Плохое против худшего в конфликте РФ с Грузией

Первый ход в августовком военном столкновении Грузии и РФ сделал проамериканский грузинский президент Михаил Саакашвили наверняка с санкции американо-натовских опекунов. Цель операции – сдвинуть ситуацию вокруг Южной Осетии и Абхазии с мертвой точки и тем самым через обострение отношений с РФ форсировать более тесную интеграцию Грузии с Западом. Любой ответный ход РФ представлялся проигрышным. Единственная реальная угроза – доведение российского ответа «до логического конца», то есть до смены проамериканского грузинского руководства на пророссийское. Но стратеги Запада не без неких весомых оснований были уверены, что российское руководство не решится установить свой контроль над Закавказьем и над маршрутами поставок нефти из стратегического Каспийского региона на Запад. Этот расчет полностью оправдался – российские танки вышли на позиции получасового броска в беззащитный Тбилиси, но из Москвы поступил приказ не двигаться дальше и не приближаться также к стратегическому нефтепроводу Баку – Тбилиси – Джейхан, до которого оставалось несколько километров. И российское полное военное превосходство претворилось в плотное вовлечение РФ в дела Южной Осетии и Абхазии, что не всеми в российском руководстве воспринимается как бесспорный выигрыш. Вот если бы вся Грузия занимала пророссийскую позицию – можно было бы полюбовно-взаимовыгодно решать проблемы. Но этот вариант упущен.

Поэтому некоторые аналитики полагают, что в конфликте с Грузией были российским руководством допущены стратегические ошибки, в результате которых по большому счёту Россия «проиграла». Историк и политолог Александр Львович Янов в связи с этим рассуждает в статье «Почему мы проиграли? Статья первая. Трагедия, которой могло не быть»:

«Каковы бы ни были российские военные успехи в «грузинской войне» 2008 года, психологическую, пропагандистскую войну, как говорится, за умы и сердца мирового сообщества Россия проиграла. На протяжении одного месяца число европейцев, считающих ее главной угрозой миру, выросло в четыре раза, американцев – в шесть.

Впрочем, достаточно просто сопоставить число стран, которые признали независимость Косово (около 50), с числом признавших независимость Южной Осетии и Абхазии (одна), чтобы в этом не осталось сомнений. Понять причины этого поражения, я думаю, первостепенно важно. Особенно сейчас, когда пресловутый «туман войны» уже рассеялся, а будущее по-прежнему туманно. Когда, несмотря на вполне разумные предложения президента Медведева по урегулированию глобального финансового кризиса, Россию даже не приглашают на саммит министров финансов, собравшихся как раз для этого урегулирования.

Едва ли, однако, сможем мы понять эти причины, обратившись к изданиям и сайтам, дежурно объясняющим каждое поражение России «русофобией» Запада. Такое объяснение уже довольно давно никто в мире не принимает всерьез. Я уже писал в своей книге «Загадка николаевской России», что не сработало оно даже в 1856 году после Крымской войны и «позорного мира», когда Россия впервые была свергнута со сверхдержавного Олимпа. А полтора столетия спустя оно и вовсе выглядит скорее как демарш северокорейской прессы, объявившей все разговоры о болезни Любимого Вождя «коварным сговором западных СМИ».

Самый недавний пример: Азиатский банк. Ни русофобией, ни Западом в нем и не пахнет. В числе директоров вполне благожелательные представители Китая и Индии. И вот они единогласно решили предоставить пострадавшей от войны Грузии многомиллионный заем. Не Южной Осетии, заметьте, которая тоже пострадала, а Грузии.

Есть, однако, у нас умные, серьезные, образованные пропагандисты, к которым прислушиваются и на «русофобском» Западе. Они, конечно, тоже пытались объяснить миру позицию России в грузинском конфликте и оправдать ее. И тоже потерпели поражение. А это уже намного серьезнее неудач, скажем, Михаила Леонтьева или Александра Дугина, веры которым в мире столько же, сколько северокорейской прессе. Важно поэтому разобраться в причинах поражения серьезных пропагандистов. Именно для них грузинский конфликт был экзаменом на профессионализм.

