Скурлатов В.И. Философско-политический дневник

Уважаемые подписчики, полетел диск моего компа, сейчас диск заменяется и ремонт
продолжается, и пока высылаю две части своих заметок о событиях сентября-октября
1993 года:


К ДЕСЯТИЛЕТИЮ СЕНТЯБРЬСКО-ОКТЯБРЬСКИХ СОБЫТИЙ 1993-го ГОДА. Часть 1: ДИСПОЗИЦИЯ
К БОЮ

Соотношение сил между патриотами-государственниками и компрадорами-предателями
десять лет назад было примерно равным, и если бы мы, руководители Сопротивления,
в том числе я, не допустили тогда обидных ошибок, то историческую инициативу
перехватил бы не компрадорско-олигархический, а национально-демократический капитал.
Это – не утопия. Я видел ситуацию изнутри, будучи сопредседателем Фронта Национального
Спасения (ФНС), в котором верховодили не коммунисты, а самодостаточники (по-марксистски
– мелкая буржуазия). 

Остановлюсь на данном моменте подробнее, чтобы не возникало недоразумений. Да,
Зюганов входил в руководство ФНС, но КПРФ, как наглядно проявилось в столкновении
1 мая 1993 года на Ленинском проспекте, не выдерживала испытания боем, ибо у
партии не обнаружилось подготовленных бойцов для драки, в то время как мы уже
прошли боевые крещения и понесли первые потери – Александр Недашковский ценой
собственной жизни спас Приднестровскую Молдавскую Республику, а лидера нашего
Исламского крыла Юнуса Усманова убили в Подмосковье. И в осажденном здании Верховного
Совета РСФСР не видно было ни Зюганова, ни КПРФ. Правда, рядом с нами от коммунистов-парламентариев
находился Иван Рыбкин, и по-мужски решительно показал себя Аман Тулеев, но КПРФ
как партия оказалась в стороне. Из других коммунистических организаций неплохо
проявила себя «Трудовая Россия» Виктора Анпилова, особенно его дружина под руководством
Виктора Михайловича Петрова (он сейчас работает с Олегом Шеиным из Партии Труда,
сегодня я к нему заглядывал в Государственной Думе РФ, поговорили с ним о неожиданной
кончине Игоря Малярова). По-боевому действовал радикал-коммунист Анатолий Крючков.
Но доминировали все же мы, разношерстные некоммунистические мелкобуржуазные группки.

Что касается Владимира Жириновского, то его не пригласили в ФНС – а он неоднократно
просился - по двум причинам. Во-первых, он не демонстрировал надлежащей оппозиционности
к Ельцину, а во-вторых, большинство лидеров ФНС побаивались его как сильного
конкурента. Я не раз предлагал руководству ФНС сделать Жириновского одним из
наших сопредседателей, но не получал поддержки. Однажды вроде удалось договориться
о встрече руководства ФНС с Жириновским на его территории и о налаживании сотрудничества,
мы сели в автобус и поехали в кафе где-то в районе Абельмановской заставы, но
по дороге снова возник ожесточенный спор, надо ли связываться с Владимиром Вольфовичем.
Остановились неподалеку от кафе, и большинство лидеров решило – под благовидным
предлогом от разговора с Жириновским уклониться. А меня послали в кафе сообщить
об этом хозяину, ожидавшему приглашенных. Я зашел в кафе, поразился роскоши сервировки
и сказал Жириновскому (а у нас были доверительные отношения) – «Дерьмо получилось.
По пути решили переиграть. Боятся тебя – как бы ты их не затмил. Сидят в автобусе
за углом. Пойдем объяснимся». Мы вдвоем вернулись в автобус, и Владимир Вольфович
по-людски попытался найти согласие, но не нашел. Он очень огорчился. С ним поступили
по-хамски, недопустимо. Причем кричали громче всех против него не «комуняки»,
а мелкая буржуазия. Виктор Анпилов как более или менее порядочный человек пытался
урезонить других сопредседателей ФНС, но тщетно. Мне до сих пор жалко Жириновского
– настолько несправедливо с ним тогда обошлись.

Формально возглавляли пропарламентские силы вице-президент Александр Руцкой и
спикер парламента Руслан Хасбулатов. Казалось бы , Руцкой по должности был выше
Хасбулатова, но поскольку Хасбулатов в волевом плане превосходил Руцкого, то
именно он оказался главной представительной фигурой среди нас. Тем не менее Руцкой
старался и хлопотал, но без особой стратегии и результата. Что касается Хасбулатова,
то у него как у ученого-профессионала, увы, доминировало академическое, а не
организационное начало.

