[svoboda] 36 и 6. Первая часть

36 и 6. Первая часть
Да не может этого быть!! Не может быть!!!
Я схватил с правого сиденья смятую спортивную сумку, прошарил рукой внутри,
выдернул твёрдую клеёнчатую подкладку, проверил внутренний карман на молнии,
наружный, боковые.
Ничего! Везде пусто!
А! - конечно! Выпало, когда вытаскивал! Переметнулся в задний салон,
выдернул коврики, прогрёб под сиденьями. Сиденья до упора вперёд, потом до
упора назад. Бардачок, карманы на дверях, за сиденьями - пусто, пусто,
пусто!!!
Ну не мог же я вытащить и проиграть 247 тысяч долларов! Это же двадцать
пять пачек! А я взял только половину неполной пачки - три из семи тысяч.
Потом, правда, спускался, взял оставшиеся четыре. И ещё потом:пару раз:
Но двести сорок тысяч долларов!
А в тот раз, когда взял по три пачки в каждый карман - шестьдесят тысяч - я
же набрал фишек по полтиннику.
А расставлял по четыре столбика за ставку! По восемьдесят фишек!
Я стиснул голову и замычал. 4 тысячи за ставку! А сгребали их у меня в
металлическую горловину приёмника раз шесть или семь - точно!
Но мне же так пёрло! Я же за два захода взял сорок тысяч!
Да! - ещё подумал: приеду и скажу:
- Вот это из банка на новую квартиру, а это - на ремонт с мебелью!
- Откуда? - округлит глаза Наташка. Глаза округлить - хлебом не корми.
И тёща недоверчиво, по-волчьи, скосится:
- Откуда ещё?! Что опять за бредни?!
- Оттуда! Пока в пробке стоял, проценты наросли! - скажу я заготовленную
фразу и тресну об стол пачками денег.
Да. Именно так. Сказать о пробках и треснуть пачками денег.
Да. Остроумно и свежо.
Я откинулся на подголовник, изо всех сил рванулся вперёд и треснул лбом о
баранку. Вот так свежей. И остроумней.
Сорок тысяч я выиграл тогда, когда сумка уже опустела! Правильно: я
спустился к машине, зная, что в сумке ничего нет. Поехал на работу, выгреб
из сейфа дневную выручку - миллион рублей с лишним - и на эту выручку почти
столько же и выиграл!
Мне нужно было ещё ушестерить эту сумму и только тогда я оставался бы при
своих!
Я замычал.
Утром Сурхан приедет за выручкой. Сейф пустой.
Телефон, всю дорогу стоявший на вибрации, снова затрясся в кармане, как
заложник с завязанным ртом.
Я выковырнул из кармана ненавистный кусок пластика, сбросил входящий. 18
непринятых звонков, 20 сообщений. 11 - от жены, 4 - с мобильного сына, 1 -
от Эдика, два от тёщи.
Времени - половина первого.
Как же так?! Как же быть?!
Мы продали нашу крохотную проходную двушку на Лестева, чтобы сделать ранний
взнос в строящуюся <Химкинскую Звёздочку>. В полседьмого встретились с
покупателями, юристы с обеих сторон проверили оформленные документы, мы
взяли деньги из ячейки.
Поехали домой.
То есть, уже не домой - а на Кравченко, к тёще, там договорились пожить
полгода до сдачи <Звёздочки>.
Жену вызвонили с дороги на сложный случай ( она - анестезиолог в 1-й
Градской), до Кравченко оставалось ехать минут 8 по маленькой дорожке.
- Не крутись, я быстрее на троллейбусе доеду! - выскочила на переходе,
перебежала улицу, прыгнула в подкативший троллейбус, уехала.
Через пятьдесят метров казино <Фараон>. Бывший ресторан <Гавана>. Я
остановился.
Но как же так?!
Я схватил сумку, вывернул её наизнанку, прощупал швы. Я не мог проиграть
триста тысяч!
Не мог, не мог, не мог!!!
Когда в детстве читал рассказ <Любовь к жизни> Джека Лондона, всегда
раздражало нелепое описание повторяющихся поисков патрона в пустом стволе
винтовки. Если увидел, что нет - значит, нет! Человек не ищет то, чего нет!
Но триста - или хотя бы двести, сто, пятьдесят! - тысяч где-то здесь!
