Снова о Кондопоге

Почти сорок лет меня знает писатель-историк Сергей Николаевич Семанов, а до сих пор недопонимает. Моё отношение к русским вызывает у него недоумение. Хочет от меня лозунгов – «Я за русских!» или «Мы русские, с нами Бог!» или хотя бы «Русские идут!». Когда кто-то распинается на людях – «Я мать свою люблю!», и рвет рубашку, то у меня невольно возникает недоверие. Меня воротит от показушности, признака червоточины и неподлинности. Лучше свою любовь-нелюбовь держать внутри, а в жизни и политике вести себя как доктор-профессионал – благожелательно, но сдержанно. В том числе – к своему народу и к своим домашним-семейным. А что касается отношения к русским, то оно в идеале должно быть таким же, каким было отношение Моисея к евреям – кому много дано, с того много спрашивать. И если народ заболевает и впадает в шкурность и падает ниц перед Золотым Тельцом – то не тешить себя иллюзиями, а ставить адекватный диагноз и принимать самые решительные меры излечения (смотри Исход 32).

Говорят, что русские особенные, умом их не понять, у них особый путь социалистической или вечевой или суверенной демократии и т.п. Вздор! Русские болеют теми же болезнями, как и остальные люди и общества, и лечатся, как и евреи, теми же антибиотиками-мерами.

Важно найти общие для всех людей и обществ законы 2х2=4 и применять их сообразно болезни и её фазе. Да, от непрофессиональной дозировки можно усугубить болезнь, но «виноват» здесь не закон 2х2=4, а врач-исцелитель. Вот этот методологический пункт вызывает бурные эмоции, и меня обвиняют в «общечеловечности» и космополитизме и требуют отшвырнуть 2х2=4 и провозгласить, что «мы не китайцы», «мы не европейцы», «мы не американцы» и тем более «мы не сингапурцы» или какие-нибудь венесуэльцы. А я говорю – законы математики, физики, биологии, социологии и политики везде одинаковы.

Чрезвычайную ярость у многих вызывает мой тезис о приоритете субъектности в истории, в том числе в русской истории. Мол, русские не субъектны по определению, а соборны. И русский народ якобы изначально самодержавен, православен и народен. Многие писаки на эту тему написали горы текстов, запутались совсем, перечеркнули заодно наш великий ХХ-ый век и прежде всего нашу величайшую Русскую Революцию. Поэтому приходится раз за разом разъяснять, что движет людьми и какие задачи стоят перед русскими.

Чтобы стать субъектными, надо сначала быть здоровыми. Мы сейчас больны. И больны той же болезнью, что и евреи перед возвращением Моисея с Синая – шкурничеством или потребительством. А это – смертельная болезнь народа. Как известно, Моисей вынужден был приказать дюжине оставшимися правоверными левитов рубить всех евреев подряд, чтобы их спасти. Один день тогдашнего холокоста, то есть вырезания раковой опухоли, – зато потом несколько тысяч лет народного здоровья. И Моисей не рвал рубашку на груди «за народ», а делом лечил его и заслужил тысячелетнюю благодарность потомков.

Шкурность подрубает витальность. Как описано в Библии, появляется много внешних признаков ошкуривания (халявы, пляски и прочие развлекухи), но самое главное – жизнь обессмысливается, теряется цель и путь. Рушится внутренняя собранность человека и общества, без чего нет воли в борьбе за существование. А Дарвина никто не отменял. И если нет витальности, то есть нет воли к жизни, к насилию, к экспансии – то нет такому больному народу места на земле. И он, упившись шкурностью до отключки, валяется под забором собственного дома, в котором начинают хозяйничать мародеры и чужаки.

Такое и происходит с русским народом, который в позднесоветский период к концу 1980-х годов на пике внешнего могущества внутренне ошкурился вслед за разложившимися верхами советского общества и позволил растащить свою тысячелетнюю страну и своё накопленное за тысячелетия народное богатство. И он утерял витальность, я уж не говорю о пассионарности. И набежали мародеры и чужаки. И это медицинский факт.

