Романтические стихи

Дым костра создаёт уют,
Искры тают и гаснут сами.
Пять парней о любви поют
Чуть охрипшими голосами.

Вот окончился школьный бал
И ты позвал меня манящим взглядом,
Мы покинули школьный зал
И я шагала с тобою рядом.

Твоих родителей дома нет,
Они уехали в командировку.
Погас свет в твоём окне
И я провёл с тобою ночку.

Ну что мне делать с тобой такой,
Этот стол и эти книжки.
Упал твой лифчик голубой
И смешные твои трусишки...

Вот уж утро, пора вставать,
Но я не хочу, чтобы ты проснулась.
Мне так приятно с тобой лежать,
Я хочу, чтоб эта ночь вернулась.

Как-то летней порой мы гуляли с тобой
По аллеям тенистого сада.
Я пытался прижаться к груди молодой,
Ты шептала: <Не надо, не надо!>

Страсть любви так сильна,
Но сильней были запахи сада.
При сияньи луны мы упали в кусты,
Ты шептала: <Не надо, не надо!>

Я дрожащей рукой твои трусики снял
И коснулся священного клада,
И в горячем поту отдавалась ты мне
И уж не слышно <Не надо, не надо!>

А на утро я встал, участковый стоял
Разодетый по форме, что надо:
- Собирайся, дружок, - так он мне говорил,
А я тихо промолвил: <Не надо!>

А когда на суду я червонец схватил,
Повезли мимо этого сада.
Я твоими словами конвой умолял:
<Не ведите, ребята, не надо!>

Вот сижу я в тюрьме, отбываю свой срок
За тебя, моя радость, - не надо!
И ни крик соловья, и ни целка твоя -
Ничего мене больше не надо!

Гимн малолетки

Как на Невском проспекте у бара
Мент угрюмый свой пост охранял,
А на другой стороне тратуара
Малолетка с девчонкой стоял.

- Уходи, я тебя ненавижу,
Уходи, я тебя не люблю!
Ты же вор, ну а я комсомолка,
Я вора полюбить не смогу!

И пошёл тот парнишка угрюмо,
Он на мокрое дело пошёл,
Мусора его там повязали,
Спец-этапом на зону пошёл.

Открываются двери вагона,
Малолетка угрюмо стоит,
Обливаяся горькой слезою,
Он такие слова говорит:

- Что творится по тюрьмам советским,
Я не в силах вам рассказать,
Как приходится нам, малолеткам,
Со слезами свой срок отбывать!

Вот откинемся, выйдем на волю,
Будет ветер нам кудри трепать.
Ну а чтоб поприличней одеться,
Мы опять пойдём воровать!

Соберутся друзья и подруги,
И попросят про тюрьму рассказать.
Лучше выпить стакан горькой водки,
Чем тюремную жизнь вспоминать!

Отрубите мне ноги по жопу,
На залупу поставьте <Тавро>.
Променять не смогу на Европпу
Я российское наше дерьмо!

Искалеченный весь без остатка,
В этой проклятой богом глуши
Пусть на сердце поставит заплатку
Добродетель российской души.

Пой же громче, лужёная глотка,
Чтоб покойника бросило в дрожь,
Наша жизнь - это бляди и водка,
И цена ей поломанный грош!

Кольщик

Кольщик, наколи мне купола,
Рядом чудотворный крест с иконами,
Чтоб играли там колокола
С переливами и перезвонами.

Наколи мне домик у ручья,
Пусть течёт по воле струйкой тонкою,
Чтобы от него портной-судья
Не отгородил меня решеткою.

Нарисуй алеющий закат,
Розу за колючей ржавой проволкой.
Скажу: <Мама, я не виноват!>
Наколю, и пусть стереть попробуют!

Если места хватит, нарисуй
Лодку с парусами, ветром полными.
Уплыву, волки, и вот вам хуй,
Чтобы навсегда меня запомнили!

И легло на сердце, как печаль
Встретить мать - одно моё желание.
Крест коли, чтоб я с собой забрал
Избавленье, но не покаяние.

Адам и Ева

Первым Бог создал Адама,
В тот же миг возникла драма:
У Адама хуй-то - ВО!
А ебать-то некого!

Ходит наш Адам, скучая,
Хуем груши обивая.
Проклинал свою судьбу
И искал блядей в раю.

Но, как всем давно известно,
Что блядям в раю - не место.
И тогда Бог создал Еву -
Целомудренную деву.

