До чего благодарный материал поступает каждый день на рабочий стол обществоиспытателя, сколько экспериментального материала, какой простор для фундированного обобщения и теоретизирования! Воистину золотое время для историков, политологов, социологов. И прозрения и концепции корифеев прошлого становятся понятнее, когда сопоставляются с богатейшей современной социально-политической практикой.
Считаю обществознание почти столь же строгой наукой, как и естествознание. С точки зрения
субъектного понимания истории, наука со своими естественными и социальными подразделениями появилась и стала эволюционировать лишь после прорыва низовой субъектности в истоке Нового Времени (модерна). Разумеется, быстрее развивались естественные науки, прежде всего «физика природы». Затем пришла очередь «физики общества», которая созидалась во многом по образу и подобию «физики природы».
И трем основоположникам современной физики – Галилео Галилей (1564-1642), Исаак Ньютон (1642-1727), Альберт Эйнштейн
(1879-1955) – соответствуют, на мой взгляд, три основоположника современного обществоведения – Адам Смит (1723-1790), Карл Маркс (1818-1883), Макс Вебер (1864-1920).
Их всех объединяет прорыв к сущностным законам, по которым существует сущее. Эти законы всеобъемлющи и истинны в сфере своего действия, как 2х2=4. Прообразом всех этих шести основоположников является Пифагор, который проник в суть эмпирического сущего и извлек оттуда абстракцию своей фундаментальнейшей теоремы. Осознав, что свершенный
им прорыв к «коду сущего» возносит человека до уровня Творца и соответственно до возможности творить и уничтожать весь космос, Пифагор принес в жертву снизошедшей к нему Высшей Силе тысячу быков и провозгласил себя полубогом. Под воздействием теоремы Пифагора уже в Древней Греции были субъектно созданы две заготовки, возродившиеся в Новое Время как источники всех наук – «Начала» Евклида и «Диалоги» Платона.
Любое явление природы и общества можно объяснять или базисно, то есть исходя из его открываемого
наукой «кода-закона», а можно надстроечно, то есть исходя из видимой поверхностной кажимости и для каждой кажимости придумывая ту или иную «причину». Например, люди наблюдали испокон веков, что пушинка падает на землю медленнее, чем камень, и объясняли этот вроде бы очевидный факт тем, что чем легче, тем скорость падения меньше. Или придумывали что-то в таком же духе. А субъектный Галилей, дитя низовой субъектности Нового Времени, сумел, как и Пифагор, отстраниться от кажимости и прорвался к закону – все предметы
независимо от их веса падают на землю с одним и тем же ускорением. Он начал с мысленного эксперимента – кинем камень рядом с таким же камнем, они достигнут земли одновременно. А если два камня связать – он полетит вдвое быстрее? Очевидно, нет. Галилей проверил, сбрасывая камни разного веса с башни в Пизе. А затем был опыт в трубке Торричелли с откачанным воздухом, когда пушинка и камень падали одинаково. Закон – ускорение падения не зависит от веса тела.
И сразу отпали все надстроечные объяснения,
сколь бы красивыми и многословными они не были. Надеюсь, понятно, чем наука отличается от домыслов. И все догалилеевские фантазмы о падении тел уже не подлежат обсуждению, хотя дилетанты, графоманы и пациенты психиатрических лечебниц могут засорять почту и Интернет своими пустыми измышлениями. И в объяснении исторических, социальных и политических явлений тоже есть базисное (научное) объяснение и есть множество надстроечных (донаучных) измышлений. Отмечу также, что уже после появления точных наук многие философы
типа Гегеля сбивались на донаучную отсебятину при объяснении явлений природы и впадали в фактически графоманско-дилетантские «натурфилософии». Читаешь сейчас «Философию природы» Гегеля – и жалко становится мыслителя, который все же не понимал превосходство науки над умозрением.
Конечно, самый наглядный пример – переворот Коперника. Казалось бы, о чем спорить – Солнце вращается вокруг земли, это же самоочевидно. А Коперник и за ним Галилей вопреки очевидности доказали, как Пифагор свою теорему, что
Земля вращается вокруг Солнца. И лишь через два столетия после Коперника смог Кант доказать, что в философии тоже исходен не наблюдаемый мир, то есть объект, а сам наблюдатель, то есть субъект.
Наука едина, её метод – выявить абстрактные «коды» или «законы» сущего и не только подверстать под них конкретные явления, но и предсказать траектории и взаимодействия этих явлений, экспериментально-эмпирически проверив эти теоретические предсказания.