Когда я в конце 1980-х годов поставил этот диагноз, то «русские патриоты» обвинили меня в русофобстве. Наш Российский Народный Фронт предлагал для излечения начать форсированную низовую субъектизацию (по пути Петра Столыпина, Рональда Рейгана и Дэн Сяопина) и соответственно постиндустриальную модернизацию и первым делом наделить сограждан самодостаточной стартовой собственностью, как делали Авраам Линкольн в США и творцы Революции Мэйдзи в Японии и как хотел, но не успел сделать у нас Столыпин (а затем и Ленин). Увы, тогдашние «русские патриоты» видели корень всех бед в «жидах», а стремление низовых предприимчивых сограждан к экономической и политической свободе объявляли происками врагов России и плевали против ветра субъектности. Но стремление к субъектности и в пределе к богоравности – самое сильное и экзистенциальное и неодолимое в человеке, это стержень истории. И первый же порыв низового ветра субъектности смел с улиц все эти ретроградные «союзы русского народа» и «черные сотни». Досубъектная «соборность» вообще неконкурентоспособна при стычке с субъектностью, тем более низовой. Так было и так будет, хотя порыв к субъектности, то есть к свободе, обычно оборачивается новой тиранией, когда, как до сих пор в России, нет внизу «критической массы» экономически-самодостаточных и тем самым политически-субъектных низовых хозяев-собственников («третье сословие» ранее, «новые средние социальные слои» сейчас). И если такая «критическая масса» пока не взрастилась, то нет у нас и быть не может ни демократии, ни нации как форм самоорганизации низовой субъектности. Вот эта аксиома пока никак не доходит даже для многих интеллектуалов, и меня начинают обвинять в марксизме и опять в русофобии, защищая русскую «особость».

Вырваться из нынешнего неофеодализма, способного перерасти в сорокинский «День опричника», можно и должно через национально-демократическую революцию. Но когда об этом говорю, меня обвиняют в «оранжизме». Опять пытаются меня засунуть в какой-то «изм». Но моё субъектное понимание истории и политики выше любого частного «изма», хотя учитывает реальные мотивы и ситуации, из которых эти «измы» исходят.

Итак, обсуждали мы с Сергеем Семановым феномен Кондопоги, его корни и последствия. До субъектности ещё надо дорасти, сказал я, но сначала надо обрести витальность. А это – животность, биологизм, зоологизм. Если нет напора витальности и готовности биться за своё место под солнцем – то о какой субъектности можно говорить?! Ведь субъектность – это «снятая» и сублимированная и сознательно-сфокусированная витальность. Если же валяться в отключке под забором собственного дома – то ни о какой нации и свободе не может быть и речи. Да, витальность приобретает обычно погромные и зверские формы – но на то она и витальность, мы все на 99% по организму и мотивам - звери. Зверство – предпосылка и даже необходимая ступень субъектности. Если не вскипает внутри ярость благородная и не готов вовне к смертному бою и войне – ни на что достойное не может надеяться ни человек, ни народ. «Лишь тот достоин жизни и свободы, кто каждый день за них идет на бой». Это всё аксиомы, хотя меня до сих пор попрекают «Уставом нрава» (1965), в котором весь этот круг идей о необходимости витальности я изложил.

И напомнил Сергею Семанову медицинский факт, что лет 20-25 назад у ошкурившегося русского народа в массе почти пропала витальность. Да и сейчас её не густо. Я же каждый день имею дело с массой и вижу, насколько низок уровень энергетики в русском народе. По ТВ показывают, как в разных обществах Запада и Востока на улицы со своими требованиями выходят десятки тысяч людей, и добиваются своего, у нас же проявляют готовность побороться за свои интересы и тысячами выйти на площадь - лишь гомики да изредка жители домов вокруг очередной точечной застройки и обманутые вкладчики. А вот вывести на протест русского мужика, у которого его землю-кормилицу выдергивают из-под ног – практически уже (или ещё?) невозможно. Вакуум силы заполняется известно кем. И гнев свой, если умный, надо направлять не против тех, кто подбирает брошенное нами добро (территории, предприятия, умные мозги, красивые тела), а против верховной элиты общества, не способной излечивать подвластный ей народ или по ряду шкурных соображений не желающей исполнять этот свой врачебный долг. Глупый человек, заболев сифилисом, сказал я, иссекает выскочивший шанкр и себя тем самым обессиливает и губит, тогда как болезнь коренится внутри, и надо уничтожить её причины, а не бить по следствиям. Однако, поскольку отнюдь не все умные, то обычно начинают с иссечения шанкра, но и это все же относительно «лучше», чем полный пофигизм и ничегонеделанье.

Под этим углом зрения я и трактовал Кондопогу и участившиеся проявления ненависти к нерусским людям со стороны уже довольно значительных групп русской молодежи.

Ведь ещё десять лет назад СМИ пестрели сообщениями о том, как двое-трое кавказцев, попадая в казармы, брали в рабство две-три сотни русских солдатиков и делали с ними что хотели, не встречая отпора. Отчаявшиеся рассыпанные и не способные ни к какой самоорганизации русские юноши (о, какая знакомая картина в последние четверть века!) бежали из части под подол своих матерей. Матери создавали комитеты, защищали своих беспомощных сыновей. Теперь поставьте себя на место юноши-южанина, который видит полную безнаказанность и вакуум силы – и нагличает, и чувствует себя хозяином в бесхозной России. Если нет витальности у русского молодняка, то вакуум витальности заполняется нерусскими. Отсюда – фактически узаконенное за южанами право первой ночи с русскими девочками, доминирование на рынках и в мелком бизнесе, контроль над Манежкой в Москве и прочие грустные приметы шкурного русского самопредательства. Но буквально в последние годы положение стало меняться.