И сказал: <Живите дружно,
Только ебли здесь не нужно.
Только чуть откройте еблю,
Тут же вмиг спущу на Землю!>

Ходит всё Адам, скучая,
Груши хуем отбивая,
Всё кляня свою судьбу
И ища блядей в Раю.

Вдруг в кустах он видит Еву -
Целомудренную деву.
Ева жопой так и водит,
К ней Адам, спеша, подходит.

Говорит она ему:
- Посмотри-ка на пизду,
Посмотри сюда, Адам,
Я тебе разочек дам!

Всё забыл Адам на свете,
Только ляжки видит эти,
Между ними черный лес.
Тут на Еву он полез.

А она то вверх, то в бок,
Запотел у ней лобок,
Стоны, охи, ахи, вздохи
Возбуждённые при взлёте...

Смотрит в телевизор Бог:
- Что за странный осминог?
Жопа спереди и сзади -
Смотрит Бог и не поймёт,
Кто кого в саду ебёт.

Быстро крылья одевает,
И на место вылетает.
А Адам уж между тем
Еву уж заёб совсем!

- Что ты делаешь, мудила?!
Ну-ка вынь свою хуилу! -
На Адама он кричит,
И про что-то говорит.

Тут он вспомнил про угрозу,
Голой жопой сел на розу
И от боли завопил,
Вмиг ужаленный вскочил.

- Говорил тебе, Адам,
Что ебаться здесь не дам?!
Забирай свои бумажки,
Забирай пизду и ляжки!
Завтра сдашь мне обходной
И уёбывай с женой!

Наеблась, как кошка, Ева -
Целомудренная дева.
И, согнувшись после хуя,
Поползла, себя страхуя.

Жопой ёбнулась в забор,
И заводит разговор:
- Не волнуйся, мой Адам,
На Земле я тоже дам!

Вот сошли они на Землю,
В тот же миг открыли еблю.
Понедельник иль суббота -
Каждый день кипит работа!

Вот пошли у них детишки:
У ребят по метру шишки,
Девки тоже пошли в мать -
Всем подряд дают ебать!

Хочешь Вальку, хочешь Нинку,
Хочешь в ляжку, хочешь в сиську
На мосту и под мостом
Сильно мы девчат ебём!

Ты живи, не унывай -
Там где ебля, там и рай!

Стих про хуй

Может он и десять быть
Может быть и двадцать
Может он уродом быть
Может быть красавцем
Может он стоять весь день
Может и лежать красиво
Может он ебать и пень
Может и дрочить усильно
Только он на всё горазд
В ветер, дождь не сломлен
И не только пидарас
Им всегда доволен
Я люблю его как все
Взрослые и дети
Он обязан быть в пизде
Как никто на свете
Я люблю свой длинный хуй
Толстен он и сочен
Всяка тёлка скажет "Суй!"
И застонет очень
Но мой хуй - моя надежда
Он всегда со мной
И стоит всегда, как прежде
Хуй любимый мой!

Диалог о Пути
- ...Дай же мне фонарь!
- Зачем?
- Фонарь осветит мне путь.
- Фонарь тебе не помощник. Он выхватывает только мелочи из темноты, что
видны в круге света. Иди на ощупь - так ты почувствуешь, куда идешь, не видя
пути глазами. В этом высшее просветление.
- Но без видения очертаний и форм предметов я не смогу их опознать, узнать
их имена! Помнишь притчу про слепцов и слона?
- Зачем тебе нужны их имена? Ведь ты идешь, и незачем останавливаться, и
тратить время на размышления.
- Размышления нужны, чтобы понять. Иначе зачем мне разум?
- Тебе не нужно понимать каждый камень, который встречается на пути.
Сделаешь шаг, и камень останется за спиной. Твоему разуму не стоит постоянно
бодрствовать, иначе ты потратишь силы на бесплодные фантазии, и не поймешь,
что оказался в конце пути, и достиг цели.
- Я не понимаю, зачем мне жертвовать разумом в угоду чувствам, а зрением -
в угоду ощущениям.
- Чтобы возвыситься над человеческой обычностью, и увидеть незримое,
понять неосознаваемое.
- Увидеть - без зрения? Понять - без разума?
- Закрой глаза - и увидишь тени. Сунь руку в кипяток - и поймешь, что вода
горячая. Подумай над этим.
- Ты же утверждал, что думать - излишняя трата времени и сил?
- А вот над этим не думай, иначе в итоге не примешь решения, или примешь
неверное, потому что будешь руководим разумом.
- Ты говоришь загадками. Есть ли место для разума вообще?
- Есть. Запри двери, чтобы он не покинул свое место без надобности.
- Не уподоблюсь ли я животному, доверившись власти инстинктов?
- Нет, потому что ты и так подобен животному, как и я. Впрочем, в этом нет
ничего дурного, если ты это подразумевал.
- Мне кажется, это тупик. Стада неразумных животных ведут пастыри на
заклание. Животные не понимают направлений, и не в силах угадать свою
погибель.
- Пока ты идешь, ты не погибнешь.
- Это говоришь ты, но ты можешь преследовать свои цели! Ты задаешь мне
направление, и я не знаю, верное ли оно!
- Ты убежден, что я хочу тебя погубить?
- Я это допускаю, ведь ты призываешь отринуть разум, и не даешь мне
фонаря.
- Тогда какая тебе разница, есть у тебя фонарь, или нет? Думать тебе, или
нет? Если твой путь ведет к погибели?
- Я хочу этого избежать!
- Тогда ты рискуешь не сдвинуться ни на шаг.
- Почему, если у меня будет фонарь?
- Но у тебя нет фонаря - он у меня.
- Дай же мне фонарь!
- Зачем?...