Помимо ФНС, значимым фактором предстало Русское Национальное Единство (РНЕ) Александра
Баркашова. Но, глядя на происходившее тогда из сегодняшнего дня, выскажу экспертную
оценку, что именно ФНС владел «контрольным пакетом акций» в осажденном Белом
Доме и в схватках 3-4 октября 1993 года.

Я находился в своей штаб-квартире около метро Парк Культуры, когда ровно десять
лет назад услыхал об ельцинском Указе 1400, то есть о произведенном государственном
перевороте и разгоне Верховного Совета РСФСР. Сразу по телефону передал своим
соратникам по Партии Возрождения, что надо собираться в Белом Доме на Краснопресненской
набережной, чтобы защищать его. И сам отправился туда.

Надо сказать, что за два месяца до этого в Партии Возрождения произошло очередное
предательство. Один из моих заместителей по партии, которому я целиком доверял,
молодой депутат Моссовета Сергей Горбачев вместе с управляющим делами Константином
Панкратовым, пользуясь попустительством ещё одного нашего партийного руководителя
народного депутата СССР Евгения Когана из Эстонии, пошли на раскол, внесли сумятицу
в наши ряды. Вообще предательство – самое опасное в любом деле и обычно пускает
его под откос. Предательство заразно и оно парализует способность к действию
и выбору, ибо люди обычно несамодостаточны и потому предрасположены попадать
под гипноз чужой воли, а предательство – это все же волевой (точнее – квазиволевой)
акт. Мне удалось сохранить примерно треть партии, ещё одна треть качнулась в
сторону предателей, а треть плюнула на всё и ушла в частную жизнь. Тем не менее
оставшаяся треть – это не один воин в поле, сила у нас была внушительная, и нас
уважали за то, что 1 мая мы стояли на Площади Гагарина твердо и не убежали, а
победили и, разоружив ОМОН, до потолка завалили трофейной амуницией свой полуподвал
на улице Тимура Фрунзе. 

Итак, нас собралось около десятка партийцев в величественном здании на Краснопресненской
набережной, и каждую минуту можно было ожидать атаки, и каждый из нас вооружился
для отпора чем мог. Отколовшихся от нас предателей – Сергей Горбачева, Константина
Панкратова и ушедших с ними – мы в Белом Доме не видели, ибо, сколько бы грязи
они на меня ни выливали, шкурность или  нешкурность проверяется не словами, а
делами. Я занялся обустройством своей команды, забронировал за Партией Возрождения
несколько помещений и отправился на совещание, на котором распределялись обязанности
среди собравшихся групп.

Короче, нашей партии достались следующие позиции – комендантом здания назначили
нашего секретаря Валерия Чурилова, ранее работавшего в КГБ, а начальником штаба
сводного добровольческого полка защитников Верховного Совета РСФСР стал наш Леонид
Ключников из Минска. Через несколько дней, при первом же обострении, Чурилов
сбежал, а Ключников погиб утром 4 октября, пытаясь остановить ельцинские танки.
Над Белым Домом наряду с Имперским и Красным флагами был поднят наш Андреевский
стяг.

У меня было два очень сильных орговика – Игорь Брумель и Николай Кудакин. К сожалению,
они соперничали друг с другом за лидерство, но оба обладали всем набором командирских
качеств. Однако экспансивный Игорь Брумель не очень любил нудные посиделки-переговоры,
а Николай Кудакин, будучи рабочим-электриком и бывшим заключенным, отличался
излишней личной скромностью в общении с депутатами и с гремевшими тогда политическими
боссами. Перед обоими пришлось поставить задачу – укрепить организованность нашей
группы и её позиции в рядах защитников Белого Дома.

Сам я, кроме участия в коллективном руководстве Сопротивлением как сопредседатель
ФНС, взял на себя вроде бы сугубо хозяйственную, но на самом деле, как мне казалось,
важную функцию распределения талонов на питание. В результате я мог вести учет
защитников Белого Дома и в определенной мере контролировать их, устанавливать
координацию с руководством различных их отрядов. Некоторая напряженность возникла
у меня (и у других) с РНЕ, которое претендовало на многое и стремилось доминировать
явочным порядком, в том числе взяло на себя контроль за допуском в ту же столовую
по выдаваемым мной талонам.