Я вышвырнул из машины коврики, прогнал сиденья вперёд-назад, выставил всё
барахло из багажника, вытащил запаску. По очереди снял с себя куртку,
пиджак, вывернул карманы брюк. Пусто.
Пусто, пусто, пусто!!!
Но я же выигрывал! Я же хорошо ставил!
На 36, на 36-35, на Зеро-2 снял больше семиста фишек! А, да - они все были
двухдолларовые, я обменял их на десятки и снова поставил на Зеро-2.
И снова снял! Я ж целый час выигрывал и выигрывал!
Я же обменял кэшем четыре пластины по сто тысяч!
Четыреста тысяч!
Ну да, потом фишки кончились, разменял одну пластину.
Потом разменял ещё одну - с неё возле бара угощал местную девчонку в
колготках сеточкой. Удивительно похожа на Ритку Пловайко - мою школьную
любовь. Так даже и имени её не понял - называл всю дорогу Риткой.
Нос, губы, шея, даже две родинки за ухом - вылитая Ритка. И такая же по
характеру - послушает, помолчит, сострит. Снова послушает.
Давал ей кэшем пятьсот - не взяла.
Спросила: <Ещё играть будешь, или уходишь?>
-Ну, не знаю, поиграю, наверно.
- Вот когда будешь уходить, тогда и дашь. Если вместе поедем - ещё дашь,
если захочешь. Ночь - двести пятьдесят, часик - семьдесят. А так без толку -
будешь потом по залу бегать, из меня свой кэш вытряхивать.
- Бывает и такое?
- Здесь всё бывает.
- Зачем ты здесь?
- А ты зачем?
Помолчали.
- Хочешь, стихи прочитаю, которые в пятом классе тебе:ну, то есть
ей:написал?
- Почитай, - пожала она плечами.
- Рита улыбается -
Солнце появляется.
Но смеётся редко
К сожалению, Ритка.
Так что улыбайся чаще давай-ка,
Наша красавица Ритка Пловайко!
Рита рассмеялась:
- Сильно завертел. Небось стеснялся до упаду, но я тебе скажу - все
девчонки ей потом завидовали как из пистолета.
Оканчивай играть - поехали. Тебе уже больше не попрёт - я вижу.
:Но четыреста тысяч выиграл?! Почему не ушёл?! Четыреста тысяч!!!!
Утроить хотел.
Утроить хотел, сука?!
Утроить хотел, сука, блять, ёбаный в рот?!
Утроил?!
Я бился головой о запаску, вытащенную из подпола багажника на мостовую под
равнодушными взглядами охранников и каменных львов на пьедесталах.
Суки, мимо них пронёс и оставил триста тысяч! Своими руками!
Как теперь жить?! До скончания века у тёщи в двушке?
В одной комнате - тёща с тестем, в другой - Светка, сестра жены с мужем и
дочкой, а в холле мы: я, Наташка и Павлик.
Что я скажу?! Как я это скажу?!
Я метнулся к дверям казино. Пусть хоть десять процентов отдадут, они не
могут не отдать десять процентов - это несправедливо. Десять процентов от
трёхсот тысяч - всего тридцать тысяч, для них это мелочь.
Да нет, должны отдать!
Лопоухий охранник с добродушным щенячьим лицом сделал шаг вбок.
- Мы не можем Вас пустить.
- Как - не можете?! Я уже четыре часа здесь играю.
- Мужчина, мы не можем Вас пустить. Это указание Администрации.
- Где администрация?
- Нам неизвестно. Это не наша компетенция.
:А Сурхан?
У меня в животе плеснуло кипятком. Максимум, что он даст - два дня. Да и
то - на коротком поводке. Где я возьму миллион? У кого?
Сурхан скажет: продавай квартиру.
Ответить ему, что квартиру уже продал и немножко поиграл в казино?
Снова затрясся телефон. Наташа.
Я обессилено ткнул кнопку.
- Да.
:Извини, не мог подойти.
:Ну, вот так, Натастая, не мог.
:Всё хорошо, маленький, скоро буду. У вас там штатно прошло всё?
:Да нормальный у меня голос:
:Нет.
:Да не был я ни в каких автоматах. Клянусь. Клянусь Павликом.
( - а что ж не поклясться - в автоматах-то я точно не был)
:Да нисколько я не проиграл, потому что не был ни в каких автоматах!!!!
