Из истории советской философии – Василий Васильевич Соколов (1919-)

Один из лидеров нашего семинара «Русская философия: традиция и современность» доцент кафедры истории русской философии философского факультета МГУ Алексей Павлович Козырев взял интервью «Чтобы словам было тесно, а мыслям просторно…» у одного из патриархов советской философии профессора кафедры истории зарубежной философии того же факультета Василия Васильевича Соколова. Несколько слов о нём, опираясь на сведения сайта философского факультета МГУ и на словарную статью о нём в изданном под руководством профессора кафедры теоретической философии МГУ Петра Васильевича Алексеева справочнике «Философы России XIX-XX столетий: Биографии, идеи, труды. Издание 2-ое, переработанное и дополненное» (Москва: Книга и бизнес, 1995, стр. 548):



Родился 15 августа 1919 года в селе Петрушино Епифанского уезда Тульской губернии (ныне Горловского района Рязанской области), специалист по истории зарубежной философии и теории историко-философского процесса.

Отец – деревенский кузнец, мать – крестьянка. Начальную школу окончил в деревне, в виду отсутствия средней школы в 1930 г. переехал в Москву, где в 1936 г. закончил с отличием полную среднюю школу. В том же году поступил на исторический факультет Московского института истории, философии и литературы (МИФЛИ). В 1939 г., закончив три курса истфака, перешел на философский факультет (в предшествующие годы приема туда не было). Начавшаяся война, мобилизация, пребывание на фронте (1941-1943: старший сержант, командир противотанкового орудия; награжден орденом «Красного знамени», медалью «За Отвагу») и в госпитале не помешали окончить философский факультет МГУ в 1943 г. В том же году поступил в аспирантуру факультета по кафедре истории философии.

В студенческие годы наибольшее влияние на него оказали: историки – академик Ю. В. Готье, профессор В. С. Сергеев, профессор В. К. Никольский, профессор В. И. Неусыхин, профессор С. Д. Сказкин. На философском факультете – профессор Б. С. Чернышев. В годы пребывания в аспирантуре философского факультета МГУ значительное, формирующее влияние оказал профессор В. Ф. Асмус, дружба с которым продолжалась до его смерти (1975 г.). Из университетских товарищей тесная дружба сложилась с М. Ф. Овсянниковым.

В июне 1946 г. защитил кандидатскую диссертацию на тему «Проблемы необходимости и свободы в западноевропейской философии XVII в. и в философии марксизма-ленинизма». Работал в Академии общественных наук при ЦК ВКП(б) и в Издательстве иностранной литературы при Совете Министров СССР в редакции философии и психологии (1947-1950). С сентября 1950 г. по настоящее время работает на кафедре истории зарубежной философии философского факультета МГУ – старший преподаватель, доцент, профессор. В 1952-1954 гг. в служебной командировке по линии Министерства высшего образования СССР в КНДР (советник ректора Пхеньянского университета). Награжден орденом «Государственной степени» 2-й степени. В 1962 г. защитил докторскую диссертацию на тему «Философия Спинозы и современность».

На философском факультете МГУ принимал участие в общественной работе в деканате и парткоме. В 1985 г. был награжден орденом Отечественной войны 1-й степени. Читал лекции по истории философии – античной, средневековой, новой, а также спецкурс по истории социологических учений. Руководил подготовкой 46 кандидатов наук. Автор более 300 работ – монографий, учебных пособий, статей, рецензий. Был одним из руководителей издания классиков философии прошлого в Институте философии АН СССР и Российской Академии наук. В 1980 г. присуждено звание «Заслуженный деятель науки РСФСР». В 1986 г. Ученым Советом МГУ был награжден Ломоносовской премией 1–й степени за цикл работ по истории западноевропейской философии, прежде всего за книгу http://www.gumer.info/bogoslov_Buks/Philos/Article/sok_evrfil.php «Европейская философия XIV-XVII вв.», в которой анализируются концепции Данте, Петрарки, Салютати, Бруни, Манетти, Вала, флорентийских платоников XV в., Ниеолая Кузанского, Помпонацци, Макиавелли, Эразма Роттердамского, Томаса Мора, Монтеня, религиозных мыслителей и деятелей XVI в. – Лютера, Кальвина, Молина, Суареса, Мюнцера, «польских братьев», деистов XVI в., Бруно, Кампанеллы, Телезио; философов и ученых XVII в. – Декарта, Галилея, Мальбранша, Гассенди, Спинозы, Паскаля, Гоббса, Ньютона, Локка, Лейбница и Бейля. В 1994 г. решением Ученого Совета МГУ им. М. В. Ломоносова присвоено почетное звание «Заслуженный профессор Московского университета». Академик РАЕН с 1992 года.

