Скурлатов В.И. Философско-политический дневник

К десятилетию сентябрьско-октябрьских событий 1993 года. Часть 4: Латиноамериканщина
берет верх

Поскольку конфликт между Ельциным и Хасбулатовым по своей сути выражал конфликт
интересов между компрадорской буржуазией с одной стороны и национальной буржуазией
с другой, то понятным становится поведение обоих сторон, неучастие в конфликте
КПРФ во главе с Зюгановым, последующее через два с половиной месяца «легитимное»
закрепление на выборах в Государственную Думу РФ и на референдуме по принятию
новой Конституции РФ победы первой стороны и скорая амнистия противостоящей стороны
в феврале 1994 года. Интересы многих  компрадоров отчасти совпадали с национальными
интересами, а интересы многих патриотов переплетались с компрадорскими интересами.
Базисный («классовый») характер происшедшего противостояния не всегда осознается
до сих пор, а тогда тем более. Вообще базисные интересы не лежат на поверхности
и лишь опосредованно выражаются в надстройке, но когда тот или иной деятель принимает
решение, то он на уровне подкорки следует в основном своему «классовому» инстинкту,
своему жизненному интересу. Я находился в гуще событий, вёл доверительные беседы
с представителями обоих сторон и могу сказать, что практически в каждом политике
суперпозирует и «почвенническо-национальное», и «западническо-компрадорское».
У одних иногда перевешивает одно, в иной раз – иное, а у других – наоборот.

Ситуация – типична для периферийного зависимого капитализма. Классика – Латинская
Америка. Люди везде одинаковы. События в России за прошедшие годы следуют одному
из стандартных  латиноамериканских сценариев – вплоть до сомосы (фидель кастро
ещё не проклюнулся).

Стабильная застойная латиноамериканщина утвердилась у нас не при Путине, а 4
октября 1993 года.

Ближе к полуночи я 3 октября 1993 года вернулся из Останкино, необходимо было
срочно готовиться к штурму Белого Дома. Разыскал своих товарищей из Партии Возрождения,
рассказал им о бое у телецентра и об уроках этого боя. Из-за того, что Альберт
Макашов по вздорному навету отстранил Леонида Ключникова от руководства штабом
сводного полка, - не удалось подготовиться к отражению атаки бронетехники (вырыть
ров, возвести укрепления). Поэтому Леонид решил за ночь укрепить хотя бы участок
в районе Горбатого моста – он правильно рассчитал, что БТР будут прорываться
к зданию Верховного Совета РСФСР именно там. Там он утром и встретил ельцинские
бронемашины, и принял неравный бой, и погиб.

В здании мэрии оборону держал наш Игорь Смирнов, расположившийся на втором этаже.
Игорь Брумель с вечера отправился захватывать Мосэнерго и там застрял. Не нашли
мы Евгения Краюшкина (я не знал, что его убили в Останкино).

От Большого Девятинского переулка я переместился на противоположный фланг обороны
– к Рочдельской улице. Там командовал 10-й баррикадой наш Владимир Ермаков. Над
его палаткой развевался партийный Андреевский флаг. Настроение сохранялось боевым,
несмотря на удручающую весть о провале операции в Останкино. Особенно огорчало
отсутствие оружия. Владимир Ермаков просил хотя бы два-три автомата, но что я
мог сделать, если Александр Руцкой запретил раздачу оружия своим защитникам.
Такой вот парадокс.

Позвали на совещание «полевых командиров». Нашей партии достался участок обороны
от метро Баррикадная до улицы Заморенова. Там требовалось возвести три баррикады.
Я построил людей, многих из которых не знал, и объяснил задачу. Командирами назначит
Николая Кудакина и Владимира Гурьева. Сам вместе со всеми отправился к Киноцентру.
Перегородили улицу троллейбусами, отовсюду волокли бетонные блоки, урны, столбы.
Против танка – хило, а против БТР – нормально.

Часа в два ночи заскочил в Белый Дом в свой штаб, располагавшийся в стратегическом
месте – на переходе из одного крыла здания в другое между столовой и Малым Залом
заседаний. На полу спали солдаты, перешедшие днем на нашу сторону. К сожалению,
оружия у них не было. Я тоже прикорнул. Разбудил Руцкой, совершавший обход. Он
сказал, что сам не знает, будет штурм или нет и когда. 

Напряжение спало, когда штурм начался. Я видел из окна второго этажа, как ельцинские
БТР беспрепятственно продвигались внизу. Какой-то парень смело выскочил сбоку
и кидал в их воздухозаборники бутылки с горючей смесью, которая никак не воспламенялась.
Бутылка за бутылкой летели в БТР – а пламя не вспыхивало. Я заворожено следил
за этим поединком. Парень затем скрылся в здании спортзала. И я снова горько
пожалел, что Леониду Ключникову не дали возможности обучить личный состав азбуке
боя, методике поджигания бронетехники. 