:Да.
:Да, всё. Всё проиграл.
:Совсем всё.
:В казино <Фараон>.
:Вот так. Не знаю как.
Я выпустил трубку из руки. Она упала на пол, как камень в воду.
Завёл двигатель и поехал по маленькой дорожке в сторону улицы Кравченко.
Пятьсот метров от тёщиного дома до казино - неужели у тестя с тёщей мозгов
не хватило сходить в <Фараон>, проверить, вытащить меня оттуда?!
Безразличные твари.
Оторвали бы меня от стола, потеряли бы мы тысяч двадцать-тридцать. Ну,
сорок.
Я представил, что в сумке не хватает всего сорок тысяч, а двести семь - на
месте, а Сурханов сейф целёхонек и заорал в полный голос: <А-а-а-а-а>!!!
Чтобы не лопнуло сердце.
Ведь так же могло быть. Могло.
Я ехал и орал как ишак - с открытым полностью ртом и на одной ноте. Сердце
пекло, я ехал по маленькой дорожке и орал.
Повернул на Кравченко, загорелся датчик бензина.
< Бензина нет>, - подумал я.
< Хотелось бензина,
И не было денег,
И нечего было продать:>, - всплыли в памяти какие-то нелепые стишки.
Нет, не бензина там хотелось, чего-то другого:
Я проехал по Кравченко, свернул на Вернадского и покатился в сторону центра,
аккуратно притормаживая у стоп-линий перед светофорами.
Поймав себя на этой аккуратности, задумался: почему?
Вот почему: хочу показать свою законопослушность и богобоязненность. Меня,
мол, можно и нужно простить и вернуть к прежнему состоянию.
Кому показываю? Ну, Богу, наверно.
Ну-ну:Крыша моя едет.
Я катился на скорости пятьдесят километров, слушая голоса в голове.
- Надо кончать. Из этого не выбраться. Пока бензин есть, надо кончать.
- А что бензин? При чём здесь бензин?
- Да ни при чём. Вариантов покончить с собой больше.
- То есть?
:Моё собственное привычное <Я> было оттеснено в дальний угол. Нет, даже не
так -
оно, как ребёнок, сидело за маленьким столиком, не вмешиваясь в разговоры
взрослых. Голоса звучали уверенно и жёстко, ментовские такие Голоса.
- Ну, типа, разогнаться, и с моста в реку. На Метромосте ограждение
проломить не проблема, вода уже холодная, удар будет сильным. Верняк.
- Скажи ещё - в лобовую со стеной.
- На такое не решится. Думаешь, и в реку тоже слабо?
- Уверен. Да ещё и калекой останется, машину разобьёт. А машину по-любому
Наташке нужно оставить, продаст хоть.
- Ну да, ну да.
Я прикрыл глаза. Вот так сходят с ума? Или я просто подошёл к черте, где всё
уже совсем не так, как в обычной жизни?
Повернул направо. Улица Строителей, перекрёсток с Ленинским.
- Снотворное?
- Нормальный ход. Бабский, конечно, но для него сойдёт. Но денег-то нет.
Да и где он рецепт возьмёт? Проще шланг на выхлопную и другой конец в салон.
- Кожа розовая будет, меньше ритуальщикам давать придётся.
- Ну.
Переехал Ленинский. По Панфёрова до светофора, потом под стрелку направо.
Почему направо?
Не знаю.
А какая разница?
Большой сине-зелёный круг на столбе: <АПТЕКА 36 и 6. Круглосуточно>.
Я остановился, заглушил двигатель.
- Девушка, какое у Вас самое сильное снотворное без рецепта? Уже пачками
пью, не помогает.
- А что Вы принимаете?
- Ну:Феназепам, тазепам.
- Да Вы что?! Даже Ваши препараты - только по рецепту! Они не такие
слабые, кстати. Без рецепта вот - персен, допустим.
- Хорошо, спасибо, - сказал я и вышел.
Пока обшаривал карманы, Голоса утихли.
Сорок пять рублей. С копейками.
Купил в палатке колу, вылил в сухое, саднящее от сигарет горло.
А ведь, в самом деле, ничего другого не остаётся.
Всё, пожил.
А что скажет Павлик? Вернее - что скажут Павлику?
- Твой дорогой папочка продал нашу квартиру, проиграл все деньги и
покончил с собой, оставив нас без копейки.
