Встреча с Зубром

«Научный внук» Николая Владимировича Тимофеева-Ресовского (1900-1981) – восьмидесятилетний нобелевский лауреат Джеймс Уотсон – 3 июля 2008 года выступал в Доме ученых на Пречистенке, в ресторане которого, кстати, собираются наши инновационщики. Увы, я не был на этой публичной лекции живого классика, который вместе с Фрэнсисом Криком и Морисом Уилкинсом открыл в 1953 году двойную спираль ДНК, а в последние месяцы подвергается яростной атаке либерастов-толерастов за его попытку «обосновать расизм», то есть найти генетические предпосылки не только антропологических, но и ментальных различий между людьми, в частности между неграми и белыми. Но сегодня утром, проснувшись, по обыкновению включил свой любимый Российский исторический телеканал «365 дней ТВ», он на профилактике, переключил на соседний тоже исторический телеканал документальных фильмов «24ДОК» и увидел кадр – молодые Уотсон и Крик пьют водку в мемориальной квартирке великого русского биолога Николая Константиновича Кольцова (1872-1940) в честь своего идейного вдохновителя Николая Владимировича Тимофеева-Ресовского. По телеканалу показывали кинотрилогию Елены Саканян «Охота на Зубра».


Фото - из статьи: Черешнев В.А., Большаков В.Н., Чеботина М.Я. ""Я родился русским и не вижу никаких средств изменить этот факт": К 100-летию со дня рождения Н.В.Тимофеева-Ресовского" (Вестник Российской Академии наук, Москва, 2000, № 8, стр.731–735)

И я ругал себя за то, что вроде бы много общался с Николаем Владимировичем, приезжал к нему в Обнинск и жил по несколько дней в его квартире. Иногда беседовали ночами напролет, он утром уходил на работу в Институт медицинской радиологии Академии медицинских наук, а я отсыпался. Он приходил к вечеру, и снова мы говорили и говорили о Правой Вере, о расовой теории, о роли вятичей в этногенезе русского народа, о сути поэзии. К сожалению, я мало расспрашивал его о жизненном пути, запомнились лишь его рассказы о влиянии его калужской родственницы (по линии Рагозиных) Елены Фёдоровны Писаревой, последовательницы Елены Блаватской, автора очерка о ней, одной из пророчиц русского близкого к правоверному теософического знания и личной знакомой Рудольфа Штейнера, - на молодого студента-«бауманца» остзейского немца и затем нацистского политика и идеолога Альфреда Розенберга, автора книги «Миф ХХ века» (которую, кстати, я конспектировал в спецхране Ленинки для Алексея Фёдоровича Лосева). Для Николая Владимировича дороги были калужские края, где он локализировал очаг вятичей и где, например, жили и творили связанные с теософским кружком Елены Писаревой русские ученые-эзотерики Константин Эдуардович Циолковский и Александр Леонидович Чижевский.

С «Зубром» познакомился в 1968 году. Он сам позвонил мне, прочитав машинопись моей статьи «Смерть», где я изложил одну из версий Правой Веры. Статью мне заказал Юрий Николаевич Давыдов для грандиозной многотомной «Философской энциклопедии», в редакции которой на Покровском бульваре он тогда работал. Юрий Николаевич Давыдов, женившийся на Пиаме Павловне Гайденко после развода её с Юрием Мефодьевичем Бородаем (страсти философские и человеческие тогда кипели вовсю), прославился своей Вводной статьей в Томе IV «Сочинений» Гегеля (Москва: Издательство социально-политической литературы, 1959) – ««Феноменологии духа» и её место в истории философской мысли» (стр. V-XLV), и мы, молодые тогда философы, читали и восхищались, как и книгой Пиамы Гайденко о Мартине Хайдеггере. И вот я написал статью «Смерть» для «Философской энциклопедии», но она оказалась настолько оригинально-авторской, что не пошла в печать, а стала распространяться в списках. И на неё обратили внимание не только интересующийся философией Николай Владимирович Тимофеев-Ресовский, но и знаменитый писатель-классик Леонид Максимович Леонов.

