Масонство в России - собрание Русского Исторического Общества 16.04.2008

Доклад о роли масонов в истории России делал мой давний знакомый Владимир Иванович Новиков, автор монографии «Масонство и русская культура» (Москва: Искусство, 1998. - 495 стр.) и ряда других публикаций. Задал ему три вопроса – Был ли связан московский генерал-губернатор масон Михаил Михайлович Измайлов (1722-1800) с «делом» лидера русских масонов Николая Ивановича Новикова?; Что сейчас делается в родовом поместье Николая Ивановича Новикова - в деревне Авдотьино Ступинского района Московской области?; Как Владимир Иванович Новиков относится к работам Олега Анатольевича Платонова по истории русского масонства?

Про Измайлова ничего нового не узнал (в одной из заметок рассказывал о его имении в Быково, где я рос в детстве). В Авдотьино близ Бронниц организуются экскурсии, можно за умеренную цену договориться о групповой поездке. Олег Анатольевич Платонов, полагает Владимир Иванович Новиков, слишком публицистичен и политически пристрастен. Он пригласил меня в Дом ученых на Кропоткинской посидеть в буфете и поговорить.

Поучительно послушать компетентного человека. Например, впервые узнал, что будущий знаменитый митрополит Московский святитель Филарет (Дроздов) /1782-1867/ был в молодые годы членом масонской ложи «Умирающий Сфинкс», а митрополит Московский Платон (Левшин) /1737-1812/ так отзывался о Николае Ивановиче Новикове /1744-1818/ - «Молю всещедрого Бога, чтобы во всем мире были христиане таковые, как Новиков».

Не буду пересказывать своими словами доклад Владимира Новикова, а лучше приведу с моими комментариями его статью Масоны и Московский университет:

«Российское масонство XVIII - начала XIX вв. до сих пор представляется не до конца раскрытой тайной истории. Что поставило в один ряд блистательного "брилльянтового" князя Куракина и помещика средней руки литератора Новикова? Фельдмаршала Кутузова и художника Левицкого? Великого Князя Константина Павловича и "дядю-поэта" В.Л. Пушкина? Все это люди, принадлежащие различным социальным сферам. Одни находились на вершине власти, другие, подобно Новикову, были низвергнуты этой же властью в казематы.
По-видимому, ближе всего к истине подошел Н.А. Бердяев. По его мнению, российское масонство было ответом общества на тоталитарно-полицейское государство, созданное Петром I. Знаменитый философ полагал, что "масонство было первой свободной самоорганизацией общества в России". Это стало "инициативой снизу" и никоим образом не было навязано правительством. Наоборот, правительство смотрело на масонов недоверчиво, подозревая их в религиозном и политическом свободомыслии. Опасения были явно преувеличенными. Масоны были христианскими мистиками. Их интересы сосредоточивались на просвещении, филантропии, книгоиздании, медицине. Но в среде масонства впервые проявился в России бунт личности против деспотии государства.

/МОЙ КОММЕНТАРИЙ: Я определяю масонство как форму самоорганизации верховой субъектности в условиях господства или феодал-абсолютизма с присущей ему тенденцией десубъектизации, или оккупант-колониализма с его тенденцией подавления аборигенной субъектности, или инквизиторского клерикализма/

Масонство было проявлением внецерковной религиозности. Оно, с одной стороны, было реакцией на широкое распространение европейской атеистической философии, а с другой - вызвано на свет тем, что православная церковь утратила свою роль главной духовной силы общества, покорно пойдя в услужение монархии. В среде масонов даже раздавались голоса, что православная церковь - "отживающее учреждение". Главной идеей масонства было "построение внутренней церкви".

Масоны избрали путь "нравственного самосовершенствования". Все это не затемняло сознание, а, наоборот, пробуждало его к требованиям современности. Именно в "сегодня" масоны искали воплощения своих идеалов. Историк русской философии В.В.Зеньковский справедливо отметил: "В русском масонстве формировались все основные черты будущей "передовой" интеллигенции - на первом плане стоял примат морали и сознание долга служить обществу, вообще практический идеализм". Российские масоны по-своему утверждали свободу человеческого духа и его право на вечные поиски.

/МОЙ КОММЕНТАРИЙ: Масоны вообще и русские масоны в частности не принимали замшелого традиционного обрядоверия и стремились обрести субъектно-осмысленную Правую Веру/

"Вольные каменщики" обиходили первые ростки российской науки. Московский университет - родное детище этой стремящейся "обрести свет" эпохи. Основателями его были просвещенный вельможа И.И. Шувалов и великий ученый М.В. Ломоносов.