Ведь именно так - покончил с собой, оставив семью без копейки на чемоданах в
тёщином коридоре и с Сурхановым долгом.
Сильный мужской поступок, достойный пример для воспитания сына.
На хуй.
Мои родители из своей серпуховской развалюхи на Ворошилова ничем помочь не
смогут. Когда ты, скотина, в последний раз им денег подбрасывал?
На хуй всё.
Я уставился на ритмично вспухающий, как яичница-глазунья, мутно-жёлтый
сигнал светофора и думал. Не думал даже, а переваливал-перекатывал в голове
шершавый валун ответа Голосам.
Жить дальше невозможно, значит, нужно выбрать из вариантов, предлагаемых
Голосами самый верный и:
И всё.
Вот и всё.
Но как же они будут без меня? Павлику в школу на следующий год, у Наташки
зарплата - 15 тысяч, квартиры нет.
Что делать?
А с таким отцом - лучше? Добытчик и опора, бля.
Затрясся телефон.
- Да, Наташа.
:Да ничего. Еду.
:Честно еду, скоро буду.
:Ничего я не собираюсь с собой делать. Да, сейчас приеду, обсудим.
:Не переживай, честно.
Сзади погудели. Я вздрогнул, включил передачу, тронулся.
:А что, может, в самом деле - приеду и скажу: денег, мол, нет.
Проиграл в казино и ещё должен миллион Сурхану. Давайте соберем семейный
совет, обсудим эту проблему. Всесторонне рассмотрим, все выскажемся.
А ведь им даже и похоронить меня будет не на что. В долг будут брать. У тех
же людей, которых потом позовут на поминки.
Ну, как у людей положено - помянуть усопшего. С речами, со словами прощания.
Блять.
Самое мягкое из невысказанного за столом будет, наверно: лучше б этот баран
не рождался вовсе, всем бы лучше было.
А если сейчас направо - и вон из Москвы, по ночному Киевскому шоссе,
разгоняя осенние листья по осевой?!
Ведь где-то же будет впереди хорошая жизнь?
Нет.
Пробьёшь колесо, остановишься у задрипанного шиномонтажа (а! - на трассах
это называют <Ремонт колёс>), полезешь за деньгами. Которых нет.
Или просто остановишься залить бензина. Бензин заливают за деньги. И надо
будет кого-то подвозить, или кому-то шестерить.
И вспоминать, и вспоминать про Наташу и Павлика, про Сурхана и Наташу, про
тёщу и чемоданы:
Да нет, всё. Некуда ехать. Незачем, не с кем, не к кому.
Невозможно дожить до утра, невозможно даже думать, как говорить, какое
сделать лицо при этом, какие глаза.
Исчезнуть. Исчезнуть насовсем. Пропал - и всё.
Я поднял голову.
Да!
Никаких заездов в реку, снотворных и прыжков с крыши.
Пистолета у меня нет, красивая пуля в голову исключена.
Вешаться - пошло. У повешенного - где-то читал - перед смертью из тела
выскакивают все испражнения - гадость, мерзость. Гадостей и так вдосталь.
Не надо опознаний в морге, ритуальных автобусов, стояния у гроба и поминок.
Надо доехать по Симферопольке до Серпухова и свернуть у Данков направо,
затем у Борисово - налево к Лужкам, в заповедные мещерские места. Я там в
детстве всё облазил, ночью не заблужусь, фонарик в багажнике есть.
Есть там бочажина - болотце такое, его и днём не найдёшь, надо долго низом
продираться сквозь малинник, потом в овражек, потом через бересклет. Сесть
на бережку, влить в себя бутылку коньяку.
Да - коньяку. На трезвяк могу киксануть.
Резануть по венам и опустить руки в стылую октябрьскую воду. Кровь вытечет
безболезненно, я тихо сомлею и завалюсь вперёд.
Найдут меня не раньше, чем весной, сейчас в лесу народу мало. Опознание,
думаю, не удастся. И не понадобится. И не получится.
Я повеселел.
Да! Именно так.
Машину Наташа продаст, Сурхан покрутится, покрутится, ничего он ей не
предъявит. Не те времена.
В родных местах будет не так тошно, коньяк поможет. Нож есть, фонарик есть.
Нужны деньги на бензин, и на коньяк. В час ночи Москва не спит, заработаю.
