Разговоры о национализме. 2

Вспоминая разговоры с Василием Витальевичем Шульгиным (1878-1976), не скажу, что они вращались вокруг проблем национализма или еврейского вопроса. Наверное, Николай Николаевич Лисовой это подтвердит, тем более, что сорок лет назад мы оба всей этой тематикой очень интересовались, и думающему человеку нельзя мимо неё пройти и по ней не определиться. Нет, Василий Шульгин в конце жизни был всеми помыслами устремлен к трансцендентальному и трансцедентному и в своих «вещих снах» заглядывал по ту сторону жизни и смерти. Идеи Георгия Ивановича Гурджиева (1872-1949) – вот что было в центре тех бесед с Шульгиным, в которых мне доводилось участвовать. Возможно, тот же Лисовой вызывал Шульгина на изложение его тезисов о национализме вообще и о русском национализме особенно и соответственно о евреях, Ленине, Сталине и Русской Революции, а затем сопоставлял с мнениями других идеологов русского национализма типа Ивана Ильина. Я же свои взгляды о субъектном национализме и досубъектном этнозоологизме и о путях преодоления обеих привожу во вставках «МОИ КОММЕНТАРИИ» представленного ниже текста Вступительной статьи к книге «Последний очевидец» (2002) известного православного богослова и историка Православия и Русской Православной Церкви и заместителя Председателя Императорского Православного Палестинского Общества доктора исторических наук Николая Николаевича Лисового, с которым, напомню ещё раз, у меня более чем сорокалетний почти полный духовный резонанс.

«С того времени, - пишет Николай Лисовой в книге «Последний очевидец» (стр. 15), - как мы с Василием Витальевичем обсуждали названные аксиомы /национализма/, прошло еще тридцать лет. В последние годы читатель много успел прочитать и узнать, что ещё не могло войти в круг наших тогдашних рассуждений. В первую очередь я имею в виду статьи И. А. Ильина о русском национализме из переизданного недавно сборника «Наши задачи». Статьи написаны в 1950 году - через двадцать лет после книги /Шульгина/ «Что нам в них /евреях/ не нравится» и за двадцать лет до наших «аксиом».

Ильин, к примеру, пишет: «Национализм есть уверенное и сильное чувство, что мой народ тоже получил дары Духа Святого и творчески претворил их по-своему». Это довольно близко соответствует первой шульгинской «аксиоме».

Далее, по Ильину: из инстинкта национального самосохранения «должно родиться национальное единение, во всей его инстинктивной «пчелиности» и «муравьиности». В том-то и дело, и читатель уже знает, что не обязательно. Хуже того, как показал Шульгин (аксиома вторая), русский национальный инстинкт не может выражаться в «пчелиности». «Русский» и «пчелиный» - два разных типа национализма.

/МОЙ КОММЕНТАРИЙ: «Вожаческий» и «пчелиный» тип устройства общества – не от генов, а от уровня развития низовой субъектности. В обществах, где низовая субъектность придушена и потому нет субъектной нации, а есть досубъектный этнос (народ), - естественен «вожаческий»-авторитарный тип, объединенный «самодержавным насилием»-опричниной, а для нации как одной из форм самоорганизации низовой субъектности естественнее тип «пчелиный»-парламентский, объединенный «общественным договором»-конституцией/

Видит Ильин также и «опасности и соблазны» национализма. «В первом случае национальное чувство прилепляется к неглавному в жизни и культуре своего народа (например, военная мощь, воля к расширению, которую Ильин не совсем правильно называет империализмом. - Н. Л.); во втором случае оно превращает утверждение своей культуры в отрицание чужой (шовинизм и мания величия)» (стр. 15).

Впрочем, и Василий Шульгин далее в этой же книге «Последний очевидец» (в разделе «Годы») пишет – «При всем разнообразии отдельных людей и человеческих типов некоторые черты встречаются у всех народов, национальностей и рас. Например, все люди, за редким исключением, испытывают патриотические чувства. В этом их сила и слабость. Сила, потому что на почве патриотизма создаются мощные коллективы и часто рождается ослепительное вдохновение, мужество, благородство и красота самопожертвования. Слабость же патриотизма в том, что он очень легко переходит в шовинизм. Шовинизм — это чудовище с зелеными глазами. Шовинисты превращают мир в сумасшедший дом. Кончается это свирепыми войнами» (стр. 27).

«Но Ильин думал, - продолжает Лисовой (стр. 16), - что русский национализм свободен или, во всяком случае, может быть освобожден правильным религиозным воспитанием от этих недостатков. Шульгин 1971 года уверен, что никакой национализм принципиально от них не свободен.