Первый волею судьбы оказался фаворитом любвеобильной императрицы Елизаветы Петровны; однако роль временщика его заметно тяготила; он охотно принес ее в жертву врожденной страсти к знаниям. Этой страстью объясняется и его "странная близость" с Ломоносовым. Надо сказать, что их связь не ограничивалась только научными собеседованиями. В 1751 г. Шувалов добился для Ломоносова чина коллежского советника, дававшего право на потомственное дворянство. Все вместе взятое объясняет, почему фаворита императрицы считали масоном. Даже больше: современники полагали блестящего, образованного царедворца "главным над масонами" (об этом пишет в своих "Записках" Г.Р. Державин). Правда, документальных подтверждений сказанному пока не находится.

Как государственный деятель, Шувалов не проявил больших дарований. Он не обладал ни политическим чутьем, ни энергией. Но в ипостаси просвещенного вельможи он был известен всей Европе. Дидро, Гельвеций, Вольтер не раз с глубоким уважением отзывались о российском сановнике. Назначенный первым куратором Московского университета, Шувалов постоянно заботился о своем создании. Обязанностью куратора была посредническая миссия между Императрицей и новым учреждением. Первый куратор справедливо говорил, что, если его имя будет известно потомству, то только благодаря Московскому университету. Шувалов специально приурочил указ об открытии Московского университета к именинам своей матери (отсюда знаменитый Татьянин день), желая посвятить ей лучший плод своей жизни. Правда, посетить стены Московского университета он удосужился всего лишь один раз - в 1778 году, т.е. спустя двадцать три года после открытия. Но бессменным куратором Шувалов оставался вплоть до своей смерти в 1797 году.

Москва постепенно стала сосредоточием российского просвещения. Благодаря университету, она вновь подтвердила свой столичный статус.

Начиная с И.И. Шувалова, масоны стояли у кормила Московского университета. Уже в 1757 году директором (управляющим внутренними делами) был назначен И.И. Мелиссино. Через сто лет С.П. Шевырев писал, что для Москвы это имя принадлежит к числу "достопамятных и драгоценных имен". Мелиссино полагал, что университет не может быть только учебным заведением. Ему надлежит стать культурным центром старой столицы. С этой целью Мелиссино замыслил открыть при университете литературное общество. Однако требовалось привлечение крупных творческих сил. Исполнение замысла пришлось отложить более чем на десять лет. Наконец в 1771 году такое общество, именуемое "Вольное российское собрание" начало свою деятельность.

Один из питомцев Мелиссино профессор Харьковского университета И.Ф. Тимковский вспоминает о своем наставнике : "Он был добр и любил науки. В собраниях, раздавая шпаги, дипломы, награды или когда мы приходили к нему поздравительным обществом, он свое приветствие заключал всегда латинскою сентенцию. Как помню одну: "Qui proficit in litteris et deficit in moribus, plus deficit quam proficit" (Кто богатеет в науках и скудеет в нравственности, тот больше скудеет, чем богатеет); и другую: "Vis consilii expers mole ruit sua" (Сила без разума гибнет от собственной тяжести)".

Особенно интенсивной роль "вольных каменщиков" становится в середине 1770-х гг., когда наступил "золотой век" российского масонства. Одним из главных работников на ниве просвещения был Н.И. Новиков, сменивший журналистику на труды книгоиздателя и неутомимого филантропа. Но он был не одинок. Новиков объединил вокруг себя немногочисленную, но одушевленную жаждой деятельности на благо России группу людей. В исторической литературе они получили наименование "московских розенкрейцеров".

Московский университет уже представлял в то время большое хозяйство. Помимо трех факультетов, при Университете было две гимназии (одна в Москве, другая в Казани), общедоступная библиотека, типография, книжная лавка и другие подобные учреждения. Для успешного управления всем перечисленным требовались люди, соединявшие в себе как умелых администраторов, так и искренних поборников просвещения. Такие личности могла выдвинуть только богатая духовными запросами среда. "Вольные каменщики", объединенные исканием "внутреннего света" во имя подлинно христианского жизнеустройства, были именно этой средой.

Новиков формулировал цель исканий "вольных каменщиков": "истинное масонство в том просвещении, к которому можно придти, идя по стезям христианского мироучения".

