Русская философия в системе знания. 2

Невозможно в бумажное справочное издание типа «Русская философия: энциклопедия» включить всех философов-профессионалов и тем более парафилософов и дилетантов. Нижеприводимые споры о том, кого включать, а кого не включать в Словник – становятся излишними в Панлоге. Включать надо всех и вся! Даже компиляторов и фальсификаторов. Это всё – история, и любое событие и любой поступок и любая мысль отзываются в ней. Например, труды академика-математика Анатолия Фоменко вроде бы не входят в мейнстрим исторической науки, но многие их читают, некоторые с ними полемизируют, воздействие есть. И надо всех публикующихся классифицировать и систематизировать и соответственно ранжировать.

Доктор филологических наук, заведующий отделом "Литературное наследство" Института мировой литературы A.M. Горького (ИМЛИ) Николай Всеволодович Котрелев продолжает обсуждение:

«/стр. 10/ И вот появляется статья о философии "авангарда", но рядом нет статьи о философии "формализма", "формальной школы в русском литературоведении". А таковая необходима, притом что по условиям времени, а может быть, и из принципиальных стратегических соображений представители школы были "малофилософичны", не эксплицировали своих общетеоретических обоснований, их творчество было весьма и весьма фундировано, за ними - или против них - стояли и феноменология, и Кроче, и марксизм, и многое другое. Да и последующее влияние русского формализма на отечественную и мировую семиотику и струк¬турализм требовало бы специальной статьи о нем и смежных явлениях в области теоретико-литературной мысли.

Да ведь и статьи о Тартуско-московской школе семиотики нет! Последнее по времени всемирно признанное свершение отечественной мысли не зарегистрировано в разбираемом нами словаре! Есть Ю.М. Лотман, но нет A.M. Пятигорского, нет Б.Ф. Егорова (историка не только собственной школы, но - прежде всего - русской философской мысли XIX в.), главное - нет именно школы, специфического агента философского движения, чьи границы не определяются ни организационно (кафедра, институт, академия), ни простой миграцией идей.

Затронув современность, естественно перейти к прорехам в именнике. Прогляды есть и в прежних временах, но прежде всего - именно современность, вопрос - где остановиться в учете своего времени. И тут: нет Бибихина!

В.А. Лекторский: Там многих нет: Батищева, например.

Н.В. Котрелев: И нет Библера, если говорить по алфавиту, и т.д., из середины вспомню только А.В. Михайлова, замечательного историка германском мысли, его как будто чисто исторические работы наполнены собственной мыслью, понятной именно и только в осмосе с поднимаемым историческим материалом. Увы, забыты покойники, самые достойные.

/стр. 11/ Трудней всего, однако, с живыми, современниками, соперниками, противниками. Между прочим, критерий отбора, установления границы во времени даже не оговорен в предисловии к тому.

Трудно соблюсти беспристрастие, но академические обязательства его требуют. Нечасто удается угадать сравнительный вес современных явлений в будущем, но рисковать нужно. Нет смысла возражать против того, что отдельными статьями представлены авторы словаря, например, М.А. Маслин и др., по рядом нет ни Дугина, ни Подороги, если говорить о сегодняшней ситуации философской.

Вот сейчас мы услышали, что хорошо, что философское сообщество избавлено от тех свар, какие бывали на философском факультете, но хорошо-то лишь то, что цех выведен из столкновений, решавшихся в начальственных и следовательских кабинетах, и плохо, что нет интеллектуальных столкновений, что их мало, что всякий почти философ предпочитает считать, что неправда не его построений самоочевидна и объявит себя со временем сама собою.

Отбрасывать Дугина по умолчанию так же нелепо, как считать Подорогу единственно стоящим мыслителем (кстати, если есть Солженицын, почему нет Шафаревича?). Значит, словарь, справочное пособие, претендующее на полноту освещения предметного поля, не имеет права на умолчания, во всяком случае, неоговоренные.