Врач не осуждает пациента, когда его пронесло или вырвало. Врач констатирует симптом. Поносит или рвет кровью – надо учитывать и выбирать адекватные лекарства и их вернее дозировать. Но не апологетизировать понос и рвоту и не ликовать, что наконец-то русские встали с колен и зарезали якутского шахматиста или очередного щуплого вьетнамца или отбившегося негра. Да, рост витальности и соответственно зверства налицо. Энергетика стала проявляться, хотя преимущественно в зверской форме. Но раньше её почти не было вообще. Русский интеллектуал не должен плестись в хвосте стихии, если он не шкурный политикан, а должен осмыслить стихию и увидеть перспективу и предложить позитивные направления её канализации-утилизации. Но пока видим попытки интеллектуально обосновать и превознести досубъектный этнозоологизм, что направляет гипотетическое витальное пробуждение русского народа опять в очередной тупик черносотенства или той же пресловутой опричнины. То ли до уровня субъектности не дотягивают многие интели, то ли сознательно выбирают служение реакции-десубъектизации. Мол, не надо русскому народу никакой субъектности, это от лукавого западнизма-оранжизма, нам надо исконно-посконное соборное с царем-батюшкой, попом в рясе и казаком-опричником. Без всяких субъектизаций-модернизаций как-нибудь проживем, силой Святого Духа. Аминь!

Кондопога, сказал я, - это стихийный выплеск пробуждающейся русской витальности. Но это далеко от низовой субъектизации и соответственно самоорганизации нации. Это пока этнозоологизм, попытка иссекать шанкр. Недаром дальше погромной вспышки дело не пошло. Нужно, повторил я Сергею Семанову, форсированное взращивание «критической массы» низовой русской субъектности, прежде всего малого и среднего бизнеса, который и есть лоно «национального капитала». Ибо низовая субъектность, которую пытался у нас на Руси взрастить Петр Аркадьевич Столыпин, - это есть базис как свободы, так и нации. Сейчас нас придавил десубъектизирующий неофеодализм, и освобождение и становление нации и соответственно переназревший рывок постиндустриальной модернизации лежит через национально-демократическую революцию, через искоренение сифилиса изнутри.

Сравнил Кондопогу и Тибет. В Кондопоге низовое предпринимательство захватили чужаки из Чечни, как в Тибете мелкий и средний бизнес монополизировали пришлые этнические китайцы. Но тибетцы оказались более самоорганизованными, чем русские, и поддержали восстание в Лхассе массовыми акциями по всему миру. Тибетский капитал смог провести всемирную кампанию протеста. У русских ничего близкого нет к такому уровню «национальной инфраструктуры». Поэтому предстоит упорная организаторская базисная работа, а не этнозоологическое интельско-надстроечное вспышкопускательство. На такую работу может уйти несколько лет, если соберется «критическая масса» русских субъектных национально-мыслящих (а не этнозоологически-досубъектно) орговиков. Для начала достаточно «стартовой массы» из трех-четверых орговиков, которая через какое-то время может расшириться до критической «дюжины». И я привел в пример создание Сунь Ятсеном общества Тунмэнхой на собрании китайской эмигрантской молодежи в Токио 20 августа 1905 года, когда дюжина орговиков-революционеров распределила между собой направления деятельности и уже через шесть лет в 1911 году свершила национально-демократическую Синьхайскую Революцию и преобразовала Тунмэнхой в массовую Национальную партию (Гоминдан). Возражения, что «мы не китайцы» и у нас всё не так, как у других людей, - не принимаются: РСДРП учредили в 1898 в Минске всего 9 человек.

На сегодняшний день на этнозоологическом фланге не видно перспективных организаций, а на национально-демократическом организованнее других выглядят запрещенные ныне нацболы, которые к тому же ослаблены в последнее время из-за потери или вывода из игры двух-трех орговиков. Но они сумели провести громкие акции, в том числе также за рубежом, и продемонстрировали высокую эффективность, несмотря на продолжающуюся апатию масс. В целом же на уровне низовой субъектности РФ образовался «вакуум силы», который, как показали последние конференции оппозиции 5 и 6 апреля 2008 года в Питере и Москве, некому заполнить. А работу по созыву Национальной Ассамблеи надо всячески приветствовать, но понимать, что от перемены мест слагаемых мало что изменится, а новое качество появится не через коалицию, а через кристаллизацию нового субъектного оргядра из нескольких орговиков, которые, как лидеры Тунмэнхой, сплотятся на базисе национально-демократического прорыва и распределят между собой направления работы. Тогда пробуждающаяся низовая витальность русской молодежи отчасти канализируется не в стихийный бунт этнозоологизма, а в созидательную самоорганизацию нации.