«Чего не хочет понять Запад?» – так называется ключевая статья одного из таких пропагандистов, Вячеслава Никонова, в «Известиях» (03.09.08). По его мнению, Запад не хочет понять, что «для России трагические события 8 августа имеют такое же значение, какое для Соединенных Штатов атака... 11 сентября 2001 года». Серьезное обвинение? Тем более что «реакция на эти два события была далеко не одинаковой. Тогда... Москва первой выразила соболезнование и поддержку Америке». А сейчас?

Увы, даже минутного усилия воображения достаточно, чтобы убедиться в кощунственности этого сравнения. Представьте, что террористы, угнав четыре российских авиалайнера, обрушили высотку МГУ на Ленинских горах, похоронив под обломками студентов, затем МИД на Смоленской площади, что третий самолет врезался в российский Пентагон на Арбате, а четвертый рухнул в районе Охотного Ряда. Представили? А теперь вообразите, что кто-нибудь поставил на одну доску эту, немыслимую даже гипотетически катастрофу с громом пушек по другую сторону российской границы – в тысячах километров от Москвы. Отнеслись ли бы вы, читатель, серьезно к такому сравнению или сочли его грубой и бестактной профанацией? (Впрочем, Никонов был лишь первым, кто употребил это сравнение; вслед за ним повторили его и другие, в том числе политики самого высокого ранга.)

Нет слов, гибель каждого человека – трагедия. Не я сравнил две эти трагедии, Никонов сравнил. Более того, именно на этом и построил он свое оправдание российской позиции. Несмотря даже на то, что катастрофа 11 сентября (так же, как и гипотетическая атака на Москву) не имеет аналогов в новейшей истории. Во всяком случае, по степени массового психологического шока, заставившего содрогнуться весь мир, и по непредсказуемости последствий (никто в Америке не мог в первые часы нападения сказать, трагический ли это эпизод или начало тотальной атаки на страну).

Между тем в отличие от 11 сентября 8 августа было вполне предсказуемо. Больше того, к нему давно готовились и, самое главное, его, как я попытаюсь здесь показать, легко было предотвратить. Попросту говоря, этой трагедии могло не быть. И предотвратить ее могла именно Россия. Могла, но не предотвратила. Почему?

Никонова, однако, такие подробности не волнуют. Логика кощунственного сравнения влечет его далеко за пределы здравого смысла. «Когда Россия может задействовать войска? – спрашивает он, негодуя. – Когда подойдут к Смоленску или к Московской кольцевой дороге?» Кто подойдет? Грузины? Дух захватывает от нелепости этого предположения. А заканчивает он свою тираду совсем уже, извините, истерически: «И в чем же в итоге Россия не права и за что ее осуждают? Похоже, за то, что мы воспротивились собственному уничтожению».

Как видим, Никонов действительно исходит из того, что 8 августа в России произошла столь же гигантская катастрофа, что семь лет назад в США, – а именно катастрофа, угрожавшая России «уничтожением» или по меньшей мере тем, что враг (в нашем случае грузины) и впрямь готов был двинуться через Кавказский хребет «к Смоленску или к Московской кольцевой дороге».

Невозможно предположить, что кого бы то ни было в мире могла убедить такая реакция на локальный конфликт, никак не угрожавший благополучию, не говоря уже о существовании России.

Тем более что этот конфликт Россия давным-давно могла бы решить так же спокойно и мирно, как решили после 1999 года европейцы аналогичный конфликт в Косово. Никто в мире ведь не опасается ни нападения Сербии на Косово, ни атаки Косово на Сербию. Не опасается, хотя конфликт там был куда более серьезным, чем в Южной Осетии и в Абхазии. Косовары и впрямь пережили попытку тотальной этнической чистки (которую, добавлю в скобках, с ужасом наблюдал по телевизору весь мир), тогда как абхазы, а теперь и осетины сами «вычистили» свои грузинские меньшинства.