Есть, правда, и нежелательные расширения при сравнительно малом объеме словаря. Александр Львович Блок должен, так сказать, присутствовать в нем как профессионал, кафедральный философ. Сын его, Александр Александрович Блок мог бы и отсутствовать. Само собою, всякий художник, тем более - великий, живет с каким-то мировоззрением, а если это Блок, окончивший историко-филологический факультет в его благополучные времена, чуть не ежедневно беседующий с филосо¬фами и не лишенный интереса к философии, то тут можно и нужно многое сказать именно в свете его философских интересов. Но ведь словарь опускает - из ближай¬шего окружения поэта - его друга, К. Эрберга, писавшего философские книги, близкого знакомца и соратника по "Мусагету", эстетика Э.К. Метнера, дальше стоящего, но из того же "Мусагета" А.А. Топоркова. И так далее... Не то худо, что есть статья "Блок Александр Александрович", а то, что нарушается соразмерность частей, пропорциональность тела.

Продолжая речь о недостатках словника, плана предприятия, необходимо указать на огромную дыру в пространстве именно пограничья: нет целого класса философов - русских, ушедших в Европу, в Америку. Нет даже великого учителя французов Александра Кожева, Александра Владимировича Кожевникова, который и по-русски писал и печатал, и в наших журналах. Там нет ни Александра Койре, Койранского из Таганрога, ни немецкого философа Николая Гартмана, ушедшего из Императорского Санкт-Петербургского университета из-за безобразий первой русской революции, т.е. нет целого класса имен - упущены из виду те, кто по той или иной причине отпочковались, отпали, оторвались, выломились из русской традиции.

Нет B.C. Шилкарского, нет Н.Н. Бубнова, нет Владимира Забугина, до сих пор па¬мятного историка возрожденческой мысли. Провокации ради вставлю в этот ряд еще имя Исайи Берлина, увезенного из России ребенком, - вставлю, чтобы полнее ныглядел набор причин, уводящих из родного пространства: процентная норма для евреев (Койре) и переход в католичество (Забугин), одна и другая революция, запрет большевиков на высшее образование для бывших эксплуататоров, вплоть до родительской воли (а далее работают - плоды воспитания, влияния среды и проч.) и т.д. Все это материал для культурологических изысканий, не обязательно тривиальных для понимания; для понимания "русской философии" интересно просмотреть, что от нее остается, когда она избывается (кстати, для социологии современной философии любопытно было бы, например, рассмотреть взаимоналожение грантов и зарплат, ранжируемых по национальному происхождению, и философской ориентации поддерживаемых философов и других гуманитариев).

Прочерчивая границы предметного поля, хотя бы из теоретических соображений, невозможно безраздельно уступать французам и аме/стр. 12/риканцам химию Чичибабина и Ипатова, самолетостроение Сикорского и Рябушинского, историю Васильева и Ростовцева - "и много, много, и всего припомнить не имел он силы", как сказано про лермонтовского Демона...

В связи с этим, значит, и Узнадзе нет. Нет национальных философий. Узнадзе что, отдавать грузинам?

В.А. Лекторский: Он писал по-грузински, по-немецки.

Н.В. Котрелев: По-немецки писал, и хорошо, а вот Спир, которого словарь числит русским философом, на русском не печатал, кажется, работ.

Но и более того: отсутствует еще один мощный класс статей - описывающих рецепцию русской философии за рубежом. Много ли, мало ли ею интересуются, а все-таки книжка Бел¬кина о восприятии Соловьева в Германии - это страниц триста пятьдесят плотного текста. Других столь же внимательных книг на сходные темы я не знаю, но тем ин¬тереснее воспользоваться надобностями действующего проекта и начать заполнять лакуны. Интерес то к одной области, то к другой был всегда, начиная с тех времен, как протестанты и католики искали союза с русским государем друг против друга, и кончая холодной войной. Не зря ведь американцы издавали "Studies in Soviet Thought", в течение многих лет. Правда, с Перестройкой иные ведущие советологи перенесли свои усилия на Соловьева и русскую религиозную мысль, симметрично отвечая на пе¬рестроение в рядах специалистов по "историческому материализму" и "научному атеизму" - или индуцируя таковой процесс.

В этом смысле настоятельна сама по себе проблема рецепции, необязательно положительной, но и отрицательной, пренебрежительной, всякой. И тут мы столкнемся с тем, что Соловьев оказал, скажем, огромное влияние на всю литовскую филосо¬фию от 1910-х гг. до 1960-х, и с тем, что в каких-то местах происходило наоборот - полное пренебрежение к тому, что есть философия в России и т.д.

