, а массы более или менее быстро остывают, если недостаточно пассионаризованы. И всё возвращается на круги своя. Так случается со многими революциями в бедных странах, руководство которых не решилось предоставить свободу низовому предпринимательству и предпочло более быстрый, как им казалось, путь внешних заимствований и привлечения иностранного капитала, незаметно или сознательно сползая в новый виток компрадорства, на что указывает цитируемый выше Александр Мансилья-Круз. Боливийская революция 1952 года – типичный пример, поучительный и для России. Как пишут в советских энциклопедиях, «вскоре после прихода к власти руководство НРД отошло от общедемократической программы революции, встало на путь уступок империализму» (Фадеев Ю.А. Боливийская революция 1952 // Латинская Америка: Энциклопедический справочник в 2 томах. Том 1. Москва: Советская энциклопедия, 1980, столбец 716). Никто не спорит, что государственный сектор обычно управляется неэффективно и что недобросовестность и коррумпированность чиновничества – повсеместное бедствие. Даже в нынешней вроде бы успешно модернизирующейся КНР эта проблема признается весьма болезненной, но она не просто осознается, но и находятся способы решить её в соответствии с приматом национальных интересов. Не все умны в такой мере, как лидеры КНР или Малайзии. А полвека назад – откуда набираться ума? Только у Советского Союза, что многие и делали, в том числе и Фидель Кастро на Кубе. Но не всякая мелкобуржуазная партия горела желанием превращаться в коммунистическую. И происходило перерождение патриотов-демократов сначала в «прагматиков», а затем и просто в компрадоров. И в 1955 году был принят «нефтяной кодекс», открывающий иностранным монополиям доступ к нефтяным богатствам страны, а в 1956 году – план «стабилизации валюты», предусматривающий отмену контроля над ценами, замораживание зарплаты рабочих и служащих, увольнение тысяч горняков, увеличение налогов, передачу в руки иностранных монополий и их местной компрадорской обслуги природных богатств. Всё как у нас в постсоветской «демократической» России! В 1961 году правительство НРД под предлогом повышения эффективности управления одобрило план реорганизации национализированных рудников с помощью США, ФРГ и Межамериканского банка развития, что практически было направлено на их денационализацию. И марксист-исследователь делает вывод – «Болтвийская революция выявила неспособность буржуазии осуществить задачи глубокой народной революции и противостоять проискам внутренней и международной реакции; она показала, что невозможно вести борьбу против империализма, за экономическое освобождение и подлинную национальную независимость без прочной опоры на народные массы, без союза рабочего класса и крестьянства и создания на этой основе широкого народного антиимпериалистического фронта» (Фадеев Ю.А., там же). Вроде правильно сказано, только надо иметь в виду базисный момент – объективную бедность тогдашней (да и нынешней) Боливии, что резко сужало возможности для взращивания «критической массы» низовых самодостаточных хозяев – гаранта демократии и опережающего модернизационного развития. А наращивание богатства страны требует нешкурной, самоотверженной элиты. Ведь если взглянуть на историю Нового Времени, то увидим, что богатство тех же США нарабатывалось прибывшими из Европы протестантскими общинами, которые на первый план ставили доходящий до саможертвенности труд. И никто не упрекнет отцов-основателей США в шкурности, как и отцов-основателей сегодняшней могучей КНР. И советские вожди до смерти Сталина отличались крайним трудолюбием и аскетической самоотверженностью. Главное – вовремя переключиться с мобилизационного форсажа «запуска двигателя» на нормальную работу мотора экономического самодвижения, как сделали руководители КНР, Малайзии и других ныне преуспевающих, а ранее бедных стран. Правильно отмечает Ю.А. Фадеев, что, «несмотря на незавершенность Боливийской революции, она имела большое значение для дальнейшего развития страны», ибо «в результате возросло классовое самосознание трудящихся, был нанесен удар по национальной финансово-промышленной олигархии и помещиков, по позициям империализма». После президентства Э. Силесе Суасо (1956–1960), в июне 1960 года президентом снова стал Пас Эстенсоро, который за десять лет из патриота переродился в компрадора. Национальная мелкая и мельчайшая буржуазия вместе с рабочими и крестьянами пытались протестовать, но правительство отвечало введением осадного положения, арестами левых профсоюзных и политических деятелей, расстрелами демонстраций. Ровно сорок лет назад, в октябре 1963 года, был арестован ряд руководителей КПБ, как у нас арестовали Эдуарда Лимонова и его соратников по НБП, а в августе 1964 года разорваны дипломатические отношения с Кубой. А 4 ноября 1964 года в Боливии произошел государственный переворот, и к власти пришла военная хунта во главе с генералом ВВС Р. Барриентосом Ортуньо, который в августе 1966 года стал президентом Боливии. Вскоре в Боливию прибыл Эрнесто Че Геваро, хорошо помнивший демократический подъем в этой стране пятнадцать лет назад в 1952 году. Впрочем, говорят, Боливийская революция не произвела на него впечатления “настоящей” – и Че попадает в Гватемалу, где прогрессивное правительство Хакобо Арбенса Гусмана провело аграрную реформу и бросило вызов компаниям США, национализировав их собственность. До революции Гватемала была самой настоящей "банановой республикой", и фактическим хозяином страны была американская "Юнайтед фрут компани". У “Юнайтед фрут" хватило влияния заставить правительство США организовать агрессию против Гватемалы. С территории Гондураса в Гватемалу вторглась созданная, обученная и вооруженная ЦРУ армия наемников во главе с гватемальским подполковником-мятежником Кастильо Армасом. Наемников поддерживала "неопознанная" авиация, бомбившая гватемальские города. Наивные попытки X. Арбенса защитить страну от агрессии при помощи ООН были блокированы США в Совете Безопасности. Правительство Арбенса пало, к власти пришел Кастильо Армас. Гватемала сыграла значительную роль в формировании Че Гевара как революционера. Он участвовал непосредственно в политической борьбе и в ходе её формировал свои революционные взгляды. В Гватемале он