Отчаяние и пораженчество Виктора Астафьева
Замечательнейший писатель Виктор Астафьев (1924-2001) полагал, что лучше было
сдать Ленинград немцам, чем переносить такие страдания и потерять столько людей.
Об этом рассказал его друг Олег Попцов, который пережил блокаду. Он сегодня выступил
в связи с 60-летием прорыва блокады Ленинграда в передаче «25-ый час» Станислава
Кучера (ТВЦ).
Я вспомнил реакцию Виктора Астафьева на решение премьера Виктора Черномырдина
принять условия Шамиля Басаева и выпустить его отряд из Буденновска в Чечню,
чтобы избежать гибели заложников при штурме захваченной боевиками больницы. Бывший
фронтовик Виктор Астафьев обрадовался – «Слава Богу, спасли людей, а вот коммунисты
пошли бы на штурм, невзирая на жертвы».
Мне кажется, стал Виктор Петрович пораженцем из-за отчаяния. Чувствовал он, что
народ русский рассыпается, и искал первопричину – «Кто же виноват?». На меня
в 1989 году произвел потрясающее впечатление его рассказ «Людочка». Метафорически
воспроизводилась здесь судьба Матери-Родины, брошенной на поругание набирающим
силу негодяям и шкурникам. Однако в те годы, наверное, ещё теплилась у него надежда,
что явится откуда-то из глубинки молчаливый справедливый русский мужик и расправится
со скверной, поразившей Россию.
Надежды наши тихо угасали, а страна великая рухнула. Виктор Астафьев, будучи
эмоциональным в силу своего художественного дара, убедил себя, что во всем виноваты
коммунисты – начиная с Ленина. К аналогичному убеждению пришел также «социально
близкий» ему другой писатель и поэт – Владимир Солоухин.
И вся наша великая советская история представилась художнику в черном свете.
Александр Солженицын выпятил её зло «идеологизированно», а Виктор Астафьев –
«эстетизированно». И отчаяние от бессмысленно прожитого всей страной и им самим
советского времени обернулось у него пораженчеством, переходящим в самопредательство.
Тем самым писатель художественно сфокусировал в себе и довел до предела самопредательство,
поразившее душу народа и пустившее под откос тысячелетнюю державу. Будучи честным,
он не постеснялся публично заявить, что ради спасения жизни людей сдал бы немцам
Ленинград и басаевцам – то, что они требовали. А то, что уступка злу только разжигает
его аппетит и множит зло и оборачивается намного более страшными жертвами, -
он не вмещал в свою голову, доверяя сиюминутной доброте сердца.
Я стараюсь воспринимать трагизм советской истории не только с точки зрения «маленького
человека» Евгения, но и с точки зрения «державного проекта» Петра, - если пользоваться
метафорикой «Медного Всадника» Александра Пушкина. «Маленький человек» Астафьева
страдает от сверхнапряжения «общего дела», которое не считает «своим», и не приемлет
сурового Сталина. Но Сталин отнюдь не предавался шкурничеству – он верил, что
решает великую историческую задачу, поставленную перед ним свыше. Пораженца
он считал паникером и предателем.
Не так проста история. Вся она – священна и глубинно-многосмысленна (а с поверхности
– двусмысленна). Чтобы её понять – нужна прежде всего голова, а сердце подсказывает
дорогу к правде, но часто увлекается обманкой и сбивает с курса. Так что лучше
не поддаваться эмоциям, а осторожнее подходить к историческому осуждению и к
политическому выводу.