Надлежит затронуть еще один вид границ - внутренних размежеваний. Нет или крайне недостаточно статей о внутренних разломах в советской философии, буде она выступает как русская. Мы не найдем в словаре статей о Панине, Голосовкере, Друскине и Липавском, Щедровицком. Из ныне здравствующих назову патриарха - Г.С. Померанца, выросшего уже в советской школе, в советском ВУЗ”е, на советском фронте и в советском лагере...

Речь я сейчас веду о внеинституциональной философии. Для истории русской мысли очень важно разделение на деятельность институализированную, кафедральную, в институтах государственных - и деятельность вольных стрелков и членов самодеятельных обществ - деятельность Белинского, Герцена, Ленина изоморфна, с точки зрения организационных форм, типологии каналов связи, деятельности Струве, Бердяева, Шестова и т.д. На нашем материале реализуется историческая модель, противопоставившая при начале Нового времени университетские кафедры - вольным академиям.

С описанием институциональных форм русской философской жизни дело в словаре обстоит неважнецки. "Вопросы философии и психологии" есть, зато нет "Вопросов философии"! Нет и многих других статей. Не так богата русская философская журналистика, но тем важнее каждая позиция, а из одиннадцати специально-философских сериальных изданий начала XX в., показанных в указателе А.А. Ермичева, статейно в словаре представлены только два!

Обзорная статья "Философские журналы" дела не решает, как мало помогает делу обзорная же статья "Философские издательства". Обе статьи сугубо перечислительны, не концептуальны (т.е. в них нет попытки проанализировать и показать содержательные особенности отдельных изданий - а ведь всё, от способов финансирования до штатного расписания и верстки, суть формы красноречивые и незаменимые для осмысления жизни, в том числе и жизни идей). Да и в перечислениях непростительные пропуски, нет, скажем, Д.Е. Жуковского, и переводчика, и финансиста, и издателя философской литературы 1900-1910-х гг.

Недостаточно – и об организационных формах… Есть статьи о философии в Московском университете, Петербургском, Казанском, а где же – Дерптский-Юрьевский, /стр. 13/ через который прошла и русская культура, и немецкая, и эстонская, и всякая другая – куда он делся? А там ведь и Тейхмюллер преподавал, тоже, знаете, не горелая спичка. Стоило бы подумать и о Варшавском университете, и о Новороссийском (туда собирались и Соловьев, и Радлов, оттуда в Москву перебрался Н.Я. Грот). И о Высших женских курсах (Вл. Соловьев, Э. Радлов, И. Лапшин! - в Санкт-Петербурге, а в Тифлисе! - В. Эрн)... А по другую сторону водораздела: где же Институт красной профессуры?! Комакадемия?! Ведь не в ГАХН”е решались судьбы философии и философов.

Таковы мои беглые замечания по проблемному полю, которому должен отвечать словарь.

Первая операция при подготовке всякого словаря - отработка словника. Вот замечательный пример в русской культуре - первым шагом при издании "Русского биографического словаря" стала публикация двух томов, 1500 страниц "Азбучного указателя имен русских деятелей для Русского Биографического Словаря", при этом треть объема - дополнения, появившиеся тотчас по опубликовании первых наметок. И С.А. Венгеров начинал с составления перечней русских писателей...

Не раз и не два, принимая участие в разных словарных предприятиях, я пытался убедить издателей, что прежде всего необходимо щедро оплатить рецензирование словника, - и ни разу мне это не удалось...

Второе мое замечание критическое заключается в том, что пристатейная библиография из рук вон плоха. Мало у кого из русских философов имеется персональная библиография сочинений и критической литературы, но когда она есть, с нее должен начинаться список литературы при статье, а бердяевская библиография даже не упомянута. Но и вообще нет такой позиции в статьях: библиографические пособия по данному "черному слову".

Пример из другой области: замечательная статья Пиамы Гайденко о Соловьеве, но в ней нет ссылки на первые три тома нового изда¬ния Соловьева, дело не в том, что я был причастен к этим томам, а в том, что они кардинально меняют и объем текста Соловьева, и качество текста Соловьева, и реальный и контекстуальный комментарий.