В 1950-ые годы идеи Правой Веры витали в воздухе в связи с впечатлением от успехов физиков-ядерщиков и физиков-теоретиков, подступившимся к «коду» мироздания. И «код жизни» тоже только что открыли Уотсон, Крик и Уилкинс. Я обрел Правую Веру ещё в школе, но сформулировал её, будучи студентом физического факультета МГУ, в 1956 году в обсуждениях со школьным другом Александром Николаевичем Анисимовым (ныне доктор экономических наук, ведущий научный сотрудник Центрального экономико-математического института Российской Академии наук) и студенческим товарищем Юрием Серафимовичем Копысовым (ныне член Ученого Совета Института ядерных исследований Российской Академии наук). Тогда Правую Веру я называл «лимитизмом» (от корня «лимит» = «предел» - как «предельное знание»). Правда, Юрий Копысов вспомнил, что «лимитизмом» назвал свою философию наставник Питирима Александровича Сорокина известный коми-зырянский мыслитель Каллистрат Фалалеевич Жаков (1866-1926), так что пришлось искать другое название, и тут под руку попался текст Карла Ясперса о «философской вере», я его перевел (рукопись перевода, наверное, пропала в годину передряг), и слово «вера» мне понравилось. Тем более, что на меня в студенческие годы колоссальное впечатление произвел прочитанный в Ленинке труд немецкого богослова Германа Гункеля «Schöpfung und Chaos in Urzeit und Endzeit» («Творение и Хаос в Начале и Конце», 1895), в которой показано, что события в Откровении Иоанна Богослова (Апокалипсис) сопряжены с событиями Книги Бытия, и тем самым время предстает кругом и подтверждается откровение Фридриха Ницше о «Вечном Возвращении» через обновление и гибель мира в Мировом Пожаре («Большой Взрыв» космологов). И я как неофит новой веры делился ею со всеми и гордился тем, что являюсь первооткрывателем. Потом выяснилось, что это не так – первым из отечественных мыслителей, насколько мне известно, постиг этот круг идей Эвальд Васильевич Ильенков в работе «Космология духа», и когда мы с ним в его квартире в Проезде Художественного театра обсуждали эти вопросы, он в свою очередь ссылался как на предшественника на немецкого корифея Эдуарда фон Гартмана (1842-1906). Впоследствии выяснилось, что эсхатологизм того чекана, к которому я пришел вроде бы самостоятельно, на самом деле является общим местом древних верований, так что рационально-критическая Правая Вера есть лишь возврат к корням.

А Николай Владимирович Тимофеев-Ресовский, прочитав мою статью «Смерть», почуял во мне родственную душу, и между нами установился духовный резонанс.

Кандидат химических наук Евгений Васильевич Раменский в статье «Золотой век российской биологии: Беззаветное отношение к науке наших ученых было схоже с христианской добродетелью» пишет:

«В памяти навсегда осталось услышанное от Николая Владимировича Тимофеева-Ресовского в 1974 г.: "Я немало пошатался по свету, но такой биологии, как у нас в начале века, нигде в мире не видел". Как же "отсталая страна, стонущая под гнетом кровавого царизма", сумела вырастить первоклассную науку?

Николай Бердяев считал, что русские обожествили естественные науки. Впрочем, наивное, беззаветное, православно страстное отношение к науке наших материалистов очень напоминало христианские добродетели. Иностранцев поражало, как "на ура" в России приняли дарвинизм. В 1864 г. вместе с первым переводом "Происхождения видов" вышла статья радикального критика Писарева о дарвинизме. В сознании многих российских интеллигентов странно слились дарвиновская эволюция (!) и революционное (!) политическое мышление.

Василий Аксенов заметил, что в утопических романах XVIII века высмеивается интерес русских к западной науке, она объявляется антитезой русской веры. Но в жизни несоединимое порой сочетается. Иван Тургенев в романе "Дым" с усмешкой пишет о толпах русских, обивающих пороги лабораторий немецких физиологов. К дворянам присоединяются разночинцы, и вот уже тургеневский Базаров препарирует лягушек не в Германии, а у себя дома.

НАЧАЛО ВЕКА

Если в романе Базаров героически погиб, то в жизни Иван Михайлович Сеченов (1829-1905) стал отцом русской физиологии животных. Он стремился изучить человека в единстве "тела, души и природы". В "Рефлексах головного мозга" (1863) Сеченов рассматривал ощущение как комбинацию восприятия и мышечной активности. Он совершил революцию во взглядах на сложные формы нервной деятельности, дал сильный толчок развитию естествознания и материализма в России.

