Пути Господни неисповедимы
Семейство Горбушко свято блюло пятничную традицию - совместный просмотр
"Поля чудес". Все расположились перед телевизором и под ласковый голос
Якубовича занимались каждый своим делом. Мать-Горбушко чистила вишню на
варенье. Между её широко раздвинутых варикозных ног стояли три бидона - один
с нечищеной ягодой, второй для косточек, и третий для выпотрошенной вишни.
Шпилькой для волос она ловко выковыривала косточки, периодически облизывая
испачканные красным соком пальцы и со стороны напоминала сумасшедшую
упыриху. Сходство усиливали остекленелый взгляд на экран и тихое бормотание.
Мать-Горбушко пыталась угадать слово в телевизионной игре. Отец-Горбушко был
занят педикюром. Водрузив на журнальный столик заскорузлую ступню, он
силился страховидными кусачками отгрызть толстый жёлтый ноготь. Ноготь не
поддавался. Дочь-Горбушко ужинала. Семнадцатилетняя Таня страдала
олигофренией в стадии дебильности. Дебелая девушка с подушкообразными
сиськами и низколобым прыщавым лицом ела хлопья с молоком. Зажав в кулаке
ложку, она подносила её ко рту, вытягивала трубочкой губы и всасывала молоко
с утробным звуком. Так шумит вода, уходящая в слив ванны.
- Не зыпай! - не отрываясь от телевизора, прикрикнула мать.
Таня громко икнула, втянула голову в плечи, как черепашка, и быстро-быстро
захрумкала хлопьями. В этот момент отец-Горбушко осилил ноготь. Раздался
громкий щелчок и ноготь отскочил прямо в тарелку. Таня зачерпнула полную
ложку, похрустела и проглотила. Мать и отец посмотрели на дочь, потом друг
на друга и опять уставились на экран. Начиналась супер-игра.
Через пару часов, когда диктор программы "Время" забубнил о кризисе,
терроризме и экологии, отец убавил звук и завалился на диван с газетой. Мать
гремела на кухне посудой. Таня уселась наводить красоту, пустив в ход
перламутровые тени, фиолетовую помаду и бордово-синюшные румяна. Обильно и с
размахом. В окно кухни стукнулся камешек. Мать отдёрнула занавеску рукой,
перепачканной в вишнёвом соке и рявкнула на тощего парня во дворе.
- Ты чо хулиганишь, поганец, я те руки-то поотрываю! - и, повернувшись в
сторону комнаты, - Иди, Танька, хахаль твой припёрся, ща окна нам
поразбивает!
Таня залилась свекольным румянцем и захихикала, пуская пузыри слюней.
Натянула кофточку цвета фуксии - в тон макияжа и, переваливаясь, как гусыня,
засеменила на улицу.
- Смотри, мать, принесёт в подоле дочка, ума-то, как у дитяти неразумного, -
сонно пробурчал из-под газетки отец.
- Да хоть бы и залетела, мигом бы оженили этого горе-любовника, хоть так
пристроить девку, - со вздохом отозвалась мать и вернулась к варенью.
- Да уж: По доброй воле никто не возьмёт. Горе горемычное. Эх, мать, тащи
поллитру, душа болит!
Когда Петя Клюшкин увидел в окне перепачканную красным руку и кровавый рот
Таниной мамы, он перепугался. Богатое, но нездоровое воображение тут же
нарисовало ему полную крови кастрюлю, в которой плавали куски человеческих
тел. Петя обожал ужастики и порнуху восьмидесятых годов. Тут на крыльцо
вывалилась Таня и мозг Пети моментально переключился на еблю. Рыхлая
олигофренка в период полового созревания обзавелась обильными прыщиками,
сиськами и обсессивной тягой к совокуплению. Животная похоть Тани привлекала
к ней таких, как Петя, ибо Таня давала всем. А Пете не давал никто, кроме
Тани. Девятнадцатилетнего Петю Клюшкина не взяли в армию по причине
плоскостопия, косоглазия и заикания. Девушки не обращали внимания на
щуплого, сутулого и косого заику с плохим запахом изо рта и вечно потными
ладошками. Только Таня, как перманентно течкующая сучка, всегда была готова
гостеприимно раздвинуть перед ним ноги.
- Х-х-хочешь музыку п-послушать, Т-т-аня? У меня есть н-н-новые з-з-записи.
- А какая группа? - спросила Таня, кокетливо прижимая грудь к острому локтю
кавалера.
- Т-то ли "Крематорий", т-то ли "Лепрозорий". П-п-пойдем ко мне на
голубятню, я маг т-т-туда п-притащил.