познакомился со своей первой женой – Ильдой Гадеа, политэмигранткой из Перу, членом левобуржуазной партии АПРА. Ильда оказала большое влияние на идейную эволюцию Че. И до Гватемалы Че был знаком с социалистической литературой (у него дома были книги Маркса, Бакунина, Кропоткина, Горького, Джека Лондона), блестяще знал и толковал Сартра. Но Ильда Гадеа быстро эволюционировала от апризма к марксизму. Подобную эволюцию претерпел под ее влиянием и Че Гевара. Эмигрировав после поражения гватемальской революции в Мексику, Че работал там врачом. Там же, среди прочих политэмигрантов, он познакомился с кубинцами-кастристами, а затем – и с самим Фиделем Кастро и принял предложение участвовать в экспедиции на Кубу – для вооруженной борьбы с режимом Батисты. К тому времени Че Гевара уже считал себя марксистом и коммунистом, а Фидель еще был типичным латиноамериканским буржуазным революционером. По собственному признанию, Кастро пробовал было одолеть "Капитал”, но сдался на 370 странице. Позже Ф. Кастро признается: "Че имел более зрелые, по сравнению со мной, революционные взгляды. В идеологическом, теоретическом плане он был более образован. По сравнению со мной он был более передовым революционером". Судя по всему, Че должен был показаться Фиделю "теоретиком" – знатоком Сартра и Маркса, и вызвать огромное уважение. Че Гевара сыграл выдающуюся роль в идейной эволюции Фиделя Кастро и "Движения 26 июля" вообще. Сегодня, отмечает Александр Тарасов, и среди наших правых и среди наших левых модно ругать Фиделя Кастро за развал экономики, за попрание демократии и прав человека, за тоталитаризм. Но все не так просто. На Кубе до революции 1959 года процветала мафия – причем не своя даже, а североамериканская. Мафия превратила Гавану в один огромный “город развлечений”: в город игорных домов, пляжей, шикарных отелей, проституции, спиртного и наркотиков. Весь туристически-развлекательный бизнес на Кубе контролировался американской мафией. Кубинские власти были у мафии на содержании. Даже шикарные международные отели Гаваны были выстроены на деньги, которые – за взятки – были выделены их американским владельцам из кубинской казны. По острову рыскали банды мафиози, в задачу которых входило похищение девушек и принуждение их к занятию проституцией: степень эксплуатации в публичных домах Гаваны была так высока, что средний срок жизни проститутки не превышал семи лет – и “контингент” все время требовал обновления. Диктатор Батиста брал миллионные взятки и даже получил в виде “подношений” телефон из золота и ночной горшок из серебра. Поскольку Россия и прежде всего её компрадорско-предательская «элита», ошкурив и прозомбировав нищий «электорат», избрала латиноамериканский вариант периферийного зависимого капитализма, подразумевающий превращение страны в сырьевой придаток мондиалистского «золотого миллиарда», то поучительно сравнить РФ с той же Кубой – ведь политика хищника по отношению к жертве не меняется миллиарды лет, Дарвин жил и жив и будет жить. Американские монополии на Кубе процветали. США контролировали почти 70% экономики Кубы (в т.ч. 90% горнодобывающей промышленности, 90% электрических и телефонных компаний, 80% коммунальных предприятий, 80% потребления горючего, 40% производства сахара-сырца и 50% всех посевов сахара). На самом деле североамериканский капитал обладал еще бoльшим влиянием, так как частично пользовался услугами подставных лиц – кубинцев (особенно часто к этому прибегала мафия). Прямые инвестиции США в экономику Кубы превысили в 1958 г. 1 млрд долларов (больше, чем в любую другую стану Латинской Америки, кроме Венесуэлы). Причем Куба ничего от этого не получала: 2/3 доходов выводились в США, а оставшиеся средства шли не на расширение производства, а на захват принадлежащих кубинцам предприятий и земли и на взятки кубинским чиновникам с целью уклонения от налогов. Срок окупаемости американских инвестиций в стране не превышал 3–5 лет (прибыль составляла от 20 до 40 центов на один вложенный доллар). При этом США методически и целенаправленно подрывали собственную кубинскую экономику: в 1940-х годах они спровоцировали кризис в кубинской табачной промышленности (перейдя на закупки манильского табака – ниже качеством, но за бесценок) и в производстве спиртного (заменив кубинский ром пуэрториканским). США сознательно превращали Кубу в страну монокультуры (сахарного тростника), монопродукта (сахара) и монорынка (рынка США). Дело дошло до того, что американцы разорили производителей простейших продуктов – даже спички, бритвенные лезвия, домашние тапочки, электролампочки, мыло заводились на Кубу из США. Завышая цены на свои товары и занижая на кубинские, США только с 1950 по 1959 г. нанесли Кубе ущерб более чем на 1 млрд долларов. Сельское хозяйство Кубы – тропической страны, где “все растет само” и где можно снимать по несколько урожаев в год, – не вылезало из жесточайшего кризиса. Куба являлась крупнейшим импортером продовольствия из США, на импорт продовольствия расходовалось от 120 до 180 млн песо ежегодно (20–25% стоимости всего импорта) – в том числе ввозилось 60% зерновых и 72% говядины! Земля на Кубе принадлежала латифундистам: 7,5% землевладельцев были хозяевами 46% обрабатываемых площадей (причем 0,5% владели 36,1% земли, а у 70% хозяйств было менее 12% земли. 200 тыс. крестьянских семей вообще земли не имели. В то же время в крупнейших латифундиях обрабатывалось лишь 10% земель, 90% были заброшены. Безработица на Кубе десятилетиями держалась на уровне 30% населения, а в 1958 г. достигла 657 тыс. чел., или 40%, что в 2, а то и в 3 раза превышало уровень безработицы в западных странах в годы “великой депрессии” 1929–1932 гг. Причем в это число не включались сезонные безработные – а таких было 600 тыс. (65% сельскохозяйственных рабочих, они имели работу 3–4 месяца в году). В отличие от ослепительной Гаваны, превращенной в рай для американских толстосумов, кубинская деревня так и застряла в средневековье. Специальная комиссия кубинского парламента констатировала, что “400 тысяч крестьянских семей прозябают и угасают, покинутые и отрезанные от остальной Кубы, без надежд и без путей к спасению”. 80% крестьянских домов представляли собой жалкие лачуги в крышей из пальмовых листьев и глиняным полом – точь-в-точь, как во времена Колумба. 