Рассылка закрыта
При закрытии подписчики были переданы в рассылку "Крупным планом" на которую и рекомендуем вам подписаться.
Вы можете найти рассылки сходной тематики в Каталоге рассылок.
Скурлатов В.И. Философско-политический дневник
| Информационный Канал Subscribe.Ru |
Мы все с арийской Прародины, и тюрки тоже Говорят, если немного поскрести русского, то найдешь татарина (тюрка). Я это ощущаю вполне, и многие другие русские, наверное, тоже. Есть и другая сторона медали – если немного поскрести тюрка, то найдешь арийца (русского). Дело в том, что мы все, евразийцы, вышли из одной степной купели, у нас общие предки. Да, Лев Николаевич Гумилев внушал эту истину всем нам, соавторам книги «Искусство стран Востока» (Москва: Просвещение, 1986). Священность нашей общей центральноазиатской Прародины обосновывали в своих разделах все мы – русские Александр Анисимов, Лев Гумилев, Алексей Желоховцев, Николай Лисовой, Валерий Скурлатов, казах Б.А. Ибраев, крымский татарин Айдер Куркчи, калмык Джангар Пюрвеев. И современная наука всё больше подтверждает давнюю догадку о родстве наших народов. Она очень важна для политики, для будущих судеб Евразии. Мы – «хартланд». От нас – не только Индия, но и Китай. Мне показалась довольно убедительной концепция Николая Николаевича Лысенко о том, что колыбелью аланов (предков нынешних осетин) являются предгорья Наньшаня в нынешней китайской провинции Ганьсу (http://panlog.com:8881/cgi-bin/dd-view.cgi?date=2003-11-20). Там, кстати, археологи недавно обнаружили древнейшие географические карты, нарисованные на сосновых досках в 239 году до нашей эры, в эпоху правления Цинь Шихуана, впервые объединившего Китай. На четырех картах, сохранившихся в древних захоронениях, можно разглядеть границы административных районов царства Цинь, а также – изображения рек, озер, гор и лесов (http://mignews.com.ua/science/world/taro_0412.html). «В громадном азиатском степном поле, - полагает Н.Н.Лысенко, - ограниченном с запада и востока меридианами 85˚ и 100˚, с севера – горной системой Алтая и Саян, а с юга – барьером хребтов Алтынтаг и Наньшань, следует искать древнюю прародину аланов и тот протоэтнос белокурых ираноязычных номадов, который дал начало аланскому этническому феномену» (Лысенко Н.Н. Асы-аланы в Восточной Скифии. Ранний этногенез алан в Центральной Азии: реконструкция военно-политических событий IV в. до н.э. – I в. н.э. по материалам археологии и сведениям нарративных источников. Санкт-Петербург: Издательство Северо-Осетинского университета имени К.Л. Хетагурова, 2002, стр. 139). К этой концепции, которую я я вернусь в последующих заметках, а сейчас постараюсь наметить историческо-географическую «систему координат», в рамках которой предпочитаю распутывать загадки этногенеза не только алан, но также славян, китайцев, тюрок, германцев, индо-иранцев и других насельников Евразии. Николай Лысенко придерживается более или менее принятого представления о наших великих предках, которое разделяю и я. Оно гласит (стр. 145-155): «Огромные по протяженности и разнообразные по ландшафтно-климатическим условиям степи Центральной Азии издревле были весьма пригодны для заселения человеком и для создания на этих просторах племенных объединений скотоводов-кочевников. Притягательность центральноазиатских степей для различных по этнической и расовой принадлежности народов особенно усилилась в середине II тысячелетия до н.э., т.е. в период, когда на основе освоения бронзовой металлургии и изобретения строгой узды для верхового коня были созданы предпосылки для перехода от комплексного, более-менее оседлого охотничье-скотоводческого хозяйства к кочевому скотоводству, которое немыслимо без возможности регулярного перемещения больших стад по обширным пространствам пастбищ и, соответственно, без дальних сезонных миграций всего состава племен кочевников (Кузьмина Е.Е. Предыстория Великого Шелкового пути: контакты населения евразийских степей и Синьцзянаи в эпоху бронзы // Вестник древней истории, Москва, 1999, № 1, стр. 175; Новгородова Э.А. Центральная Азия и карасукская проблема. Москва, 1970, стр. 4-5). Так кем же были эти народы седой древности, потомки которых в период IV-III вв. до н. э. вступили в бескомпромиссную борьбу между собой за обладание благодатными степями центра и востока Центральной Азии, т. е. территориями, которые в китайской историографии и политической документации получили многозначительное наименование - Западный край? Поскольку нас интересует историческая прародина и ранняя история алан - белокурых и голубоглазых номадов (как свидетельствуют об этом народе китайские и античные источники) - будет вполне логично, если вначале мы обратимся к истории белой (европеоидной) расы в Китае, ибо очевидно, что только из этой расовой среды могли произойти степные богатыри, которых много позже римский поэт назовет «суровыми и вечно воинственными аланами». Следует отметить, что в России действительный интерес к изучению исторической судьбы европеоидной расы в Центральной Азии начался с фундаментального труда Г.Е. Грумм-Гржимайло «Западная Монголия и Урянхайский край», а также с конспективного изложения основных выводов этой работы в статье «Белокурая раса в Средней Азии». Позднее научную эстафету в изучении этой проблемы в России принял Л.Н. Гумилев (ограничившийся, к сожалению, только одной публикацией), а затем, уже в самое недавнее время, целая плеяда ученых». Здесь Н.Н. Лысенко цитирует следующие исследования: ГУМИЛЕВ Л.Н. Динлинская проблема: Пересмотр гипотезы Г.Е. Грум-Гржимайло в свете новых исторических и археологических материалов // Гумилев Л.Н. Собрание сочинений. Том 9. Москва, 1997, стр. 319-335 /эта работа меня потрясла в конце 1950-х годов, когда я учился в Московском университете/. КУЗЬМИНА Е.Е. Три направления культурных связей андроновских племен // Северная Евразия в эпоху бронзы и раннего железа. Санкт-Петербург, 1992, стр. 43. КУЗЬМИНА Е.Е. Откуда пришли индоарии? Москва, 1994. ХАВРИН С.В. Памятники андроновской культуры на территории Северного Китая // Северная Евразия от древности до средневековья. Археологические изыскания. Выпуск 2. Санкт-Петербург, 1992, стр. 45-46. ЗАДНЕПРОВСКИЙ Ю.А. Древние бронзы Синьцзяна (КНР) // Древности, Москва, 1992, № 3. ЗАДНЕПРОВСКИЙ Ю.А. Культурные связи населения эпохи бронзы и раннего железа Южной Сибири и Синьцзяна // Проблемы культурогенеза и культурное наследие. Часть II. Санкт-Петербург, 1993. СЕМЕНОВ В.А. Древнейшая миграция индоевропейцев на Восток // Петербургский археологический вестник. Выпуск 4. Санкт-Петербург, 1993. МОЛОДИН В.