Я уже рассказывал ранее в данном Философско-политическом дневнике, как обострились
у меня отношения с Александром Петровичем Баркашовым в Августе-1991 и как Баркашов
пожаловался на меня в одном из послепутчевых интервью, что я склонял его выступить
против Ельцина, а он «не поддался на провокацию Скурлатова». Затем несколько
моих активистов ушли к нему. А Осенью-1993 мы с ним оказались в одном ряду против
Ельцина. Такова политика. Но осадок у меня тогда оставался. И лишь весной 1999
года я несколько сблизился временно с Баркашовым, когда создавал с ним предвыборный
Национальный Блок.

Обострились у меня к осени 1993 года также отношения с лидером «Союза офицеров»
Станиславом Тереховым, который возглавил Московскую организацию ФНС и вел какую-то
особую линию, навязывая свою волю коллегиальному руководству Фронта Национального
Спасения. Никто не хотел ссориться с Тереховым, и ко мне по поводу какого-нибудь
его закидона подходили Зюганов или Константинов и  говорили – «Валера, врежь
Стасу!». И я на заседании ФНС вставал и врезал. Однако с другими руководителями
«Союза офицеров» у нас сложились отличные отношения, и от нас там в руководстве
находился испытанный командир и боец Алексей Катунов, который 20 июня 1992 года
получил контузию в Бендерах, когда рядом с погибшим на его глазах Александром
Недашковским отбивал плацдарм на правом берегу.

Простодушный читатель скажет – «Да пошли вы к черту со своей грызней пауков в
банке. Поделом, что проиграли. Надо было объединяться». Отвечу – призывы к объединению
всегда демагогичны, потому что любой реальный политик прекрасно понимает, что
объединение не самоцель, а лишь средство. Только Богу присуще единство, и то
через постоянное Саможертвоприношение, а человеку после Грехопадения присуще
разделение, и объединение – это божественный идеал, к которому следует стремиться,
как к любви, но не впадая в маниловщину и понимая неизбежность блуда и предательства.
Редко достигается объединение, тяжело приходится бороться за единство, неотвратимо
раздвоение единства и борьба разделившихся противоположностей – и так всегда
и везде. Мы же постоянно видим, как разделяются и борются как правые, так и левые,
так и центристы. Ситуативное объединение – временно и относительно, а конкурентное
разделение – постоянно и абсолютно. И никуда не деться от этой диалектики.

Все эти универсальные ситуации в полной мере проявились на нашей стороне баррикад.
С той стороны, кстати, тоже не было безмятежного единства. И так, повторяю, бывает
везде и всегда, и сегодня в России тоже. У нас, правда, маразм разделения усугубляется
общим пассионарным упадком современных русских поколений, ослабленных духовным
СПИДом интеллигенции и идущей сверху эпидемией шкурничества. Но разброд и шатания
– это правило, в котором, к счастью, бывают редкие и ценные исключения.

В такой ситуации внутри нашего стана вперед выходит тот, кто сильнее физически,
то есть у кого больше бойцов и лучше оружие. Решающую роль в любой схватке и
в любой социальной, политической и международной структуре играет тот, кто имеет
больше силы и больше решимости её использовать. Так кто же из нас занял бы ведущие
позиции в стране, если бы мы победили?

В нашей Партии Возрождения, несмотря на весьма болезненный только что случившийся
раскол, было несколько сильных бойцов, мы даже считались «гвардией ФНС», но у
нас не было оружия. В первомайском бою мы дрались голыми руками, а среди захваченных
трофеев не оказалось стволов. И купить их мы не могли, потому что, к сожалению,
моя главная слабость – неумение «охмурять» или «распиливать» спонсоров. Не умею
убедительно пускать пыль в глаза и говорить о том, чего у меня нет – о тысячах
или десятках тысяч сторонников, о близкой-преблизкой победе и о тому подобном.
Написать что-нибудь бодряческое – могу, а в глаза сказать неправду – плохо получается.

Разочаровывают людей также мои на самом деле верные слова о том, что для успеха
достаточна «критическая масса» орговиков в пять-семь человек, а для того, чтобы
эта целеустремленная сплоченная «критическая масса» вздернула Россию на дыбы,
- нужно порядка 20 тысяч баксов. Богатенький спонсор привык к другим масштабам.
Ему кажется, будто в политике главное – массовость. Он не понимает специфики
политики. Массовость производна от жизненного интереса людей, который осознают,
формулируют, канализируют и фокусируют не столько  теоретики-идеологи, сколько
пассионарии-орговики, то есть реальные политики, которых в любом народе и в любую
эпоху, а особенно среди нынешних депассионаризированных русских поколений, –
единицы. 