50% населения было неграмотно, 64% детей школьного возраста не посещали школу, 86,4% сельского населения было лишено медицинской помощи, только 11% детей знало вкус молока, а мясо потребляло только 4% сельских жителей. Из 5,8 млн кубинцев 2,8 млн никогда в жизни не видели электролампочки, 3,5 млн ютились в бараках, трущобах и вышеописанных лачугах. 100 тыс. болело туберкулезом. Так выглядела “процветающая Куба” до Кастро, и против фактов не попрешь. Что касается формальной демократии, то она на нищей Кубе выглядела так (учтем, что в бедной стране невозможна подлинная демократия, то есть низовая субъектность): самый первый президент Кубы Т. Эстрада Пальма был “избран” в 1902 году на этот пост коллегией выборщиков, тщательно отобранных американскими оккупационными войсками (причем Пальма был единственным кандидатом), в 1906 году при помощи фальсификации он был “переизбран” (а вспыхнувшее восстание кубинцев подавила американская морская пехота). В 1906-1908 гг. Кубой фактически правил американский губернатор Ч. Мэгун, заложивший основы “славной кубинской демократической традиции” – необузданной коррупции (на создание одних только синекур для своих любимцев Мэгун растратил 13 млн песо). Следующий президент – Гомес – просто скупал голоса избирателей и прославился чудовищным казнокрадством (за что был прозван “акула Гомес”). Третья американская интервенция на Кубу (1912 г.) “подарила” кубинцам нового президента – Менокля. И следующий президент – А. Сайяс (1921–1925) – был совершенно декоративной фигурой, так как на самом деле в стране правил американский генерал Краудер, который даже сформировал кабинет министров (так и вошедший в историю под именем “кабинет Краудера”) и ознаменовал свое правление соглашением (за взятку) о предоставлении Кубе банком Моргана займа в 50 млн долларов на разорительных для кубинской экономики условиях. Затем была диктатура Мачадо, “тропического Муссолини” (1924–1933), прославившегося террором и изобретшего так и сохранившиеся до 1958 года “поррос” (“эскадроны смерти”, тайно убивавшие и похищавшие противников режима и маскировавшие свои преступления под уголовные). В 1933 году Мачадо был свергнут сержантом Фульхенсио Батистой – и с тех пор Батиста фактически стоял у власти: то лично, в результате сфальсифицированных выборов (1940–1944, 1952–1958), то за спинами своих ставленников. Единственные неподтасованные выборы в истории Кубы прошли в 1944 году, в обстановке борьбы с фашизмом (Куба входила с антигитлеровскую коалицию) – и к власти тогда пришел лидер Кубинской революционной партии Р. Грау Сан-Мартин (Грау уже возглавлял 4 месяца Временное правительство – после свержения Мачадо – и был отстранен в январе 1934 году от власти Батистой за “радикализм”). Честные выборы оказались не лучше мошеннических: правительством Грау было мгновенно куплено американцами, не выполнило ни одного своего обещания и развернуло кровавый террор, сравнимый с террором времен Мачадо. Представительная демократия на нищей Кубе обернулась, как и в ограбленной «постсоветской России, тотальной и наглой коррупцией, сращиванием мафии с государственными институтами, всеми буржуазными партиями и профсоюзами (лидер “желтых” профсоюзов Э. Мухаль за короткий срок сколотил состояние в 4 млн песо), попранием национального достоинства, нищетой и террором для рядовых граждан (только за последние 7 лет правления Батисты было открыто убито режимом 20 тысяч человек – не считая жертв “поррос”). Стоит ли после этого удивляться, что когда в 1960 году Фидель Кастро заговорил на массовом митинге о всеобщих выборах, митинг, к смущению Кастро, вдруг начал скандировать: “Нам не надо выборов! Нам не надо выборов!” Инстинктивно кубинцы, наученные горьким опытом пиара и обмана на выборах, чувствовали, что сначала надо укрепить низовых экономически-самодостаточных и потому самостоятельно-мыслящих граждан, и только затем переходить к выборам подлинно представительных органов власти. Кастро же, тогда еще буржуазный революционер, искренне стремился к таким выборам: это легитимизировало бы его режим в глазах соседей, а в своей победе на выборах и он, и все остальные (и друзья, и враги) были уверены на сто процентов: популярность Кастро и его “барбудос” была невероятной. Но для рядовых кубинцев, повторим, представительная демократия означала: ложь, фальсификация, коррупция, террор. И Фидель Кастро никаких партий на Кубе не запрещал. Буржуазные политики, отмечает Александр Тарасов, сами свернули в 1959–1961 гг. свою деятельность на острове и подались в эмиграцию, обнаружив, что никто по привычным им правилам играть не хочет. Некоторые, правда, ушли с оружием в руках в горы – по примеру самого Кастро. А три оставшиеся партии, участвовавшие в борьбе с режимом Батисты, сочли за лучшее в 1961 году объединиться. Поэтому нелепо вешать на Кастро всех собак. «Он попал в историческую ловушку, - здравомысляще говорит Александр Тарасов. - Не он создал Кубу страной монокультуры без энергоресурсов – и, следовательно, зависимой от других стран (если не США, то СССР). Не он ввел режим революционной диктатуры – он лишь пошел на поводу у масс. Уж точно он не несет ответственности за то, что не смог построить социализм в отсутствие социалистического способа производства: никому это не удалось – и не только на маленькой нищей Кубе, но и в большом богатом СССР. А то, что при Кастро на Кубе все грамотны, медицина на уровне лучших европейских образцов, нет умирающих от голода детей и – в отличие от времен Батисты – никто не громит университетские лаборатории, филармонический оркестр и балет Алисии Алонсо – это чистая правда. И нет никаких гарантий, что падение Кастро превратит Кубу во вторую Южную Корею, а не во второе Гаити». Как бы то ни было, после победы национально-освободительной и демократической революции на Кубе возникли надежды победить бедность, высвободить созидательную энергию низов. Революционная убежденность Фиделя Кастро и Че Гевара служила залогом их верности высокому идеалу – обретения субъектности простыми людьми и угнетенными народами. На повестку дня стал вопрос освобождения латиноамериканских народов от империалистическо-компрадорского хищничества. Судя по всему, "континентальная герилья" стала готовиться еще в 