Пальба то усиливалась, то утихала. Через площадь, около ограды парка, располагались
палатки Братства кандидатов в настоящие люди пацифиста-эсперантиста Юрия Давыдова
(при Путине его разгромили, изувечили, бросили в психушку, а сейчас он сидит
в Бутырке). Туда он решил перебраться после того, как Игорь Брумель потребовал
от него не уклоняться от занятий строевой подготовкой, и произошла прискорбная
ссора. Но это – в прошлом. А сейчас - рядом с палатками лежат тела. Неужто перебили
«кандидатов в настоящие люди»? Издалека не разберешь. 

Я спустился на первый этаж, увидел знакомых членов «Союза офицеров» с автоматами,
неподалеку располагались автоматчики из РНЕ. Александра Баркашова я нигде не
встретил. Увы, 10-ая баррикада не подавала признаков жизни. Впоследствии я узнал,
что Владимир Ермаков сражался безоружным до конца и был убит. Здание мэрии было
захвачено ельцинистами ещё ранним утром, и нашего Игоря Смирнова, как я потом
узнал, взяли в плен и крепко избили – дежурившие на первом этаже баркашовцы не
успели вовремя предупредить его о начале штурма. Дым поднимался в той стороне,
где мы ночью строили баррикаду. Беспокоился за оставшихся там ребят, но был уверен,
что Николай Кудакин как выдающийся командир найдет оптимальный выход из самого
сложного положения.

Трупов становилось всё больше. К окну уже так просто не подойдешь – стреляли
снайперы. Я распорядился, чтобы столовая раздавала остающиеся продукты по талонам,
которые ранее вручил руководителям отрядов защитников Белого Дома, и перешел
в ту часть здания, которая выходила на Краснопресненскую набережную. На лужайке
внутреннего дворика лежал подстреленный человек – то ли убитый, то ли раненый,
а снайперы не давали возможности внести его внутрь. Вскоре на другом берегу Москва-реки
появились ельцинские танки, начался расстрел Белого Дома прямой наводкой. Зашел
к руководству, там ещё тлела надежда на некое чудо, и Руцкой пытался установить
связь с сочувствующими генералами и дипломатами.

Вернулся в свой штаб, там собрались мои партийные соратники и перешедшие на нашу
сторону безоружные солдаты. Поручил руководителю нашего Калужского отделения
Андрею  Витальевичу Сошенко готовиться к организованной эвакуации. Зашел в Малый
Зал, где собрались депутаты, журналисты, обслуживающий персонал. Увидел там многих
соратников, в том числе Юрия Давыдова. Отлегло – слава Богу, наши пацифисты-эсперантисты
пока целы. Но танки, которые пока палили по верхним этажам, могли в любой момент
стрельнуть пониже. От танка нас в зале отделяла стеклянная наружная стена и тонкая
стенка, отделяющая Малый Зал от вестибюля. Достаточно пальнуть одним снарядом
– и в тесном зале не уцелеет никто. Я предложил перебраться в более безопасное
помещение партии. Однако, хотя Игоря Брумеля не было в здании, Юрий Давыдов в
наш штаб не пошел из-за своего давнего конфликта с Андреем Сошенко. 

Вдруг в зале появился офицер «Альфы». Он предложил вариант эвакуации из здания.
Юрий Давыдов вдохновился. Я же решил оставаться с защитниками до конца.

Конец наступил под вечер. Нам приказали выходить на улицу к Краснопресненской
набережной, сдав оружие. Заняли очередь. Увидел ребят из «Союза офицеров». Они
сказали, что отстреливались как могли, но не хватало стволов и патронов. А баркашовцы
ушли подземными переходами. Офицеры попросили у них оставить автоматы, но те
отказались.

Дальнейшее – известно. «Альфовцы» обещали нас вывезти к метро, охраняя от озверевших
омоновцев, но не получилось. Верхние этажи Белого Дома горели, сквозь дым на
самом верху здания ещё просматривался наш партийный Андреевский флаг. Уходили
вдоль набережной по направлению к Трехгорке. Во дворе дома, примыкающего к Трехгорке,
я по собственной глупости и близорукости попал в засаду и был схвачен, когда
пытался перелезть ограду. Если бы я не дергался, а вел себя спокойнее, - ушел
бы втихую, как находившийся рядом Валерий Смирнов. Сам виноват! Вместе со мной
схватили Андрея Сошенко, который, видимо, крепко обиделся на меня за то, что
из-за моей глупости тоже  на ровном месте попал в плен и был избит. Эх, после
драки кулаками не машут. При мне же брали Сергея Бабурина. Отвели на Рочдельскую
улицу, потребовали документы, я предъявил членский билет Союза журналистов. Его
передали стоящему рядом офицеру, и я слышал, как он сказал – «разберитесь с ним!».
Сзади ко мне незаметно подошел омоновец и изо всех сил ударил прикладом по ребрам
(руки у меня были за головой). Затем на меня накинулись, сбили с ног, пинали
сапогами по голове и туловищу, я зажался, треснуло от удара оргстекло часов на
той руке, которой я прикрывал лицо, мне переломали кости, но голову я спас, меня
обчистили, проволокли сквозь строй, добавили, а затем швырнули в автобусик и
сверху набросали других избитых и покалеченных.