Если академиков, программистов, профессоров и прочих умных специалистов – сотни
тысяч, а бизнесменов – тысячи, то реальных политиков (пассионариев-орговиков)
– единицы, и это счастье для народа, если они действительно среди него есть.
Политика – высшая функция человека, приближающая его к Богу. Недаром Аристотель
утверждал, что «человек – животное политическое», а Спиноза сочинял «Богословско-политический
трактат». Политик – это особая порода человека или, точнее, особая редкостная
конфигурация человеческих качеств. Об этом, кстати, в традиции старой нашей дружбы
завел со мной разговор Владимир Жириновский, с которым я на днях встретился на
дипломатическом приеме в посольстве Молдовы. Рассказав мне о формировании предвыборного
федерального списка ЛДПР и осудив отказ нашего давнего приятеля Виктора Анпилова
войти в его головную тройку, Владимир Вольфович высмеял наивных бизнесменов,
полагающих, что если они имеют деньги, то могут делать политику. Да, они могут
благодаря деньгам избраться в парламент или стать главой той или иной администрации,
но быть политиком – это Божий дар, не каждому он дарован. В политиках концентрируются
волевые устремления и подсознательные ожидания данного поколения народа. Недаром
до сего дня нет конкурентов у политиков, порожденных на заре нынешнего поколения
в конце 1980-х годов и прорвавшихся на политическую авансцену. Умных вроде много,
а заменить Жириновского, Зюганова, Анпилова, Черепкова, Чубайса, Явлинского,
Игрунова, Болдырева, Немцова, Грачева, Баркашова и других политических ветеранов
– некому. Лидеры же «партии власти» – это не столько политики, сколько чиновники.
  Впрочем, заметим, что народ и политик – взаимосопряжены. Политик-пассионарий
обычно бывает востребован пассионарным народом, полным жизненных сил, однако
таким рассыпавшимся, депассионаризированным, вымирающим и предавшимся шкурному
интересу народом, как нынешний русский, - обычно востребованы, как видим уже
пятнадцать лет, всевозможные политиканы, демагоги, клоуны и предатели. 

Короче, не внушаю я доверия нынешним русским людям вообще и спонсорам особенно,
увы. Поэтому, собрав почти «критическую массу» пассионариев в Белом Доме, я не
строил иллюзий насчет решительной победы новой «правильной» власти, а предвидел
некую довольно широкую коалицию национально-мелкобуржуазных и лево-патриотических
сил. Ведущую роль в этой коалиции, по-моему, играл бы ФНС.

Оружие удалось достать баркашовскому РНЕ. Бойцов у Баркашова насчитывалось несколько
десятков, и поскольку я выдавал им талоны на питание, то хорошо знал их реальную
численность. Я выделял им от 80 до 90 талонов, то есть примерно в полтора раза
больше, чем было в РНЕ бойцов на самом деле. Автоматов у них было почти три десятка.
Казалось бы, Баркашов – самый сильный?

Однако «Союз офицеров» Терехова, соперничающий с РНЕ, насчитывал примерно 20-30
бойцов и тоже имел автоматы – не менее десятка стволов. Неподконтрольным РНЕ
оставался сводный добровольческий полк – правда, безоружный. В полку потенциально
имелось десяток-другой бойцов, и мы возлагали надежды на нашего пассионарного
Леонида Ключникова, взявшегося за боевую подготовку добровольцев и сразу запретившего
пьянство среди них. Несколько приличных бойцов из других группировок ФНС тоже
союзничали с нами. Кроме того, со счетов нельзя было сбрасывать охранявших Белый
Дом вооруженных автоматами трех десятков милиционеров, оставшихся верными  долгу
и подчинявшихся Руцкому. Подъехали также десяток-другой опытных вооруженных бойцов
из Приднестровья и с Кавказа. Так что Баркашову вряд ли удалось бы добиться гегемонии.
Я уже не говорю о том, что общее боевое руководство осуществляли профессиональные
военные – тот же Руцкой, а по его поручению непосредственно Ачалов, работавший
в связке с Макашовым.