1962 году – сразу после Карибского кризиса, когда кубинское руководство пришло к выводу, что СССР ведет себя не как "революционное государство", а как типичная империалистическая сверхдержава. Тогда уже была выбрана основная база "континентальной герильи" – Боливия. Подготовительная работа по созданию базы в Боливии была возложена на двух человек, чьи имена сегодня тоже стали легендой латиноамериканской герильи – Инти и Таню. Настоящее имя Инти – Гидо Альваро Передо Лейге. Он был одним из руководителей организации Коммунистическая молодежь Боливии, затем – секретарем столичного обкома Компартии, членом ЦК. В 1963 году к Инти приходит связной от Че – капитан Хосе Мария Мартинес Тамайо, ветеран Сьерра-Маэстры, инструктор гватемальских партизан, участник боев в Конго (в отряде Че он будет известен под именами "Рикардо", "Чинчу" и "Мбили", погибнет в бою). Инти и его брату Коко (Роберто Передо Лейге) вменяется в обязанность создать боливийскую группу поддержки кубинцев. Задача по созданию городского подполья, информационному обеспечению и разведработе в правительственных сферах возложена на Таню. Настоящее имя Тани – Айде Тамара Бунке Бидер, она родилась 19 ноября 1937 году в Аргентине, в семье немецких коммунистов Эрика и Нади Бунке, бежавших из Германии в 1935 году. В Аргентине родители Тани участвовали в подпольной борьбе, а в 1952 году семья вернулась в Германию – в ГДР. Окончив в Аргентине с отличием школу, Таня поступила в ГДР сначала в Лейпцигский пединститут, а затем – в Берлинский университет имени Гумбольдта, на факультет философии и литературы. Яркая натура, в совершенстве владеющая испанским, немецким и русским языками (ее мать – родом из России), прекрасная певица, умеющая играть на фортепиано, гитаре, аккордеоне, спортсменка и балерина, Тамара Бунке знакомится в I960 году с Че и при его помощи в 1961 году приезжает вместе с Кубинским балетом в Сантьяго-де-Куба. Работает в департаменте просвещения, учится на факультете журналистики в Гаванском университете, а весной 1963 году подключается к "континентальной герилье". Таню готовят по программе разведчика и в апреле 1964 года забрасывают в Западную Европу – на пока не расшифрованную "подпольную работу". 16 ноября 1964 года с фальшивыми документами на имя Лауры Гутьеррес Бауэр, аргентинки немецкого происхождения, Таня прибывает в Ла-Пас и "активизирует" группу Инти. Она устанавливает контакты в правительстве и в высших военных сферах (вплоть до министра внутренних дел и юстиции Антонио Аргедаса Мендиеты, пресс-секретаря президента Гонсало Лопеса Муньоса и самого президента Рене Барриентоса Ортуньо), совершает – под видом этнографической экспедиции – поездки по всей стране, устраивает даже выставку индейского традиционного костюма. Свои поездки в отдаленные районы она объясняет интересом к индейским народным песням (и после гибели Тани выяснится, что она действительно собрала уникальную коллекцию индейского фольклора). Таня начинает работать на радио города Санта-Крус и позже воспользуется этой работой для радиосвязи с отрядом Че. В истории организации базы в Боливии до сих пор много нераскрытого. Неизвестно, например, какое задание выполнял леворадикальный теоретик француз Режи Дебре, автор труда по революционной герилье “Революция в революции?”. В 1963–1964 гг. он объехал пол-Боливии вместе с венесуэлкой Элисабет Бургос (причем Бургос осталась в Ла-Пасе, поступив на работу в секретариат министерства горнорудной и нефтяной промышленности) Реже Дебре вновь возникнет в Боливии в 1967 году – в отряде Че (под именами "Француз" и "Дантон"), попадет в плен и будет осужден на 30 лет заключения. 1 января 1966 года начинается заключительный этап боливийской эпопеи. В Ла-Пас прибывает Рикардо с подробными инструкциями, в долине Ньянкауасу приобретается ферма "Каламина" – будущая база для лагеря, начинают прибывать бойцы. Наконец, под видом уругвайского коммерсанта Адольфо Мены Гонсалеса появляется и сам Че – бритый, седой, с залысинами, в очках, совершенно неузнаваемый. Повстанцы прибывают в "Каламину", организуют неподалеку в джунглях лагерь, вступают в контакты с местными оппозиционными силами – с КПБ (в лагерь даже приезжают Первый секретарь ЦК КПБ Марио Монхе, впрочем, разошедшийся с Че во взглядах на герилью), с шахтерским лидером-леваком Мойсесом Гевара Родригесом, с руководителем Рабочего центра, лидером Левой национально-революционной партии (ПРИН) и бывшим вице-президентом страны Хуаном Лечино Окендо, с Национальным революционным движением (НРД) свергнутого президента Виктора Пас Эстенсоро. Как видим, настоящий творческий марксист Эрнесто Че Гевара стремился собрать в один кулак антиимпериалистические-антикомпрадорские силы, заручиться поддержкой национальной мелкой буржуазии, укорениться в низовом народном движении. ПРИН и Мойсес Гевара обещали помочь, а мелкобуржуазная НРД, свершившая Боливийскую революцию 1952 года, запретила своим членам вступать в отряд. Отряд из 24 человек закладывает запасные тайники, отправляется в тренировочный поход (крайне неудачный - со случайными жертвами и неприятным открытием, что местность не соответствует картам). Мойсес Гевара приводит своих людей – и Че с ужасом обнаруживает, что это совершенно люмпенская публика: двое тут же дезертируют (а один из них, как впоследствии оказалось, и вовсе был полицейским агентом), четверых других приходится разоружить, лишить звания партизана и затем всюду таскать за собой, как обузу. Увы, нищие работяги и крестьяне без руководства революционного авангарда, порожденного стремящейся к самодостаточности мелкобуржуазной средой, - самостоятельно не бывают детонатором восстания. Нищие не восстают! Прибывают – в соответствии с "континентальным" замыслом – перуанцы и аргентинец. Но Тане, которую видели дезертиры, возвращаться в Ла-Пас уже нельзя – и рушится вся городская мелкобуржуазная сеть поддержки, замкнутая на нее. Тем временем 20 марта 1967 года, когда военные совершают налет на "Каламину" (заподозрив, что там производят или хранят наркотики – и, следовательно, есть чем поживиться), боец-боливиец "Лоро" (Хорхе Васкес Вианья Мачикадо), и прежде отличавшийся недисциплинированностью, выстрелом из засады убивает солдата. Отряд преждевременно обнаружен. Это - начало конца. Герильерос вместе с гостями вынуждены уйти в джунгли, теперь невозможно даже послать людей, как планировалось, в Ла-Пас, в Перу, Аргентину и на Кубу. Правительство бросает против неизвестно откуда взявшихся партизан регулярные части. В пяти провинциях объявлено военное положение. Барриентос заливает джунгли напалмом, запрашивает и получает срочную военную и техническую помощь от США. А отряд Че кружит по незнакомой местности, теряет в стычках с правительственными войсками людей, безуспешно пытается привлечь на свою сторону местное население (в большинстве даже не понимающее партизан: индейцы в этой части страны не говорят не только по-испански, но даже и на известном боливийским членом отряда языке кечуа – местные жители говорят на аймара и гуарани). Отряд один за другим теряет тайники и склады, оказывается без медикаментов (что для Че с его астмой и туберкулезом легкого, которым он заразился в Сьерра-Маэстре, – пытка). 