...Вот уже полтора часа слесари-сантехники Пупыркин и Щукодеев неспешно
вели свой диалог у раскрытого канализационного люка, созерцая темные толщи
сточных вод, недвижно покоившиеся в глубине колодца, там, куда почти не
проникал свет фонаря.

Армейская дружба
***
Предисловие
Эта история, совершенно заурядная и бесхитростная, была записана на
последних страницах ежедневника, найденного в бардачке купленного с рук
автомобиля. Однако бывший владелец упомянутой машины настолько далек от
образа графомана и тем более литератора, что нынешний хозяин автомобиля
решил поместить рассказ, где получится, предварительно исправив
грамматические ошибки.

***

Чаптер ван,
В которой герой повествования, движимый идеями армейской дружбы, пытается
совершить бесчеловечный поступок, но в итоге все складывается неожиданным
образом

В подвале казармы сыро, темно и воняет от земляного пола. Шишковатая, налысо
стриженая голова Тычка едва освещена тусклой, в двух проходах от нас
помаргивающей сорокаваттной лампочкой.
Я примотал тренчиком кирпич на арматурину-двадцатку на манер первобытного
молота, затянул, покачал в руке, размахнулся. Кирпич вроде бы с арматурины
не соскакивает.
- Давай уже, не тяни, - нервно поерзал ногой Тычок, затушив крохотный, с
ноготь мизинца, окурок примы о стенку.
Я с сомнением посмотрел на вытянутую вперед ногу, закрытую кирзой до колена.
То, что мне предстояло сделать, энтузиазма у меня не вызывало.
К Тычку приехала подруга с гражданки. Полумифический двоюродный дядька,
обнаруженный Вовкой в райцентре уже на втором месяце службы, поселил ее у
себя, но в увольнение Тычка не пускали - залетный боец, еще со времен роты
охраны залетный. На площадку из роты нас перевели с разницей в два месяца -
его поймали, когда воровал сигареты из продуктовой палатке, меня духи сдали.
От роты до райцентра было полтора километра, ротный посыльный Дудук за блок
сигарет выписывал Тычку увольнительную на весь день, и девушка к Вовке за
семь месяцев приезжала трижды. Дядька оставлял их в квартире одних и
приходил лишь под вечер: А здесь, на площадке, в тридцати километрах от
райцентра, все увольнительные - только через замполита полка, Чебуратора.
Чебуратор Вовку гнобил, и увольнительную, конечно, не дал.
Я размахнулся, насколько позволял низкий подвальный потолок, ударил
импровизированной кувалдой по верхней трети голенища вовкиного сапога, и
кирпич вывалился из ненадежной обмотки. Тычок взвыл и схватился за ногу.
- Ну как? - я по-дурацки ухмыльнулся, вертя в руках ненужную уже арматурину.
Вовка щупал ногу через сапог.
- Да херня, не сломалась кость, - зло прошипел он, осторожно стянул вниз
голенище, задрал штанину. На ноге красовался здоровенный синяк, но переломом
и впрямь не пахло.
- Ты ногу неправильно держал, - предположил я, и стал рисовать в воображении
правильное для умышленного перелома голенной кости положение ноги: две
стопки кирпичей, на одной лежит щиколотка, на другой икры. И кувалдой
сверху - хрясь!
От картин, навеянных дальнейшей игрой воображения, я поёжился.
- Хуйня это все, - Тычок прикурил следующую сигарету. - Когда не надо, на
сопле поскользнешься и переломаешь все к хуям. Когда надо - пальца не
сломать.
- Ну, палец-то можно: - я нашарил в темноте кирпич и подкинул в ладони.
Вовка раздраженно цыкнул.
- Да с пальцем меня в санчасти перебинтуют и пиздец, ну там от нарядов
освободят, от работ. Хули толку. Мне в госпиталь надо.
На глаза мне попалась труба, оканчивающаяся красным вентилем. Сразу
включилось воображение.
- А если тебе ногу ошпарить? Ну, или руку?
Вовка задумался.
- Не, ну нахуй. В санчасти мазью намажит, и все. И потом, что я скажу? С
переломом все понятно: наебнулся, сломал ногу. А ожог откуда взялся? Палево.
- Значит, обломался ты с еблей. Все обламываются, и ты обломался, - с
внезапной злостью констатировал я, закурил и двинулся в сторону выхода из
подвала.
- Ты просто въебать как следует не умеешь, - отозвался Тычок, поднимаясь с
накрытой бушлатом теплотрассы.
На выходе, у лестницы уже, пробираясь через кучу кирпичей, я перешагнул
через порядочных размеров лужу, кирпич под каблуком левой ноги ушел в
сторону, нога подвернулась в щиколотке. Чертыхнувшись и зашипев от боли, я
отпрянул назад и со всего маху наступил правой ногой на какую-то хуйню -
арматура? стекло? - и взвыл, оглашая подвал трехэтажным матом.