Российские пропагандисты, и Никонов, естественно, в первых рядах, настаивают на том, что именно отделение Косово от Сербии создало прецедент для признания независимости Южной Осетии и Абхазии. Если бы! Девять лет трепетала Европа перед необходимостью нарушить территориальную целостность Сербии, хотя с самого начала было ясно, что никогда не согласятся косовары после того, что они пережили, оставаться в составе Сербии (как не согласятся жить в составе Турции армяне после «чистки» 1915 года). И первой заботой европейцев как раз и была безопасность сербского меньшинства в Косово. Россия между тем даже не поставила условием своего признания независимости Южной Осетии и Абхазии возвращение «вычищенных» к родным пепелищам.

Международных комиссий, рассматривавших косовскую контроверзу, было не счесть. В конце концов комиссия ООН под председательством бывшего президента Финляндии Мартти Ахтисаари пришла к выводу, что при условии гарантий сербскому меньшинству другого выхода, кроме независимости, для Косово не существует. Европа попыталась вынести это экстраординарное решение на рассмотрение Совбеза ООН, но Россия дала понять, что наложит на него вето. Сравните эти муки рождения независимого Косово с односторонним признанием Россией независимости Южной Осетии и Абхазии.

Чего после этого стоят причитания Никонова: «Сколько раундов геноцида должно состояться?.. Сколько раз Грузии еще надо было позволить развязывать войны против маленьких соседних народов, чтобы лишить ее права повелевать этими народами?» Но ведь уже много лет назад Россия могла сделать в Южной Осетии и Абхазии то же самое, что сделали европейцы в Косово, – напрочь вырвать жало грузинской угрозы, просто интернационализировав конфликт? И не было бы никаких «развязанных войн», никаких «раундов геноцида»...

Ни на минуту ведь не скрывал Саакашвили решимости воссоединить свою страну: вооружался у всех на глазах. И Россия знала это и готовилась – к войне. Не к интернационализации конфликта, которая тотчас сделала бы вооружения Саакашвили бессмысленными, но именно к войне. Почему? Ведь был же косовский прецедент предотвращения войны. Именно за это, за предотвращение трагедии в Косово (как и в Намибии и Индонезии), и стал только что Мартти Ахтисаари лауреатом Нобелевской премии мира».

Увы, продолжает Александр Янов, другие столь же талантливые пропагандисты порою защищают российский флаг с еще меньшим достоинством, чем Никонов. Об этом он рассуждает в следующей статье «Почему мы проиграли? Статья вторая. "Старый Запад" и "молодая Россия"» (Независимая газета, Москва, 29 октября 2008 года):

«Известный российский политолог Сергей Караганов отозвался на грузинскую войну тремя статьями в «Российской газете» (29.08, 26.09, 15.10.08) и большим эссе «Новая холодная война» в журнале «Россия в глобальной политике» (№ 5, 2008). Впрочем, идеи и образы, даже обороты речи всех последующих опусов практически повторяют – порой дословно – первый из них («Ловушка холодной войны»), написанный по свежим следам событий.

Главные тезисы его без преувеличения глобальной теории следующие.

1. «Осетинская агрессия Грузии» есть не более чем «предлог и провокация... ход пешкой в новой большой начавшейся игре».

2. Игра состоит в том, что, пытаясь остановить свой неминуемый упадок, «старый Запад» перешел в Южной Осетии в контратаку против «молодого авторитарного капитализма».

/МОЙ КОММЕНТАРИЙ: Сергей Караганов апологетизирует нынешний российский неофеодальный режим. Называя его «молодой авторитарный капитализм» и попросту наводя тень на плетень. Чем капитализм при царе хуже капитализма при Путине? При столкновении такого феодального неофеодального «капитализма» с настоящим «молодым авторитарным капитализмом» типа японского столетней давности – проигрыш царя очевиден/

3. «Новый период мировой истории» начался. Знаменуется он холодной войной между Россией и «отстающим» Западом.

4. Задача России в этой холодной войне – разумно распределить свои внутри- и внешнеполитические ресурсы, чтобы на этот раз ее выиграть (из последнего, октябрьского опуса можно заключить, что в связи со всемирным экономическим кризисом холодная война, возможно, несколько откладывается, но в принципе это дела не меняет).