- Ну, что, бляди - притихли?! - обратился я к Голосам. Голоса, точно,
молчали.
Правда, ещё остаётся вопрос, всегда меня интересовавший, но сейчас резко
переехавший в практическую плоскость.
Как быть с душой?
Церковники ведь даже не хоронят самоубийц на кладбищах - страшный, мол,
грех: душа мается и остаётся неприкаянной. А и точно, жутко представить -
тело плюхнется в бочаг, а душа будет вечно витать возле Наташки, слышать её
слезы, присутствовать при визитах Сурхана.
И вот тогда уже совсем ничего нельзя будет сделать, а?
Это же настоящий ад?!
А, с другой стороны, японцы с их харакири и сэппуку не дурее нас, но с
посмертным существованием души у них полный порядок. Не может быть, чтобы
души разных стран и народов имели настолько разные посмертные маршруты.
Нет, всё-таки церковники чисто по-русски просто ограничивают свободу выбора.
Как и родное государство - прописка, регистрация, справка. Туда - нельзя,
сюда - нельзя. Чтоб не сбегали в самоволку.
Если разобраться, даже Христос был самоубийцей.
Гонево церковное.
Вернее всего, после смерти душа погружается в тёплый тихий кольцевой поток и
бездумно кружит по тёмным заводям.
А, может, и нет никаких заводей. Просто - обрыв, тьма, пустота. Ничто.
Я развернулся через две сплошных и поехал в сторону центра, рассчитывая на
самую ближнюю точку - казино <Бакара>, напротив рынка ( так чурбаны и
написали: <Бакара> с одним <К>).
Не доехал, остановили с противоположной стороны улицы.
Двое чёрных с резкими движениями и прыгающими глазами.
- На Хавскую. Зна-и-иш?
- Знаю. Сколько денег?
- <Скол-ка де-ниг>, - издевательски повторил чёрный. - <Сколка у меня
Его отодвинул второй, постарше.
- Твоя машина, твоя услуга. Что ты, как дурачок, у нас цену спрашиваешь?
Говори цену, я убавлю, ты немножко добавишь, и поедем. Да-а?
Я засмеялся.
Действительно, глупо. Типа, я пришёл на рынок, ткнул пальцем в абрикосы. А
продавец спрашивает: < Сколько стоит?>
- Тысяча.
- Ну, ты про тысячу даже для полвторого ночи ебанул - не подумал.
Шестьсот рублей - за глаза. Поехали
Не дожидаясь моего согласия, он кивнул Резкому, вдвоём сели на заднее
сиденье, загорготали, закурили.
- Курить бу-диш?
- Нет.
- Чито такой сап-сем кислый? Ба-леиш? Денги нет?
Ну, ладно, вези-вези, толко на дорогу смотри, а не себе в башку.
- Мне заправиться надо, бензин на нуле.
- Давай. Только быстро.
У Черемушкинского рынка поворот направо, на Нахимовский, и ещё раз направо,
на Архитектора Власова, мимо Армян-сервиса в горку, на заправку.
- Вы мне:это:на заправку дайте.
- У тебя бензина нет? И денег нет? Может, тебе ещё машину помыть,
квартиру отремонтировать? Потом попросишь жену твою трахнуть, а-а?!
Вот тебе четыреста рублей, заправляйся, ставка теперь твоя не шестьсот, а
пятьсот.
- Почему?
- Да потому что ты наше время тратишь, у нас деньги из оборота вынул
раньше времени, - и засмеялись.
Да и хер бы с ними. И при жизни всегда спасовал перед черножопыми, а тут-то
и подавно залупаться нечего. Что потерял - того не доберёшь.
- На Хавскую куда вам? В начало, в конец?
- Около дома 3.
Заправились, развернулись и, свернув на Вавилова, быстро проскочили на
Орджоникидзе, у крематория повернули к Донскому монастырю, через Шаболовку
на Хавскую.
- Ма-ла-дес! Быстро! Ладна, я не мелочник, вот твои двести. Подожди сорок
минут, мы выйдем, отвезёшь нас за две тысячи на Огородный проезд - зна-иш?
За ожидание - отдельно пиццот.
Я хмыкнул про себя.
Огородный проезд, вьетнамский квартальчик. Резким черножопым только туда и
ехать в три часа ночи.
