[svoboda] Клоун на букву хуй
Клоун на букву хуй
Федя Брынза, наконец-то, умер. Всего сорок пять, а по всему цирку вздохи
облегчения и радостное <накнец-то>. Ибо заебал. На последнем выступлении с
ходулями в зал лицом упал и гражданке с ребенком сказал <падлюка
костлявая>. Мамаша орала, как покалеченная, хотя это она коленом в глаз, а
не наоборот. Он и в ноги к ней бухнулся, и слезами бутафорскими облил,
извинения будто бы просил, а в груше, вместо воды, водка оказалась -
пронести пронес, а выпить не успел. Скандал безобразный вышел. А дети
радуются: тетя матерными словами ругается, сумкой дерется, а клоун визжит и
палкой машет забавно. Уебал её ходулей, конечно, промеж выпученных глаз
пребольно. <Мама, мама, а кто такой <пидарас?> - девочка с бантиком букву
за этот смех детский его и держали.
Пьянство от одиночества и одиночество от пьянства - так и бежал по
замкнутому кругу последние лет десять. А куда жить? Кому? Отсюда и ебля по
графику рваному и болезни с названиями редкими. Когда-то давно
Люська-акробатка регулярно давала, девушка, как туалет, общественная, но
ответственная и с анализами на хламидии обязательная. За её спортивной жопой
можно было идти километр, роняя слюни на сандалии, шаг ускорять, чтоб
остальную часть фюзеляжа заценить, а догонишь, хуяк - там ебало, акробатикой
об пол подпорченное, и маленькие стервозные сиськи. Сволочь, в общем,
приплюснутая, а не сиськи. Федя её в свое время по доброте душевной и
распочинил, не оставил бедняжку по ту сторону невинности. Сначала
стремительно, без прелюдий в пизде пошуровал, а потом великодушно в заднем
проходе резьбу нарезал, сказав, что только так, дуплетом, и надо. И чтобы
впредь всегда и обязательно. Так ей и говорил: <Тут культура секса важна, а
не трещины анальные>. Люся приехала из провинции и очень хотела быть
культурной.
А последнее время до лилипуток дорвался. Карлуша одна, Алиса, водку и
хуйцы правильные, в смысле, не карликовые, любила. Пелотка в полтуловища,
это ж не хуй собачий, тут особый поход нужен. На сорокаградусном интересе
поначалу сошлись, а потом и организмами притерлись. Фёдор, откушав водочки,
на спину ложился, Алиску, как носок, на вялого одевал, а она ножки
кривенькие в шпагате расставит или уголок держит, ручки в боки упрет, и
вертел он её за эти ручки, как самовар, на хую. Цирк, хуле:
Но не еблей единой жив человек. Еще и смехом. Смеялся Федя много за
чужой счет, за что и бит бывал крепко. Как-то по цирку в коробку от
телевизора слоновьего говна до краёв насобирал, бумагой цветной обклеил и
под куполом, вместо конфетти, под аплодисменты взорвал. Дыдыщь, блять! У
слона какашки, как известно, нихуя не разноцветные, фольгой не сверкают и
летят, опять же, не так красиво. Зато тяжеленькие, и радиус покрытия
существенно больше. Зрители, зеленые от злости и дерьма, аплодировать сразу
перестали и, принюхавшись, возроптали. Весь коллектив тогда пизды получил от
обосранных. Весь, да не весь - Федя съебацца успел. А это обидно, когда бьют
в говне и ни за что. А опосля ещё опёздол пьяный и невредимый надо всеми
глумится. Ввалили мощных пиздюлей и Фёдору, чтоб честно и без обид. Он
подлечил переломы малость, а потом взял и помер без объяснения причин. Вечно
от него одни неприятности.
На похоронах ни детей, ни родственников. Я по-соседски помог, чем мог,
труппа карликов в полном составе явилась, и Люська заплаканная - все-таки
первая любовь, хоть и через жопу. Подтянулся и дрессировщик Михалыч, мужик
серьезный, как Путин, с медведем дрессированным работает. Обряжать стали. Из
одежды только зеленый пиджак на босу грудь и штаны красные. Ботинки
гигантские из папье-маше снять пришлось - эстетики никакой, да и крышка не
закрывается. Люська красный нос на покойника трогательно надела и беззвучно
заплакала. Карлики поскорбили по быстрому, поднатужились, главный просипел:
<Тяжелый, сука>, и потащили гроб на вынос. На низком ходу в последний путь
Федя выдвинулся.
