Суд присяжных в десубъектизированной стране – это пародия
Вечером купил завтрашний выпуск газеты «Московский комсомолец» и увидел фотографию.
Да это же профессор Григорий Львович Бондаревский! Мой давний коллега, убитый
7 августа 2003 года у себя в квартире на улице Цюрупы в Москве.
Знал я его около тридцати лет с тех пор, как стал работать помощником директора
Института Африки Академии наук СССР. Среди «третьемирников» он пользовался большим
авторитетом и отличался доброжелательностью к людям. Я же, возглавляя затем Сектор
развивающихся стран Дипломатической академии МИД СССР и будучи восемь лет членом
её Ученого Совета, общался с Григорием Львовичем постоянно, в том числе в неформальной
обстановке, и могу сказать о нём только хорошее. И вот его убил 26-летний Евгений
Волков, сын домработницы ученого, недавно отбывший трехлетний срок заключения.
Доброжелательность к людям сгубила Григория Бондаревского. Зачем он, 83-летний
человек, допустил, что сын домработницы мог заходить к нему в квартиру, выклянчивать
деньги. В тот роковой день, когда Евгений Волков позвонил в дверь и снова попросил
денег, профессор ответил отказом. Тогда Волков сбил его с ног, затем молотком
разбил голову, забрал бумажник с 2000 рублей, ордена и два мобильных телефона
и удалился.
Около магазина «Нумизмат» убийца продал индийский орден Падма Шри (Священный
Лотос) и медаль с изображением Джавахарлала Неру за 300 рублей, потом в антикварном
магазине сбыл звезду с изображением Владимира Вернадского за 350 рублей и вечером
поехал к сожительнице. Сотрудники МУРа вычислили его быстро. При аресте он сразу
признался в совершении убийства.
Следственная группа проделала огромную и кропотливую работу. Были выявлены все
участники трагедии – в том числе азербайджанец, который купил оба мобильных телефона,
и антиквары, купившие ордена Бондаревского. Все они на очных ставках опознали
Волкова. Сам преступник подробно рассказал обо всех деталях убийства. Но на первом
же судебном заседании он отказался от своих показаний и потребовал суда присяжных.
И вот – Московский городской суд. Улики, признания, очные ставки – с одной стороны,
и типовые эмоции подсудимого и его защитников – с другой. Шестеро присяжных посчитали
Волкова виновным, а другие шестеро – невиновным. В таких случаях сомнения трактуются
в пользу подсудимого, и Мосгорсуд его оправдал. Дико? Да, дико с точки зрения
здравого смысла, но естественно с точки зрения эмоционального внушения.
В этом-то и заключается основная проблема суда присяжных – как добиться перевеса
здравости над эмоциональностью? Сам по себе суд присяжных – отличная задумка.
Единоличное решение судьи не всегда справедливо, а присяжные вроде должны, уравновешивая
эмоции друг друга, придти к житейско-здравому вердикту о виновности или невиновности
подсудимого. Нельзя только забывать, что здравость суждения напрямую связана
с субъектностью осуждающего. Если присяжный несубъектен или десубъектизирован
– он живет не головой, а сердцем, и у него преобладает эмоция. Своего твердого
суждения у него не может быть по определению. Своё суждение – это надстроечный
коррелят базисной субъектности.
Необходимое условие субъектности – экономическая самодостаточность человека,
то есть его материально-финансовая независимость от начальства, работодателя,
государства. Если человек формально все-таки зависим экономически от того или
иного работодателя, но обладает какими-то собственными ликвидными качествами
(например, высокая профессиональная компетентность), то ему трудно перекрыть
кислород, он знает себе цену и потому является субъектным. Если же человек материально
зависим и не может прожить сам по себе – его голова волей-неволей забита заботами
о животном выживании и обеспечении себя и семьи, и в ней не остается места для
самостоятельного суждения.
Суд присяжных появился вместе с буржуазной демократией, то есть вместе с низовой
субъектностью. Отбор в присяжные, как и в избиратели, производился обычно на
основе имущественного ценза. В США, например, до 1921 года не предоставлялись
избирательные права женщинам и их не брали в присяжные, поскольку они не обладали
экономической самодостаточностью и потому не имели самостоятельного суждения,
а жили внушенными представлениями, голосовали сердцем, легко поддавались эмоциям
и т.д. Лишь когда среди женщин появилась «критическая масса» низовых экономически-самодостаточных
и потому граждански-субъектных хозяек, им предоставили такие же гражданские права,
как и американским мужчинам.
И в советской, и в постсоветской России по-обезьяньи имитировали многие надстроечные
достижения буржуазной демократии (конституции, Верховный Совет, затем парламент,
партии, суд присяжных и т.п.), не имея соответствующего социально-экономического
базиса, а именно взращенной «критической массы» низовых самодостаточных собственников.