Прежнее полное собрание гораздо хуже, в нем даже тексты, которые печатаются, далеко не полные, некоторые половиной представлены. Тем не менее, поскольку мы занимаемся историографией, безусловно, должно быть указано и издание первое, и второе, и фотомеханическое брюссельское, оно ведь на два тома больше, чем второе, которое оказалось главным, чуть ли не единственным источником соловьевского текста по библиографии Гайденко. Это нехорошо, недостойно.

Или еще: "Имяславие" берем - большая проблема, а там, по-моему, 91-м или 92-м годом последняя ссылка. Да ведь после этого выходил серьезный двухтомник по этой теме, и не один! Или - "Чижевский Д.И.": большая часть его работ печаталась на немецком языке, но их-то при статье и не указано (совсем плохо, что при "черном слове" персонажей, работавших за границей, не приводятся иностранные написания их фамилий - а фамилия Чижевского транскрибировалась по-разному, и не просто на новенького догадаться, как).

Обобщая, укажу: вообще нет статьи "Философская библиография" или "Философская библиография в России"! Тщетно я пытался найти ссылку на инионовские богатейшие книжечки (а ведь и другие есть, и фундамен¬тальные). По сути дела, с такой статьи, вводной, могла бы и начинаться справочная книга: с ориентации в том, где искать то, чего ты не найдешь здесь и т.д. Что уж желать ссылок на личные архивы философов и соответствующих институций!

Теперь несколько мелочей. По примеру, кажется, "Философского энциклопедического словаря", есть статьи, посвященные наиболее крупным работам тех или иных авторов, как бы "камням во главу угла" на философском поле. Если это делать, то с огромной ответственностью. В самом деле, почему "Оправдание добра" Соловьева представлено, а "Чтения о богочеловечестве" нет? "Чтения", вообще говоря, для русский религиозной философии, для софианства более важная вещь, гораздо более важная вещь, чем «Оправдание добра» и т.д. В связи с этим встает вопрос и об иерархии объемов: Шпету-то два столбика посвящено, а Кожинову тоже /стр. 14/ два столбика. Покойный В.В. Кожинов тоже замечательная и важная фигура, безусловно, требующая уважения. Но Шпет по философским меркам неизмеримо важнее.

Да, плохо с предметными "черными словами" из области советской философии - крайне затруднительно по словарю понять, что такое "научный коммунизм" или "научный атеизм", а ведь уже нынешняя молодежь не понимает этих историзмов в русском языке, они звучат как "азям" и "онучи", только не так завлекательно, надеюсь.

Наконец, кажется, последнее. В книге нет ни именного, ни предметного указателя. Вчера я пришел к нам в Институт - продаются два тома, страниц по пятьсот-шестьсот "Достоевский в мировой культуре", что-то вроде этого, новинка. Статей пятьдесят: Достоевский там-то, Достоевский там-то, обзоры. Я посмотрел - указат¬ля именного нет, и сказал, что не буду я платить шестьсот рублей: этой книжкой невозможно пользоваться. Во всяком случае дома она не нужна. Задумаешься, положим, о Достоевском в Румынии - пойдешь в библиотеку и там почитаешь. А всегда под рукой она исключительно бесполезна. Через именной указатель, будь он на месте, можно было бы ответить на многие вопросы, "черными словами" не выставленные. И значительно поднять разрешительную способность словаря (скажем, нет статьи "Соловьева влияние" - а не в половине ли статей имя Соловьева упоминается).

В связи с этим, мне всю жизнь, давно, во всяком случае, казалось, что книга в мире должна быть одна. И это не Библия. А просто одна книга, в которой каждая страница занимает свое место, и чтобы вставить в Книгу новую страницу или переписать преждеписанную, ты свое предложение посылаешь в Ареопаг, вот в эту комнату, и комиссия решает, стоит ли заменять предыдущую версию или не стоит. Потому, что половодье необязательных текстов приводит к размыванию всякой, по крайней мере, - гуманистической культуры, той культуры, где текст принципиально контролируем планом означаемого, проверкою на соответствие вещам.