17 апреля Че разбивает отряд на две группы: одну под своим командованием, другую (из 13 человек, в их числе 4 разжалованных боливийца) – под командованием "Хоакина" (майор Вило Акунья Нуньес, герой Сьерра-Маэстры, начальник школы коммандос в Матансасе, член ЦК КПК). Больше им встретиться не удастся. Группу Хоакина блокируют 4-я и 8-я дивизии боливийской армии, преследует авиация. 4 июля гибнет в бою "Маркос" (майор Антонио Санчес Диас), 9 августа – "Педро" (Антонио Фернандес – один из лидеров Коммунистической молодежи Боливии), а 31 августа в районе Камири, выданная местным крестьянином Онорато Рохасом, попадает в засаду и гибнет вся группа Хоакина, в том числе – Таня и Мойсес Гевара. Труп Тани под личным присмотром президента Барриентоса увезен в неизвестном направлении. 8 октября в урочище Юро в бою был ранен и взят в плен и сам Че. 9 октября – с тем, чтобы избежать суда над всемирно известным революционером – Че был убит в селении Игера. О смерти его было сообщено на весь мир. Группа “Моро” (Октавио де ла Консепсьон, ветеран Сьерра-Маэстры) из четырех человек приняла бой 12 октября на реке Миске и полностью погибла. Группа “Помбо” (капитан Гарри Вильегас, ветеран Конго) из 6 человек с боями, потеряв одного бойца, прорвалась на шоссе Санта-Крус – Кочабамба, была подобрана единомышленниками (масса людей бросилась спасать герильерос, едва узнав, что ими руководил "сам" Че Гевара) и скрылась. Трое кубинцев вернулись в Гавану, боливийцы – Инти и Дарио – остались продолжать борьбу. Инти погиб в бою, в Ла-Пасе, 9 марта 1969 года, Дарио (Давид Арьясоль) – 31 декабря 1969 года. Вместе с Че в Боливии сражалось 17 кубинцев, многие из них занимали высокие посты (до замминистра), носили высшие в тогдашней кубинской армии звания (майор, капитан), четверо были членами ЦК. Только три бойца остались в живых... Боливийская операция – словно учебник "Как не надо делать герилью". Ошибка в выборе места базы: узкое ущелье Ньянкауасу – с отрывистыми склонами, мешающими маневру партизан, но хорошо проходимыми для армии; кишащая москитами, клещами и ядовитыми пауками сельва; полное несоответствие местности картам; отсутствие герильерос, знающих местные условия; расположение "Каламины” на краю джунглей (что делало ее легкой добычей врага); незнание местных языков; внешнее отличие герильерос (среди которых были даже мулаты) от крестьян-индейцев. Удаленность от шахтерских районов, где можно было рассчитывать на поддержку герильи. Ошибка в подборе местных кадров (люмпены Мойсеса Гевары). Отсутствие нормальной политической подготовки. Слабая дисциплина. Плохая боевая подготовка (в первом же походе два бойца утонули). Список можно продолжить. Все это тактические ошибки, но их слишком много, чтобы поверить в случайность. Че ведь не просто теоретик герильи (его книга "Партизанская война" – такое же классическое пособие, как труды Мао и Во Нгуен Зиапа), он имел и огромный практический опыт – опыт Сьерра-Маэстры и Эскамбрая. Может быть только одно объяснение, делает вполне разумный вывод Александр Тарасов, - первоначально кубинцы не планировали разворачивать боевые действия на территории Боливии. Они были намерены создать в Боливии именно базу "континентальной герильи" – где готовились бы бойцы, переправлявшиеся затем в соседние страны: в Перу, Аргентину (там уже шла вялая партизанская борьба) и в Парагвай. А оттуда, может быть, и дальше – в Колумбию и Венесуэлу (где шли партизанские войны). Это казалось в 1962–1963 гг. вполне возможным: последний президент боливийской революции 1952–1964 гг., давшей землю крестьянам и оружие рабочим, – Виктор Пас Эстенсоро – не стал бы, конечно, помогать Че, но вполне мог закрыть глаза на его деятельность и не мешать. Вице-президент Хуан Лечин неоднократно публично заявлял о поддержке Кубинской революции. Вообще неясно, зачем было Че разворачивать герилью против левого правительства, половина членов которого сочувствует марксизму? Да и сам Че в своей книге "Партизанская война" ясно говорит: "Там, где правительство пришло к власти посредством выборов..., и где сохраняется хотя бы видимость конституционной законности, – создание партизанского очага невозможно". В крайнем случае Че мог рассчитывать на отход на территорию Бразилии, где у власти стояло прогрессивное правительство его личного друга президента Куадpocа. Но в 1964 году все вдруг меняется. 8 ноября В. Пас Эстенсоро свергнут генералом Баррьентосом, в апреле друг и наследник Куадроса – Жоао Гуларт – свергнут в результате заговора, организованного ЦРУ. В конце того же года, после гибели партизанского командира Хорхе Рикардо Массетти, сходит на нет аргентинская герилья. В 1965 году удается подавить крупнейший из очагов герильи в Перу, возглавлявшийся старым знакомым Че (еще по Мексике) "команданте Лучо” (Луисом де ла Пуэнте Оседа). И тут Че (или Кастро?) допускает роковую стратегическую ошибку: продолжает осуществлять прежний план, несмотря на изменившиеся обстоятельства. Конечно, запущенную машину трудно остановить, но именно это решение воплотить в жизнь старый план, лишь слегка подкорректировав его, – всех и погубило. Одна стратегическая ошибка, полагает Александр Тарасов, потянула за собой другие: не было пропагандистского обеспечения герильи и подготовки к ней местного населения и не было ясного представления, на какие политические и