Жена – Соколова Лариса Николаевна. Сын – Алексей. Дочь – Екатерина. Четыре внука.

Читая курсы по истории зарубежной философии и будучи в 1960-1980-х гг. руководителем издания классиков философии прошлого (библиотека «Философское наследие», серия «Памятники философской мысли»), стремился дать новое концептуальное осмысление историко-философского процесса. Он боролся с упрощенчеством и вульгарным социологизаторством в историко-философской науке, стремясь уйти от марксистско-ленинского схематизма в освещении философии прошлого, который превалировал в советской философии в 1940-1950-ые гг. и не был изжит в 1970-1980-ые гг. Так, в книге "Философия Спинозы и современность" (1964) впервые в советской историко-философской литературе автор отказался от идущей от Плеханова квалификации спинозизма как материализма ("марксизм - разновидность спинозизма"), показав сложную пантеистическую, натуралистическую, рационалистическую, метафизическую родословную и суть этого неоднозначного учения. Как я бы сказал, в русле подступа к Правой Вере он разрабатывает субъект-объектную концепцию предмета философии, трактуя ее одновременно и как систему верознания, и как максимально рационализированное мировоззрение своей эпохи.

На материалах античной, средневековой и новой философии Василий Васильевич Соколов проводит также идею противоположности (и взаимодействия) органистической и механистической интерпретации бытия, оттесняющую (во многом перечеркивающую) борьбу материалистического и идеалистического направлений как основной закономерности историко-философского процесса. Анализ проблемы противоположности и взаимодействия органицизма и механицизма привел к более частным проблемам - соотношения детерминистического и телеологического видения мира и его бесконечности и конечности («оконеченности»), то есть его зависимости от финитистской или инфинитистской трактовки, а также к вопросу о степенях случайности как уникальности происшествия и др.

Задолго до эпохи перестройки Соколов обратился к анализу идеи Бога как субъект-объектного единства и роли этой идеи в историко-философском и духовном процессе. При этом выявлены различные типы понятия единого Бога - пантеистического, деистического, теистического в их различии и взаимодействии у различных философов. Выявлена онтологическая функция понятия бога как глубинного бытия, объединяющего бесконечно сложный мир, а также амбивалентная гносеологическая функция понятия бога - мистифицирующая (собственно религиозная), подчеркивающая постоянную недостаточность познавательных усилий и результатов человеческой деятельности, и интеллектуализирующая (собственно философская), поощряющая человека к расширению и углублению своих познаний (относительная и абсолютная истинность).

В книгах и статьях Соколова по истории философии в центре внимания всегда находились вопросы взаимоотношения философии и идеологии, места философии в системе духовной культуры и др.:

1955 Вольтер. Москва, 1955;
1958 Античная философия. Москва, 1958;
1959 Филосо¬фия Гегеля. Москва, 1959;
1960 Бертран Рассел как историк философии // Вопросы философии, Москва, 1960, № 9;
1962 Очерки философии эпохи Возрождения. Москва, 1962;
1964 Философия Спино¬зы и современность. Москва, 1964;
1965 Предшественники научного коммунизма. Москва, 1965;
1968 Партийность и историзм в историко-философской методологии // Вопросы философии, Москва, 1968, № 4;
1969 Философия древности и средневековья: Вступительная статья // Антологии мировой философии. Москва, 1969;
1973 Спиноза. Москва, 1973 (2-ое издание – 1977);
1973 Историко-философская концепция Гегеля // Философия Гегеля и современность. Москва, 1973;
1975 Человек, общество, государственность и культура у западно-европейских теоретиков естественного права 17 века // История философии и проблемы культуры. Москва, 1975;
1979 Средневековая философия. Москва, 1979 (2-ое издание исправленное и дополненное - 2001);
1982 Философский синтез Готфрида Лейбница: Вступительная статья // Лейбниц Г.В. Сочинения в 4-х тт. Том 1. Москва, 1982;
1984 http://www.gumer.info/bogoslov_Buks/Philos/Article/sok_evrfil.php Европейская философия XV - XVII веков. Москва, 1984 (2-е издание исправленное и дополненное – 1996; 3-ье издание исправленное - 2002);
1988 История философии и формализация // Философские науки, Москва, 1988, № 10;
1989 Философия духа и материи Рене Декарта: Вступительная статья // Декарт Рене. Сочинения в 2-х томах. Том 1. Москва, 1989;
1989 Философское значение "Теодицеи" Лейбница: Вступительная статья // Лейбниц Г.В. Сочинения в 4-х тт. Том 4. Москва, 1989;
1990 Основной вопрос философии в его историко-философской конкретности и развитии // Философские науки, Москва, 1990, № 8.
1997 Проблема религиозного и философского Бога в системе воззрений Декарта // Бессмертие философских идей Декарта. Москва, 1997;
1999 Введение в классическую философию. Москва, 1999;
2000 От философии Античности к философии Нового времени: Субъект-объектная парадигма. Москва, 2000.

Литература о нём, кроме словарных статей энциклопедий и справочников: Юбилей профессора В. В. Соколова. Сборник статей // Вестник Московского университета. Серия 7. Философия. Москва, 2000, №№ 4, 5.

Теперь – беседа Алексея Козырева и Василия Соколова «Чтобы словам было тесно, а мыслям просторно…», которая состоялась в июне 2003 года. Она очень информативна. На примере жизни и деятельности талантливого советского профессора-философа можно понять своеобразие политической и интеллектуальной жизни 1930-1980-х годов в СССР. И тогда трудились творчески-мыслящие профессионалы, мимо которых нельзя пройти при написании истории русской философии. Тот же Василий Васильевич Соколов – вполне достойный её представитель:

Козырев: Василий Васильевич, вы на факультете, действительно, человек удивительный. И, можно сказать, уникальный…

Соколов: Ну-ну…

К.: Наверное, дольше вас на факультете никто не работал. 60 лет факультету, из которых вы 58 здесь провели, после того, как из Ашхабада Университет вернулся? Так?

В. В. С.: В Ашхабаде я не был.

К.: С 43-го года…

С.: Я поступил в ИФЛИ в 1936 г., на исторический факультет. Окончив 3 курса, к удивлению многих, перешел на первый курс философского, но, фактически, на первый и на второй сразу: учебные планы исторического и философского частично совпадали. На историческом факультете история изучалась весьма основательно, а на философском не так, не было латыни, но нужно было сдавать математику, физику, химию, биологию, физиологию органов чувств. Что было в Ашхабаде, я не знаю, затем в Свердловске. В Ашхабаде ИФЛИ влили в МГУ, так в нем появились философский, филологический, экономический факультеты. Исторические факультеты были в ИФЛИ и в МГУ. Здесь они слились. Но я с октября 41 г. оказался на фронте с небольшой группой студентов добровольцев ИФЛИ, призванных в июле 41 г. в запасной зенитный полк. Но после трагического прорыва немцев под Москвой, десяток нас, командиров орудий были направлены в 694 истребительный противотанковый полк на Волоколамском направлении в 16-й армии Рокоссовского.

К.: Если вернуться к тому времени…

С.: Пожалуйста.

К.: Когда Вы были в ИФЛИ, чем все-таки этот переход был вызван? Все-таки философия тогда связывалась по преимуществу с диалектическим материализмом и в общественном сознании это была партийная наука, идеологическая.

С.: Думаю, что меня сразу заинтересовала именно история философии, как бы ни туманно я её тогда представлял. К тому же, по моему теперь уже давнему убеждению, путь к философии инициируется конкретным, увлеченным «многознанием», в частности и в особенности историческим, ибо философское знание рождается интуицией целостности. А историей я увлекся в детстве, еще деревенским мальчиком, учеником сельской школы.