Первым великим эмбриологом российского происхождения стал Александр Онуфриевич Ковалевский (1840-1901). Он изучил эмбриогенез низших позвоночных и беспозвоночных и, обнаружив сходство в развитии эволюционно далеких организмов, подтвердил Дарвина. Владимир Ковалевский (1842-1883) основал эволюционную палеонтологию. Исследуя морфологию млекопитающих, а особенно развитие их конечностей, он был первым палеонтологом, выяснившим происхождение копытных. Дарвин видел в его работах блестящее подтверждение своей теории.

Илья Мечников (1845-1916) в ранних эмбриологических работах также нашел параллели в развитии низших и высших животных. Изучая личинки морских звезд, он заметил сходство в поведении свободных клеток их полостей с поведением лейкоцитов крови высших животных, что привело его к теории фагоцитоза, сделав одним из создателей иммунологии.

На исходе XIX века было сделано два крупнейших открытия. В 1891 г. Сергей Виноградский обнаружил у бактерий способность строить органические вещества из неорганических, используя энергию окисления последних, - открыл хемосинтез. Оказалось, что Солнце - не единственный источник энергии для земных организмов. В эти же годы больших успехов в изучении фотосинтеза у зеленых растений достиг Климент Тимирязев. Сегодня известны оазисы жизни вокруг горячих источников на дне океанов, где начальное звено в пищевой цепи - бактерии-хемосинтетики. Возможно, эта странная жизнь и породила все разнообразие организмов Земли. В 1892 г. Дмитрий Ивановский нашел, что возбудитель мозаичной болезни табака проникает через фильтры, задерживающие бактерий. Так был открыт мир вирусов - микробов у микробов.

ДЕТИ ОКТЯБРЯ

Своей долгой жизнью (1849-1936) Иван Павлов перебросил мост из дореформенной России в "эпоху победившего социализма". Сын священника и убежденный европеец, великий физиолог никогда не отрекался от православия. Его исследования можно разделить на три части: физиология кровообращения (1874-1888), физиология пищеварения (1889-1897) и, наконец, изучение психической деятельности, которому он посвятил последние 35 лет жизни. Славу первого физиолога мира ему принесли исследования условных и безусловных рефлексов, основанные на работах по пищеварению. Позже они стали основой для теории человеческого поведения. Павлов подходил к психической деятельности как явлению, изучаемому с помощью объективных методов науки его времени.

Среди первых ученых - жертв революции и разрухи был ботаник Михаил Семенович Цвет (1872-1919), сын русского и итальянки, скончавшийся в Воронеже от голода и болезней. От разделения изотопов урана до криминалистики - таковы возможности его метода адсорбционной хроматографии. Используя метод, Цвет впервые сумел выделить пигменты зеленого листа. Изложив основы хроматографии еще в 1901 г., он не дождался признания. Гению Цвета обязаны лауреаты не менее шести Нобелевских премий.

Грань веков отмечена рождением новой науки о живом - генетики. На ее развитие сильно повлияли российские биологи. Показателен путь эволюции великого биолога Николая Константиновича Кольцова (1872-1940), ученого широчайшего кругозора и силы предвидения, основателя российской экспериментальной биологии. В своих работах он двигался от сравнительной анатомии позвоночных к экспериментальной цитологии ("кольцовский принцип" архитектуры клеток) и дальше - к физико-химической биологии.

В 1916 г. Кольцов поставил задачей найти причины скачкообразных наследственных изменений - мутаций, с которыми может "работать" естественный отбор в ходе образования новых видов. В качестве таковых ему виделось действие радиации и активных химических соединений. Из-за материальных трудностей Гражданской войны кольцовцам не удалось доказать мутагенное действие радиации. В 1925 г. это сделали Г. Надсон и Г. Филиппов. А Нобелевская премия за обнаружение этого явления на два года позже досталась американцу Г. Меллеру.