- Только деньги сразу отдайте.
- Не захотим давать - не дадим. Захотим отобрать, так и потом отберём.
Вместе с машиной. Но мы луди бедный, у нас такой машина на ремонт столко
денег нет. А вообще(<воопше>), нам постоянный ночной водитель нужен. Ты
Москву хорошо зна-иш?
Я кивнул. Москву я, в самом деле, знаю хорошо. Отработал три года в такси,
два - на персоналке и пять во всяких ВИП-извозах. Руки с баранкой слиплись.
- Четыре тысячи за ночь, бензин отдельно. Днём: хочешь - спишь, хочешь -
работаешь, но только ночью, с девяти до семи, чтоб был всегда шустрый. Как
бензопила. Хо-чиш?
:.Толко за машиной ухаживай. Это что? - он ткнул пальцем в иконку-наклейку
Николая Угодника на передней панели:
- Бог? А почему такой пыльный? В Бога веришь, а его не чистишь? Сап-сем
глюпий? На Бога не надейся, только на свои руки и голову надейся, понял? Всё
в наших руках - это я тебе говорю. Будешь шустрый - всё будит. Будешь
кислый - ничего не будит.
: Давай думай. Придём, решим. Четыре тысячи, бензин отдельно.
Хорошее предложение.
Четыре тысячи за ночь - это где-то сто десять тысяч рублей в месяц, четыре
триста в долларах. В год - 50 тысяч с лишним.
Всего пять лет - и я отработаю квартирные деньги.
Сурхан подождёт, конечно. Что б ему и не подождать пять лет?
Пить, есть, одеваться и платить за тёщин коридор мы, конечно, не будем.
Также не будем вообще ничего покупать и абсолютно ни за что не будем
платить.
Да, хорошее предложение с богатой потребительской корзиной.
-Согласен. Спасибо Вам. Очень благодарен.
Отвезу их на Огородный, брошу Натастику деньги в почтовый ящик. Хоть что-то.
И - скорее на Симферопольку, ебись оно всё конём. Устал, всё, не могу
больше. Всё.
- Давай. Жди.
И ушли.
Я посмотрел на часы: час 42 минуты. Передо мной светился спиральный конус
Шуховской башни. Ажурное плетение на задранной вверх гладкой сужающейся
трубе напомнило мне Риткины ноги в колготках-сеточках.
Не помню - в моём детстве подсвечивали Шуховку или нет? Но сетчатых колготок
точно не было.
В двух кварталах от неё находится церковь Ризположения Христова, бабушка
водила меня туда раз в неделю обязательно.
Завёл машину и потихонечку поехал.
Через несколько минут остановился у вросшей в землю красно-кирпичной
церквушки.
Поздно. Закрыто, конечно.
Бабушка учила креститься, кланяться, <Отче наш> читать. Крестился, кланялся,
читал.
Потихоньку, конечно. Ребят стеснялся.
И что?! За что?!!! Почему?!
-Господи, ну будь ко мне милостив! Господи, за что наказываешь
(<наказуешь> - всплыло в памяти, я поправился) наказуешь меня?!
Силы как-то сразу кончились, ноги ослабли. Я сполз на колени, где стоял -
в липкую лужу, натёкшую из разбитой пивной бутылки.
-Господи, мне только тридцать два года! Не хочу умирать, не хочу умирать, не
хочу, не хочу!
Стоя на коленях, вцепился руками в холодные металлические прутья ограды,
колотил по ним головой.
- Господи! Прошу! Себя не жалко, но жена с сыном, я их так любил! Ты же
знаешь, Господи - не для себя же играл, Ты ведь знаешь настоящую правду - я
всё бы потратил на семью. Хотел для них хорошую квартиру, мебель, школу.
Тебя ж не обманешь, Господи, Ты ведь всё видишь! Я же правду говорю!
Хотел для семьи, для ребёнка, не на блядей, не для себя!
Научи, Господи! Не дай им пропасть! Если мне пиз: конец, не дай им
погибнуть!
Прошу, прошу, прошу!!!
Я с силой ударил головой о тротуар. По-настоящему, из глаз аж полетели
разноцветные звёзды.
Проходящая парочка хихикнула, я ещё и ещё раз треснул лбом об асфальт и
заплакал, в голове плавали синие сполохи.
