[pc] Что заставляет подростков мечтать об оружии
Доброго здоровья всем читающим!
Что заставляет подростков мечтать об оружии
Что заставляет подростков мечтать об оружии
Ходила туда-сюда, но, конечно, просто не обращала внимания. Сколько он
просидел в коридоре? Час? Больше?
Записанная на шесть часов семья не пришла. Это бывает - ребенок заболел,
скорее всего. Он постучался.
- Я без записи. Мы с мамой у вас уже когда-то были. Вы меня примете? Мне
очень надо.
- Ну что ж, заходи, - вздохнула я, толком его в полутьме коридора не
разглядев.
Уже когда он вошел, сел, представился - <Кирилл>, - увидела, что он уже
совсем взрослый, лет 18-20. Высокий, правильные черты лица, только нос
немного
на сторону, наверное, когда-то был сломан, брови сросшиеся, аккуратной
галочкой. Можно было бы назвать его красивым, если бы не сумрачное выражение
лица,
которое кажется привычным.
Сидит, сжимает и разжимает кулаки.
- Я слушаю тебя, Кирилл.
- Вы ведь знаете, что сегодня:
- Нет. А что случилось?
- В школе стреляли. Семнадцать человек убили.
- Семнадцать детей?! - ахнула я. - Где? У нас в Питере?!
- Нет, в Америке.
Немного отлегло от сердца. И сразу стало стыдно. Чем американские дети хуже
наших?
Кирилл хмуро молчал, поблескивал исподлобья глазами, продолжал сжимать и
разжимать кулаки. И я вдруг увидела всю ситуацию целиком.
Он взрослый и явно возбужденный и нестабильный. Во внешности очевидная
кавказская кровь. Никакой охраны у нас в поликлинике нет. Тетеньки из
регистратуры
входящих и выходящих не видят. Вечером сюда можно пулемет <Максим> на
веревочке провезти, лишь слегка замаскировав его под детский велосипед.
Вечер. У
меня на этаже сейчас практически никого нет, но зато на третьем этаже прием
лора и невропатолога, там куча мам с детишками, все сидят в узком коридоре
или небольшой рекреации.
В голове буквально за секунду промелькнули несколько совершенно диких
планов: запустить айпад в окно для привлечения внимания прохожих; построить
баррикаду
из хохломских детских стульчиков и т. д. Все они были на грани абсолютного
кретинизма.
- Вы что-нибудь скажете?
- Иншалла, - я решила сразу протестировать реальность. - Вероятно, раз ты
пришел, это тебе есть что мне сказать. Я слушаю.
Брови-галочки удивленно взлетели вверх, потом юноша все так же сумрачно
улыбнулся и понимающе кивнул.
- Вы испугались. Я действительно наполовину дагестанец, но я никогда не
видел своего отца.
- Я тоже своего никогда не видела, - огрызнулась я. - Можно подумать, это
что-то меняет.
<Даже если мне удастся заговаривать ему зубы до прихода следующей семьи, то
что? - думала я между тем. - Каков шанс, что они придут с отцом, похожим на
Брюса Уиллиса? Невелик, надо честно признать. Скорее всего, это будет мать с
маленьким ребенком. Надо что-то делать сейчас>.
- Я очень рад, что у нас не продают оружие, - сказал между тем Кирилл. - Был
такой момент, когда я: Вы об этом писали, когда была история в Перми. Но все
на самом деле не так. Я знаю, почему они стреляют. С другой стороны знаю,
понимаете?
-
advert
Расскажи.
Я не совсем успокоилась, но в значительной степени. Кажется, он все-таки
пришел поговорить.
- Мы с мамой жили в Кандалакше. Это такой город на севере. Мне там все
нравилось, там красиво. Потом я выиграл математическую олимпиаду, даже две.
И наша
учительница сказала маме: если вы хотите, чтобы из этого что-то вышло, надо
вам с Кириллом отсюда выбираться. Мама продала нашу квартиру, и мы купили
комнату
здесь, в Петербурге. Я пошел в математическую школу. Не самую крутую, но
так: Одноклассники меня не приняли. Я знаю, что и сам виноват, но я не умел
правильно
ответить на их подначки. Они были остроумнее, и они были вместе. А я был
один. И не так одет, не так говорил, и у меня был старый кнопочный телефон.