/МОЙ КОММЕНТАРИЙ: Очень верно про «многознание» и «целостность», знаю по себе/

К.: В Тульской области?

С.: Губернии. Теперь, к сожалению, в результате административных перекроек наше село и некоторые еще оказались в Епифанском уезде в Рязанской области. Изучая историю в МИФЛИ, я все больше тянулся к общим вопросам исторического процесса. В МИФЛИ были прекрасные профессора на историческом факультете. Ю.В. Готье на первом курсе, профессор В.С. Сергеев читал лекции по истории Греции и Рима, профессор В.И. Авдиев по древнему Востоку, семинары по истории Греции вел Н.А. Кун, имя Вам небезызвестное. Профессор Н. А. Машкин – семинары по древнему Риму. После безвременной смерти В.С. Сергеева проф. Машкин заведовал древней историей в МГУ (после их слияния с МИФЛИ). На втором курсе лекции по средневековой истории читали (и вели семинары) академики Е.А. Косминский и С.Д. Сказкин, профессора А.И. Неусыхин и Б.Ф. Поршнев. На третьем курсе я начинал как историк России. Историю я знал очень хорошо во времена, когда её, в сущности, не преподавали. Мое детское увлечение историей началось, можно сказать, случайно. Отец, уехавший в Москву, прислал ящик с книгами, зная мое увлечение чтением, и там оказалось изложение «Истории государства Российского» Карамзина Александры Ишимовой для детей.

К.: Для гимназий?

С.: Вообще для детей.

К.: Это было популярное чтение.

С.: Да. Это было популярное чтение, но точное, со всеми главными фактами. Пушкину оно настолько понравилось, что свое последнее преддуэльное письмо он написал автору с похвалой за такую книгу. Она была достаточно подробна и я, знаете, ТАК знал историю России!!! Память у меня, все отмечали, была незаурядной и даже феноменальной. Древо Рюриковичей я нарисовал наизусть от Рюрика до Ивана Грозного. Да. Ну а в школе - уже конфликт. Дело в том, что русскую историю изучали по «Российской истории в самом сжатом очерке» крупнейшего тогда академика-большевика М.Н. Покровского (его имя 7-8 лет носило МГУ, но книжка его совершенно вульгаризаторская, социологизированная книга). Вот я и взбунтовался. Я был такой бунтарского склада субъект.

/МОЙ КОММЕНТАРИЙ: Насчет субъектности с детства – хорошо, узнаю себя, а насчет Михаила Николаевича Покровского – резковато. В моём же развитии большую роль сыграл дореволюционный переводной многотомник «Вселенная и человечество», который я брал в библиотеке Быковского аэропорта/

К.: Это в каком классе было?

С.: Классе в седьмом – восьмом. Учительница истории меня за шиворот, к директору. Не туда идет. Монархические влияния какие-то. Мудрый директор школы спустил на тормоза.

К.: Троцкистские? Это 30-е годы были, да? Начало 30-х?

С.: Это был 33-й - 34-й год. Мой сначала сошкольник, потом согруппник, Павел Коган, поэт…

К.: Погибший.

С.: Погибший на войне, да… В восьмом классе он каялся за какую-то переоценку Троцкого, а я увлекся Бухариным (смеется) в девятом классе. Очень прорабатывали, не приняли в комсомол. Я вообще считаю, что к философии нужно идти от конкретных знаний. И если ты ими увлечен и берёшь широко, то с необходимостью приходишь к философии. Вот у меня уже получилось именно так. Поступая на истфак, думал «ну что такое философия», не что-то неопределенное, туманное (правда, в 36 и 37 гг. приема на философский факультет не было), а тут я уже столько знаю. На первом курсе я увлекся не только русской историей, но и античностью. На втором увлеченно штудировал средневековую историю. Записался в группу по истории средних веков. На первом курсе вербовали в открывшуюся только что кафедру классической филологии на литературном факультете. И я не решился. Вот друг мой, Козаржевский Андрей Чеславович, много лет заведовавший кафедрой классических языков на истфаке, перешел, и еще двое-трое перешли на эту кафедру.