И., АЛКИН С.В. Могильник Гумугоу (Синьцзян) в контексте афанасьевской проблемы // Гуманитарные исследования: итоги последних лет. Новосибирск, 1997, стр. 35-38. «Важно подчеркнуть, что невзирая на многие десятилетия, прошедшие с момента опубликования указанной работы Г.Е. Грумм-Гржимайло, основные выводы этого замечательного исследователя и путешественника не только не поколеблены, а, наоборот, получили блестящее подтверждение и доныне служат своего рода маяками для научных изысканий других ученых. В интересующем нас контексте протоаланской проблемы эти выводы могут быть сведены к двум концептуальным положениям, которые мы сейчас последовательно рассмотрим. 1. Белая (европеоидная) раса населяла Центральную Азию и Северный Китай, вплоть до среднего течения реки Хуанхэ, с незапамятных времен. Соответственно, белокурые племена динлинов (китайский собирательный термин, обозначающий белокурого и голубоглазого европеоида) вполне обоснованно могли считаться автохтонами этих мест (по крайней мере по отношению к позднейшим китайским завоевателям, первый поход которых против динлинов в долину реки Хуанхэ и в Хэси последовал в 636 г. до н. э.) (Грумм-Гржимайло Г.Е. Западная Монголия и Урянхайский край. Том II. Ленинград, 1926, стр. 14-38). Китайская легенда связывает происхождение динлинов с неким героем Пань-ху, который был сыном белого варвара (по другой версии - сыном пятнистой собаки) и дочери императора Дику (Ку), царствовавшего с 2437 по 2375 гг. до н. э. Белокурые динлины, имевшие своим родоначальником Пань-ху, составили этническую основу народа чжоу, который дал Китаю вторую историческую династию Чжоу (1122-221 гг. до н.э.). (Первой исторической династией Китая следует, вероятно, считать династию Шан-Инь, поскольку именно после ее основания – в 1586 или 1562 гг. до н. э. - сложились устойчивые традиции древнекитайской цивилизации, была изобретена иероглифическая письменность, а китайцы впервые сплотились в целостную этническую систему. Легендарная династия Ся, предшествующая Шан-Инь, вероятно, все же существовала, несмотря на сомнения отдельных западных историков, однако в эпоху этого царства китайский протоэтнос еще представлял собой только аморфный конгломерат отдельных племенных союзов). Династия Чжоу имела центр своих владений в северной части провинции Шэньси. Именно здесь князь Вэнь-ван, динлин по происхождению, стал создавать свою могучую армию. Главный воинский контингент этой армии составляли динлины (степные племена ди). Затем Вэнь-ван обрушился на соседние народы и в короткий срок покорил огромную территорию к востоку и западу от своего владения». Л.Н. Гумилев, отмечает Н.Н. Лысенко (стр. 440), повествуя об этом эпизоде истории царства Чжоу, приводит цитату из вышеуказанного труда Г.Е. Грум-Гржимайло (стр. 69), где будто бы сказано, что Вэнь-ван совершал свои завоевания «силами белокурых и [черноволосых] варваров». Однако на этой странице исследования Г.Е. Грум-Гржимайло читаем буквально следующее: «Основатель Чжоуской династии, князь Ву-ван, сам динлин по происхождению, силами своих единоплеменников совершил все свои завоевания между морем и Тибетским нагорьем». При этом Г.Е. Грум-Гржимайло ни о каких «черноволосых» варварах (предках хунну? Сяньби? Тюрков?) нигде не упоминает. «К 1115 г. до н. э. (год смерти Вэнь-вана), - продолжает Николай Николаевич Лысенко (стр. 147), - чжоуские динлины владели обширным царством, простиравшимся от побережья Желтого моря до Тибета. Вэнь-ван оставил своему сыну У-вану прекрасно обученную армию. Белокурые чжоуские воины, по словам пораженных их военной доблестью китайцев, - «имели сердца тигров и волков». С этой армией У-ван, исполняя завет отца, вторгся на территорию уже собственно китайской державы Шан-Инь, но в низовьях реки Хуанхэ был остановлен китайской армией и вынужден повернуть назад. Несколько лет спустя, в 1066 г. до н. э. чжоуский царь вновь напал на державу Шан-Инь: на этот раз китайское войско было разбито наголову, множество побежденных целыми родами были обращены в рабство и пожалованы чжоуским военачальникам. Овладев нижним течением Хуанхэ, победоносный У-ван повернул к югу, прошел победным маршем нынешние китайские провинции Хэнань и Хубэй и вышел в долину реки Янцзы. Таким образом, в результате этой военной компании все население междуречья Хуанхэ и Янцзы - двух великих рек Восточной Азии - склонилось перед торжествующим динлинским завоевателем. Похоже, что чжоусцам удалось сокрушить не только царство Шан-Инь, но и соседей этой державы на юго-востоке, поскольку, согласно китайским летописям, чжоуские воины взяли множество рабов из числа восточных [и] и южных [мань] приграничных народов. Предположение о динлинской этнической основе чжоуской армии косвенно подтверждается следующим историческим свидетельством: когда китайский император Гао-цзу услышал одну из военных песен динлинов, то воскликнул: «С этой именно песнью Вэнь-ван одерживал свои победы!». Грозные раскаты динлинского военного марша так поразили императора, что он велел обучить исполнению этой песни своих армейских музыкантов. Если бы в армии царства Чжоу (по крайней мере в первый - победоносный - период его существования) присутствовал бы китайский элемент, то либо военные марши динлинов были бы хорошо известны китайцам и не было бы нужды специально обучать им армейских запевал, либо эти мелодии подверглись бы значительной китайской редакции и вряд ли могли бы вызвать такое удивление и восхищение у Гао-цзу. Еще одним подтверждением динлинской этнической основы чжоусских племен, вторгшихся в XII в. до н.э. в Северный Китай, могут служить, вероятно, некоторые фрагменты великих од из древней «Книги песен» (эпоха сбора и записи VI-V вв. до н.э. - /разгар «осевого времени» Карла Ясперса/), в которых в поэтической форме сохранились воспоминания о кочевом образе жизни древних чжоусцев и стратегическом направлении их боевого марша на Китай. ОДА О ПЕРЕСЕЛЕНИИ ПЛЕМЕНИ ЧЖОУ (III, 1,3) I Тыквы взрастают одна из другой на стебле... Древле народ обитал наш на биньской земле, Реки и Цюй там и Ци протекают, струясь. В древности Дань-фу там правил - наш предок и князь. [Дань-фу - один из легендарных предков дома Чжоу. - Н.Л.]. Людям укрытья и норы он сделал в те дни – И ни домов, ни строений не знали они. II Древний правитель однажды сбирает людей, Утром велит он готовить в поход лошадей. Кони вдоль западных рек устремились, бодры, - Вот и достигли подножия Циской горы. Он и супруга — из Цзянского рода сама – Место искали, где следует строить дома. III Чжоу равнины - прекрасны и жирны они, Горькие травы тут сладкими были в те дни... Мы совещались сначала - потом черепах [Древний обряд гадания на черепаховых панцирях. - Н.