***

Чаптер тво,
Где описываются нехитрые радости не совсем армейской жизни

В санчасти долговязый фельдшер по прозвищу Чукотка поставил диагноз: вывих
левой стопы, сквозная рана правой стопы. Подергав на разные лады мою левую
ступню и получив с десяток тумаков по тощей спине, Чукотка расписался в
своем бессилии. Дыру в правой ступне (от гвоздя-сотки, как выяснилось) он
обработал йодом и забинтовал, но уже к утру следующего дня я отчетливо
чувствовал пульсирующую боль внутри ранки: загноение. После завтрака, на
котором меня не было, наблюдая мои перемещения по стеночке от располаги в
сортир и обратно, начштаба дивизиона майор Кривоконь, у которого я ходил в
злостных нарушителях устава и дисциплины, плюнул и отрядил меня в госпиталь.
В госпитале был уже к вечеру. В палате со мной лежали два тощих духа с
третьего полигона и откормленный даг-черпак со стандартным для дагов именем
Мага. Этот с ходу предложил играть в шахматы на сигареты, и после ужина
проиграл мне две пачки Бонда. Подружились.
На следующий день, приковыляв после перевязки, Мага с плохо скрываемой
завистью в голосе сообщил, что в приемном покое меня ждет девушка.
Не скрывая недоумения, я забрал у него костыли (единственные на палату) и
кое-как спустился с третьего этажа на первый.
В роте охраны мы имели возможность хотя бы наблюдать прекрасную половину -
ну, девицы штабные там, да и возле чепка весьма условный забор открывал вид
на улицы пусть и военного, но все же - городка. На площадке же, в лесу, за
пятнадцать верст от ближайшей деревни, представление о женской красоте очень
быстро расплылось до смутной кляксы, у которой вроде бы должны быть сиськи,
жопа и пизда. Сейчас, вспоминая Светку, я готов признать, что внешность у
нее была весьма заурядной, но тогда - я потерял голову.
Она пришла передать мне посылку для Вовки - пару блоков сигарет, мыло,
вкусно пахнущее зелеными яблоками, и штук десять апельсинов.
- Апельсины съем, тут холодильника нет, не долежат до выписки, - сообщил я,
но Светка только махнула рукой.
- Да ты не стесняйся, бери что нравится, если хочешь чего-то еще, я принесу.
- Хочу, - севшим неожиданно голосом сказал я, стараясь не пялиться на
Светкину грудь, и мысленно обругал себя последними словами. Тычок, друг,
извини, но:
- И чего ты хочешь? - с интересом спросила Светка, накручивая пядь волос на
указательный палец.
<Тебя хочу>, хотелось шепнуть ей в розовое ушко, но вслух я ляпнул:
- Водки.
Светка поскучнела, кивнула, выслушала мой инструктаж о проносе водки в
военный госпиталь, быстро попрощалась и ушла.
Вечером позвонил Вовка. Стоя в коридоре возле телефона, спиной оперевшись о
стену, я рассказал ему свои новости.
- Ты Светку не хочешь выебать? - деловито поинтересовался Тычок, когда я,
повинуясь страшным взглядам дежурной тетки-медсестры, собирался уже вешать
трубку.
- Да я бы был только за, - честно признался я, уже догадываясь, что к чему,
но пока еще не веря предчувствиям.
- Ну так торпедируй. Она не будет против. Хоть ты поебешься, - вздохнул на
том конце провода Вовка.
- Поебется она, а я поебу, - машинально поправил я, и на всякий случай
уточнил: - А ты что, не против? Она же вроде твоя:
- Ну, моя. Так не пропадать же добру:
Дивизион уже строили на вечернюю поверку, Вовка быстро попрощался и заверил
меня, что со Светой все будет тип-топ.
Тип-топ был, и не единожды. Рыжий госпитальный каптер в обмен на две бутылки
водки и блок Петра дал мне запасной ключ от госпитальной пристройки, где
хранилось постельное белье. Временами он шипел в маленькое вентиляционное
окошко, чтобы мы со Светкой вели себя потише, но куда там: Поставленная
раком, Светка издавала такие вопли, что каптерский кот, стерегущий белье от
мышей, забивался в угол и, прижав уши, недобро урчал, не скрывая испуга. Но
нам было похуй на кота, на мышей, на каптера, на госпиталь, на армию и
вообще на все на свете. Год с лишним воздержания давал мне столько прыти и
выносливости, что Светка из бельевой выходила на подгибающихся ногах.
Мага поначалу доставал расспросами, потом был послан нахуй, обиделся, и
только выигранная пачка Мальборо улучшила ему настроение.
А через неделю Светка уехала - домой, под Питер.
Еще через четыре дня, с освобождением от физподготовки на месяц, выписали и
меня.