/МОЙ КОММЕНТАРИЙ: Универсальная информационно-поисковая мультимедийная система Панлог призвана решить эту задачу, выстривая мейнстрим в соответствии с критериями ранжирования, и добивается полноты представленной информации и её постоянного пополнения, но не расзношерстными модераторами, как в Википедии, а именно ареопагом организационно-сплоченных правоверных и креативных субъектников-единомышленников/

Полушучу. Но вот к чему клонит шутка: на полке выстраивается длинная уже череда философских словарей, в пересекающихся частях более или менее равноценных. Применительно к русской философии господствуют ваш и "Философы России" П.В. Алексеева - не следует ли задаться целью соединить их достоинства? И подготовить двух-трехтомный словарь по русской философии, с более или менее исчерпывающим словником (в списке имен и институций это вполне достижимо, трудность только в списке понятий), каждая статья с очень хорошей библиографией и археографией! С именным и предметным указателем. И тогда можно будет сказать, что история русской философии на 2015 г. хорошо упакована...

Есть замечательный ориентир - "Русские писатели: 1800-1917: биографический словарь"...

Быть может, новую версию лучше всего делать в электронной форме. Тогда не встает проблема указателей и всего прочего. В электронной форме есть непревосходимое преимущество: книга может жить в постоянном развитии - постоянно статьи заменяются лучшими, вводятся новые имена и предметы, обновляется библиография, исправляются ошибки, и все без дорогостоящей перепечатки фолианта... Отдаленный пример - Википедия в Интернете.

В.А. Лекторский: Есть другой пример замечательный, американский - "Философская интернет-энциклопедия", где постоянно обновляются и статьи, и литература, это очень хорошее издание.

Н.В. Котрелев: Это я так, для красного словца сказал, что не нужно новых статей, но просто все предыдущие должны сохраняться, и ты имеешь право перейти к любому предшествующему варианту, в электронной форме это достаточно просто. Теперь я еще раз хочу подчеркнуть главное в своей позиции: книжка хорошая, но она требует развития. Спасибо.

М.А. Маслин: Маленькая реплика. Дело в том, что ко времени "Энциклопедии" Дугин уже много значил в науке, а когда начинался "Словарь", Дугин даже не имел степени кандидата наук, имея уже многие тома о геополитике.

Н.В. Котрелев: Поскольку некоторые библиографические отсылки имеют дату две тысячи четыре, значит, рукопись обновлялась до 2005 г. включительно, ну в /стр. 15/ 2004 г. Дугин был уже нынешним Дугиным. Некоторое оперативное обновление должно было бы быть. Меня заботит полнота картины. В этом смысле алексеевский словник богаче и вернее.

В.К. Кантор: Очевидно, втайне каждый издатель энциклопедий должен соизмерять свое создание с тем трудом, который некогда создали французские энциклопедисты. По крайней мере, мечтать о таком же достойном общественном резонансе, чувствуя, что новый труд вносит некие свежие идеи в научную и общественную действительность, а также - это не менее важно - утверждает те смыслы, что вчера были запретны, но с ходом исторической жизни доказали свою необходимость. Совсем неплохо, если тексты энциклопедии претендуют быть лишь справочным материалом, тоже очень нужное дело.

Проблемы русской философии остаются для нашей науки и - шире - всех мыслящих в России людей своего рода проверкой на честность, на грамотность, на научную строгость. Именно потому, что вокруг полузапретного некогда явления формируются разные адепты - от людей разных позиций до обычных (чего скрывать!) сумасшедших, ищущих - где только можно - свой вечный двигатель. Именно поэтому претензии к толстому, огромному даже, тому, посвященному русской философии, при самой большой придирчивости нельзя назвать преувеличенными.

Многое из того, что я хотел сказать, уже сказал Н.В. Котрелев, блистательный комментатор русской мысли и издатель многих текстов и книг русских философов, о котором, кстати, в "Энциклопедии" нет статьи. Поэтому повторять не буду, проблем и без того достаточно. Я тоже издал не одну книгу, в том числе издавал книги текстов русских мыслителей - Герцена, Кавелина, Степуна и т.д., и вполне понимаю всю сложность работы по изданию такого труда, как эта "Энциклопедия".