- От самого сердца, от души обращаюсь к Тебе, Господи! Ты знаешь: никогда
ничего не просил! Весь я перед тобой. Научи, дай знак, помоги, брось
соломинку!
: <Господи, не знаю, чего просить у тебя, Ты один ведаешь, что мне потребно.
Ты любишь меня больше, чем я умею любить Тебя.
Дай рабу Твоему, чего сам просить не умею>, - вспомнил я простые слова
молитвы святого Филарета, митрополита Московского. Любимая бабушкина
молитва.
Я заплакал. Лоб гудел, чувствовалось, как на нём вздуваются шишки. Мерзко
пахло прокисшей пивной лужей.
Я встал, отряхнул колени.
Над куполом рванина ночных облаков сложилась в нечто похожее на лик Сергия
Радонежского - узколицый, длиннобородый. Сложился и разлетелся бородой в
сторону Первой Градской.
И всё. Облака снова задёрнулись. Больше никаких видений, кроме нависшего над
церквушкой сияющего офисного кристалла <Горький-плаза>, гордости архитектора
Андреева.
- К чистому приложишь, и нечистое очистится, - пробормотала и
перекрестилась нестарая женщина, проходящая мимо. Ещё одна, блин, запоздалая
богоискательница.
Ну, если это знак - спасибо. Знамение, бля.
И что мне - проползти задом наперёд на коленях до Троицы? Или пожертвовать
последний гонорар от черножопых на хранение мощей пресвятого Сергия?
Ладно, пора возвращаться на Хавскую.
А что, я, собственно, ждал от своего воззвания, финального мессиджа, так
сказать?
Звонка с Богофона от Михаила-Архангела с точным описанием плана действий?
Или дарования мне умения обращать камни в золото?
А, может, Сурхан перейдёт в православную веру и возблагодарит меня за
избавление от нечестивых денег?
Или с неба ебанётся алмаз величиной с голову телёнка?
А? Чего я ждал? Чего?!
Что раздастся трубный глас: <Сделай двадцать пять шагов по северной стене
Донского монастыря - увидишь могильный камень, отступи три шага и копай
землю на пять саженей вглубь. И земля разверзнется, и узреешь там сундук со
златом и каменьями на общую сумму 1млн. 850 тыс. долл. по курсу ЦБ>?
Мудак я. Даже не мудак - мудака кусок.
Чёрные вышли точь-в-точь. Бросили на заднее сиденье две небольшие сумки,
Резкий сел вперёд.
- Э-э, я ж тебе сказал: уберись в машине. Ты что - глюпий? Или наглий?!
- Я:это:колесо менял. Спустило.
- Колесо? Покажи руки.
Мои грязные липкие руки, перепачканные на асфальте у Храма Ризположения, его
убедили.
- Ладно. Но успевать всё надо. Вот тебе пятьсот за ожидание. И две до
Огородного.
: Поехали, - он провёл платком по передней панели, сгребая всё, что на ней
было: Николая Угодника, мини-компас, львёнка с качающейся головой. Открыл
дверцу, швырнул под колёса, отряхнул руки.
- Машина, особенно передний панель, должен чистый быть. Чтоб всё видеть.
Поехали. По дороге заскочим в Гжельский переулок. Тихую дорогу зна-иш?
- Знаю. Сейчас через Жуков мост на набережную выскочим, там ночью нет
никого. От Таганки три минуты.
- Слю-шай, всё зна-иш. Ти, может, опер? Все наши места знаиш.
- Да нет, там рядом в переулке азербайджанский ресторанчик есть, туда
одно время люди много ездили.
Чёрные рассмеялись.
- Эти луди мы тоже были. Сейчас нам вообще-то(<вопше-то>) туда и нужно.
Только заехай не с улицы, а с Гжельского. На перекрёстке машину поставь на
ход, не глуши. Потом сразу под мост и по Волочаевской к Третьему Кольцу.
Я поставил машину, как было сказано.
Резкий, сильно дёргая на ходу плечами, направился вверх по переулку, в
сторону ресторана.
Старший вышел из салона, встал около машины. Курил, держа правую руку в
кармане, провожая напарника взглядом.
Тот дошёл до кафе, дверь сразу же распахнулась, и на крыльцо выскочило
несколько человек.
Резкий вывернулся, выкрутился из рук набегавших, крикнул.