***

Чаптер фри, последняя,
В которой раскрывается некоторая эфемерность понятия армейской дружбы,

В подвале сыро, темно и воняет от земляного пола.
Прикрутив провода самодельного кипятильника к торчащим из плафона проводам
освещения, мы с Вовкой завариваем чифир. На улице трудятся духи - ПХД.
- Ну, и как тебе Светка? - неожиданно, не в тему спрашивает Тычок.
- Заебись, - зажмурившись от удовольствия и от воспоминаний, я отхлебнул из
литровой банки обжигающего чифиря.
- А я думал, у тебя есть совесть, - вдруг говорит Вовка и рывком встает с
теплотрассы.
- Ты чего? - опешив, я смотрю в спину уходящему земляку. - Сам же говорил -
не пропадать добру! - кричу уже я со злостью, но сам все понимаю. И не
понимаю все равно.
Хотя и похуй, если честно.

***

Эпилог,
Совершенно ненужный в данном повествовании, но автор не удержался от
соблазна пиздануть что-то пафосное и невразумительное

С Вовкой я встретился через полгода после дембеля. Поступив в институт, я не
имел ни малейшего желания сидеть на шее у родителей и затеял несложный
бизнес в партнерстве с однокурсником. Бизнес был нехитрый: ездили по селам,
скупали зерно, мололи на мельнице-элеваторе, где директором был тесть
однокурсника, и продавали хлебозаводам в области. В большинстве своем,
приходилось проводить много времени в деревнях.
В одной из них я и повстречал Вовку. В черной телогрейке, кирзовых сапогах и
шапке-ушанке он практически не вышел из своего армейского образа, курил
приму и трехэтажно матерился на все на свете.
За радостными возгласами, похлопываниями и сумбурными расспросами о
гражданской судьбе последовал перекидон Тычка в цивильное и затяжной визит
сначала в деревенское кафе, а затем на двор к механизаторам, куда мы
приволокли пятилитровую канистру Вовкиного изготовления красного вина и
купленные мной десять бутылок водки.
Механизаторы смотались к скотникам, принесли здоровенный кусок мяса,
порезали, обжарили с луком и картошкой. Помогала во всем упитанная девка лет
шестнадцати, бойкая и громкая.
- Как тебе Танюха? - пьяно подмигнул мне Вовка, когда вино кончилось и по
стаканам полилась беленькая.
Я пожал плечами.
- Да так. Твоя?
- Ага, - кивнул Тычок, и проникновенно произнес: - Спасибо тебе, что ты
Светку тогда: ну: А то я ведь в Питер к ней после армии собирался. А тут -
Танюха:
Пожилой тракторист достал откуда-то баян, и над задворками села понеслось
пьяное и заунывное:

Не для меня придет весна,
Не для меня Дон разольется,
И сердце девичье забьется
С восторгом чувств не для меня:

всем по привету, ищю книгу
автор
золотцев станислав
название
камышовый кот иван иванович
ребята пожалста у кого есть или может поделится
ссылкой на книгу
буду примного благодарен