...Однажды Василию Витальевичу снился сон. Снилось, будто в одном помещении, за «круглым столом» собрались националисты всех наций, всех мастей: «Союз русского народа», евреи-сионисты, литовские «лесные братья», немецкие реваншисты... Словом, «интернационал националов». Они отлично поладили и нашли общий язык.

По идее так и должно было бы быть. Ведь все в равной мере - националисты.

Увы, сладок был сон, но горько пробуждение. «Я вдруг ясно увидел, что подобный интернационал невозможен». Попробуйте литовцу прочесть из Тютчева: «Над русской Вильной стародавней», а чеченцу - из Пушкина: «Смирись, Кавказ, идет Ермолов». Приоритет национальных интересов «распирает» народы в разные стороны. Каждый, образно говоря, «торчит» другому поперек горла.

Значит, в дополнение к положительным, так сказать, аксиомам, такими же практически аксиомами являются и «парадоксы национального опыта».

Парадокс первый. Национализм есть самое жизненное, естественное и благородное начало в истории и практической политике. И одновременно подлинный «благородный» национализм никогда на практике недостижим и в принципе невозможен - именно потому, что неосуществим «интернационал националов», гармония границ, юрисдикций, национальных интересов.

Парадокс второй. Невозможно провести отделительную черту, где и когда национализм вырождается в шовинизм, «чудовище с зелеными глазами» - агрессивное ограничительство по отношению к другим народам. Похоже, в большинстве реальных исторических случаев они слиты между собой неразличимо и неразлучно.

/МОЙ КОММЕНТАРИЙ: Человек – не только «субъектен», но и «животен», и в каждом человеке сидит зверь, и потому в реальности присущий каждой нации естественный здоровый субъектный «национализм» граничит и даже смыкается с досубъектным звериным этнозоологизмом, присущим каждому этносу (народу). Борьба между национализмом и этнозоологизмом часто заканчивается кровавой разборкой – вспомним «ночь длинных ножей» в Германии 30 июня 1934 года или убийство лидера индийского национализма Ганди, свершенное 30 января 1948 года индийским этнозоологистом Натхурамом Годсе/

Третий парадокс. В связи с этим возникает у позднего Шульгина новый тезис. Подобно тому как человек (по Ницше) есть нечто, что нужно преодолеть, так и национализм (по Шульгину) есть нечто, что должно быть преодолено. Это не значит, что национализм реальный когда-либо в обозримом будущем будет преодолен. Но таково внутреннее его задание и движущая сила: за самоопределением всякой нации грядет самопреодоление всякого национализма. Мыслительный скальпель Шульгина проникает здесь, кажется, глубже, чем у И. Ильина. К тому же Василий Витальевич знает и указывает (фактически, а не в теории) и самые пути преодоления.

/МОЙ КОММЕНТАРИЙ: Эта мысль – очень могучая, итог многолетнего осмысления, в том числе и опыта побед Советского Союза/

/стр. 17:/ Я говорю это не к тому, чтобы сталкивать лбами двух великих пророков национализма. Хочу лишь отметить, что, говоря о национализме Ильина и Шульгина, всегда необходимо поверять поэтический восторг одного аналитическим скепсисом другого.

Но мы говорили и о путях преодоления. История знает их два, противоположных, - масонство и Империя. Здесь и там - апелляция от нации к человечеству. Но... Масонство растворяет национализм в вязком демократическом студне вне- и наднациональных образований: Лига Наций, ООН, ЮНЕСКО, МВФ, Европарламент, восьмой член семерки... Империя, напротив, гармонизирует, организует и преображает торчащие в разные стороны кристаллы национализмов в единое религиозно-осмысленное и санкционированное целое.

Там - увеличение «степеней свободы» до полной бесформенности и бескостности - для последующего подчинения обезличенного, безнационального человечества «мировому правительству».

Здесь, в Империи, - священное преемство власти, традиций и авторитета, духовная иерархия живого многонационального исторического организма.

/МОЙ КОММЕНТАРИЙ: Я бы предпочел в этом правоверном умозаключении слово «многонациональный» заменить словом «многоэтнический», ибо в сложившейся империи, если её базисом является низовая субъектность, есть только одна нация, хотя может быть сколько угодно этносов. И надо различать досубъектные империи типа Чингисхановой или Российской и субъектные империи типа США, Индии, Бразилии, Малайзии, отчасти КНР и т.п., не считая переходных типов наподобие Советского Союза. Современные субъектные огромные империи – многоэтнические, но их создает и держит одна нация (американская, индийская, бразильская, малайзийская, китайская и т.п.)/

Сам Шульгин, скажем прямо, был вполне чужд тютчевско-леонтьевской имперской магии. В последние годы он считал даже возможным признать, что идея «мирового правительства» имеет «большое будущее». Критически относился к восторженно им когда-то воспринятому столыпинскому лозунгу Великой России...