Везли долго до Проспекта Мира, по которому я ешё вчера два раза мчался на Останкино
– с группой захвата и затем с подкреплением. В набитом автобусике мог задохнуться
или не выдержать болевого шока, сломанные ребра цепляли друг за друга, каждый
вдох давался с мучениями. Наконец, сгрузили в отделении милиции около Олимпийского
центра. Мне стало совсем плохо – не пошевельнуться. Напротив сидел народный депутат
Владимир Борисович Исаков, тоже в крови. Поволокли наверх, взяли отпечатки пальцев,
сфотографировали. Я требовал вызвать скорую помощь. А меня швырнули обратно в
обезьянник. Но тут фортуна улыбнулась. Вдруг в отделение зашли врачи (вот молодцы,
они действовали из чувства долга!), и сокамерники сказали им обо мне. Врачи осмотрели
меня и заявили начальству, что обязаны забрать человека, кторый уже доходит.
Начальство ответило, что передаст меня врачам лишь под охраной омоновцев. Вызвали
омоновцев, они  сели со мной в Скорую помощь, и я оказался в 33-ей городской
больнице в Сокольниках – неподалеку от оружейного магазина «Витязь», который
пытался захватить вчера.

Перевалило за полночь, меня и охраняющего меня омоновца поместили в отдельный
бокс, я никак не мог пошевелиться и еле терпел боль. При дыхании скрипели кости
в грудной клетке, цепляясь друг за друга. А омоновец весь в злобе, как типовой
полицай, то и дело кидался на меня, но поскольку ему не хотелось, чтобы я испустил
дух при нем (что было бы связано с хлопотами для него), он пообещал, что утром
забьет меня до полусмерти, когда придет его сменщик, чтобы я помер не в его смену.
Судя по всему, он не шутил. 

Я отвернулся от него к стене, лежал одетый в коричневатом брезентовом плаще с
капюшоном, немного пришел в себя. Дождался, когда омоновец заснул, и ближе к
утру с трудом встал и сделал первый шаг из бокса. Далее – проще. Ещё один омоновец
дежурил на выходе из отделения. И он тоже спал. Я тихо прошел мимо него и направился
к метро Сокольники. Мне повезло – когда я доковылял до метро, оно открылось.
Контролер изумленно взглянула на меня – я был весь в крови, лицо в побоях – и
пропустила, лишь охнув. Утром того 5 октября 1993 года люди в метро ехали на
работу, они шарахались от меня, разглядывали, но ничего не спрашивали. 

В конце концов я добрался до партийного «схрона» и в нем провалялся три недели,
пока кости не срослись. Хорошо, что удалось избежать простуды, кашля. Нашу организацию
запретили, но на высоте оказался Николай Кудакин, который подготовил помещение
нашего штаба рядом с метро Парк Культуры к обыску и сумел отстоять его. Разумно
и энергично действовал также Игорь Брумель. И уже в конце октября 1993 года мы
на квартире замечательной патриотки Валентины Ивановны провели Учредительный
съезд Либерально-патриотической партии «Возрождение», которая была в режиме благоприятствования
зарегистрирована российским Министерством юстиции в декабре. 

Мы стали авангардом Сопротивления после октябрьского разгрома, собрали боеспособные
силы, вывели сторонников на улицу и захватили инициативу в оппозиции. В нашем
помещении сложился штаб Объединенной оппозиции. Поскольку КПРФ и ЛДПР в послеоктябрьские
недели вели себя вполне конформистски, мы на декабрьских парламентских выборах
1993 года решили поддерживать Аграрную партию РФ Михаила Ивановича Лапшина, с
которым сблизились во время осады Белого Дома. Кто-то отошел от нас после октябрьского
поражения, но самое обидное и горькое – компрадоры убили самых лучших из нас.
Вот трое очень сильных руководителей, которых мы потеряли – Леонид КЛЮЧНИКОВ,
Владимир ЕРМАКОВ, Евгений КРАЮШКИН. К сожалению, новых сильных руководителей
не пришло взамен, потеря оказалась невосполнимой.

Была принята новая Конституция РФ, типичная для бедных периферийно-капиталистических
стран латиноамериканского типа, со сверхцарскими полномочиями «всенародно-избираемого»
президента. С ней до сих пор и мучаемся, да и её-то не соблюдает бесконтрольная
верховная власть. Латиноамериканщина восторжествовала не только на эти прошедшие
десять лет, но, боюсь, на очень долгий исторический период. Постепенно страна
погружается в экономическую деградацию и политическую апатию, никаких просветов
впереди не видно. Возможно, новые поколения подвигнутся на перемены, но очень
уж депассионаризировался народ и привык к убожеству. Сейчас – время сомосы. А
для новой мелкобуржуазно-демократической революции, способной обеспечить условия
постиндустриальной модернизации страны, – пока не накоплено сил.