В теоретическом плане предложено нам здесь, если хотите, новое, пусть и сокращенное издание «Заката Запада» Освальда Шпенглера (переведенного на русский как «Закат Европы»). Правда, у Караганова не совсем ясно, имеет ли он в виду под Западом географическое понятие (подобно Шпенглеру) или символ «либерально-демократической модели». Впрочем, к этой путанице мы еще вернемся.

Альтернатива Европе

Статья Караганова во многом исповедальная – с первых строк: «Проклятья рвутся изо рта. Несмотря на все заклинания, в том числе и мои, новая холодная война, на мой взгляд, началась», – как видим, автор переживает это как свое личное поражение. Но также, и тут вся загвоздка, как неопровержимый симптом заката того, что он называет «старым Западом». По Караганову, закат начался с конца ХХ века, когда от «глобализации все больше стали выигрывать страны молодого капитализма – Восточной, Юго-Восточной Азии», «авторитарные и полуавторитарные молодые». А «старый Запад... стал быстро терять роль интеллектуального и морального лидера мира».

Другими словами, там наивно полагали, что после уничтожения фашизма и коммунизма глобальной альтернативы либерально-демократической модели больше нет. Позвольте, возражает Караганов, альтернатива есть. И, более того, предлагает она «гораздо более привлекательную и достижимую модель политического развития». Чем именно привлекательную, автор не объясняет. Остается предположить, что он разделяет знаменитую гипотезу, высказанную в свое время главным идеологом этой альтернативы, бывшим премьером Малайзии Махатхиром Мохаммадом: «Европейские ценности есть ценности Европы, азиатские ценности универсальны».

Допустим. Но Россия-то здесь при чем? Каким образом европейская страна – единственная к тому же в Европе – оказалась вдруг причастна к азиатско-авторитарной альтернативе Европе?

Африканские цифры

Привлекательность азиатско-авторитарных ценностей внушает некоторые сомнения даже самому Караганову: «Вряд ли у кого-нибудь из мыслящих и патриотических русских может вызывать восторг коррумпированный госкапитализм, пока торжествующий в нашей стране».

Еще бы! Ведь по независимости суда сегодняшняя Россия занимает, согласно World Economic Forum, 84-е место (из 102); по защищенности политических прав граждан – согласно Freedom House, 168-е (из 192); по защищенности частной собственности – согласно тому же World Economic Forum, 88-е (из 108); по защищенности граждан от коррупции – согласно Transparency International, 147-е (из 159)...

Как видим, по всем этим показателям опережает Россия главным образом африканские страны. На «старом Западе» при всех недостатках его либерально-демократической модели давно уже нет ничего даже отдаленно напоминающего эти африканские цифры. В чем же, если так, жизненный интерес России? В том, чтобы мобилизовать опыт «старого Запада» в преодолении вековой гражданской отсталости, или в новой конфронтации с ним?

Вопрос, конечно, риторический, и Караганов, я думаю, согласится, что опыт Запада важнее для России, нежели конфронтация с ним. Но тут вмешивается необходимость оправдать российскую позицию в грузинском конфликте. И теория «контратаки старого Запада». Ведь «холодная война развязывается... против России». И в такой ситуации «уступки бессмысленны», повторяет он из опуса в опус.

Выбор между двумя «М»

С невероятной быстротой перенеслись мы из мира глобальной политики, где азиатские «молодые» одолевают «старый Запад» и тот их контратакует, в мир жесткой конфронтации между Западом и Россией. Какая, однако, связь между двумя этими мирами? Почему контратакует Запад так нелепо, то есть не тех, кто его опережает, но страну, которая далеко от него отстает?

Ответ – на удивление стандартный и, что странно в устах Караганова, совершенно национал-патриотический: «Главная цель игры, которую нам навязывают... сорвать модернизацию России». Но опять-таки зачем? А затем, что, «как выяснилось, эта модернизация ведет не к созданию вассала, а к возрождению конкурента». Конкурента кому?

Это правда, что, по прогнозам, доля Запада в мировом ВВП сократится к 2020 году до 40%, но никто не уверен, вырастет ли за эти годы доля ВВП России хотя бы до 3%. Кому, помилуйте, может она при таком соотношении сил быть конкурентом?