Широкого обсуждения текстов "Энциклопедии", насколько известно, не было. Обложка красивая, зеленая, то ли трава, то ли трясина. Поэтому попробуем осторожно шагнуть на ее почву. И сразу у меня как представителя в общем-то известного философского журнала возникает естественный вопрос. Извините, но специалист подобен флюсу. В томе есть статья о дореволюционном журнале "Вопросы философии и психологии", но нет практически ни слова о "Вопросах философии". Не то чтобы я отстаивал все философские раритеты советского периода, но все же составителям "Энциклопедии" негоже забывать, что мы первые, извините, затеяли издание "Из истории отечественной философской мысли". Об этом ни слова.

А выпусти¬ли мы уже сорок томов и начали это издание до того, как спохватился философский факультет МГУ, пока он молчал по поводу той русской философии, о которой мы не просто писали, а которую издавали. Это, по-моему, не очень прилично. Ощущение от "Энциклопедии", что вся философия русская замкнулась на философском факультете МГУ. Это не так, уверяю вас! Она в разных вариантах существовала, и чаще всего вне университетских кафедр, и вы это тоже прекрасно знаете.

Продолжу о том, чего нет. Есть, скажем, статья "Смерть", но нет статьи "Жизнь". Между тем проблема смысла жизни - одна из коренных в русской философии, глубоко усвоившей христианскую проблематику. Об этом писали и Чернышевский, и С. Франк, и Е. Трубецкой, и В. Розанов. И отмечу еще характерную деталь. Многие статьи, посвященные известным русским мыслителям, библиографически обрываются на начале 90-х гг. Т.е. берутся и перепечатываются старые статьи. Это не очень корректно. При этом я не всегда уверен, что авторы понимали, на что идут, давая согласие на публикацию своих прежних статей.

Скажем, меня заинтересовал текст о Степуне, я издал в 2000 г. том его работ на сто печатных листов, написал с десяток статей, сделал много архивных публикаций. Библиография Степуна обры¬вается на 1992 г. Автор степунской статьи А.А. Ермичев, который в конце 90-х из¬дал два тома текстов Степуна, написал немало статей. Вряд ли он мог обойти свои работы, да и работы других специалистов, хотя работы о Вяч. Иванове кончаются 2002 г. и туда, скажем, не вошли исследования С.С. Аверинцева.

/стр. 16/ Ни звука о моих работах о К.Д. Кавелине, хотя упомянута книга, которой он был возвращен российской публике. Но из библиографического описания неясно ни издательство, ни серия, ни автор-составитель (он же автор предисловия и комментариев). В статье о Карсавине ни звука о работах С.С. Хоружего, публикатора и крупнейшего знатока этого русского мыслителя, хотя приводятся названия изданных им книг.

Вообще в библиографических справках нигде не указано издательство и автор-составитель, чего требовала элементарная научная добросовестность. Получается, что авторы "Энциклопедии" словно шифруют эти данные, чтобы, кроме них, других специалистов просто не проглядывало. Это лишь малая часть примеров.

В статье "Западничество" не упомянуты работы, быть может, крупнейшего современного специалиста по западничеству В.Г. Щукина - "Русское западничество сороковых годов XIX в. как общественно-литературное явление" (1987), а также "Русское западничество. Генезис - сущность - историческая роль" (2001), не говорю уж о его многочисленных статьях в довольно-таки известном в философских кругах журнале - "Вопросы философии". Вообще вылетело понятие "русский европеец" как корректива двух направлений славянофильства и западничества.

Возникает, однако, общий вопрос, кто и что должно быть представлено в подобной энциклопедии. К сожалению, поскольку в томе отсутствует предметный и именной указатель, мы вынуждены предполагать, что издатели такого общего вопроса перед собой не ставили. Отсюда дикое разностилье имен и явлений.

Очевидно, объектом анализа должна быть так называемая русская классика, условно обрываемая на именах Шпета и Лосева. Естественно, сюда входят специалисты, посвятившие себя в той или иной степени изучению русской философской классики. Давать статьи о философах только по основанию их проживания в России или СССР, писанию текстов на русском языке и т.п. не представляется в данном издании возможным. Такой словарь существует, он создан П.В. Алексеевым, дублировать его не имеет смысла.