К.: Он тоже ИФЛИец был?

С.: Он ИФЛИец и сокурсник мой. Я же не решился, считая, что для меня это слишком узко. Позже пожалел. Латынь мы изучали на истфаке, но не основательно, а греческий уж там потом, в аспирантуре. Но на третьем курсе понял, что мне нужно в философию.

К.: А кто эту кафедру открыл, классической филологии? Заведующим кто был?

С.: Первый заведующий Соболевский.

К.: Соболевский.

С.: Сергей Иванович Соболевский. Да. Он и оставался заведующим до войны, может быть, и после. Это был тогда самый квалифицированный эллинист, член-корреспондент Академии наук. Латинскому языку нас обучал Александр Николаевич Попов.

К.: Значит, вы не пошли на классику, но все-таки решили пойти на философский факультет?

С.: Но это решение созрело позже года через два. Я бы и с классики перешел на философский факультет. В 1938 году, когда открылся прием на философский факультет, туда с истфака перешли 7 наших студентов (Арзаканян, Егидес, Карпов и др.). Я же решился лишь через год.

/МОЙ КОММЕНТАРИЙ: С Арменом Георгиевичем Арзаканяном я общался в годы аспирантуры в 1960-ые годы и высоко ценил его за эрудированность, компетентность и доброжелательность/
К.: А вот вы назвали много профессоров-выдающихся историков…

С.: Все они оказали на меня то или иное влияние.

К.: А кто был на философском, у кого можно было учиться?

С.: Перейдя на философский, я, сдавая ряд естественнонаучных предметов, пошел послушать семинар на IV курсе, оставшемся от приема 35-го года. Небольшой был совсем курс. В 36-м не принимали, в 37-м не принимали, прием на философский был открыт лишь снова в 38-м году. Возникает вопрос, почему не принимали? Я думаю, что даже в сталинские времена понимали, как слабо наша молодежь подготовлена. Старые гимназии, школы разрушили, короткое время девятилетка была, в некоторых районах были ШКМ - это школы крестьянской молодежи, в городах рабфаки, - все это было, в общем, поверхностное обучение. На факультет, кажется, и принимали-то по рекомендациям. Если были экзамены, то формальные.

К.: А рекомендации чьи были?

С.: Ну всякие, комсомольские. Вот Твардовский и Симонов поступали на литфак МИФЛИ по рекомендациям, то ли Союза писателей, то ли чьих-то еще.

К.: Ну, комсомол…

С.: Комсомол, конечно. Десятилетка (первый выпуск состоялся в 1935 г.) считалась уже серьезным образованием, им были охвачены, думаю, 5-10% всей советской молодежи. Так вот, придя на IV курс (сейчас уже ни одного в живых и нет), слушаю, они рассуждают о французском материализме без всяких источников, а я уже так не мог, это мне показалось странным, думаю не перейти ли обратно. Но уже было неудобно, я боролся за этот перевод, меня директриса не пускала. Ведь такая разница в учебных планах. Столько естественнонаучных предметов. Однако, декан Ф. И. Хасхачих и начальник первого отдела Яша Додзин не считались с директрисой и где-то в сентябре 39-го года сказали: «Хочешь переходить? Переходи завтра!» И я перешел. Философский факультет тогда равнялся одной кафедре – диалектического и исторического материализма. Но там был человек политически растущий и занимавшийся историей философии - Александров Георгий Федорович, будущий академик. В 39-м году он защитил первую публичную в СССР докторскую диссертацию об Аристотеле. И открыл кафедру истории философии. Но после 38-го года тут, знаете, столько вакансий открылось в опустошенном ЦК. А. А. Жданов, которому была поручена идеология, перевел его сначала в Коминтерн, а потом в аппарат, где он вырос до начальника управления. В Коминтерне сначала работал, потом в ЦК и, в общем, вырос до начальника управления агитации и пропаганды. Вот. Но кафедру он оставил Б. С. Чернышеву, самому квалифицированному и весьма образованному. Он успел кончить гимназию, первую московскую, филологически был очень подготовлен, отлично знал древние языки, переводил с греческого, немецкого, итальянского. Был очень добрым, открытым человеком. Мало уже тех, кто его теперь помнит: только я, С. Ф. Анисимов, и, кажется, больше на факультете уже нет никого. Он рано умер, в 1944 году, в 48 лет. В аспирантуре он и был моим научным руководителем, можно сказать старшим другом.