Л.] Мы вопрошали: остаться ли в этих местах? Здесь оставаться! Судьба указала сама – Здесь и постройки свои возводить, и дома... [Перевод А. Штукина. Шицзин. 1987] Тесты великих од «Книги песен» являются очень сложными поэтическими конструкциями, в которых на древнюю чжоускую основу постепенно накладывались позднейшие напластования, отражающие, конечно, уже не образ мыслей и чувства ранних чжоусцев, а образ мыслей и чувства китайцев, ассимилировавших и усвоивших некоторые основы чжоуской этнической культуры. Как представляется, в приведенном выше отрывке запечатлены следующие архаические черты древних чжоусцев: кочевой быт (наличие «укрытий», каковыми в представлении последующих китайских редакторов вполне могли считаться кибитки или юрты); отсутствие постоянных поселений (чжоусцы не знали «ни домов, ни строений»); передвижение только на лошадях («готовить в поход лошадей»); особое значение пастбищных условий для жизни этноса (равнины «прекрасны и жирны» -хороший травостой). Одновременно, здесь четко указана сторона света, откуда чжоуские племена пришли в Китай - с запада («кони вдоль западных рек устремились»). По древней китайской традиции «западными реками» или «коридором западных рек» (Хэси джаолян) называются только реки Синьцзяна (Западного края), стекающие с Наньшаня: Хэйхе-Эдзингол, Шуйхе, Сумхе [Петров М.П. Пустыни Центральной Азии. Том 1-2. Москва, 1966-1967, стр. 8]. Ни к каким иным рекам на территории других регионов Поднебесной в китайской историко-географической традиции определение «западный» не применяется. О том же свидетельствует, по-видимому, и позднейшая вставка в текст оды - «горькие [ныне - Н.Л.] травы тут сладкими были в те дни [т.е. во время вторжения чжоу в провинцию Шэньси - Н.Л.]». Вряд ли чжоуский бард в момент составления первичного текста оды мог знать о последующем, через много веков, усыхании степей Восточной Скифии (Западного края), однако об этом хорошо знали переписчики эпохи Хань, т.е. эпохи окончательного закрепления поэтической формы великих од. Весьма важна информация о лошадях, сохранившаяся в тексте оды. Создается впечатление об исключительно тесном и свободном обращении древних чжоусцев с этим видом домашних животных: утром повелели «готовить в поход лошадей» и, немедленно, - кони «устремились, бодры». Сегодня можно считать фактически общепризнанной (по крайней мере, в европейской науке) гипотезу о мощном индоевропейском импульсе, обеспечившем появление в Китае (в эпоху, предшествующую династии Инь) трех важнейших инноваций - колесного транспорта, доместикации лошади и металлургии [Смотри подробнее: Киселев С.В. Неолит и бронзовый век Китая // Советская археология, Москва, 1960, № 4; Кузьмина Е.Е. Предыстория Великого Шелкового пути: контакты населения в эпоху бронзы // Вестник древней истории, Москва, 1999, № 1, стр. 165]. Однако и после этого достаточно мощного иноэтнического импульса китайская культура еще очень долгое время (даже после ассимиляции чжоуских племен!) оставалась внутренне чужда использованию большого числа лошадей в армии. Только в цинъско-ханьское время, благодаря методичным усилиям государственного аппарата, китайцы сумели создать регулярные части конницы, которую они, кстати говоря, долго применяли крайне неумело. Сознавая этот органичный недостаток собственной военной организации, китайцы в эпоху Хань очень широко использовали кавалерийские отряды из числа кочевников, лояльно настроенных к ханьцам, что значительно повышало оборонительные возможности китайского государства [Кожанов С.Т. Некоторые вопросы организации военного дела в Китае конца I тыс. до н.э. // История и культура Восточной Азии. Новосибирск, 1990, стр. 82-83]. Важно отметить, продолжает Н.Н. Лысенко (стр. 150), что многие мифологические сюжеты Древнего Китая находят прямые соответствия в индоевропейской мифологии, например, война пигмеев и журавлей, сюжеты о стране людей с головами псов, об амазонках и змееногой богине, «стране счастья» (аналог вечно счастливых гипербореев) и т.п. [Юань Кэ. Мифы Древнего Китая. Москва, 1987, стр. 433 и следующие]. Мифологические представления о «конях-драконах», которые определяли настороженное или даже опасливое отношение древних китайцев к лошадям, возникли, возможно, под впечатлением всесокрушающих боевых походов восточных иранцев, у которых неистовый конь и разящий с него всадник сливались в бою как бы в единое целое. В отличие от древнекитайских племен хуа, располагавших преимущественно пехотными формированиями, военные успехи белокурых чжоусцев обеспечивало именно массированное применение конницы. Об этом, как мне представляется, очень красноречиво повествуется в другой чжоуской оде: ОДА О ЦАРЯХ ВЭНЬ-ВАНЕ И У-ВАНЕ И О ПОКОРЕНИИ ЦАРСТВА ИНЬ-ШАН (III, I, 2) III Этот Вэнь-ван был наш царь Просвещенный, и он Сердцем внимателен был и исполнен забот. Вышнему неба владыке со славой служил, Много от неба он принял и благ, и щедрот. Доблесть души и достоинство в нем без пятна! Царство над миром он принял и с ним его род... VI Воля от неба на землю тогда снизошла — Волею неба и стал на престоле Вэнь-ван: Стал он в столице, был в Чжоу удел ему дан. Дева из Шэнь, - государыню-мать заменив, - Старшая дочь из далеких явилася стран. [Дочь князя Шэнь стала супругой Вэнь-вана. - Н.Л.]. Милостью неба от нее и родился У-ван. Небо тебя сохранит и поможет тебе - Небу покорный, пойдешь на великое Шань! VII Иньские, шанские - всюду отряды видны, Лесу подобные, строятся рати солдат. В полном порядке, как стрелы в пустыне Муе. [Территория в пределах провинции Хэнань. - Н.Л.]. Только и наши с достоинством рати стоят. Неба верховный владыка с тобою, У-ван. В сердце своем да не будешь сомненьем объят! VIII Эта пустыня Муе широка, широка! Блещет сандалом своим колесница, ярка; Каждая лошадь в четверке гнедая - крепка. Шан-фу, великий наставник, искусен в боях – Будто орел, воспаряющий ввысь в облака! Помощь У-вану несет эта Шан-фу рука. Шанскую мощную рать разбивает У-ван, В это же утро страну занимают войска. [Перевод А.Штукина. Шицзин. 1987] Итак, в восьмом разделе оды, являющимся смысловым апогеем всего произведения, довольно ясно (хотя и в иносказательной стихотворной форме) обозначен главный фактор победы армии У-вана над войском Шан-Инь в пустыне Муе. Это массированный удар конного корпуса (где каждая лошадь - крепка), возможно даже фланговый удар - столь излюбленный кочевниками. Аллегорическое сравнение великого наставника - полководца Шан-фу с орлом, парящим высоко в облаках, вероятно, свидетельствует о том, что удар чжоуской конницы во фланг шаньских войск был совершенно неожиданным, т.