Почему здесь статья об А.Г. Егорове, Л.Ф. Ильичеве? Потому что были большими партийными функционерами? Непонятно, конечно, как быть с М.Т. Иовчуком. Русской философией он занимался, внимательно блюдя её, чтобы она не выходила за пределы положений, изложенных в "Кратком курсе истории ВКП(б)". К философии его деятельность имела мало отношения, это был партийный надсмотрщик над русской мыслью. Может, это и надо было сказать. Не жестко, но внятно.

А современники? Не знаю. Не хотелось бы уподобиться молодым людям, которые твердо знают, "кто сегодня делает философию в России" (от Д. Пригова до А. Дугина). Впрочем, о такой ориентации на рыночную стихию писал еще Кант в "Споре факультетов", это похоже на нынешнюю ситуацию - до звуковых совпадений: "Если же спор ведется перед гражданским обществом... то он неправомочно выносится на суд народа (которому не дано судить об ученых делах) и перестает быть ученым спором; в этом случае наступает упомянутое выше состояние спора, когда учения излагаются соответственно склонностям народа... Эти самозванные народные трибуны тем самым исключают себя из сословия ученых, нарушают права гражданского устройства (вторгаются в политику) и образуют породу неологов, справедливо ненавистное имя. <...> Этим именем следует заклеймить тех, кто... отдают дела ученых на суд народа, суждениями которого они управляют по своему усмотрению, влияя на его привычки, чувства и склонности".

Даются статьи о работах классиков русской мысли. Но тоже нет никакого соображения, на каком основании отбирается та или иная работа.

Зато уж кому не повезло, то это отечественным философам, специализирующимся в области русской мысли. Скажем, нет статьи о Н.В. Мотрошиловой. Почему? Нет Т.В. Артемьевой, автора, по крайней мере, пяти или шести книг, издавшей практически впервые весь корпус русской философии XVIII в. Почему ее нет? Нет - И.И. Евлампиева. Почему его нет? Автор учебника, автор нескольких книг по истории русской философии, издававший И. Ильина, Г. Флоровского и др. На наших глазах совершается чудо - возрождается великий русский философ Г.Г. Шпет. Издано уже несколько томов. Ни слова об этом издании, ни слова о специалисте, творящем это чудо. Я имею в виду /стр. 17/ Т.Г. Щедрину. Нет и Н.К. Гаврюшина. Может, то, что он делает, это и религиозная мысль, а не в чистом виде философия. Но кто сумеет провести раздел в русской мысли между "чистым" и религиозным мыслителем? Тем не менее, Гаврюшин - издатель русской философской мысли. И издал немало, и написал немало. Является нашим автором.

Где И.В. Борисова, занимающаяся изданием русской классики (B.C. Соловьева)? Где А.А. Кара-Мурза, чьи труды по изданию корпуса русского либерализма трудно переоценить? Где издатель русской мысли М. Колеров? У меня такое впечатление, что весь круг, связанный с журналом "Вопросы философии", был каким-то образом элиминирован. Почему? Помните старый анекдот: у тебя своя компания, у меня своя компания. Мы живем внутри своей компании, своей тусовки, тусовки другие нас не интересуют. Но если это тусовочное издание, тогда все другие здесь ни при чем, сюда вхожи лишь те, кто связан с философским факультетом Московского университета. Ради Бога, возможно и такое издание. Но если мы берем нечто более широкое, то круг людей расширяется неимоверно.

Н.В. Котрелев правильно заметил, что если говорить об историках русской философии, то неплохо бы вспомнить и немцев, и англичан, и кого угодно - довольно много, причем очень крупных. Упомяну одного - Лудольфа Мюллера, который издал Владимира Соловьева, издал Достоевского и автор невероятного количества книг о русских мыслителях. Почему его не назвали? Он переведен на русский, наверное, вы это знаете. Иными словами, доступен и русскому читателю, не знающему немецкого языка. В Германии существует "Общество по изучению русской философии" с его председателем Райнером Гольдтом, проводящее ежегодно свои совещания. Одно из них, в организации которого мы принимали участие (о Трубецких), мы печатали в нашем журнале. А живущие в Европе найти соотечественники, продолжающие работу в исследовании русской мысли - Н. Плотников, О. Назарова, В. Янцен? Где они?