К.: Почему?

С.: Частичный ответ есть в книге А.Д. Косичева, который самого Чернышева не знал. Косичев приводит в своей книге письмо З.Я. Белецкого по третьему тому «Истории философии» на имя Сталина. Но я вернулся на факультет прямо из госпиталя. В июне 43-го окончил факультет в единственном числе. В следующем 44-м, когда я был уже в аспирантуре, состоялось обсуждение в секретариате ЦК III тома «Истории философии» и Борис Степанович рассказал мне, как все это происходило и почему это произошло. Третий том – это лучший из трех томов, тех «серых лошадей», по которым занимались многие поколения студентов-философов.

К.: Социальный заказ был?

С.: Шла война. А тут, понимаете ли…

К.: Третий том был посвящен немецкой классике?

С.: Более половины его содержания посвящено немецкой классике. Затем европейская философия первой половины 19-го века. Но ударили именно по немецкой классике. Инициативу здесь проявил проф. З.Я. Белецкий. Он заведовал кафедрой диалектического и исторического материализма с довоенных пор, но по совместительству был научным сотрудником Института философии и более того (тогда это было возможно) он там с 34-го по 39-й год был парторгом. Однако должен что-то написать, и написал некий труд по немецкой философии. В нем он доказывал, что не только от Фихте, который в условиях французской оккупации Германии обратился со своими речами «К германской нации» (1808), в которых призывал к моральному возрождению немцев и впадал во многие националистические преувеличения, но и от Гегеля, писал он, шел прямой путь к немецкому фашизму и к Гитлеру. Рукопись эта, «разоблачавшая» важнейших философских предшественников марксизма и вообще малограмотная, вызвала возмущение ряда сотрудников Института философии (как говорил мне М.Ф. Овсянников, Георг Лукач, работавший тогда там, говорил ему: «Ведь это простая ужас. А все кричает, кричает»). После обсуждения рукописи З.Я. Белецкий был из Института философии уволен (оставшись зав. кафедрой диамата-истмата на философском факультете МГУ). После этого он быстро написал письмо Сталину, разоблачая теперь III том «Истории философии» как политически вредоносный. Вождь поручил разобраться в этой книге на секретариате ЦК Маленкову, Щербакову и Андрееву. Они, разумеется, ничего не смыслили в немецком идеализме, но политически бдели. Идет война с немцами, а в книге там много положительного о немецкой философии. Вызвали на обсуждение Белецкого, трех основных авторов по этому разделу – Быховского, Асмуса и Чернышева. Конечно, и трех высокопоставленных членов редколлегии – Александрова, Митина и Юдина (они ничего не писали, но вместе с первыми получили за все три тома сталинскую премию). В ходе обсуждения первые три профессора, руководствуясь высказываниями «классиков марксизма-ленинизма», показали несостоятельность автора письма, который врач по образованию, но окончивший Институт красной профессуры, по существу ничего убедительного возразить не мог. Однако Щербаков и Маленков репликами дали понять, что критики Белецкого «идут не туда». Где-то в апреле-мае 44-го в «Большевике» появилась статья, осуждавшая III том, с которого была снята Сталинская премия, и названных трех авторов. Митин и Юдин были сняты со своих постов (директора ИМЭЛ и директора Института философии). Белецкий торжествовал.

К.: Кстати, Фихте в 30-е годы издавали, да? Выходили переводы?

С.: Нет. Фихте только одна книга.

К.: «Введение в наукоучение»…

С.: Да, да, да. «Ясное как солнце сообщение широкой публике о сущности новейшей философии»…

К.: «Ясное как солнце…»…

С.: «Наукоучение» было издано в однотомнике 1916 года. Классики, идеалисты в довоенные годы издавались, что называется, раз, два и обчелся. Впрочем, за исключением Гегеля, без которого нет диамата, и вообще наметили издать 14 томов Гегеля, но до войны не успели издать «Феноменологию духа» и «Философию духа». Канта издали только «Пролегомены», и мы читали по Канту лишь «Пролегомены». «Критика чистого разума» в переводе Лосского, изданная в 1912 году, не переиздавалась.