е. был нанесен либо с марша, либо из засады - как орел неожиданно падает на свою добычу из облаков. Ода вновь и вновь подчеркивает преимущественно (или исключительно?) пехотную структуру армии Шан-Инь: рати солдат «строятся» и стоят «лесу подобные». Разбив эту «полную порядка» рать с помощью «руки» Шан-фу, великий У-ван в «это же утро» занимает страну своими войсками. Излишне доказывать, что подобные темпы оккупации любой более-менее значительной территории (а тем более страны!) доступны только высокомобильным и высокоорганизованным конным формированиям и, наоборот, совершенно невозможны для пехоты. Л.Н. Гумилев, размышляя в своем исследовании «Хунну» об исторических обстоятельствах, приведших к возникновению царства Чжоу, несколько занижает, на мой взгляд, степень вовлеченности динлинов в этот процесс и масштабы их влияния на него. Совершенно справедливо указание Л.Н. Гумилева на факт присутствия в китайском фольклоре легенд об ожесточенной борьбе «черноволосых» предков китайцев с «рыжеволосыми дьяволами». Справедливо и упоминание об опять-таки легендарном походе «Желтого императора» в 2600 г. до н.э. против степных и горных племен «жунов» и «ди». (Такое деление вряд ли правомерно. Признанный знаток китайского языка и династийных историй Н.Я. Бичурин, как известно, считал «жунов» и «ди» представителями единого этноса и объединял эти этнонимы в один: «жун-ди»). Однако явным преувеличением представляется дальнейшее утверждение исследователя о том, что китайцы выиграли эту войну и «оттеснили варваров в горы, степи и даже южные джунгли», тем более, что ниже Л.Н. Гумилев вынужден признать, что, несмотря на столь блистательные победы, полулегендарное китайское царство Ся овладело «лишь областью Хэнань и юго-западной частью Шаньси» [Гумилев Л.Н. Сочинения. Том IX. Москва, 1997, стр. 27]. Также вряд ли можно признать обоснованной версию ученого о происхождении народа Чжоу. Согласно этой версии (очень похожей на прямую ретрансляцию официальной точки зрения китайской историографии), главную роль в возникновении народа чжоу сыграли не степные племена жун-ди (динлинов), а потомки китайских эмигрантов, примкнувших к опальному китайскому вельможе Гун-лю, который был лишен должности главного попечителя земледелия в царстве Ся, не вынес этой обиды и сбежал в 1747 г. до н. э. на запад к кочевым племенам жунов. Его потомки, за триста с лишним лет будто бы не смешавшиеся со степными жун-ди, в 1327 г. до н. э. вернулись обратно в северную часть Шэньси и основали там у горы Цишань княжество Чжоу. Эта легенда поразительно похожа на другую китайскую историческую новеллу - о происхождении народа хуннов, которые тоже будто бы произошли от китайского эмигранта Шун Вэя, сына Цзе-куя, последнего царя династии Ся, также удалившегося в северные степи. Алогичность этой явно идеологической посылки китайской историографии вполне очевидна уже из одного только факта первого появления этнонима «хунну» в китайских исторических документах в эпоху Чжаньго (эпоха «Воюющих царств», 403-221 гг. до н. э. Смотри: Цэн Юн. Оборонительные войны против хуннов в эпоху Хань. Шанхай, 1955 /Реферативный сборник, 1956, № 15, стр. 95/). Если учесть, что Шун Вэй, последний царевич династии Ся, мог бежать в степи никак не позднее периода 1586-1562 гг. до н.э. (предполагаемое время переворота, приведшего к власти династию Шан-Инь), то окажется, что сяйские «родоначальники» хунну сохранили свой китайский этнический след среди степных «варваров» на протяжении более тысячи лет! Вообще, если внимательно просмотреть обобщающие китайские исторические труды, то окажется, что любой народ, сыгравший сколько-нибудь значительную роль в китайской истории, неизбежно в том или ином колене имел китайских предков. Здесь Николай Николаевич Лысенко цитирует следующих авторов: ФАНЬ ВЭНЬ-ЛАНЬ. Древняя история Китая от первобытнообщинного строя до образования централизованного феодального государства. Москва, 1958. ГО МОЖО. Эпоха рабовладельческого строя (Китай). Москва, 1956. ШАН ЮЭ. Очерки истории Китая. Москва, 1959. ЧЕБОКСАРОВ Н.Н. К вопросу о происхождении китайцев // Советская этнография, Москва, 1947, № 1, стр. 30-70. LATTIMORE O. Inner Asian frontier of China. New York, 1940. Что ж, комментирует Н.Н. Лысенко (стр. 153), видимо, в этом и заключается особый смысл и особый колорит китайской национальной историографии, обладающей редким искусством почти незаметно набрасывать, когда это нужно, на очевидный исторический факт темную вуаль мифа, и красиво представлять почти баснословный миф в пурпурном плаще исторической реальности. Вопрос заключается только в том - нужно ли русской школе историографии следовать методикам китайской в изучении истории самого Китая? Сопоставление же сведений китайских источников о ранней истории царства Чжоу, собранных в своде Н.Я. Бичурина, свидетельствует (на мой взгляд - весьма недвусмысленно) лишь о жесткой конкурентной борьбе различных племен белых европеоидов (жун-ди) за политическое доминирование в Северном Шэньси и связанные с этим экономические преимущества (сбор степной повинности «хуан-фу», возможность прямых торгово-экономических контактов с древнекитайской державой Шан-Инь) (Бичурин Н.Я. /Иакинф/. Собрание сведений о народах, обитавших в Средней Азии в древние времена. Том I. Москва – Ленинград, 1950, стр. 39-41; Том III. Москва – Ленинград, 1953, стр. 67). Вернемся к истории образования царства Чжоу. В пользу предположения о преимущественно европеоидной (динлинской или дисской - ниже я постараюсь показать существенное различие в смысловом содержании этих терминов) этнической основе народа чжоу свидетельствует факт коренной идеологической революции, которую совершили чжоусцы, завоевав древнекитайское царство Шан-Инь. Первым делом они уничтожили человеческие жертвоприношения, до этого широко практиковавшиеся у китайцев. Затем, вероятно не без определенных мер принуждения, был отодвинут в сторону культ Шан-ди - поклонение верховному богу-мироправителю, а вместо него основой религиозных воззрений и обрядов стало поклонение душам предков и культ героев, ставший на длительный срок основой всех сакрально-мистических конструкций чжоуских племен (Фань Вэнь-лань. Цит. соч., стр. 100; De Harles. Les religions de la Chine || Le Museon, Volume X, 1891). Г.