Среди первопроходцев химического мутагенеза были наши соотечественники В.В. Сахаров, М.Е. Лобашев и М.Н. Мейсель. В начале 60-х гг. Нобелевский комитет выдвинул на премию за открытие химического мутагенеза, сделанное им еще до ухода на фронт в 1941 г., ученика Кольцова - Иосифа Рапопорта.

В 1927 г. Кольцов выдвигает гипотезу о матричном синтезе молекул жизни. Через четверть века она воплотится в модели двойной спирали гигантских молекул ДНК Уотсона-Крика. Позже Дж. Уотсон назовет себя научным внуком Тимофеева-Ресовского, ученика Кольцова. В 20-е гг. гены представлялись чем-то вроде бусинок на нити-хромосоме, поскольку представлений об их химической природе не было. Но Кольцов предсказывал, что замена водорода на метил в гигантской наследственной молекуле вызовет мутацию. Как в воду глядел! Супермутагенами оказались именно алкилирующие агенты.

В его маленьком и "очень московском" институте умели выводить и высокоурожайную полиплоидную гречиху (В. Сахаров), и регулировать пол у животных (Б. Астауров), и заниматься евгеникой. Бывшую евгенику сегодня именуют медицинской генетикой (знаменитый проект "Геном человека"). Кольцову же её припомнят не раз, а его ученику В. Эфроимсону еще и социобиологию. Мировые знаменитости Сергей Четвериков, Николай Тимофеев-Ресовский, Николай Дубинин - "птенцы гнезда" Кольцова, примирившие дарвинизм с менделизмом.

И ДАРВИНИЗМ, И БИОСФЕРА

Имя Николая Ивановича Вавилова (1887-1943) на Западе ставили вровень с именами Дарвина и Менделя. Фантастически работоспособный и обаятельный человек, путешественник-собиратель флоры, наблюдая изменчивость злаковых, он опубликовал в 1920 г. классическую работу "Закон гомологических рядов в наследственной изменчивости". Из нее следовало, что родственные виды изменяются сходным образом. Развивая эти представления, Вавилов пришел в 1926 г. к теории центров происхождения культурных растений. Отправляясь в самые удаленные уголки мира, он сумел собрать небывалую коллекцию генов растений. Отныне, опираясь на работы Вавилова, селекционер знал, что и где ему надо искать.

Даже в советские времена среди наших биологов были не одни только видные дарвинисты, например, А.Н. Северцов и И.И. Шмальгаузен, но и их оппоненты - Л.С. Берг и А.А. Любищев. Родовая черта российского естествознания - его космизм. В его русле философия и естествознание имели множество точек соприкосновения.

Наукой, полностью возникшей на русской земле, стало почвоведение. Его основатель В.В. Докучаев (1843-1903) развивал общенаучный взгляд на происхождение почвы. Он мыслил ее геобиологической формацией, сложившейся под действием растений и животных в ходе эволюции. Запад сумел усвоить лишь русскую типологию почв и композицию почвенных карт.

Понятие "биосфера" было введено учеником Докучаева Владимиром Ивановичем Вернадским (1863-1945). Он открыл новое направление в естествознании, первым увидев неизбежность совместного изучения эволюции биосферы и общества с подчинением их единой цели - сохранению и развитию человечества.

Основатель гелиобиологии Александр Чижевский (1897-1964) - георгиевский кавалер, земляк и друг Циолковского. Интуитивное, художественное восприятие мира позволило ему обнаружить зависимость состояния организмов и исторических явлений от активности Солнца. Выдвигая в 1939 г. ученого на Нобелевскую премию, д"Арсонваль, Бранли и Ланжевен видели в Чижевском "одного из гениальных натуралистов всех времен и народов".

Корни российской экологии уходят в 1869 г., когда Мечников использовал этот новый термин вслед за Геккелем. В начале 1930-х гг. СССР уже находился на переднем крае теории и практики природоохранного дела. Российские ученые были среди пионеров фитосоциологии (И.К. Пачоский, Г.Ф. Морозов, В.Н. Сукачев), в исследовании зависимости природной растительности от режимов среды обитания (Л.Г. Раменский) и экологической энергетики (В.В. Станчинский). Несмотря на репрессии, широкое движение за охрану природы выжило и сыграло свою роль в общегражданских движениях 1980-х гг.