К.: «Пролегомены» в чьем переводе? Не помните?

С.: «Пролегомены»…

К.: Не В. С. Соловьев?

С.: Нет. Был перевод некоего Сароджего. Шпет перевел «Феноменологию духа», вышедшую уже после войны. А. Ф. Лосев, еще не доросший до высылки, в 1922 г. успел издать вместе с другим переводчиком Николая Кузанского.

К.: Лосев «не дорос» до корабля?

С.: Потому что он другого поколения. Высланные старше были годов на 15-20 Лосева и Асмуса. Они проявили себя как завзятые идеалисты. Но, если вернуться к 1944 году, следует напомнить, что Энгельс озаглавил одно из главных своих произведений «Людвиг Фейербах и конец немецкой классической философии». Когда шла война, правящие верхи проявили политическую зрелость. Немецкая классическая есть, а русской классической нету! В России она тоже есть! Все у нас есть. Четыре русских революционных демократа Белинский, Герцен, Чернышевский, Добролюбов – подлинно классическая философия. В 1944 году появилась и кафедра русской философии. Появились и анекдоты на эту тему.

К.: Но тогда за это могли, наверное, упрятать кое-куда?

С.: Могли, даже в ежовщину были анекдоты. Но позже был и другой анекдот достаточно глупый, но он доказывающий, что именно русские первыми открыли Америку, потому что была найдена бутылка, в которой записка: «Я, русский моряк Иван Перепупкин, открыл Америку за сто лет до Колумба». Возвращаясь к 1944 году, следует отметить, что П.Ф. Юдин заметил, что тот хоть и профессор (окончил ИКП), но никакой диссертации не защищал

К.: Не было защит диссертаций?

С.: Да не было защит до 1939 года. Мне передавали, что Маленков выяснил, что не только Белецкий, даже Юдин тогдашний директор Института философии не защищал никакой диссертации.

К.: Ведь в 19-м году были отменены степени, защиты.

С.: Ну да… ну да…

К.: Когда их восстановили? Вы не помните?

С.: Первая публичная защита Г.Ф. Александрова (по Аристотелю) состоялась в мае 1939 г. Но еще до этого в 1935 г. Б. Г. Столпнер получил докторскую степень за перевод «Логики» Гегеля. Это я считаю, правильно. М. Б. Митин получил степень доктора за редактирование первого учебника по диалектическому и историческому материализму в 34-м году. После публичной защиты докторской диссертации Александровым (он уже работал в ЦК) в начале 1940 г. защищали свои докторские диссертации в Институте философии В.Ф. Асмус и Б.Э. Быховский в 1942 году, на философском факультете Б.С. Чернышев. Белецкий, уже изгнанный из Института философии, «выдвинулся» своим письмом к Сталину.

К.: Вы думаете, это была его собственная как бы инициатива или он получил указание сверху?

С.: Не думаю, нет. Это была его инициатива

К.: Выслужиться решил?

С.: Видите ли, не так просто. Это была и его месть. За выброс из Института философии. Передавали, что, будто Александров говорил Сталину, что будто Белецкий невежда, на что вождь ответил: «Я это вижу, но у него политический нюх». Много подробностей обсуждения III тома «Истории философии» можно найти в книге нескольких авторов «Философия продолжается», а также в книге А.Д. Косичева «Записки декана философского факультета». После постановления ЦК 1944 года Митина сняли с поста директора ИМЭЛа, Юдина с поста директора Института философии, Александров тогда уцелел. Подлинного редактора III тома Б.И. Быховского самым непристойным образом выбросили из Института философии, где он заведовал сектором. Его делали редактором в БСЭ.

К.: Большую Советскую Энциклопедию?

С.: Большую Советскую Энциклопедию. Редактором. Так он там и работал до смерти Сталина. Вместо этого потом перешел на кафедру философии в институт имени Плеханова. Б.С. Чернышев вскоре умер.