Рабочей же лошадкой в военном плане стал явочным порядком Станислав Терехов,
который, к сожалению, часто выдавал желаемое за действительное и докладывал на
заседаниях ФНС о своих успехах по установлению контактов с командирами московских
и подмосковных воинских частей и о их решимости защищать Верховный Совет РСФСР
в случае антиконституционных действий Ельцина. Я, будучи реалистом, скептически
воспринимал бодряческие рапорты Терехова. Поэтому я требовал проверки и подстраховки,
ведь участок ответственейший, нельзя доверять его одному человеку. Зюганов успокаивал
меня – «Валерий, не дергайся, не мешай Стасу, он свое дело знает». Когда же я
ещё до ельцинского Указа 1400 заходил к Ачалову и просил его как главного военного
парламентария проинспектировать хотя бы две-три воинские части, командование
которых якобы согласно выступить на стороне парламента, то доброжелательный симпатяга-генерал
доставал из-под стола бутылку коньяка, разливал и говорил мне – «Стас всё сделает».
Лень-матушка сыграла свою роль в том, что чрезвычайно деликатные и трудоемкие
даже для нескольких генералов хлопоты по обеспечению силовой поддержки парламента
в случае государственного переворота  возложили на одного подполковника Терехова,
не обладающего какими-либо внятными полномочиями и потому не пользующегося достаточным
доверием и авторитетом в войсках.

Видимо, Терехов искренне принимал вежливые и ни к чему не обязывающие обещания
военачальников среднего звена за чистую монету, а наши «белодомовские» генералы
не прилагали достаточных усилий, чтобы эти обещания довести до обязательств.
И обещания обернулись пшиком – ни один сагитированный командир не посмел в решающий
час пойти поперек вышестоящего начальства, ни одна воинская часть не пришла к
нам на помощь.

Что касается населения России и прежде всего москвичей, то подавляющее большинство
наших соотечественников в 1993 году, как и сегодня, явно или тайно поклонялись
Золотому Тельцу, их души были выжжены шкурничеством, они легко поддавались манипулированию
со всех сторон и на референдуме 25 апреля 1993 года поддержали Ельцина – вспомните
«да, да, нет, да». В повседневном существовании эти десубъектизированные и депассионаризированные
россиянцы обычно пребывают или в апатии, или в растерянности, или в состоянии
политического ступора. От такой рассыпавшейся объектной биомассы практически
ничего не зависит. И тогда и теперь исход борьбы решают буквально единицы пассионариев.

Вот такова была диспозиция ровно десять лет назад перед решающими событиями,
 которые вскоре не преминули случиться. 


К ДЕСЯТИЛЕТИЮ СЕНТЯБРЬСКО-ОКТЯБРЬСКИХ СОБЫТИЙ 1993-го ГОДА. ЧАСТЬ 2: НЕ МОГУ
СЕБЕ ПРОСТИТЬ

Когда мы, Партия Возрождения – Российский Народный Фронт, обосновались в Белом
Доме и разгорелись словесные баталии между компрадорскими и патриотическими силами,
то возник вопрос о наших возможностях отразить неизбежную попытку Ельцина силой
подавить Верховный Совет РСФСР. «Где войска, готовые защищать законную власть?»
- спрашивал я на заседаниях руководства Фронта Национального Спасения (ФНС).
Мне отвечали, что до тех пор, пока не начнется силовая конфронтация, пропарламентские
воинские части не выйдут под стены парламента. Я говорил, что это абсурд – только
если на нашей стороне будет вооруженная сила, другая сторона не решится напасть,
и тогда, мобилизовав сторонников, мы сможем мирным путем решить конфликт. Терехов
и Ачалов отводили глаза.

Как я и предполагал, заверения о договоренностях с военными оказались блефом.
Однако жила некая надежда на чудо, на подход хотя бы одной воинской части. Не
верилось, что за полгода ничего не сделано в этом направлении и что с нашей стороны
столь безответственно отнестись к делу, от которого зависела судьба страны. 

Поэтому следовало мобилизовать и организовать собравшихся многочисленных гражданских
сторонников и подготовить их к обороне в составе сводного добровольческого полка.
Наш Леонид Ключников, назначенный начальником штаба полка, рьяно приступил к
воинскому строительству. Полк располагался в подвале спортзала, в тридцати-пятидесяти
метрах от подъезда Белого Дома. Люди ночевали на цементированном полу и страдали
от неизвестности и безделья, а некоторые выпивали для бодрости. Ключников принялся
наводить порядок. Я, Игорь Брумель и Леонид Ключников обошли добровольцев и узнали
их пожелания. Игорь предложил снять ковровые дорожки в здании Верховного Совета
РСФСР и сделать из них лежаки в спортзале. Сказано – сделано. Люди оживились
и повеселели.