Что делать, шли годы... А мысли, как сказал бы Розанов, - мысли могут быть разными...».

МОЙ КОММЕНТАРИЙ: Надо стремиться к объединению человечества, как и завещано пророками. Небо выше Земли. «Мировое правительство» - это орговики Правой Веры, а Правая Вера, вбирающая в себя откровения религий, постижения мудрецов и открытия наук, заведомо выше любой частной конфессии и любого «изма» и любого этноса (народа) и любой нации. Правоверные и должны сформировать «мировое правительство». Этническая принадлежность правоверных – от Бога, нельзя заранее определить квоты. Ряд народов считали себя богоизбранными. В авраамических религиях и производных от них – указывается на евреев. В арийских религиях – на ариев. Ацтеки считали, что именно им предназначено свершить высший эсхатологический Акт. Пути господни неисповедимы…

Далее Николай Лисовой излагает воспоминания Василия Шульгина об известном ему «русском национализме» и о судьбах русского народа и о личности и деле Ленина - /стр. 18:/ ««Последние новости» были интереснее, живее. Евреи умеют делать газеты. Хотя Гукасов (издатель «Возрождения») платил хорошие гонорары, но... у «них» там (то есть в «Последних новостях». — Н. Л.) писал этот... Саша Черный... и всякие такие забавные...

Или из другого разговора:

- Правые? Националисты? Ох, не говорите мне о них. Вот, например, какое-нибудь заседание в клубе националистов на Литейном длится, - я там, кстати, жил одно время, там было очень удобно, - длится до часу. Кончается заседание. Мороз дикий... Какой- нибудь корреспондент левых газет, студент, бегает на морозе. В переднюю его не пускают... Просит сказать: «Что же там у вас было?» И говоришь, из сострадания. На другой день появляется несколько строк где-нибудь в «Речи» (еврейско-кадетская газета). В «Новом времени» - ничего... Вот и получается, что (евреи) добросовестней. Они, конечно, могут клеветать на своих политических противников, но свое дело они ведут честно.

«Старику снились сны». Почти по Хемингуэю... Но старику в самом деле почти каждую ночь снились удивительные сны. Не оставляла /умершая незадолго до нашей с ним встречи жена/ Марийка... Приходила первая жена, Екатерина Григорьевна... Вдруг приснится зачем-то лжецаревна Анастасия - самозванка XX века, появившийся в двадцатых в Европе призрак расстрелянной дочери царя: прикажет писать ей письма «на реку Пост» (французское Poste res (tante) - до востребования).

Старик не гнал своих ночных гостей, как не отказывал никому из дневных. Аккуратно досмотрев сон, он тотчас вставал и записывал его, помечая дату, - более чем полувековой писательский инстинкт...

«Давно.
Ленин приснился посреди огромного поля... Такого серого поля, как луна за тучами... Это часто бывает в снах. Без теней...
Я ему говорю: "Как вам не стыдно... ведь столько кулаков... Что вы сделали с кулаками? Это же цвет крестьянства... А вы их в Сибирь загнали... И они идут..."
Он спросил: "В каком направлении?"
Я показал рукой. И он побежал, как сумасшедший... Их возвращать...»

Другой сон, и тоже еще из 50-х. Им Шульгин закончил свою рукопись «Опыт Ленина», написанную по «заказу» Владимирского КГБ:

/стр. 19:/ «Я представил какой-то театр, совершенно пустой (в смысле публики), а на сцене расположился суд. Слева от суда - прокурор, справа - место защитника, но защитника нет. Тут явь кончается, начинается сон...
Будто бы входит Ленин. Я его спрашиваю: «У вас есть защитник?» Он говорит: «Нет». Я говорю: «Так нельзя, судить без защитника. Хотите, я вас буду защищать?» А он говорит: «Защищайте!»
В воздухе висят весы... Весы правосудия. Говорит прокурор:
- Ленин учредил ЧК «по борьбе с контрреволюцией и спекуляцией». Сколько крови пролила эта так называемая ЧК...
И чаша обвинения начинает наполняться кровью.
- Затем убили царя, царицу, всю семью, династию... Всех убили, кто не успел сбежать за границу...
И крови в чаше обвинения прибавляется так, что она начинает течь через край. И чаша тихо опускается вниз... Прокурор кончил. Председатель говорит:
- Слово защитнику.
Моя речь состояла всего из двух слов: «Брест. Нэп». И чаша обвинения с ее кровью стала подниматься вверх, перетягиваемая чашей добрых дел.
- Смотрите, прокурор, смотрите, судьи! Чаши добра и зла уравновесились. Они стоят на одном уровне.
Ленин виновен? - Виновен. Ленин не виновен? - Не виновен.
Он оправдан?
Не оправдан. Но и не обвинен. Он пойдет на суд Божий, и только Бог, Который светит добрым и злым, вынесет ему Свой приговор».