Из единства науки вытекает единство её методологических
принципов. Стержневой из них – принцип соответствия, согласно которому каждый новый этап развития той или иной науки не отрицает предшествующий, а сопрягается с ним (как, впрочем, происходит развитие каждого организма типа нашего). Наука развивается сплошным единым фронтом почти полтысячелетия после субъектного прорыва Нового Времени, и в естественных науках ныне само собой подразумевается, что законы физики, открытые Галилеем, затем Ньютоном и сто лет назад Эйнштейном, не противостоят друг другу, а соответствуют.
Мой научный руководитель по аспирантуре и диссертации о материальном единстве мира в Институте философии Академии наук СССР, ясномыслящий ученый и умудренный организатор и просто замечательный человек Иван Васильевич Кузнецов показал суть этого исторического-обусловленного соответствия разных стадий развития конкретных наук (прежде всего физики) в классической работе «Принцип соответствия в современной физике и его философское значение» (Москва, 1948). Затем в 1962 году, когда я на стенде Зала новых
поступлений Ленинки увидел только что изданную в США книгу Томаса Куна «Структура научных революций» (Kuhn Th. The Structure of Scientific Revolutions. University of Chicago Press, 1962), то с его благословения подготовил и опубликовал первую с СССР рецензию на этот эпистемологически-социологический труд, ни коим образом не отменяющий историко-материалистическую концепцию Кузнецова, а дополняющий её. В рецензии я отметил, что смена парадигм научного исследования происходит согласно принципу соответствия, а сосуществование
разных парадигм на одном и том же этапе развития знания (например, корпускулярной и волновой теорий света в XVIII-ом веке) и соответственно соперничество различных школ в научном сообществе «снимается» принципом дополнительности.
Короче, развитие физики вполне доказывает единство как самого физического знания, так и его субъекта – физического сообщества. А сейчас я обощаю и утверждаю, что такое же единство, как и в естествознании, существует также в обществознании.
Понимаю, что это предположение
не очевидно. Сегодня не только в РФ, но и в мировом обществоведении наблюдается колоссальное разнообразие концепций, и какого-то одного стержня вроде бы не просматривается, а некоторые убеждают, что такового вообще не должно быть. Я же предпочитаю исходить из монизма исторического, социологического и политологического знания и полагаю, что эта единая теория обществознания позволяет объяснить-предсказать всё эмпирическое многообразие социально-исторического сущего. Только надо сразу вынести за скобки и вообще
не обсуждать «докоперникианские» или «догалилеевские» донаучно-надстроечные трактовки, создающие информационный шум, как не принимаем во внимание доморощенные графоманские и дилетантские тексты.
В «физике общества» открыл основолежащие и исторически-верифицируемые абстракции Адам Смит, что, на мой взгляд, эквивалентно постижениям Галилео Галилея в «физике природа». Карл Маркс эквивалентен Исааку Ньютону, а с подходами и открытиями Макса Вебера в обществознании сопоставим Альберт Эйнштейн в естествознании.
Разумеется, Макс Вебер не отменяет Карла Маркса, а затрагивает «тонкие» социальные измерения, которые в немаловажных случаях видоизменяют марксистскую картину социального мира и выявляет существенные социальные эффекты, дополняющие классические смитовские и марксистские и соответствующие им. Каждый прав в своей сфере, как правы и Ньютон, и Эйнштейн. А стержень один и тот же в естествознании и обществознании и в методах и методологии исследования – приоритетность наблюдателя, субъекта.
И как в природе
нет ничего, что в принципе нельзя объяснить восходящими к теореме Пифагора и «Началам» Евклида законами Галилея-Ньютона-Эйнштейна, так и в социуме нет ничего, что в принципе нельзя объяснить исходящими из субъектности человека неопровержимыми как 2х2=4 законами Адама Смита, Карла Маркса и «буржуазного Маркса» - Макса Вебера. После этих шестерых основоположников современной науки было и есть множество других ученых и научных школ и направлений и есть немало попыток подвергнуть сомнению открытые классиками законы.
Однако есть мейнстрим науки и есть солидное научное сообщество, поддерживающее и развивающие этот базисный мейнстрим, и есть масса надстроечной маргинальности, которая недостойна рассмотрения, хотя и отравляет мозги не очень подготовленных досубъектных или недосубъектных или просто малограмотных или слишком «вумных» читателей.