Е. Грумм-Гржимайло отмечает, что вообще все духовные и социальные установления чжоусцев имели много общих черт с древнеарийскими, а от них были заимствованы китайцами. Так, новобрачная в Китае, вступая в дом мужа, приносит обязательную жертву его предкам - обычай, который несомненно имеет под собой динлинскую основу (Грум-Гржимайло Г.Е. Цит. соч., стр. 53, 66). На определенном историческом этапе, в течение нескольких веков после завоевания чжоусцами царства Шан-Инь, представители белой европеоидной расы, вероятно, составляли военно-политическую элиту Северного Китая. Иначе трудно объяснить, почему некоторые китайские императоры, вплоть до периода «Троецарствия» (220-280 гг. н. э.) имели достаточно выраженный европеоидный облик. Так, Ши-хуанди, император династии Цинь (246-209 гг. до н. э.), имел продолговатое лицо, широкие глаза и выдающийся нос. Столь же выраженными арийскими чертами обладал и гениальный родоначальник династии Хань - Гао-цзу: «Гао-дu, он же Гао-хуан-ди и Гао-цзу, основатель династии Хань, прозывался Лю, по имени Бан, по проименованию Цзи. Родился в нынешней губернии Ганьсу в области Сюй-чжеу-фу. Он имел орлиный нос, широкий лоб, был прост и одарен обширным соображением» [Ши цзи. 19]. Ниже Сыма Цянь добавляет, что Гао-ди имел также великолепную бороду и бакенбарды - физиономические признаки, практически немыслимые у этнически чистых китайцев. В «Троецарствии» многие деятели китайской политики описаны точно так же, а один из них, рыжебородый богатырь Сунь Цюань, даже носил прозвище «голубоглазый отрок» (Троецарствие /Сань го чжи/. Том I. Москва, 1954, стр. 369). Очевидно, что столь характерные черты внешности очень мало соответствуют китайским этническим стандартам, но вполне отвечают традиционному европейскому фенотипу. Это различие лучше всех понимали сами китайцы. Например, Янь Ши-гу, комментатор «Цянь Хань шу», желая дать образную внешнюю характеристику усуней Наньшаня (и ориентируясь при этом, разумеется, не на европейскую читающую аудиторию, а на китайцев) писал: «Усуньцы обликом весьма отличны от других инородцев Западного края. Ныне иностранцы с голубыми глазами и рыжими бородами, похожие на обезьян, суть потомки их» (Бичурин /Иакинф/. Цит. соч.,Том III, стр. 65). Г.Е. Грумм-Гржимайло отмечает следующие характерные особенности динлинского облика: высокий рост, могучее телосложение, белый цвет кожи, голубые (или зеленые) глаза, черты лица кавказского типа. Позднее исследователь детализировал внешние признаки, характеризующие древнюю белую расу Центральной Азии: рост средний, но часто высокий; плотное и крепкое телосложение; продолговатое лицо; цвет кожи - белый с румянцем на щеках; белокурые волосы прямые, но иногда и вьющиеся; нос выдается вперед, прямой, часто орлиный; светлые глаза (Грум-Гржимайло Г.Е. Цит. соч., стр. 30, 35). Такой внешностью (с той или иной степенью выраженности отдельных черт) обладал любой представитель кочевых племен центральноазиатской степи, попадавший под собирательный китайский этноним «динлин», который имел очень древнее происхождение, так как упоминается уже в «Шань-хай-цзин», сочинении, относимом к дочжоуской эпохе (Там же, стр. 10). Древние китайские источники различают две больших группы кочевников, которые отличались друг от друга не только географическим ареалом проживания, но и расовой принадлежностью. На востоке, по южным склонам Большого Хингана и далее на север к реке Керулен, кочевали монголоидные племена «ху», среди которых западнее находились исторические предки хуннов - племена хяньюнь и хуньюй, а восточнее – предки сяньби, многочисленные роды дунху. Племена «ху» были слабо организованы, в военном отношении весьма слабы, и до завершения ожесточенного противоборства между китайцами и белыми динлинско-жунскими племенами (к концу III в. до н. э.) не имели сколько-нибудь существенного военно-политического веса в Центральной Азии и Северном Китае. Белый (европеоидный) центральноазиатский суперэтнос китайцы именовали -племенами «ди». Этот суперэтнос состоял из племен динлинов (включавших народы бома) и племен жун-ди (включавших жунов, дили и еще целый ряд племен). Динлино-жунские племена представляли собой грозную, хотя и не организованную должным образом силу и занимали колоссальную территорию от верховьев Тарима на западе до нынешней китайской провинции Хэбэй на востоке. Состав этих племен был, вероятно, очень различен: наряду с кочевыми народами, населявшими «песчаную страну Шасай» (т.е. южную окраину Гоби), на территории современных провинций Хэбэй, Хэнань, Шаньси, Шэньси и Ганьсу жили многочисленные оседлые племена «ди». Несколько забегая вперед, отмечу, что и по этническому происхождению (а, следовательно, по языку, стереотипу поведения и национальному менталитету), и по культуре, и по социально-экономическим интересам оседлые и кочевые европеоидные племена очень отличались друг от друга, что исключало их военно-политическую консолидацию, а значит существенно облегчало задачу древних китайцев по завоеванию исконных динлинско-жунских территорий. На востоке Северного Китая, в провинции Хэбэй жили племена, объединяемые древнекитайским названием «бэй-ди» (северные ди): шаньжун - бэйжун, цзяши (восточные роды племени чиди - красных ди), учжун, а также племена сяньлюй, фэй и гу (последние, возможно, были оседлыми или полукочевыми). Все эти народы (особенно шаньжуны, жившие на северо-востоке рядом с дунху и хуннами) в той или иной степени сохраняли кочевой быт. На западе, в провинциях Шаньси, Хэнань, Шэньси и в южной части Ганьсу, перемежаясь анклавами китайского населения, жили белые племена земледельцев и оседлых скотоводов: дажуны, лижуны, цюаньжуны, маожуны, цянцзюжуны, а также племена луши, люсюй и дочэнь (последние три племени, возможно, были полукитайскими или в значительной степени воспринявшими китайские обычаи и национальный менталитет) (Бичурин /Иакинф/. Цит. соч. Том III, стр. 57; Фань Вэнь-лань. Древняя история Китая…, стр. 137-138). В северной части Шаньси оставались племена с ярко выраженной кочевой культурой - лоуфань и баянь, впоследствии вытесненные китайцами в Ордос (Гумилев Л.Н. Хунну. Собрание сочинений. Том IX. Москва, 1997, стр. 49-50; Миняев С.С. К хронологии и периодизации скифских памятников Ордоса // Проблемы хронолгии и периодизации археологических памятников Южной Сибири: Тезисы докладов Всесоюзной научной конференции. Барнаул, 1991, стр. 124). На юге Ганьсу, имея с запада монголоидных соседей - тибетские племена жокянь, кочевали сяожуны, затем вошедшие, вероятно, в состав юэчжей. Все эти племена, вслед за Г.