К.: Асмус остался, да?

С.: Асмус остался, конечно. Хоть и виноват, но беспартийный. Впоследствии, уже после войны, за ним пришла машина (В.Ф. стал собирать вещи. Успокоили). Встречал его Молотов (будто был там и Сталин): «Просим Вас прочитать нам лекцию о логике».

К.: Это было, наверное, немножко позже в 47-м, 48-м…

С.: Может быть … нет, нет, это было не в 48-м…

К.: Когда ввели логику обязательную во всех средних школах.

С.: Это все-таки не позже 46-го года.

К.: Я слышал эту историю, как ночной вызов на заседание Политбюро.

С.: Это все-таки Совет министров был. Не позже 46-го. В 47-м уже вышла его большая книге по логике.

К.: Тогда ведь логика была обязательной в средней школе?

С.: Ввели. Ввели ее. На философском факультете ее не было. Асмус прочитал по приглашению всего две лекции по логике и никаких других занятий, даже зачетов, не было. Торжествовала «диалектическая логика».

К.: А круг литературы, который был доступен тогда. То есть интерес к философии был, вот возможность, например, находить того же Гегеля в подлиннике...

С.: Гегель как раз был. Не все 14 томов успели издать, как я выше сказал.

К.: До войны?

С.: До войны. Издали обе «Логики» и все другие произведения. «Философия духа» уже после войны в переводе.

К.: Шпета?

С.: Нет. В переводе Б.А. Фохта. А «Феноменология духа» - Шпета, который был уже расстрелян году в 1937 за что-то. Если бы Лосев попал не в ГПУ, а в НКВД году в 36-м, он тоже не вернулся бы. В 30-м времена были, понимаете, по-своему романтичные, «либеральнее». Юридической жене А.М. Горького (опубликовавшего против А.Ф. Лосева резкие статьи в «Правде» и в «Известиях») Е. Пешковой, возглавлявшей РККА и имевшей связи в ГПУ, удалось, в пику своему бывшему супругу, «выцарапать» А.Ф. (ему дали 10 лет) с Беломорканала. Возвращаясь к философскому образованию в МИФЛИ в довоенные годы, следует подчеркнуть, что изучению гегелевской «Логики» уделялось много времени (у меня сохранились подробнейшие конспекты), дело не только в его воздействии на Маркса и Энгельса. Были опубликованы «Философские тетради» Ленина. Здесь будущий вождь предложил организовать «Общество материалистических друзей гегелевской диалектики». На многие годы воцарилась сумятица «диалектической логики». У многих наших профессиональных философов, полагаю, она не преодолена до сих пор. В «Философских тетрадях» Ленина имеются и другие конспекты. Пытался он читать и «Метафизику» Аристотеля, прочитал не много и споткнулся и «отвалил»: «диалектики не знает».

К.: То есть Ленин воспринимался как канон философии?

С.: Только в силу политической его роли. В философии же он был, по его собственным словам, «рядовым марксистом».

К.: То есть легализировало и само понимание философии в советское время? То есть за философию стали принимать то, что ею не является.

С.: Ну, это естественно. Философия трансформировалась в идеологию, марксистско-ленинскую, а ленинизм не равен марксизму, который подхватила социал-демократия – «ренегат Каутский» и другие. Это хорошо понял В.М. Чернов, который сразу после смерти Ленина опубликовал статью о нем. Не злостную, объективную, не поносил его за то, что тот разогнал Учредительное собрание, но писал, что Ленин государственный деловик, политический фехтовальщик и боксер, выводил свою партию из безнадежных положений. Вот в таком духе. Но чем закончил? Ум на запятках воли! Вот его характеристика, совершенно справедливая. Волюнтарист, который вместе с Троцким сумел изнасиловать ЦК и взять курс на переворот, объявив его «социалистической революцией». Не только Каменев и Зиновьев, но даже Сталин (краткое время) предлагали образовать общесоциалистическое правительство.

/МОЙ КОММЕНТАРИЙ: Виктор Михайлович Чернов – субъектен и потому как историк более-менее честен, недаром вчера я не мог оторваться от его воспоминаний/ (Продолжение следует)