Леонид Ключников поставил перед полком задачу – немедленно приступить к организации
подразделений и сразу проводить с ними  строевую подготовку. Оружия не было,
но сначала в любом случае следовало наладить дисциплину. Кроме того, уже не рассчитывая
на подход воинской подмоги, Ключников настаивал на форсировании фортификационных
работ, в частности – на сооружении противотанковых рвов.

Не всем понравился дельный и энергичный стиль Ключникова. Демагогов и любителей
мутить воду хватает всегда и везде. Некоторые увидели в нем сильного соперника,
способного выйти на первые роли в силовом блоке патриотической России. Поэтому
кто-то сочинил гнусный и подлый типовой донос, будто Леонид растратил собранные
пожертвования. Прием безошибочный, он несколько раз применялся против меня и
действовал безотказно – я терял не менее половины своих сторонников. Сработало
и на этот раз – и против Ключникова, и против России. Донос попал к генералу
Макашову, который почему-то сразу поверил негодяям и, не разобравшись, прибежал
в спортзал, затопал ногами на Леонида и оскорбил его при всех недоверием, отстранил
от должности начальника штаба полка.

Я возмутился до глубины души. Ведь отстранение Ключникова перечеркивало боевую
подготовку полка, сводило почти к нулю наш оборонительный потенциал, деморализовывало
людей. Срочно надо было что-то предпринимать. Я заручился поддержкой генерала
Бориса Тарасова и подготовил коллективное обращение на имя Руцкого и Хасбулатова
с требованием срочно разобраться в «деле Ключникова». Увы, несмотря на чрезвычайную
обстановку, вопрос решился типично-бюрократически – создали комиссию. Я всячески
подгонял работу этой комиссии, мы проводили опросы свидетелей, собирали имеющиеся
документы. Было очевидно, что Леонида оговорили, что донос не стоит выеденного
яйца, но всякие непредвиденные события затягивали решение вопроса. Пол-комиссии
разбежалось. Сам Ключников переживал страшно. Когда же импульсивное злосчастное
решение Макашова удалось отменить – уже не оставалось времени для восстановления
и осуществления задуманного Ключниковым. И когда танки Ельцина двинулись на нас
– перед ними не было укреплений, препятствий. Леонид Ключников героически пытался
остановить вражью бронетехнику и был убит.

Подхожу, пожалуй, к самому трагическому событию своей жизни. До сих пор тяжело
о нем вспоминать. От меня зависело спасение России, и в решающий миг я оказался
не на высоте.

Шел второй или третий день нашего сидения в Белом Доме. Я дежурил в штабе ФНС,
располагавшемся в кабинете народного депутата РСФСР Ильи Константинова. Под рукой
у меня находился оперативный телефон ФНС, номер которого к тому времени опубликовали
почти все патриотические газеты. Раздался звонок. Я взял трубку. Звонили офицеры
из бронетанковой части, дислоцированной под Москвой. Они сообщили, что готовы
через полчаса выступить на защиту Верховного Совета РСФСР. Через четыре часа
семь БТР могли бы прибыть на Краснопресненскую набережную и занять боевые позиции.
Из-за дефицита горючего в части, им пришлось бы подзаправляться по дороге за
свой счет, и они деликатно поинтересовались, возместят ли им эти расходы.

Звонок чрезвычайно ожидаемый и судьбоносный, я возликовал. И я простодушно думал,
что вышестоящее начальство тоже обрадуется и подготовится. Кроме того, я все
же находился в Белом Доме и на дежурстве в штабе ФНС не сам по себе, а в некоей
иерархии, и поэтому как русский офицер считал себя обязанным подчиняться внутрисистемной
дисциплине и сообщить о ситуации Руцкому. Вопрос не в оплате горючки за мой счет
или за счет парламента, а в служебной добросовестности, которой я следовал. Здесь
и таилась моя роковая ошибка. Вопрос я мог решить своими силами как член коллегиального
руководства Сопротивления. Не требовалось согласования с Руцким. А я в процессе
разговора с офицерами взял трубку связи с Руцким и поставил его в известность.


Реакция Руцкого была совершенно для меня неожиданной. Он заорал матом. Мол, не
надо нам самодеятельности, у нас в войсках всё схвачено, поблагодари ребят за
готовность поддержать, но пока необходимости в их помощи нет.