Поэтому надстроечные институты буржуазного общества, лишенные низовых корней,
превращаются у нас в пародии. В частности, в присяжные набирают бабулек, нищий
чиновный люд и люмпен-интеллигенцию. Ожидать от них самостоятельности суждения
– смешно, хотя они могут по-обезьяньи порассуждать и о политике, и о правах человека,
и о произволе.
Доверяться судьям, назначаемым шкурно-компрадорской властью, - тоже плохо. Ужасный
судейский произвол, творимый под эгидой полной независимости судей от общества
и гражданского контроля и их доведенной до абсурда неприкосновенности, - ввергает
в отчаяние. Ведь политика десубъектизации России и её граждан вершится сознательно,
чтобы гарантировать стабильность нынешнего режима.
Об этом хорошо сказал заслуженный юрист РСФСР, федеральный судья в отставке Сергей
Пашин в статье «Филиалы ада» (Новые Известия, Москва, 27 января 2004 года, №
12 /1411/, стр.1 http://www.newizv.ru/news/?n_id=4183&curdate=2004-01-27). Излюбленный
прием неправедной власти – искусственная нищета, то есть умышленная маргинализация
и десубъектизация общества и его членов. Власть, отмечает Сергей Пашин, издавна
удерживает подданных в повиновении, периодически опрокидывая их в угрожающее
и непонятное Зазеркалье, где здравый смысл и прежний опыт ничего не стоят, а
человек, какое бы положение он ни занимал раньше, оказывается беззащитным.
Такое свойственно не только России. Ведь все общества по сути похожи друг на
друга, и во всех нищих обществах используются примерно одни и те же методы для
подавления ростков субъектности. Например, напоминает Сергей Пашин, викинги под
предводительством ярла Рулофа, оккупировав в начале VIII века часть Бретани,
в этих целях открыли, на манер Диснейленда, филиал ада на Земле, рядились чертями
и варили в котлах бунтовщиков в назидание ропщущим. Петр I, жестокий и прагматичный
государь, многие дни посвящал разработке учредительных документов и обрядов Всешутейшего
собора. Под руководством монарха сенаторы и другие вельможи, вызывая в православном
люде оторопь и ужас, катались на свиньях, причащались водкой, пародировали молитву,
упражнялись в глумлении и кощунстве. Родовитых бояр, своих сподвижников, уклоняющихся
от позорной шутовской службы, царь насильственно превращал в алкоголиков, сажал
на лед, замораживая насмерть. Святотатственный собор был, бесспорно, не забавой,
а государственным институтом.
В современной России роль филиалов потустороннего мира, по мнению Сергея Пашина,
играют армия и ГУЛАГ, как бы он теперь ни назывался. Чечня – это тоже фрагмент
ада. Истязание нижестоящих, бесправие «контингента», недоедание, зависимость
людей не от закона, а от каприза сержанта, «дедушки» или вертухая с резиновой
палкой – неотъемлемые черты насаждаемого в этих местах образа жизни. Понятно,
что использование колоний и дивизий не по прямому назначению, а прежде всего
в качестве показательно устрашающих и смирительных учреждений исключает в обозримом
будущем сколько-нибудь серьезное сокращение численности тюремного населения и
военнослужащих, переход на комплектование вооруженных сил по контракту.
В более мягкой форме власти демонстрируют гражданам их ничтожество и шаткость
положения, заставляя обывателей скопом совершать странные, унизительные и вообще
нежелательные для людей действия. Помню, говорит Сергей Пашин, как однажды в
разгар рабочего дня судей Мосгорсуда выгнали убирать уличный мусор. «Коллегам
таким манером показали их место, дабы они, не полагаясь на призрак независимости
судебной власти, зарубили себе на носу, что мантия легко сменяется спецовкой
(сумой, тюрьмой)».
Как же нам, субъектным гражданам, жить в десубъектизируемом обществе? Знатоки
Зазеркалья, говорит Сергей Пашин, выработали стоическую формулу взаимодействия
с ним: «Не надейся, не бойся, не проси». Трепещущие у ворот военкомата или прокуратуры
люди шепчут, будто фаталисты: «Кто не был – тот будет, кто был – не забудет».
И, получив повестку, надо понимать, что, отправившись по указанному в ней адресу,
вы попадете в потусторонний мир, в один из филиалов ада.
Зазеркалье работает словно машина абсурда. Безнаказанным остается убийца достойнейшего
профессора Григория Львовича Бондаревского, зато наказывают подвижников российского
предпринимательства, стремящихся модернизировать страну и взлелеять в ней ростки
достойной жизни. Осознав зазеркальность происходящего, легче найти путь из адского
тупика и воздвигнуть плацдарм спасения.