. Подзаебались они быстро. Уже в дверях. Нести его им оказалось до того
в падлу, что чуть было не побросали нахуй ценный груз и не разбежались
поминать раньше, чем закопают. Пиздоватым созданиям терять нечего, у них
смысл жизни - убиться на шару водкой и шишками в сопли и барагозить до
опидорения. Гремлины, блять. Стая цирковых карликов из трех штук валит
взрослого мужика секунд за двадцать. Один ноги заплетает, другой кусает
упавшего за лицо, а третий вгрызается в яйца. Финиш хим, ояебу! Страшные
люди: Договорились, что Федю свезем на лифте отдельно, а потом пустую тару
по лестнице спустим. Содержимое из гроба вытряхнули на площадке
аккуратненько. Мы с Люськой за руки подхватили, четверо лилипутов - за ноги
и в лифт заволокли. Федя и при жизни разлагался быстро, а тут и вовсе раньше
времени на удобрения распадаться стал. Во всяком случае, вонял он, как
говно.
Ещё и лифт неудачный попался: между четвертым и пятым этажами застрял,
сцука. Свет дурак какой-то придумал в застрявшем лифте выключать, а потом
еще возмущаются, почему у нас всё обоссано. Тут и обосраться можно. Вся
компания, кроме Федора, в темноте заволновалась. Постучали, покричали, и
Михалыч за лифтершей пошел. А карликам что свадьба, что похороны -
однохуйственно. У них с собой было, вот они и нахуярились на ощупь минут за
десять и веселиться начали. Главный заводила Федину холодную руку взял и под
юбку между ног Люське сунул. Она чуть лифт не разломала, так всем телом об
стенки забилась. Узнала птичка длань шершавую, когда-то её приголубившую.
- Люсь, ты с нами на раков поедешь? - когда угомонилась, главарь
спрашивает.
- Не поеду.
- Да чё ты очкуешь? Там места, знаешь, какие? На одну твою ногу можно
два ведра отборных взять.
- Пошел на хуй, Антоша. Я с вами уже на шашлыки ездила, всю ночь меня на
свои шампуры карликовые насадить пытались. И хоть бы кусочек мяса дали,
сволочи прожорливые, - припомнила стервозная Люська и совсем разобиделась.
- А за что тебя кормить? Не дала ведь никому.
- Давай споем, Димон? - ко мне обратился. - Шаланды полные фекалий:. - и
остальная пиздобратия подхватила: - В Одессу Костя приводил:.
Петь что-то не хотелось. Запах, опять же. Вернее, запах - слово для
случая этого слишком благородное, тут <вонь сукаблять
сладковато-отвратительная> уместней употребить будет. Воняло, как от шаланды
с горкой из карликовой песни. Не успел хор лилипутов окончить пение, как
где-то вверху заскребли проволочкой, и двери открылись. Первыми выскочили
синие карлики, за ними Федя не без посторонней помощи выпал, а потом и мы с
Люськой. Привыкшая к эффектным выходам лифтерша и та прихуела от такого
ансамбля. <Всё, пиздец, допилась: костлявая пришла>, - промолчала она
разинутым ртом, глаза навыкате только разговаривали, и на пол оседать стала.
Бля, ещё одного трупа не хватало. Смотрю - нихуя, жива курилка - советскую
старушку мертвым клоуном не возьмешь, только икает громко так, болезная.
Вынесли мы изрядно помятого покойничка на улицу и на скамейку усадили.
А автобуса циркового нету - не дождался, на гастроли уехал. Хуле делать?
Денег ни у кого, кроме меня. Мало, в общем. Да и в такси с таким пассажиром
хуй пустят. Своим ходом добираться надо, главное, что кладбище недалеко -
километров восемь. Михалыч у дворника тележку одноколесную с ручками
одолжил, а я за тачкой домой сбегал. Погрузили Федю в тележку, как мусор
строительный, гроб на мою кравчучку поперек поставили, резинкой закрепили и
пошли колонной. Карлики в хвосте шествия затянули <Боже, царя храни>, чем
привлекли к процессии лишнее внимание. Прохожие шарахались - бессовестный
Фёдор совсем подразложился и пошел зелеными пятнами. Некоторые
интересовались, куда выбрасывать везём чучело это разноцветное. Но все
когда-нибудь заканчивается: каких-то два часа мучений и позора, и мы уронили
Фёдора в последнее пристанище без всякой панихиды. Наконец-то!
<Эх, Федя, Федя:Соседушка: ёбаный стыд! Пивали мы с тобой недурственно и
до икоты. Но жил ты разухабисто и беззаботно, насмехался, над кем только
мог. Никто от тебя нихуя хорошего и не видел. Конечно, все щеглы, один ты
Дартаньян. И умер в одиночестве. Клоун по жизни с большой буквы. Смешной и
никому не нужный. Да и хер с тобой, хоть у нас столько общего. Пойду-ка тоже
один напьюсь, заебался чё-та сегодня>, - я кинул горсть земли и побрел, не
спеша, домой. Хоть я что-то хорошее сделал: Может, зачтется.