В устах, скажем, Михаила Леонтьева такие мрачные подозрения по отношению к Западу звучали бы вполне уместно: с арифметикой он, как и всякий уважающий себя национал-патриот, не в ладах. Но Караганов-то знает, почему ни в чем не уверены сегодня эксперты. Потому что не ведают, какую из двух больших «М» (модернизацию или милитаризацию) выберет после грузинского конфликта Россия. В первом случае она могла бы стать конкурентом, скажем, Бразилии, во втором – разве что Нигерии.

Но уж Запад-то, безусловно, предпочитает модернизацию России ее милитаризации. По простой причине: меньше головной боли и какая-никакая помощь на центральном фронте международной напряженности – на Ближнем Востоке.

Которую, однако, из этих больших «М» предпочитает Караганов? Выбор для него откровенно мучительный (отсюда исповедальность). Как всякий национал-либерал, Караганов всей душой за модернизацию, но... лишь до первого международного конфликта России. Словно смерч, сдувает конфликт либеральную оболочку, обнажая извечную подоплеку: «права или неправа, моя страна всегда права». Ту самую, которую Владимир Сергеевич Соловьев назвал национальным эгоизмом. И вчерашний либерал неожиданно становится «националистом с оговорками».

В результате сшибки двух отрицающих друг друга интеллектуальных императивов Караганов отказывается от выбора. Он рекомендует России обе «М» сразу. «У нас окрепшая, но все еще относительно слабая армия. Ее нужно усиливать». И «совершенно очевидна... необходимость повышения гибкости и политической используемости ядерных сил». Это с одной стороны. С другой – «нужно, как бы трудно это ни было, хранить и личные свободы граждан, расширять поле их политических свобод».

Увы, пушки и масло совмещаются лишь в маниловских мечтах. В реальной истории это, как правило, не удается. Приходится выбирать: либо разгребать Авгиевы конюшни гражданской отсталости дома, либо конфронтировать со «старым Западом». И если конфронтация неминуема, то тут уж, извините, не до конюшен. На войне как на войне.

Запад как модель

Тут самое время вернуться, как я обещал, к определению «старого Запада». Судя по тому, как последовательно противопоставляет его Караганов авторитарному капитализму, ясно, что, в отличие от Шпенглера, имеет он в виду все-таки не географическое понятие, но «либерально-демократическую модель». И под псевдонимом «старого Запада», угасающего под напором авторитарных «молодых», фигурирует у него на самом деле эта модель.

В таком случае, однако, все его теоретическое построение рушится у нас на глазах. Просто потому, что азиатские «молодые», которым положено по его схеме ниспровергать «модель» Запада, сами, как выясняется, отчаянно стремятся ее обрести. Первопроходцем в этих азиатских оранжевых, если хотите, революциях, в ходе которых авторитарный капитализм заменялся западной моделью, выступили еще в 1986 году Филиппины. За ними последовала в 1998 году Индонезия. Нет, впрочем, надобности заглядывать в историю. Сейчас такие же мирные революции происходят в Таиланде и в Малайзии, то есть в цитадели авторитарного капитализма.

Пусть читатель сам теперь судит, является ли это историческое расширение территории западной «модели» в Азии симптомом заката Запада или азиатские оранжевые революции вдохнули в него новую жизнь. Как бы то ни было, шпенглерианская теория, предложенная Карагановым для оправдания российской позиции в грузинском конфликте, критического взгляда не выдерживает. Так же, как не выдержала его попытка объяснить этот конфликт контратакой Запада.

Не может, согласитесь, успокоить мир объявление новой холодной войны, как не могла это сделать гротескная попытка Вячеслава Никонова убедить его, что в Южной Осетии Россия лишь «воспротивилась собственному уничтожению» (см. «НГ» от 15.10.08). Так стоит ли после этого удивляться, что Россия проиграла психологическую войну за умы и сердца мирового сообщества, если даже самые умные и серьезные ее пропагандисты добились лишь результатов, прямо противоположных их намерениям?».