социальные силы должна герилья опираться (отсюда – переговоры со всеми оппозиционными группами, в том числе и явно антикоммунистическими); попытка устроить "два, три... много Вьетнамов" была предпринята не там, где для этого были условия (Колумбия, Гватемала, Никарагуа), а там, где их явно не было (Боливия). Сегодня ясно, продолжает Александр Тарасов, что за стратегическими ошибками Че (Kacтpо?) стояли теоретические: неверное представление, что социалистическую революцию можно начать в стране, где нет не то что признаков нового – социалистического – способа производства, но даже задачи капиталистической революции не до конца решены; ошибочное представление о единообразии всей Латинской Америки и переоценка ее готовности к "континентальной революции"; недоверие к "городу" и восприятие – в духе Мао – партизанской войны как сугубо крестьянской; преувеличенное представление о значении субъективного фактора в революции (теория "очага” Че, "маленького мотора '' Кастро – что опять заставляет вспомнить о Мао). Насчет «субъективного фактора» можно поспорить с марксистом Тарасовым, но отрыв от города с его мелкобуржуазной субъектностью действительно сыграл роковую роль в судьбе отряда Че Гевара. В условиях современного постиндустриального мира лишь «городская герилья» может быть эффективной в роли революционно-модернизационного запала. Гибель отряда Че, указывает Александр Тарасов, поставила в безвыходное положение лидеров Kубинской революции: фактически у них не осталось теперь иного пути, как следовать в фарватере советской политики – с неизбежным тупиком в перспективе. Но в то же время Че и его товарищи ценой своей жизни предостерегли многих революционеров от слепого копирования кубинского опыта, стимулировали творческий поиск в революционной теории и практике (латиноамериканская дискуссия 1970-х годов о соотношении вооруженных и невооруженных методов борьбы), спасли от ошибок партизан в других странах (сандинисты, например, сделали вывод о важности города в партизанской бopь6е – и завершающими ударами по Сомосе стали городские восстания). Че поднял o6paз революционера на небывалую в Латинской Америке высоту – высоту морального величия. Лидеры левых военных режимов, пришедшие к власти в 1968 году в Перу и в 1970 году в Боливии, прямо говорили о своей эволюции под воздействием морального примера Че и других герильерос. О воздействии образа Че на бунтующую молодежь "образца 1968-го" знают все. Не было левой подпольной группы 1970-х гг., а которой не находилось бы своей "герильеры" под псевдонимом "Таня" (вплоть до Патриции Хёрст – дочери американского газетного магната). Отряды имени Че воевали во Вьетнаме, Колумбии и Дофаре. Сравнение Че с Христом стало навязчивой темой. Говорят, что над убийцами Че, Тани и Инти тяготеет проклятие – так же, как над Иудой, Иродом и Понтием Пилатом. Крестьянин Онорато Рохас был убит выстрелом в лицо в городе Санта-Крус в 1969 году. Капитан Марио Варгас, получивший за убийство Тани чин майора, вскоре сошел с ума. Младший офицер Марио Уэрта, охранявший взятого в плен Че, убит в 1970 году. Убийца Инти – Роберто Кинтамилья, назначенный боливийским консулом в Гамбурге, был застрелен там в 1971 году. Подполковник Андрес Селич Шон, издевавшийся над раненым и связанным Че, сам погиб под пытками во время допроса, арестованный по обвинению в заговоре против военного диктатора Боливии генерала Уго Бансера. Отдавший приказ убить Че президент Барриентос погиб в подстроенной авиакатастрофе в 1969 году. Взявший в плен Че полковник Сентено Анайя (получил за Че генерала) застрелен в Париже в 1976 году. Спустя 30 лет после гибели Че в мире началось то, чему западные журналисты дали корявое имя “Che-Boom Revival”. Казалось бы, Че, спустя 30 лет после смерти, не должен больше пугать своих идеологических противников. Трагедия в Ньянкауасу должна бы, по всем законам логики, стать на Западе предметом спокойного изучения историков. Как написал в “Ньюсуик” Брюс Лармер, “тридцать лет – срок достаточный, чтобы лишить антиимпериалистического тигра его клыков и когтей”. Оказалось, ничего подобного! Только сейчас стало ясно, как продолжают ненавидеть Че его враги, как боятся его до сих пор. Боливийский генералитет выступил с заявлением, в котором церемонии памяти Че были названы “шоу, отмеченным недостатком патриотизма”. Срочно была создана ассоциация ветеранов, воевавших с Че Геварой. Генерал Рамиро Валенсуэла, командующий 6-й армейской дивизией, самой боеспособной частью боливийской армии, в публичном выступлении назвал Че “подрывным элементом, который хотел утвердить революционные порядки и ввергнуть Боливию и другие страны Латинской Америки в кровопролитие”. Генерал призвал почтить вместо памяти Че память более чем полусотни боливийских солдат, погибших в боях с партизанами Че, “ибо именно они были настоящими героями, защищавшими свободу и независимость Боливии”. В Аргентине, Чили, Бразилии, Коста-Рике и Венесуэле мероприятия, посвященные памяти Че Гевары, пытались сорвать местные фашисты. Как оказалось, они действовали в соответствии со специальной инструкцией руководства ЦРУ, утвержденной 2 июня 1996 году и доведенной до всех резидентур ЦРУ за рубежом. В инструкции указывалось, что “новое появление моды на Э. Гевару представляет угрозу национальным интересам Соединенных Штатов Америки”, и предписывалось “использовать все местные каналы и форпосты для проведения контрмер и контрпропаганды” с целью принизить и дискредитировать образ Че, причем разрешалось “пользоваться подотчетными наличными средствами, проходящими по другим оперативным направлениям, поскольку указанные экстраординарные расходы будут погашены штаб-квартирой в течение 2-х недель со дня предоставления отчета”. К буржуазным СМИ, выполнявшим “социальный заказ” (если не прямой заказ ЦРУ), присоединился в антигеваристской кампании, как ни прискорбно, и полуанархистский журнал “Наперекор” (выпускаемый крошечным тиражом в Москве группой анархистов и буржуазных радикалов – бывших членов Демократического Союза). В журнале была напечатана статья “Че Гевара. Вооруженный радикал на фоне народа” (Наперекор, № 7, стр. 22-27), принадлежащая перу бывшего лидера Конфедерации анархо-синдикалистов (КАС) Александра Шубина, благополучно поменявшего свои