У меня медленная реакция, до меня вообще с запозданием доходит смысл происходящего
– и я не смог среагировать находчиво и результативно. Я пересказал офицерам мнение
Руцкого, они тоже растерялись, я попросил их поддерживать с нами связь и дал
отбой.

Только через минуту-другую до меня дошло, что я наделал. Катастрофа! Я же не
верил рапортам Терехова о том, что им всё схвачено и проблем с силовой поддержкой
не будет, если дело дойдет до схватки. А руководство антиельцинских сил верило
Терехову и само не удосуживалось, несмотря на мои постоянные настояния, провести
инспекцию и подстраховаться. И вот я своим глупым звонком к Руцкому порушил реальную
возможность переломить ход событий, перехватить инициативу.

Сколько раз с тех пор я себя клял и зарекался впредь полагаться только на свою
интуицию и принимать решения самому, не согласовывая со сторонним политиком,
пусть и вышестоящим. Как говорится – дьявол прячется в мелочах, и от такой маленькой
мелочи, которую я описал, зависит неимоверно много.

Следующая катастрофа связана с непонятным мне до сих пор каким-то детски-опереточным
штурмом Объединенного штаба войск СНГ, проведенном Станиславом Тереховым и его
«Союзом офицеров». Абсолютно нелепая затея, учитывая к тому же предшествующие
широковещательные заявления Терехова о том, что в войсках «всё схвачено»! Первая
мысль, которая приходила в голову, - типичная провокация, задуманная для дискредитации
Верховного Совета РСФСР и последующей вроде бы обоснованной расправы над ним.
Эту мысль высказывали разные люди, не буду её обсуждать. Как бы то ни было, ельцинисты
не преминули воспользоваться преподнесенным им подарком. Уличив парламент в преступной
попытке развязать вооруженное столкновение, при котором к тому же от шальной
пули погибла местная бабулька, они установили блокаду Белого Дома и отключили
электроэнергию. Парламент погрузился во тьму.

Днем я пытался разобраться в обстановке, вокруг носились слухи и домыслы, Анпилов
агитировал идти на помощь к Объединенному штабу войск СНГ, не видно было и Терехова.
Полная сумятица! Вдруг сообщение – Терехова арестовали. Наиболее распространенная
версия – Станиславу сообщили, что опасно заболела его малолетняя дочь, он отправился
домой, и по дороге его взяли. Опять какая-то полная чушь. Не мог же взрослый
человек, обладая чувством ответственности, купиться на звонок неизвестно от кого.
И бросить доверившихся ему патриотов-бойцов на произвол судьбы.

Говорят, Терехова сильно избили при задержании и он потом якобы выступал по телевидению
с какими-то демобилизующими словами. Во всяком случае, такие разговоры ходили
среди нас, осажденных в Белом Доме.

Когда к вечеру ситуация прояснилась, я бросился в штаб «Союза офицеров». Свет
уже отключили, в полумраке я убедился в самом худшем – царила паника и деморализация.
По указанию Руцкого и Хасбулатова «Союз офицеров» разоружили и расформировали.
Опять идиотское решение! Разгон «Союза офицеров» - это свидетельство внутренней
капитуляции руководства Сопротивления. Ведь Белый Дом больше некому было защищать,
если не считать малопрогнозируемого Баркашова. Требовалось срочно прекратить
свертывание «Союза офицеров» и вернуть оставшимся офицерам оружие. К сожалению,
довольно значительная часть «Союза офицеров» уже успела покинуть здание.

Я заметался по огромному Белому Дому, пытаясь собрать авторитетную делегацию,
придти к Руцкому и Хасбулатову и добиться отмены их поспешного непродуманного
капитулянтского решения о роспуске «Союза офицеров». Увы, большинство политиков
стремились поскорее покинуть беззащитную цитадель патриотических сил. Виктор
Аксючиц вывозил громоздкую партийную оргтехнику, а Сергей Бабурин, как мне передали
его люди, тоже немного запаниковал и даже сказал своим партийцам «Тикаем, ребята!».
Других лидеров я не нашел, а встречные знакомые пребывали в растерянности. И
тут мне на глаза попался Аман Тулеев, которого я хорошо знал. Я подошел к нему
и внятно объяснил, что надо делать. Надо прекратить дискредитацию и разгон «Союза
офицеров». Надо пойти к Руцкому и убедить его взять ситуацию под контроль.

