[svoboda] Браконьерство в особо крупных
Браконьерство в особо крупных
Аркадий Петрович появился через полгода после смерти отца. Весёлый,
грохочущий басом, ироничный. Мишка новое материно приобретение воспринял в
штыки. В десять лет от роду не просто взять и за какие-то шесть месяцев
забыть батю.
Мать накануне провела с Мишкой разъяснительную работу. Бабка Дуся, немного
поворчав, приняла материну сторону.
- Пойми, внуча, - старуха, как всегда вязала, - мамке нужна опора, мужик в
доме. Не ерепенься, лучше помоги ей. А Аркаша - мужик хороший, не обидит.
Хороший мужик начал с того, что запретил Мишке ходить по родному дому.
- У тебя есть своя комната, вот и сиди в ней, чучело. Уроки учи, играйся, и
нечего по всей избе шарахаться. Если понял, моргни три раза. Свободен, как
Людвиг СвОбода!
Так Мишка понял, что свобода накрылась медным тазом, а в доме вводится
казарменное положение.
Дальше поступила следующая вводная: двоечники не смотрят телевизор, не ходят
в кино, не едят сладкого и ложатся спать в шесть часов вечера.
Мишка смолчал, наивно полагая, что отчим не желает ему зла. Тем более, что
мать тоже молчала, как бы соглашаясь с тиранией <папаши>.
В субботу Аркадий Петрович, как обычно парился в бане, новой, всего
годовалой, которую смертельно больной отец рубил дембельским аккордом.
- Помру, а банька будет стоять и людей радовать, - говорил батя.
Аркадий Петрович бздавал на каменку и, не слушая крики пащенка, охаживал
Мишку березовым веником. Затем выскакивал в дворик, образованный баней и
дровяником, и с разбегу, брюхом вперёд, бросался в сугроб.
Мишка с ненавистью смотрел, как это жирное быдло барахтается в снегу,
верещит по-бабьи и хрюкает от удовольствия. Смотрел, и в его голове вызревал
план мести. Нет, спускать нельзя. Ещё отец учил его: <Запомни, сынок.
Ударили по правой, подставь левую - это не наш метод. Врежь по левой так,
чтобы скот до смерти запомнил.
Пойми, сегодня тебе плюнули на ботинок, а ты стыдливо смолчал, и значит,
завтра это животное, пользуясь безнаказанностью, ударит твою мать!>
В воскресенье, выпив за обедом стакан водки, отчим, пребывая в добром
расположении духа, позвал пасынка:
- Ну что, боец невидимого фронта? Знаешь, что такое ублюдок? Гыы, шутка!
Пошли рыбу колоть? Зима нынче морозная, лёд тяжёлый, в тех малых озерцах,
что по лугам, рыба задыхается. Сейчас мы с тобой сделаем пару лунок и без
добычи не уйдём.
- А как это, колоть рыбу? - спросил Мишка, - Иголками что ли?
Отчим расхохотался и, глядя на пасынка, пояснил:
- Воздуха ей не хватает. Тот, что был, она уже выдышала. Делаем лунку, и
только она на берег посрать вылазит, мы её острогой и в мешок! Чо тут
непонятного?
Мишка представил задыхающуюся рыбу, бьющуюся головой о толстенный лёд, и ему
стало страшно. Фашизм какой-то!
Однако любопытство пересилило брезгливость и жалость, и через полчаса отчим
с пасынком, одетые, как в Арктику, вышагивали на лыжах в сторону озёр.
Отчим шел ходко, не оборачиваясь, только один раз бросил через плечо:
- Быстрее, чмо, ласты замёрзнут.
Мишка запыхался, и отвечать на грубости материного приобретения у него не
было ни малейшего желания. Просто сознание зарегистрировало это <чмо>,
положив его в копилочку до лучших времен. До часа <Х>.
Озера, если их можно так назвать, - это, по сути, большие лужи, оставшиеся
от весенне-летних разливов, метров по двадцать в диаметре, почти круглые,
воробью по колено, но, тем не менее, хранящие в себе зазевавшуюся рыбу.
Отчим, как и говорил, пробил пешнёй пару лунок в толстом льду. Упарившись,
он достал из кармана бутылку с водкой и прямо из горлышка сделал пару
глотков. Закурив, он надел рукавицы и взяв острогу, стоял над одним из окон.
Мишка, затаив дыхание, бдел рядом и внимательно вглядывался в свинцовую
воду. Показалось или нет? Из глубины, да какая тут глубина, метр с кепкой,
поднималась тень. Рука отчима мелькнула так быстро, что мальчишка не успел
разглядеть деталей.
Удар, и на зазубренном конце остроги бьётся нехилый подлещик:
Вечером отчим протопил баню и теперь, как он сам выражался, говел на полке.
Мишка, сказавшись занятым, контрольная по математике, закосил и в
банно-прачечном действе участия не принимал. План, по сути, был уже готов.
Дело за малым, осуществить. Однако нормальные человеческие страхи и
установки мешали ему сделать последний шаг.
- Эй, чмушник! - голос Аркадия Петровича вывел парня из дум, - Скажи матери,
пусть идёт спину тереть ххааа! Да смотри, не подглядывай, а то и тебе натру,
захребетник!
- Ну, Гайдар бля, ты меня достал! - Мишка позвал мать, и когда она,
посмеиваясь, ушла к отчиму в баньку, быстро сделал приготовления к основному
действу.
Минут через двадцать мать, распаренная и закутанная в махровый халат,
стеснительно глянув на огребающего дорожку сына, быстро просеменила в дом.
Из бани доносилась разухабистая песня, потом тишина и скрип двери. Отчим,
как обычно, почти бегом, выскочил на мороз. Горячий, как чугунок из печи,
красный, распаренный.
- Эх, хорошо жить, волчонок! - крикнул Аркадий Петрович, с размаху бросаясь
грудью в могучий снежный сугроб.
Это было последнее, что сказал мужик на божьем свете. Впрочем, нет! Ещё был
жуткий рык, хрип и конвульсии. Мишка не знал слова конвульсии, но это были
именно они. Потому что вставленная в сугроб острога, нацеленная своим хищным
трезубцем вверх, пробила мужика насквозь. Вокруг тела быстро расплывалось
ярко-алое пятно. Аркадий Петрович дёрнулся ещё пару раз и затих. А Мишка,
припустив в лицо ужаса и слезы, побежал домой. Надо же и : Эту :
<порадовать>:
- Евгений Староверов