Но, конечно, все же есть и статьи об историках русской мысли. Но они порой изумительны. В статье о С.С. Аверинцеве (автор В.И. Кураев) - одном из глубочайших русских культурфилософов, к тому же недавно умершем (что предполагало уже академический анализ его работ) - текст посвящен статье Аверинцева из Энциклопедического словаря "Вера", этим и ограничивается. Автор, открывший русской мысли заново византийскую культуру, впервые написавший о запрещенных и полузапрещенных немецких мыслителях и писателях (Юнге, Т. Манне, Г. Гессе, Р.-М. Рильке, К. Брентано), автор оригинальнейших работ по культуре русского Серебряного века, писавший о Вергилии, Державине, Жуковском, Мандельштаме, Вяч. Иванове, создавший свое понимание поэтики литературы, русской в особенности, смерть которого вызвала поток текстов - от Ольги Седаковой, которая в библиографии названа Судаковой, до Владимира Бибихина, требует серьезного подхода. Представить его в контексте схоластического спора Августина, Абеляра, Тертуллиана ("Верую, чтобы понимать", "Понимаю, чтобы верить", "Верую, ибо абсурдно" - порядок автора статьи) и вместо Аверинцева треть текста посвятить полемике с Кантом и послекантовской философией - как-то неуважительно и поверхностно. Комичное впечатление остается от статьи "Красота", где это понятие называется рожденным именно русской философией.

Примеры можно множить, но стоит ли! Зато стоит ответить на главный вопрос, для кого создавалась эта "Энциклопедия"? Кто ее возможный потребитель? Вряд ли она может похвалиться внесением новых смыслов (увы, далеко нам до французских энциклопедистов!). Может, она поддержала те труды по истории русской мысли, которые с невероятной энергией печатались, начиная с конца 80-х гг. прошлого века? Судя по библиографии, этого не скажешь. Бесспорно, есть интересные и насыщенные статьи, но все же последние, наиболее продуктивные в этой области полтора десятилетия обойдены молчанием. Стало быть, как справочный аппарат она не пригодится. Во всяком случае, студентам я бы ее рекомендовать не стал.

Говорят, ее нужно доработать. Можно и так сказать. Только не доработать, а переработать, внести в центр издания некую общую здравую идею, которую внятно обозначить и которой следовать. Пока же она остается неким артефактом среди прочих /стр. 18/ артефактов и курьезов нашего любомудрия. Как говорил отечественный классик-речетворец нашей эпохи, хотели как лучше - вышло как всегда.

М.А. Маслин: У меня одна реплика к Владимиру Карловичу. Я был достаточно близко знаком с патриархом немецкой славистики Вольфгангом Казаком. Это автор "Лексиона русской литературы XX в.", один из столпов немецкой советологии и редактор журнала "Jahrbücher fur Geschichte Osteuropas". Он специально приехал ко мне из Кельна и пригласил в Германию как составителя Словаря, я у него выступал в Кельне, и он мне говорил, что его коллеги-советологи были возмущены включением в "Лексикон" статьи "Брежнев". Он возражал: ведь Брежнев лауреат Ленинской премии по литературе, и я обязан был включить о нем статью. Вот так же и мы включили Егорова и прочая. Из песни слов не выкинешь. Мы сделали так, чтобы показать, что всё состоялось, как состоялось, а вот оценки того, как состоялось - это уже не энциклопедия, а что-то другое, это монография, это уже из области субъективных оценок.

В.К. Кантор: Можно я отвечу сразу? Я Казака знал очень хорошо, начиная с 90-го г., и бывал у него дома, и выступал и в Кёльне, и дома, и везде. Знаю этот "Лексикон" и по-немецки, и по-английски. Могу сказать, что это очень средний "Лексикон", потому что составлялся он достаточно случайно: насколько наработали аспиранты Казака, настолько и составлялся "Лексикон". Вот если у вас по этому же принципу шло составление словаря, то это худо.