анархистские идеалы на хорошо оплачиваемое место советника вице-премьера Б. Немцова. Мимикрируя под “врага капитализма”, Шубин в этой статье признает сквозь зубы, что Че Гевара был выдающимся революционером, крупным революционным теоретиком и вообще “Че не был банальным экстремистом”. Надо учесть, что “в узких кругах” А. Шубин известен своей патологической ненавистью к Че Геваре (за что с А. Шубиным в свое время отказались работать латиноамериканисты в Институте всеобщей истории РАН). Видимо, существовали серьезные причины, заставившие Шубина опубликовать статью против Че Гевары в анархистской прессе, раз ради этого Шубин принудил себя (либо его принудили) похвалить (пусть и сдержанно) столь ненавистного ему революционера. Если оставить в стороне традиционные обвинения Че, Ф. Кастро, Кубинской революции и марксистов вообще в “тоталитаризме”, то основные мысли статьи Шубина сводятся к двум постулатам: Че был “плохим” потому, что, во-первых, не был сторонником ненасильственных действий, а во-вторых, был “централистом”. Якобы по этим же причинам Че и потерпел поражение. Дескать, “централизм” Че проистекал из его марксистского “догматизма” и был глубоко чужд народу (в данном случае – крестьянам, идеалом которых является “самоуправляемое самофинансируемое хозяйство”). О том, что мелкое частное хозяйство капитализм терпит ровно столько, сколько ему это удобно (например, пока обилие мелких необъединенных сельскохозяйственных товаропроизводителей позволяет монополиям искусственно занижать цены на сельскохозяйственную продукцию и держать этих мелких частных собственников в нищете), Шубин, конечно, знает, но не пишет. “Самоуправление” же им вообще приплетается исключительно для одурачивания анархистской публики, поскольку при таком понимании термина “самоуправление” и автомобильная империя “Форд” становится самоуправляющейся – Фордами, естественно. Особенно достается Че за “приверженность к насилию”. Шубин противопоставляет Че Геваре образ и идеи Ганди и придумывает нечто невообразимое: пытается все массовые антиимпериалистические движения 1960-х годов, для которых Че был знаменем и едва ли не иконой, представить “гандистскими”, то есть ненасильственными, а увлечение ими образом и идеями Че – недоразумением. Шубин сообщает даже, что в 1960-е годы в США “освященное трагическими судьбами Ганди и М. Л. Кинга “второе рождение” массовых ненасильственных действий ... дало гораздо более зримый /чем методы Че/ результат”. «Очевидно, это негритянские бунты с их десятками убитых, сотнями, если не тысячами раненых, и с сожженными кварталами были “массовыми ненасильственными действиями”! Очевидно, полный крах и деградация левых движений в США, рейганизм и последующее мещанское болото клинтоновского либерализма являются для Шубина “более зримым результатом”, чем ликвидация капитализма на Кубе!», – справедливо возмущается Александр Тарасов. От себя добавлю, что кощунственно противопоставлять Эрнесто Че Гевара – Махатме Ганди и Мартину Лютеру Кинга. Все трое в разных исторических обстоятельствах и разными методами служили одному и тому же высшему идеалу субъектности всех людей и народов, а насилие в мире, в котором непрерывно пытаются доминировать хищники, преодолимо только священным саможертвенным джихадом, который может принимать как форму невооруженного «ненасилия», так и форму вооруженного «газавата» вплоть до шахидства. Походя в статье Шубин, отмечает Александр Тарасов, навалил целую кучу передергиваний и даже прямой клеветы. То Че “игнорирует” такую проблему, как “разложение правительственной армии” (хотя Че был первым марксистским теоретиком, специально занимавшимся этим вопросом), то “Сендеро Луминосо” провозглашается геваристским движением (хотя геваристы в Перу – это МРТА, а “Сендеро Луминосо” – маоисты), то сандинисты оказываются виноваты в “продовольственной диктатуре, вытеснении политических оппонентов из сферы власти, попытке решительной интеграции национально-культурных меньшинств” – и это, по Шубину, “не дало Никарагуа ни мира, ни процветания”. Хотя Шубин, напоминает Александр Тарасов, прекрасно знает, что США руками ЦРУ развернули против Никарагуа необъявленную войну, набрали 30-тысячную армию “контрас” (крупнейшая армия вторжения в Латинской Америке, когда-либо навербованная США!), оперировавших с территории сопредельных Никарагуа государств и экипированных американским оружием на деньги, полученные ЦРУ от контрабанды наркотиков (скандал “Иран–контрас”), организовали экономическую блокаду Никарагуа и даже постоянно устраивали прямые акты агрессии в отношении Никарагуа (минирование американскими катерами никарагуанских портов и торпедные атаки на них, авианалеты на гражданские объекты в Никарагуа и т.д. – что позднее открыто признавали в США, вплоть до Конгресса). Что же касается “попыток решительной интеграции национально-культурных меньшинств”, то под этим “страшным” обвинением Шубин замаскировал кампанию сандинистских властей по переселению из пограничных труднодоступных болотных районов части индейцев мискито, которых ЦРУ, пользуясь их крайней отсталостью и поголовным незнанием испанского языка, успешно использовало в качестве “пушечного мяса” в своей войне против сандинистов. Когда сандинисты обнаружили, что переселенные индейцы, хотя их поселили в специально построенных для них образцово-показательных деревнях (сооруженных по последнему слову сельской архитектуры, экологии, санитарии, агрономической и прочей науки), хотят вернуться на свою землю, – они пошли навстречу индейцам и вернули их домой. Не сандинисты устроили в Никарагуа гражданскую войну в начале 1980-х – спустя несколько лет после победы Сандинистской революции. Эту войну начали США силами ЦРУ. Нигде в мире никто и никогда не смог дать своей стране “мир и процветание” в условиях гражданской войны. Обвиняя в отсутствии “мира и процветания” геваристов-сандинистов, Шубин оправдывает ЦРУ. Замечательная эволюция для бывшего анархиста – стать адвокатом ЦРУ! Четыре члена редакции журнала “Наперекор”, правда, отмежевались от одной из идей Шубина: они написали в специальном комментарии к его статье о праве угнетенных на вооруженное сопротивление, на насилие. Александр Тарасов указывает, что здесь «дословно повторялась моя аргументация права на революционное насилие из хорошо известной авторам комментария статьи “Расистские предрассудки под маской либерализма”(Тарасов А.