Я
проигрывал по всем статьям. Тогда я начал драться - это у меня получалось
неплохо, а они по большей части драться не умели и боялись. Они говорили: да
он психованный. Потом дали мне кличку <шахид>. Учителя вызвали маму и
сказали: нам проблемы в школе не нужны. У вашего сына способности к
математике, но
с нормальной социализацией большие проблемы. Он агрессивен. Вы знаете, как
его дразнят? Где его отец? Мама сказала: <Не знаю>. Они сказали: <Ну вот,
рожаете
от кого попало, а потом:>
Она пришла домой, плакала. Я сказал: давай уедем отсюда. Она сказала: <Тогда
все напрасно. Давай все-таки еще попробуем. Не обращай на них внимания>. Я
пробовал еще почти два года. А у них это было что-то вроде развлечения -
дразнить <шахида>. Девочки, кстати, часто за меня заступались, говорили:
отстаньте
от него. Но девочек там было мало - математическая же школа. А потом мама
заболела. Онкология. Я, как узнал, из этой школы сразу ушел. Директор когда
отдавал
документы, даже не спросил почему, сказал: давно надо было, сразу было
понятно - ты не наш человек. А чей я? Я закончил училище за год, сейчас
работаю.
На работе мне тоже, кстати, говорят: ты нормальный парень, но видно, что не
отсюда, не наш. А откуда я? И с мамой все это было так: мучительно. В одной
комнате. Я занавеску повесил, но все равно. Мама очень переживала, что я:
- Она жива?
- Пока да. Скоро опять химия. Она говорит: хоть бы уже тебя скорей
освободить. Но я не хочу, чтобы она меня <освобождала>. Потому что пока она
жива, пока
я за ней могу ухаживать, я - ее, мамин. А без нее - ничей. Вы понимаете?
- Что, черт побери, я должна понимать?! - почти заорала я. - Объясни мне:
как в твоей дурацкой башке все это связывается с теми агрессивными
психопатами
в школах? Ты-то не психопат. Ты как минимум два года терпел питерскую
рафинированную околоматематическую сволочь, которая ради своего развлечения
тебя
тонко подтравливала:
- Так в какой-то момент я прямо так и думал: хорошо, что у меня нет
автомата. Если бы был, я вполне мог бы прийти прямо туда и:
- Хорошо, что у тебя не было автомата, - отзеркалила я.
- Я однажды позвонил по телефону доверия для подростков. Меня там сразу
спросили, думал ли я покончить с собой. Я честно ответил: нет, никогда.
Тогда мне
дали адрес районного ПНД и даже часы работы тамошнего психолога и еще
посоветовали записаться в кружок айкидо или самбо для выплеска агрессии. Я
думаю,
тому парню, который сегодня: я думаю, ему тоже говорили: Америка - великая
страна и у нас все равны. А он жил и видел каждый день, что это не так. И в
школе ему, как мне, сказали: сразу видно, ты - не наш. И выгнали. А родители
у него, как я понял, умерли. И он оказался ничей. И великой Америке не было
до него никакого дела.
- И что ж, по-твоему, надо было сделать? Усыпить его самого, чтоб не
мучился? Устроить в Америке пролетарскую революцию? Что?
- Не врать хотя бы, - подумав, сказал Кирилл. - Все не равны. Кто-то же
понимает, как все на самом деле устроено? И вот каждому чтоб спокойно
говорили:
вот твое место, и возможности, вот так все сложилось. Никакой твоей вины в
этом нет, и другие тоже в общем-то не виноваты. Просто структура такая, как
там у атома, или у клетки, или у вселенной. А если ты хочешь чего-то еще, то
можешь попробовать, но вот какие сложности тебя ждут. И никакого равенства
с теми, кто там уже сидит, не жди, пожалуйста.
- Ты описываешь не демократическое, а сословное общество, - подумав, сказала
я. - За то, чтоб его разрушить, люди сражались и гибли на баррикадах.
Веками.
- Разрушить, да. А самовоспроизводится оно, кажется, на автомате, - сказал
Кирилл и
advert
невесело усмехнулся получившемуся каламбуру. - Раньше все было очевидно, а
теперь надо самому догадываться. И нигде напрямую не говорят, наоборот, вид
делают, что все не так. Не удивительно, что у некоторых крышу сносит. Если
будете писать, назовите мое настоящее имя и фамилию, я не против.
- Обойдешься! - отрезала я. - И вообще, хватит себя жалеть. Сословное там
или не сословное - карабкайся. Хотя бы ради матери.
- Куда? - с болью спросил Кирилл.
Я почему-то вспомнила Мартина Идена и математика Перельмана.
- Ну, там, по пути, может, и встретится что-нибудь стоящее, - я
неопределенно помахала рукой.
В дверь, словно подгадав, постучали очередные посетители.
Катерина Мурашова