Е. Грумм-Гржимайло, следует отнести к древнейшему населению Северного Китая, по отношению к которому сами китайцы, безусловно, являются только пришельцами. И среди этих племен, судя по всему, взращивались наши предки. И не только славянские, но и тюркские. Правда, здесь следует быть очень осторожным. Много спорных моментов возникает при интерпретации источников. Помню, какой острый спор разгорелся у меня с Львом Николаевичем Гумилевым по поводу этногенеза жужаней и их прародины (судя по всему, жужани китайских источников – это авары славянских преданий и европейских и византийских хроник). Я возводил прародину жужаней-авар к Наньшаню, где ранее, как обосновывает Н.Н. Лысенко, могла располагаться прародина алан, а Лев Николаевич настаивал на том, что авары зародились в Приаралье. Итак, на меня в конце 1950-х годов огромное впечатление произвела вышеупомянутая статья Льва Николаевича Гумилева о динлинах. Позднее меня поразила книга Георгия Ивановича Вернадского «Древняя Русь», в которой прослеживались центральноазиатские корни тех же аланов и руссов. Я даже перевел с английского соответствующие главки этого исследования и опубликовал в своей газете-брошюре «Российское Возрождение» (1992, № 1 /20/, стр. 1-10). Наконец, когда я заведовал Сектором методологии и философии истории в Институте научной информации по общественным наукам Академии наук СССР (ИНИОН), я окончательно утвердился в истинности нашей центральноазиатской прародины под влиянием книг и статей американской профессорши литовского происхождения знаменитой Марии Гимбутас (http://www.belili.org/). В её концепции «курганной культуры» на богатейшем археологическом материале прослеживались волны индоевропейских экспансий из недр Евразии на Запад. Настольным стал для меня также международный «Журнал индо-европейских исследований» (Journal of Indo-European Studies http://jies.org/default.html). Я даже подготовил пространную рукопись «Арийский марш». Далее мой друг и коллега по ИНИОНу Николай Николаевич Месяцев (http://wwii-soldat.narod.ru/mesyatsev.htm), который перед тем был чрезвычайным и полномочным послом СССР в Австалии, познакомил меня с «Влесовой книгой», где тоже утверждалось о центральноазиатском происхождении руссов. Мы с Николаем Николаевичем сделали первую публикацию об этом странном тексте в еженедельнике «Неделя». Самое же главное – моей душе с детства открылось, что моя прародина там, на Востоке. И ноги сами несли меня, только что оперившегося, на Памир, Тянь-Шань, Алтай, Саяны. Я чувствовал нутром, что это моё родное, «моё»! Центральноазиатские народы воспринимались мной как родные. Признаюсь, наибольшую духовную близость я ощущал с киргизами. На их высокогорных пастбищах Алайской долины или Восточного Памира я чувствовал себя как в раю. В Оше у меня была располагающаяся над журчащим арыком любимая чайхана с видом на Сулейман-гору, и всю зиму, осваивая науки на физическом факультете МГУ, я ждал, когда сдам сессию и сразу с последнего экзамена помчусь на Казанский вокзал, сяду на родной скорый Москва – Андижан и через три дня буду наслаждаться пиалой зеленого чая в своей чайхане, вести неспешные беседы с киргизскими аксакалами, а потом мчаться в Алайскую долину, почивать в юрте, пить кумыс и айран, кушать нежного барашка. Редьярд Киплинг в балладе «Мандалай» передает мои чувства: Тот, кто слышал зов Востока, - Тот воротится назад В пряный острый аромат. И я вспоминаю также монгольские степи, высокогорья Тывы, странствия вдоль советско-китайской границы за Зайсаном, закоулки Таджикистана. Но хватит лирики. Заглянул сегодня на киргизский сайт, посвященный исследованиям истории Евразии. Посмотрел последние работы. Вот сборник «Перекрестки культур. Выпуск 3: Государственность в Кыргызстане и Центральной Азии: история и перспективы. Материалы научной конференции Бишкек, 12 – 13 мая 2003 г. Бишкек, 2004). Этот сборник издан под эгидой Кыргызского Государственного университета строительства, транспорта и архитектуры, Кыргызского центра культурного и природного наследия и Института истории Национальной Академии наук Кыргызской республики. В сборник включены доклады и выступления, прозвучавшие на научной конференции, посвященные широкому кругу проблем, связанных с историей государственности на территории Центральной Азии и особенно Кыргызстана. Хронологические рамки статей - от древности до современности. Книга адресуется историкам, культурологам, политологам и другим специалистам, а также всем интересующимся прошлым, настоящим и будущим Центральной Азии. Редакционная коллегия: Ж.Т. Тентиев (главный редактор), Б.Э. Аманбаева, Л.М. Ведутова, В.А. Кольченко. Должен сказать, что в СССР были созданы почти идеальные условия для подготовки компетентных научных кадров, в том числе в области истории и археологии. Я сам варился в этом котле, и должен признаться, что ученые национальных республик вполне соответствуют мировым требованиям, и все мы входим в своих областях исследований – в мировой цех профессионалов. Короче, работы центральноазиатских историков и археологов вполне компетентны, и я с ними знакомлюсь с очень большим интересом. А зашел я на киргизский сайт из-за того, что Николай Николаевич Лысенко защищал свою кандидатскую диссертацию во Владикавказе, и там сильные специалисты, но у них взгляд «кавказский», а мне хотелось ознакомиться со «среднеазиатским» взглядом на происхождение аланов и других индоевропейских народов. К тому же Н.Н. Лысенко акцентировался на этногенезе индоевропейских народов, но ведь на тех же центральноазиатских территориях в окружении индоевропейцев происходил также этногенез тюркских народов. Как соотносились первые тюрки с арийскими аборигенами Центральной Азии? Насколько скрещены друг с другом тюрки и арийцы? Естественно, в Бишкеке акцентируются на тюрках. К сожалению, не все материалы сборника «Перекрестки истории. Выпуск 3» переведены в электронный вид. Взял электронную версию доклада Н.Н. Негматов из Ходжента (Таджикистан) «Концепция оседло-номадийной государственности контактной зоны древнейшей и древней Азии» и рассмотрю её с минимумом комментариев (http://siteistok.host.net.kg/CC/vol_3/31-02_negmatov.htm): «Утвердившиеся в эпохи неолита-энеолита и бронзы два типа производства, и соответственно, два образа жизни по мере формирования общинно-сословной структуры определенных зон и их регионов, и необходимость обоюдостороннего выживания породили два типа древнейшей и древней государственности Азии: 1) в оседло-земледельческой урбанизированной зоне Центральной Азии и Среднего Востока – государства монархическо-династийные, авторитарные, теократические; 2) в степной скотоводческой зоне Северной Центральной Азии и Южной Сибири – авторитарно-родоплеменные и военно-демократические государства типа «степных империй» во главе с военно-аристократическими вождями только с пищевым и бытовым кочевым жизненным рационом в древнейший период, и с подключением всех жизненных традиций земледельческих и городских центров соседних оседлых регионов в древний период. Очень важный хронологический, территориальный и этнокультурный аспекты проблем кочевой степи основательно, наиболее четко и реалистично обобщены российским ученым-тюркологом С.