В голубятне романтично курлыкали голуби и пахло птичьим дерьмом. Петя
помесил холодными, липкими руками Танино вымя, пощипал пупырчатые соски и
нагнул её раком, завернув кофту ей на голову. Выпростал из штанов хуй,
торчащий взволнованным сурикатом, и под мелодичное кряхтение Тани вошел
между прыщавых ягодиц. При всех своих недостатках Клюшкин вовсе не был
дураком и, во избежание пугающих перспектив в результате беременности
дебилки, пользовал её только в задние ворота. Он смотрел, как его хуй входит
между пышных половинок и представлял на месте Тани Трэйси Лордс.
- Таня, с-скажи: "О, йес! Фак ми, б-бэйби!", - простонал Петя.
- Хрю! - сказала Таня и гулко пукнула. Петя моментально кончил, тоненько и
жалобно пискнув.
Таня издала радостное "Гыгыгыыы". Клюшкин извлёк опавший орган, брезгливо
поморщился и кое-как ополоснул его в поилке для голубей. Потом помог Тане
поправить одежду и постарался побыстрее избавиться от дебилки.
- П-пойдем я т-т-тебя провожу, а то уже п-поздно, - и зловещим тоном
добавил, - Время в-вампиров и уп-п-пырей. Ууууу:
Доверчивая, как ребенок, девушка задрожала от страха, её наивные глаза
наполнились слезами.
- Ну-ну, не п-п-плачь, я не дам т-тебя в обиду!
Петя быстро довел её до дому и пошел спать. Но уснуть ему не удалось. Что-то
острое впилось в залупу, причиняя жуткие мучения. Он включил свет и,
превозмогая боль, оттянул крайнюю плоть. В уздечку впилось что-то твёрдое и
колючее. "Вроде ничо деревянного не ебал, откуда заноза в залупе?", - Петя
извлёк инородное тело и внимательно рассмотрел его на свет. Это оказался
испачканный в гавне ноготь. Человеческий ноготь. Петина фантазия тут же
подсунула ему мизансцену в духе "У холмов есть глаза". Ужин в семье
каннибалов: мать ставит перед дебильной дочкой-людоедкой тарелку пюре с
варёными пальцами вместо сосисок. Утробно урча и роняя слюни ебливая Танюша
обгладывает кушанье, с особым смаком выгрызая подушечки пальцев и
разваренную кутикулу: Петя настолько поразился яркости своего видения, что
немедленно уверовал в его истинность. И решил действовать.
Поздней ночью, вооруженный кухонным ножом, Петя прокрался во двор семейства
Горбушко. Встал на цыпочки и заглянул в окно. В это время из-за сарая
появился отец-Горбушко, выходивший до ветру. Затуманенный поллитрой мозг
зафиксировал дочкиного ёбаря с огромным ножом в руке и тут же выдал версию -
Петя пришел зарезать Танюшу, чтоб не жениться на ней. Папа тихонько подобрал
валявшийся у поленницы топор, подкрался к парню сбоку и с размаху отрубил
ему голову. Ну, почти отрубил. Уморительно выпучив глаза и непристойно
вывалив язык, голова откинулась на спину, повиснув на лоскуте кожи. Тело
осело на землю, а из перерубленной шеи забил весёленький фонтанчик крови.
Папа быстро протрезвел, разбудил маму и вдвоём они втащили труп в дом. Кровь
заливала пол.
- Тащи таз.
Они подставили таз под обрубок шеи и наблюдали, как кровь толчками покидает
тело.
- Чо делать-то с ним, мать, а? - отец озадаченно скрёб в затылке.
- Ума не приложу, - мать-Горбушко задумчиво смотрела, как таз наполняется
кровью, - Этож сколько кровянки можно сделать: С гречей и чесночком.
Муж медленно поднял на неё глаза.
- Ага: кровянки. И фарша накрутить, и потрошков нажарить, и холодца:
*****
Субботний вечер. Всё семейство расположилось перед телевизором. Начиналось
"Кто хочет стать миллионером". На этот раз все были заняты одним делом -
дружно лепили пельмени. На экране губастый и какой-то проникновенный гомик
объявлял задание: "Новый завет. Известная цитата из послания апостола Павла
к Римлянам". Внезапно Таня выпрямилась, и глубоким, берущим за душу голосом
сказала:
- Неисповедимы пути Господни:
Её, кажущиеся пустыми, глаза медленно наполнились влагой. Крупная,
прозрачная слеза повисла на ресницах.
- Ты чо, Таньк, - всхохотнула мать, - Грамотной заделалась? Лепи давай.
Таня вздрогнула, моргнула, будто прогоняя наваждение. Слеза сорвалась с
ресниц и упала на шарик свежего фарша на кругляшке теста. Высунув от
старания кончик языка, Таня залепила края пельмешка.