Аналогичное рассуждение Шульгин применял к Сталину.

- С точки зрения национальной это наш позор. Почему во главе России стал грузин? С точки зрения войны - Сталин был нужен, потому что, когда появился там фюрер, ему нужен был противовес... Такой же фюрер, «двоюродный брат»... Тот палач и другой палач... Во время войны я мысленно желал победы Сталину.
И чаши снова уравновесились.
Сны, декабрь 1968».

/стр. 20:/ «Еще один сон.
Мне поручили составить письмо-меморандум для одной державы. Я это сделал. И тогда ко мне пришел один наглец из какой- то «разведки». Сначала хотел письмо выкрасть, а потом отнять силой. Хотя я не боксер, но, вырвав у него письмо, которое он захватил, засунул его в карман и решил колотить его в подбородок обоими кулаками, пока он не упадет. В это время появилась Марийка, очень встревоженная. Закричала:
- Это твое письмо? Ты писал?
- Я. Я написал. Но поскольку оно написано для одной державы, оно уже ей принадлежит!
Проснулся. О какой державе я имел речь? О Советской державе. Написано оно для Советов, но не по-советски, а по-моему. Другими словами, это меморандум о том, как надо выйти из теперешнего безысходного на вид положения.
/стр. 21:/ Впрочем, это даже не мои взгляды. Это безумные мечтания нео-Поприщина. В этом их сила.
Был Брест, был Нэп.
Нео-Поприщин требует нео-Брест и нео-Нэп.
Положение еще труднее, чем при Ленине. Но нео-Брест и нео- Нэп легче, чем просто Брест и просто Нэп.
Поприщин думает:
«Тогда мы отдавали свое, кровное. Теперь отдадим нами самими награбленное».

Последний чемодан снов, в буквальном смысле чемодан, наполненный зелеными ученическими тетрадками с записями снов: Василий Витальевич плохо видел, и очки не помогали, так что писать ему приходилось огромными буквами, и целой тетрадки могло не хватить порой для записи очередного видения, - так вот, этот последний чемодан Шульгин привез ко мне в Красногорск в июле 1973 года, сразу после телеграммы Андропову /смотри Часть 1 данного поста/, - на всякий случай, от греха и от «Анны Сергеевны», курировавшего его капитана КГБ, подальше.

«Сон на 26. 8. 72.
Где-то... может быть, в Белграде...
Как будто в подворотне, но скорей всего у витрины, я увидел Никиту Сергеевичу Хрущева, скончавшегося в прошлом году. Я его видел во сне и раньше, но те сны были невразумительны. А сегодняшний сон ясен. Не по смыслу, а потому, что он запечатлелся в моей памяти точно.
Встретившись у витрины, мы пошли с ним рядом. Он спросил:
- Скоро выборы. Вы будете выбираться?
- Нет. Зачем? Я вот просидел все пять лет, а не сказал ни слова.
- А что же вы будете делать?
- Буду писать.
- ишите. Но помните одно. Если вы хотите, чтобы вас напечатали, то все дело в сионистах. Хвалите их, хвалите в каждой строчке - всёнапечатают».

Он умер в воскресенье, на Сретенье, 15 февраля 1976 года. На девяносто девятом году... Чуть-чуть не дожив, как хотел, до ста лет... И до своей странной мечты: мирного объединения Германии.

Последний наш разговор состоялся 25 января 1976 года - за три недели до его смерти. Мы сидели на кухне далеко за полночь, грелись газом. Говорили о книге H. H. Яковлева «1 августа 1914 года», что-то зачитывали.

/стр. 22:/ Василий Витальевич, как всегда, внимательно слушал. Качал головой. Многие факты были как будто и для него новостью.

Потом он обхватил рукой целиком всю голову (он часто так делал, голова зябла, обычно он носил белый ночной колпак) и сказал:

- Чем больше я о ней думаю (то есть о /Русской/ революции), тем меньше понимаю...

Это были - для меня - последние его слова.

И еще одна, посмертная встреча. Года через три после смерти он приснился моей сестре С. Н. Безбоковой и сказал:

- Передайте Николаю Николаевичу (пишущему настоящие строки), что у этой книги конца нет...

Что он хотел сказать?..»

О том, как Василий Витальевич Шульгин осмыслял суть Русской Революции и роль евреев в ней – в следующем посте.