Г. Кляшторным в его совместной с Т.И. Султановым аналитической монографии «Государства и народы Евразийских степей. Древность и средневековье» [Кляшторный С.Г., Султанов Т.И. Государства и народы Евразийских степей: Древность и средневековье. – Санкт-Петербург: Петербургское Востоковедение, 2000]. Им создана приемлемая характеристика арийского автохтонизма и его идентичности с андроновской историко-культурной общностью эпохи бронзы, с контактной зоной на Востоке по долинам Верхнего Енисея и его притоков и горным хребтам Алтая на юг до пустыни Гоби [Кляшторный, Султанов, стр. 8]. Помню, когда я делал сообщение о работах Марии Гимбутас в Институте востоковедения Академии наук СССР на заседании сектора известного советского археолога Бориса Анатольевича Литвинского, то и концепция «курганной культуры», и идентификация андроновцев как индо-иранцев вызвали возражения. «Нам эта американская литовка не указ!», - буквально сказал Литвинский. Но сейчас, через четверть века, все ученые признают андроновцев – индоевропейцами. «От этой этноконтактной зоны к востоку, - цитирует Н.Н. Негматов труд С.Г. Кляшторного и Т.И. Султанова, – преобладали тюркские и монгольские племена, а к западу – индоевропейские» [Там же, стр. 8]. Далее указывается, что «Евразийские степи между Волгой и Енисеем еще в VI-II тыс. до н.э. занимали индоевропейские племена европеоидного расового типа, … многочисленные племена которых говорили на родственных друг другу языках индоиранской, балто-славянской, германской и многих других. Преобладающими в восточной части Евразийских степей были древнейшие иранские языки, те самые, на которых создавалась Авеста и проповедовал Заратуштра (конец II тыс. до н.э.) [Кляшторный, Султанов, 2000, стр. 7]. Этот индоевропейский период истории Великой Степи длился здесь около двух с половиной – трех тысячелетий» [Кляшторный, Султанов, 2000, стр. 7]. Реальны, важны и следующие выводы С.Г.Кляшторного о «древнейшем тюркском этно- и глоттогенезе, т.е. очаги первоначального формирования тюркских народов и языков, неразрывно связаны с востоком Евразии - Южной Сибирью и Внутренней Азией» [Кляшторный, Султанов, 2000, стр. 7]. И далее: «В течение тысячелетий, вплоть до первых веков новой эры, тюркский этногенез был связан с востоком горностепной зоны Евразии» [Кляшторный, Султанов, 2000, стр. 8]. Именно здесь «осуществлялась этническая консолидация и сформировались тюркоязычные этнические общности. Именно из среды этих близкородственных племен во II тысячелетии н.э. выделились современные тюркские народы России и сопредельных территорий» [Кляшторный, Султанов, 2000, стр. 8]. Местные индоевропейские (ираноязычные) автохтоны были частично ассимилированы в период гуннских государств первых веков н.э., древнетюркских каганатов второй половины I тыс. н.э., кипчакских племенных союзов и Золотой Орды в II тыс. н.э. «Именно эти многочисленные завоевания и миграции привели... к формированию тюркских этнических общностей на местах их современного расселения» [Кляшторный, Султанов, 2000, стр. 8]. «Древнетюркским временем» ученый считает второю половину I тыс. н.э. Становление тюркской государственности на территории Центральной Азии, Южной Сибири и Поволжья С.Г.Кляшторный относит к раннему средневековью (VI-XI вв. н.э.). Это: Тюркский каганат, Уйгурский каганат, государство кыргызов на Верхнем Енисее, кимаков и кипчаков на Иртыше, Болгарское государство и Хазарский каганат в Поволжье [Кляшторный, Султанов, 2000, стр. 8-9]. С.Г. Кляшторный все эти государственные образования называет «степными империями». Это понятие он разъясняет как кочевые «полиэтнические образования», созданные военной силой путем завоевания, «управляемые военно-административными методами и распадающиеся после упадка политического могущества создателя империи», а завоевательный импульс был направлен не столько на расширение пастбищных территорий (это аномальный случай), сколько на подчинение территорий с иным хозяйственно-культурным типом [Кляшторный, Султанов, 2000, стр. 9]. Этим консолидировались сами степные племена под властью одной династии и одного племени, а завоеванные высокоразвитые и богатые территории ставились в данническую зависимость для подъема экономического и культурного состояния кочевых степных империй. Таким образом, констатирует Н.Н. Негматов, «реальная, очень правдивая концепция истории древне-тюркской государственности уже создана и опубликована С.Г. Кляшторным». Однако темой его книги были только тюркские государства и народы. И он естественно не мог писать о других, не тюркских государственных образованиях этой же контактной зоны Евразии. «Я, - говорит Н.Н. Негматов, - продолжу работу С.Г.Кляшторного по древнейшим индоиранским и древним, сакской и другим, тоже степным, государственным образованиям. Только буду исходить из моих положений, изложенных в Санкт-Петербурге в 2002 г. на Международной конференции «Степи Евразии в древности и средневековье» [Негматов Н.Н. Арийская "Золотая подкова" Евразии (попытка культурно-исторической концепции) // Степи Евразии в древности и средневековье. Книга 1. – Санкт-Петербург: Издательство Государственного Эрмитажа, 2002], где поддерживаю локализацию прародины индоевропейцев и индоиранцев – Ариану – в Средней Азии от Каспия и гор Загросса на западе до Памира, Гиндукуша и Тибета на востоке, от Персидского залива на юге до Тяншанских гор на севере. Основное ядро этой зоны – Маргиана, Арея (Герат), Бактрия и Согд с их многими, ныне открытыми археологами десятками раннегородских поселений и земледельческих оазисов V – I тыс. до н.э. и громадным исследовательским материалом цивилизационного порядка (В.М. Массон, В.И. Сарианиди, И.Н. Хлопин, А. Аскаров, А. Исаков, Л.Т. Пьянкова и многие другие). К докладу Н.Н. Негматова была представлена карта «Арийская «Золотая подкова» Евразии» с перечнем более пятидесяти археологических памятников. «Во втором томе международного издания ЮНЕСКО «История цивилизации Центральной Азии» [History of civilizations of Central Asia. Vol. II. – Paris, 1984], отмечает Н.Н. Негматов, опубликована моя глава «Государства Северо-Западной Центральной Азии» периода 700 г. до н.