"ВЕГЕТАРИАНСКИЕ" ВРЕМЕНА

Отношение советских властей к науке вполне можно назвать "науколюбивым обскурантизмом". Если до середины 1930-х гг. биология развивалась благодаря, то потом она стала выживать вопреки властям.

В 1920-е гг. получали поддержку начинания Кольцова, был создан физиологический институт и городок Павлова в Колтушах. Вавилов возглавил свой Всесоюзный институт растениеводства, стал президентом Сельхозакадемии, в стране возникла сеть опытных и сортоиспытательных станций... Но уже при нэпе, в "вегетарианские" времена, ученым стали предъявлять бредовые обвинения в "меньшевиствующем идеализме", а затем и в "пособничестве фашизму", в "шпионаже". Лишение работы и высылка были среди самых мягких мер. В ход шли гнусные карикатуры, клевета, вся мощь карательного аппарата вплоть до истребления ученых.

Сжигались и шли под нож книги, уничтожались линии подопытных животных. В 1931 г., когда о Лысенко и речи не было, авторами "вредительских теорий", "кабинетными учеными" уже были названы Л. Берг, Н. Вавилов, М. Завадовский, Н. Кольцов, И. Павлов, Ю. Филипченко и другие. Цвет нашей биологии, ученые большого гражданского темперамента, главы научных школ, тесно связанных с практикой!

Отшумели "исторические" сессии, стали забываться герои и злодеи. Казалось бы, биология выходила из обморока. Строились новые институты, целые научные города... Но многое было уже безвозвратно потеряно, место ярких ученых занимает послушная и бесплодная научная номенклатура.

В октябре 1990 г. группа очень немолодых людей, последних уцелевших детей золотого века нашей биологии - С.М. Гершензон, Н.П. Дубинин, В.С. Кирпичников, И.А. Рапопорт, Ю.И. Полянский, В.А. Струнников, А.Л. Тахтаджян, получала позднее признание, награды от имени президента СССР. Воздвигнутый режимом железный занавес отрезал нас от мировой науки, и эти биологи уже не учились и не работали за рубежом, не получали международных наград, как их предшественники. Но в стране вызрели свои мощные научные школы, дававшие ученикам широкий кругозор, прививавшие высокую нравственность и просвещенный патриотизм. Многие славные имена здесь нет возможности даже назвать.

Был в сталинские времена анекдот о России - родине слонов. Не знаю, как со слонами, но Зубры и Мамонты в наших краях водились. Наступает XXI век, век биологии и экологического кризиса. Время начать все заново?»

Заново начинать пока время не пришло, поскольку модернизация страны умышленно заблокирована из-за шкурных интересов правящей мародерско-компрадорской «элиты». А что касается фильма Елены Саканян «Охота на Зубра», то он дал мне сегодня много новой информации. Так, любопытны контакты «Зубра» не только с Розенбергом, но и с Геббельсом, а также интересны генетико-евгенические исследования Тимофеева-Ресовского в прекрасно оборудованной лаборатории Берлин-Буха. Эти опыты великого русского генетика перекликаются с нынешними изысканиями и осмыслениями Джеймса Уотсона, о которых он докладывал 3 июля 2008 года в Доме ученых на Пречистенке. Поразила сцена – в сарае на Урале свалены архивы «Зубра», его засекреченные ранее отчеты по воздействию радиации на человека и биосферу. Самоотверженно поступил и Николай Константинович Корльцов, который незадолго до смерти (он умер 2 декабря 1940 года) успел через шведов предупредить Николая Владимировича, чтобы он не вздумал возвращаться на Родину – ведь в СССР уже разгорелась кампания борьбы с «буржуазной генетикой». Вот почему Тимофеев-Ресовский остался в Берлине. Лицом к лицу лица не увидать – большое видится на расстояньи. И я был лицом к лицу с Николаем Владимировичем Тимофеевым-Ресовским, Леонидом Максимовичем Леоновым, Львом Николаевичем Гумилевым, Василием Витальевичем Шульгиным, Алексеем Фёдоровичем Лосевым и многими другими незаурядными людьми, и находил достойных собеседников, но они ушли, интерес к высшим вопрошаниям иссяк, и мне ныне не с кем поговорить на полную мощность, остается Живой Журнал.