[svoboda] Рассказ: Николай Александрович.
"Дима Вернер."
После окончания университета, в сентябре 1982 года, меня распределили на <почтовый
с оборонкой. С сотрудником нашего отдела Николаем Александровичем Александровым
(ударение на <О>) я познакомился через пару месяцев на очередной стройке или
овощной базе. В статусе <молодого специалиста> я прошёл их без счёта. За те немногие
дни, которые я проводил в НИИ за своим рабочим столом, я успел выделить Николая
Александровича из числа других сослуживцев. Отличал его постоянный позитив и,
какое-то гипертрофированное, чувство юмора. Для редколлегии стенгазеты он мог,
проходя мимо, из жалости накидать столько идей и шуток, что потом половина института
совершала паломничество в наш отдел, чтобы поржать в голос. Женщины постоянно
тащили ему в починку домашние бытовые приборы, сумочки с оторвавшимися ручками
и сломанными молниями. Сказать, что они его обожали, это не сказать ничего. Он
отвечал им тем же, но была у него и другая <всепоглощающая страсть>, спирт, как
таковой, и любые спиртосодержащие жидкости в частности. В те годы они в магазинах
появлялись крайне редко, большей частью накануне праздников, а потом опять переходили
в разряд дефицита. Эта привязанность смотрелась несколько странно, потому что
по его собственному выражению был он инвалидом <пятой группы>, так как в графе
национальность писал <ДА>. Как у Довлатова <Все думали - еврей, а оказался пьющим
человеком>. При этом свалить его не могла даже смертельная доза, в глазах окружающих
он выглядел просто под <легким градусом>.
Все мы, время от времени, становились героями его розыгрышей, которые потом,
в виде фольклора, гуляли по институтским коридорам и курилкам. Но однажды Александров
сам стал героем и, одновременно, жертвой собственной шутки.
Как-то, уж совсем не в солнечный день он явился на работу в тёмных очках, которые
скорее подчёркивали, нежели скрывали внушительных размеров синяк под левым глазом.
Ближе к обеду стала известна и, собственно, история.
В предшествующую ночь Николаю Александровичу совершенно не спалось. Жена уже
похрапывала справа от него (то, что она была справа и женщиной была крупной и
физически крепкой, сыграло потом роковую роль). Две взрослые дочери уже были
замужем и жили отдельно, поговорить было решительно не с кем. Лежать, глядя в
тёмный потолок, было скучно. Легко тронув жену за плечо, он спросил: - <Люся,
не спишь?>. Люся только дернула плечом, что означало - отстань. Тогда голосом,
полным трагизма и раскаяния одновременно, он произнёс: - <Я не могу с этим жить,
не могу так долго тебя обманывать. Я должен был это сказать тебе давно, но боялся>.
Похрапывание справа прекратилось, из чего Николай Александрович сделал правильный
вывод, что у него появился внимательный слушатель. Ещё раз, горестно вздохнув,
он выдал: - <Наша вторая дочь не от тебя!>. С криком, - <Кобель! Когда ты уже
нагуляешься!!> Люся, развернувшись как пружина, врезала мужу наотмашь с правой.
Через пару минут, уже на кухне, пытаясь остановить идущую из разбитого носа кровь,
Александров услышал, как бурные и безутешные рыдания, доносившиеся из спальни,
внезапно прекратились. Потом вышла Люся, достала из холодильника замороженную
курицу и вручила её мужу, со словами: - <На, приложи, чтобы синяка не было>
По его собственному свидетельству, Александров после заснул, как ребёнок, а Люся,
от чувства вины ворочалась до утра.
С уважением
Нина.