э. – 250 г. н.э. А еще раньше на Советско-Французском симпозиуме (1985 г.) я делал доклад «Историческая география Центральной Азии доахеменидской эпохи» (опубликован в Париже в 1988 г.), где предложена локализация авестийской Ариана-Вайджа в оседло-степной зоне: Хорезм – Приаралье – Сырдарьинский бассейн – Семиречье – Тяньшанские горы и прилегающие к ним регионы». По названной контактной оседло-номадной зоне Средней Азии с Северной Степью между Алтаем и Уралом располагались древнейшие арийские степные империи: Ариана-Вайджа с центром в Хорезме; Южноуральская империя с центром в Аркаиме; империя степных прикаспийских массагетов с центром на Узбое; объединения саков тиграхауда, хаомаварга и другие с главными с памятниками в северном Приаралье (регионы Тагискенских царских мавзолеев); регионы кургана Иссык и кургана Аржан в Тыве; Кайгюйская империя, оставившая центрально-казахстанские и каратаусские памятники со столичным городом Канха (развалины Канка) в бассейне Средней Сырдарьи; и наконец, государство Паркана (в китайских летописях Давань, ныне Фергана) с арийскими сакским и согдийским этносами. Паркана-Давань подверглась тюркизации лишь во II тыс.н.э. Этот процесс завершился в начале ХХ века [Шаниязов К.Ш. К этнической истории узбекского народа. – Ташкент: Фан, 1974]. Таким образом, говорит Н.Н. Негмаев, степная зона Северной Центральной Азии между Каспием и Волгой-Енисеем и Алтаем, называемая в «Шахнаме» Фирдоуси и других источниках Тураном, до нашей эры была территорией обитания кочевых ариев-скотоводов (Ариан-Вайджа), родственных с ариями оседло-земеледельческой урбанизированной их общей прародины – Арианы в Средней Азии. Только с первых веков первого тысячелетия нашей эры в Туране начинается долгий, около двух тысячелетний, симбиоз арийско-иранских и мигрировавших сюда тюркских этносов. Археологии и культурологии и другим гуманитарным наукам предстоит большая длительная аналитико-исследовательская работа по обобщению всех добытых материалов ХХ века для полного объективного и справедливого познания таких больших, сложных и глубоких проблем нашей общей истории. Далее Н.Н. Негматов критически обсуждает готовящийся юбилей древней Киргизской государственности. «Мне представляется, - говорит он, - что странам и народам современной Центральной Азии, видимо, пару столетий следует воздержаться от подобных юбилеев по научно мало изученным темам и объектам нашего общего историко-культурного наследия, ради наших же уже имеющихся совместных братских достижений как самых дорогих и священных исторических ценностей. Я выше процитировал твердые, опирающиеся исключительно на проверенные первоисточники, пожалуй, самого честного, объективного и беспристрастного ученого-тюрколога современности С.Г. Кляшторного, по которым наш намеченный юбилей не имеет необходимых оснований». Ведь прародина тюркского этноса, в т.ч. хырхызов, напоминает Н.Н. Негматов, находится в Глубинной Азии и Южной Сибири. Первая миграция части гуннского этноса через Северную Центральную Азию в Европу проходила только в первых веках н.э. Вторая большая волна тюркских миграций в Восточную и Северную Центральную Азию происходит во второй половине I тыс.н.э., когда здесь формируется Западно-Тюркская степная империя. А первое собственно кыргызское государство формируется на Верхнем Енисее лишь на рубеже I-II тыс.н.э., когда часть не ужившихся там киргизских родоплеменных общин мигрируют к благодатному Иссык-Кулю и окружающим его Тянь-Шанским горам между Семиречьем и Ферганской долиной. Это была мирная безущербная для местных сако-согдийских ираноязычных аборигенов миграция. Государство же Паркана-Фергана, в китайских источниках Давань, было создано аборигенами-парканиями сако-согдийского ираноязычного происхождения (прямые предки современных северных таджиков) во II в. до н.э., т.е. на 300-500 лет раньше гуннского нашествия и более чем за тысячу лет до переселения кыргызов в соседний регион. «Реальная история государственности братского кыргызского народа, по нашему мнению, - отмечает Н.Н. Негматов, - двухэтапна: а) на Енисее – прародине, историческом Кыргызстане – в VI-XI вв. н.э. и б) в Семиречье – Иссык-Куле – Восточной Фергане – современный Кыргызстан – во втором тыс.н.э. Таким образом, кыргызский народ имеет богатое этно-культурное историческое наследие и включает оба названных региона Азии. В течение второго тысячелетия н.э. кыргызский народ создал на своей современной Родине огромное и разнообразное наследие – этническое, производственное, культурное, государственное и социальное». «Раз уж братский киргизский народ проявил инициативу о праздновании 2200-летия государства Паркана-Фергана-Давань, то это празднование было бы справедливо провести в Ферганской долине – в Худжанде-Фергане и Оше, - считает Н.Н. Негматов. - Но Паркана-Давань не может быть начальной датой государственности ни одного из соседних ферганских народов современных государств – таджиков, узбеков и кыргызов. Исторически реальные первые государства литерных народов современных стран Центральной Азии точно известны: государство Саманидов (исторический Таджикистан) – у таджиков; государство огузов-туркмен Нижней Сырдарьи и Приаралья (исторический Туркменистан) – у туркмен; государство кыргызов на Верхнем Енисее (исторический Кыргызстан) – у кыргызов; государство узбеков в Северном Прикаспии (исторический Узбекистан) – у узбеков. Из них таджикский народ сложился в пределах государств Сасанидов – Саманидов в пределах аборигенной ираноязычной оседло-земледельческой зоны Средней Азии, а туркменский, узбекский, кыргызский народы мигрировали в пределы своих современных территорий, соответственно в X в, XI в, и в XVI веке н.э. Естественно, все они вбирали (или ассимилировали) в свой состав древних ираноязычных аборигенов (таджиков), средневековых и ранее пришлых тюрков (туркмены, узбеки, кыргызы) и согдийцев». «Мы глубоко убеждены, - подытоживает Н.Н. Негматов, - что исторические реалии нашей родной Центральной Азии не следует превращать в предметы ложного величия, чванства и, еще хуже, рыночного торга некоторых «нечестных людей от науки»». Нечестных людей от политики – ещё больше. Тем не менее факты свидетельствуют – Евразия изначально является прародиной арийцев-индоевропейцев. Тюрки, китайцы, монголы, кавказцы, угро-финны и другие народы Евразии вобрали в себя генетическое и духовное индоевропейское наследие. Никто не лишит нас права на нашу Родину и нашу Прародину.
| http://subscribe.ru/
E-mail: ask@subscribe.ru |
Отписаться
Убрать рекламу |
| В избранное | ||