Н. Расистские предрассудки под маской либерализма // Марксизм и современность, Киев, 1997, № 3, с. 72-77 - полный текст; сокращенный текст с редакционными изменениями напечатан в № 3 журнала "Свободная мысль" за 1997). Но сам факт публикации откровенно контрреволюционной статьи А. Шубина в анархистском издании и то, что члены редакции в своем комментарии солидаризовались с “отношением автора (А. Шубина) к герою статьи (то есть к Че Геваре), равно как и к идеям тоталитарного большевистского авангардизма и централизма” (то есть к идеям Че Гевары), полностью обесценили “более радикальную позицию” “наперекоровской” “банды четырех”. «Так анархисты (в какой уже, к сожалению, раз!) оказались “в обозе контрреволюции”», - подытоживает Александр Тарасов. Что Че Гевара до сих пор – политически острая и болезненная тема, видно из того удивительного факта, отмечает Александр Тарасов, что «чем дальше от Кремля и центров компрадорского капитала, тем больше шансов прочитать о Че толковый и вдумчивый материал на русском языке». Скажем, ереванской русскоязычной газете нет нужды оглядываться на расстановку сил в московских коридорах власти. Поэтому именно в такой газете появляется большая, информативная и объективная статья о Че Геваре(Саркисян А. Команданте Че. – Республика Армения, 20.08.1997). Из этой статьи, написанной аргентинским собкором газеты, можно узнать немало такого, о чем ведущие московские газеты и журналы писать не хотят. Например, что сегодня плакаты с изображением Че висят в Аргентине на стенах у многих 15 – 17-летних юношей и девушек. Или что Че – “единственный из “командантес” Кастро, который допускал вольности в ношении военной формы, который жестоко наказывал провинившихся функционеров, который, узнав, что его семью “подкармливают” из специального пайка, запретил его выдачу, который не разрешал своей жене пользоваться служебной машиной даже в случае, когда ребенка надо было срочно отвезти в больницу...” А вот еще пример из того же ряда - районная газета из Волгоградской области. Еще одна объективная статья о Че – и завершающий абзац очень толково объясняет, почему Че актуален, чем вызван пристальный интерес к его жизни и идеям, почему американский империализм до сих пор считает его опасным для себя: “В его жизни сплелись все больные вопросы века. Как бороться с несправедливостью и злом? Должно ли добро бороться против зла насильственными методами и не превращается ли оно при этом в свою противоположность? Это в области морали. В области практической политики вопрос звучит так: если нельзя бороться с несправедливостью и жестокостью с оружием в руках, то каков иной путь?”(История Че. – Волгоградская правда, Волжский, 7.03.1997). Как видим, нынешние события в Боливии – это продолжение всемирного революционного процесса субъектизации людей и народов. Этот процесс начался на заре Нового Времени и сегодня захватил всю планету. Он – неудержим. Он сегодня идет в борьбе с десубъектизаторами, желающими хищнически пользоваться плодами человеческого прогресса. Десубъектизаторам удалось повергнуть и растоптать Великую Россию, ошкурить и лишить пассионарности великий русский народ и фактически подвергнуть его духовному и в конечном счете физическому геноциду. Схватка – ожесточеннейшая. Чтобы победить силы зла – необходимо взращивать в каждом народе и обществе «критическую массу» экономически-самодостаточных или стремящихся к самодостаточности граждан и их ассоциаций, то есть культивировать базис политической и гражданской субъектности. Главный враг в борьбе с нищетой и соответственно с десубъектизацией – местная шкурная компрадорская «элита», за спиной которых стоит мондиалистско-глобалистский людоедствующий хищник во главе с неоимпериалистическими кругами США. Главный метод преодолеть нищету что в Боливии, что в России – свершить постиндустриальную модернизацию, как это на наших глазах сделали огромная КНР или сравнительно маленькая Малайзия. Великий революционер Эрнесто Че Гевара, взойдя на свою боливийскую Голгофу, открыл человечеству модернизированную левую перспективу, превозмогающую достижения теоретического марксизма и ошибки реального коммунизма. Остро осознавая хищническую природу империализма и его корень в шкурных инстинктах человека, он первым в марксистской традиции стал рассматривать (опираясь на латиноамериканскую конкретику) армию и другие силовые структуры компрадорско-периферийного государства как агента гегемонистского неоимпериализма в бедных странах. В отличие от классических армий буржуазных государств Европы, армии в Латинской Америке – армии кадровые, профессиональные, наемные - действительно оказались самостоятельной политической силой, зачастую более зависимой от Вашингтона, чем от местных правящих классов, слоев и клик. Общая тенденция в странах, находящихся под контролем мондиализма (в том числе в России), – перевод всех армий и вообще силовых структур на профессиональную основу, превращение их в военные касты или сословия специалистов, обученных убивать при помощи оружия, основанного на высоких технологиях. И благородный Че теоретически и практически, опираясь на опыт Кубы, решал ключевую задачу, как можно дезорганизовать наемную антинародную армию компрадоров путем длительной вооруженной партизанской борьбы в гористых или в городских джунглях. Особенно эффективным казался ему широкий антикомпрадорский народный фронт национальной буржуазии, революционных разночинцев, наемных работников и крестьян. Опыт сентябрьско-октябрьских событий в России-1993 и в Боливии-2003 свидетельствует, что стремление к субъектности нередко оказывается сильнее мондиалистско-компрадорского террора, и победа патриотов над компрадорами – вполне возможна. Однако только что завоеванная победа патриотов в Боливии отнюдь не гарантирует выхода из тупика «бедность-авторитаризм», если не будут переосмыслены результаты Боливийской революции 1952 года и если не будут взяты на вооружение рецепты модернизационного прорыва, доказавшие свою сверхуспешность и сверхэффективность в недавно ещё бедных странах Юго-Восточной Азии.
http://subscribe.ru/
E-mail: ask@subscribe.ru 		Отписаться
Убрать рекламу
В избранное