Надо отдать должное Аману Тулееву. Он понял задачу с полуоборота. Он полностью
согласился с моими доводами. Нельзя сдаваться. Нельзя ошибку или провокацию Терехова
распространять на возглавляемую им организацию, в которой собраны отборные люди
Сопротивления. И Аман Тулеев бросился к Руцкому и поговорил с ним по-мужски.
И Руцкой отозвал свой приказ. С этим я вернулся в штаб «Союза офицеров» и взбодрил
тех, кто там остался. Впоследствии эти офицеры достойно показали себя в событиях
3-4 октября.

После разразившейся паники, поставившей Сопротивление на край позорного поражения,
мы заново обустроились в Белом Доме, окруженном колючей проволокой и шеренгами
оцепления. Многие депутаты убежали, нас стало меньше, но немало и осталось. Из
руководителей нашей партии покинул свой пост Валерий Чурилов, назначенный комендантом
Белого Дома. Другие члены Правления твердо выполняли свой долг. 

Я провел приблизительную инвентаризацию парламентского хозяйства. От меня скрывали,
сколько стволов есть в наличии. Выяснилось, что нет горючего для автономной электростанции.
Попытался выправить положение Михаил Лапшин, вызвавший из своего совхоза в Ступино
бензовоз, который не пропустили к нам. Автомашина остановилась на набережной
примерно в полукилометре от оцепления. Мы организовали крестный ход по набережной,
меня назначили ответственным за операцию. Я боялся ельцинских соглядатаев и предложил
провести рабочее совещание в своей штабном комнате неподалеку от столовой, однако,
несмотря на мои возражения, рабочее совещание насчет крестного хода решили провести
в штабе милицейской охраны здания. Видимо, кто-то из агентов Ельцина среди милиционеров
предупредил противника о нашей затее с крестным ходом, и когда мы появились на
набережной, а я шел рядом с Лапшиным, то Михаил Иванович вдруг горестно воскликнул
– «Увели!». Под нашим носом бензовоз куда-то отбуксовали. 

С продуктами проблем не предвиделось. Постепенно прибавлялись наши сторонники.
Игорь Брумель добросовестно обучал их военным навыкам, приобретенным в боях за
Приднестровье. Правда, возник у него обидный конфликт с Юрием Давыдовым, руководителем
Братства кандидатов в настоящие люди (БКНЛ), ныне Поэтизированное Общество Разработчиков
Теории Общенародного Счастья (ПОРТОС). Дело в том, что Юра Давыдов, входивший
тогда в нашу Партию Возрождения, являлся принципиальным пацифистом-эсперантистом
и не намеревался сражаться на баррикадах. Он хотел ограничиться моральной поддержкой
и медицинско-попечительской помощью. 

А Игорь Брумель требовал собираться на утреннюю гимнастику и пробежку, на строевую
подготовку, на обучение рукопашному бою. Юрий Давыдов сказал, что не намерен
участвовать в силовых акциях и поэтому отказывается подчиняться внутреннему распорядку
нашего отряда. Он перебазировался из наших сравнительно теплых и даже уютных
помещений в палатки у забора парка, и оба – и Игорь и Юрий – остро переживали
возникший конфликт. Я не смог смягчить его. Юрий Давыдов и его замечательные
соратники находились в Белом Доме до конца, я обеспечивал их питанием, они же
наладили связь с руководителем Краснопресненского района Александром Викторовичем
Красновым, который, находясь за пределами оцепления, координировал и направлял
внешнюю поддержку и вообще сыграл эффективную и полезную роль в ситуации тех
дней.

Сегодня Игорь Брумель занят мелким предпринимательством, а Юрий Давыдов, создав
процветающую агрофирму и проведя 73-ий Всемирный съезд эсперантистов в Москве
в июле 2001 года, был в декабре того же года подвергнут наезду путинских «правоохранителей»,
его хозяйство извели под корень, его 40 грузовиков пропали, его скотный двор
сожгли вместе с коровами, самого Юрия зверски избили и искалечили и сначала бросили
в психушку, а ныне перевели в Бутырку. Разумеется, за допущенные против него
беззакония и пытки никто не понес наказания, несмотря на протестные публикации
в прессе и многочисленные выступления отечественной и международной правозащитной
общественности. Ничего не поделаешь – с честным видом и бесподобной проникновенностью
Путин все же создал государство, которого его подданные боятся больше, чем бандитов.


Итак, мы терпели поражение за поражением, но не сдались, хотя один раз поддались
панике. Решающие испытания ждали впереди.