Тут же ударили выстрелы. К машине бежали двое, стреляя часто и метко.
Старший упал сразу же, не успев выхватить оружие. Его сигарета описала
красивый полукруг и шлёпнулась к основанию лобового стекла, под щётки
дворников.
Я воткнул первую, рванул с места, разгоняя движок до трёх с половиной тысяч,
перебросил на вторую, сразу на третью, так на третьей и погнал вверх.
В заднем зеркале прыгали выстрелы вслед моей машине, добивали Старшего,
какая-то иномарка с ксеноном - не разобрать - сорвалась за мной.
Старший выбрал хорошую позицию - я ворвался под мост, и, выжимая из третьей
сто двадцать, ушёл вверх по Волочаевской.
Как только ксенон сзади исчез, я крутанул налево, выключил фары,
Строгановским проездом проскочил обратно, через перекрёсток - Старший так и
лежал - и, оставляя слева улицу Сергия Радонежского, бывшую Тулинскую,
дёрнул через мост в Сыромятники.
А там сам чёрт не найдёт.
Через пятнадцать минут остановился. Почему-то страха не было, будто сыграл в
догонялки, только на машине.
Тихо.
Обошёл машину - цела. Выколупнул из-под щёток недокуренную Старшим сигарету,
выбросил.
<В машине должно быть чисто. Зна-иш?>
Хорошо - не ранили, а то пришлось бы Наташке деньги на моё лечение искать. А
машину тысяч за шесть-семь продадут. Хоть и восьмилетка, но <Сааб-Аэро>
всё-таки.
На коньяк хоть заработал. Всё-таки - смогу я вены вскрыть себе? Я вытащил из
дверного кармана складной нож, открыл, провёл лезвием по пальцам.
Страшно.
Провёл посильнее. Вдавливая глубже, но без резкого, рвущего к себе движения.
Страшно.
Неужели не смогу? Дёрнул по фалангам сильнее. Пошла кровь. Больно не было,
только защипало и стало тепло.
Ага! - значит смог!
Черканул порезче, словно затачивая карандаш.
Кровь пошла обильным ручейком, я смотрел на неё и улыбался.
Смог. Всё-таки смог. Даже без коньяка.
Засмеялся.
А вот зачем я из Гжельского ломанулся? Замочили бы меня вместе с чёрными -
красивая смерть, под пулей. Всё бы списала.
Инстинкт заячьего хвоста, хули.
Ладно, сейчас чего уж там.
Ха, а если Бог не отозвался - может, Дьявола вызвать? Потребует душу -
пожалуйста. Кровь расписаться есть.
- А чего, приходи, забирай душу, только помоги выкрутиться. Всё получше
самоубийства. Как к тебе обращаться - <приди, Сатана?> Или <прииди>?
Приходи, короче, душа готова, кровь есть, распишусь.
Приходи, Чёрный Чувак!
Да и на кой ляд мне такая говняная душа - собрался умирать, а от пуль
чесанул, чуть не обоссался!
Не - а действительно! - помоги выкрутиться! Не хочу ведь умирать! И жить не
могу!
Утро для меня исключено. Нет утра.
Говно я слабодушное! Говно, говно, говно:
А душе - не всё ли там равно, у кого она будет плавать в тёплых тёмных
заводях.
Ну - приходи, забирай! Вот кровь, всё готово!
Бог не пришёл, спит. Если ты есть, Чувак Аццкий Сотона, приходи - я твой!
Да, да, да - твой!!! Ну-ка!
Я вцепился пальцами в баранку так, что из-под ногтевых лунок пошла кровь.
Разве так может быть?!
Вздрогнул, поднял руки к глазам, всмотрелся. Ничего себе!!
Из-под белых полукружий ногтей выступила кровь, стекала на порезанные
пальцы, и тёплая струйка безостановочно лилась вниз, на пыльный коврик.
Тёмные капли моментально собирались в пыли аккуратными окатышами, как ртуть
от разбитого градусника, беспокойно двигались по кругу.
Раскатов грома и клубов серы не было. Да я и не ждал.
Все спят. И Бог, и Дьявол, и Сурхан, и Резкий со Старшим.
И мне пора ложиться. В ту коечку, куда улеглись мои последние пассажиры.
Антон, побольше бы таких рассказов, а то одна тема как-то уж поднадоела.
С уважением
Валерий.