Просвещение и нравственность понимается как нечто единое. Достижения наук должны способствовать человеческому благу; но это возможно только тогда, когда человек надлежащим образом устроит свою душу. Следовательно, воспитатель должен пестовать как "пытливый ум", так и "добрые нравы". Эти педагогические принципы явились исходным пунктом трудов крупнейших деятелей Московского университета того времени; их традиции действенны и по сию пору - уже почти два с половиной века.

Среди подвижников просвещения Новиков - самая крупная фигура; но в истории Московского университета не меньшую роль сыграли: М.М. Херасков, И.Г. Шварц, И.П. Тургенев. Все они принадлежали к "московским розенкрейцерам". О каждом из них необходимо сказать несколько благодарных слов.

По словам В.О.Ключевского, "новиковское десятилетие - одна из лучших эпох... в истории Московского университета". О состоянии детища Шувалова и Ломоносова до прихода туда Хераскова, Новикова и Шварца он пишет: "В тот год, когда Новиков взял в аренду университетскую типографию, этот университет доживал свое первое двадцатипятилетие. Но он еще не успел докончить своего обзаведения: были аудитории и кафедры, профессора и студенты, были обстановка и личный состав науки, но сама наука с трудом пробивалась сквозь то и другое, не успела еще обжиться на новоселье. Число студентов в иные годы не доходило и до сотни; иногда на всем юридическом, как и на всем медицинском факультете, оставалось по одному студенту и по одному профессору, который читал все науки своего факультета; студенты занимались в университете не более 100 дней в году; родной речи почти не слышно было с кафедр; люди хорошего общества еще побаивались пускать в университет своих сыновей; благовоспитанность не всегда примечалась и порой как будто даже совсем отсутствовала".

Новиков всецело отдался издательской деятельности и филантропии. Университетские дела сосредоточились в руках Хераскова и уже упомянутого Мелиссино.

Знаменитый поэт Херасков стал в 1778 г. одним из четырех кураторов Московского университета и до 1782 г. фактически единолично управлял им и подведомственными учреждениями. В начале 1779 г. он предложил Новикову взять в аренду университетскую типографию и книжную лавку, что открыло энергичному труженику на ниве просвещения России широкое поле деятельности. В августе того же года Херасков пригласил Шварца на должность экстраординарного профессора по кафедре "философии и беллертов". В университете Шварц стал "главным дельцом по воспитательной части" (выражение В.О. Ключевского).

За Новиковым закрепилось наименование "ревнителя российского просвещения". Ключевский разъясняет программу этого энергичного деятеля: "Арендуя у Московского университета типографию и книжную лавку, Новиков имел в виду прежде всего потребности домашнего и школьного образования. Он старался, во-первых, составить достаточно обильный и легко доступный запас полезного и занимательного чтения для обширного круга читателей, во-вторых, войти в общение с университетом, чтобы воспользоваться его силами и средствами для приготовления надежных учителей. Расстроенную университетскую типографию он вскоре привел в образцовый порядок и менее чем в 3 года напечатал в ней больше книг, чем сколько вышло из нее за 24 года ее существования до поступления в руки Новикова. Он издавал книги довольно разнообразного содержания, особенно заботясь о печатании книг духовно-нравственных и учебных; в числе 366 книг, отпечатанных им до конца 1785 г., менее чем в 7 лет аренды, насчитываем около сотни изданий первого рода и более 30 учебников, разноязычных букварей, словарей, грамматик и т.п.".

Деятельную поддержку Новиков нашел у "московских розенкрейцеров" , образовавших "Дружеское ученое общество". Это общество получило официальный статус в октябре 1782 года, но фактически оно было образовано еще в 1779 году. Средства были собраны среди "московских розенкрейцеров", причем один из них - А.М. Кутузов - (ему посвящено знаменитое "Путешествие из Петербурга в Москву" А.Н. Радищева) пожертвовал все свое состояние.

Мысль о подобном союзе просвещенных людей сначала казалась пустым мечтанием. Современникам нравились такие планы, но они относили реализацию их к далекому будущему. Но скептики вскоре были посрамлены. Уже к 1784 году "Дружеское ученое общество" выросло в миллионное предприятие. Оно провозгласило своей задачей покровительство наукам. На его средства при Московском университете были созданы Педагогическая (учительская) и Филологическая (переводческая) семинарии; все студенты получали стипендии.

Шварц открывает список русских ученых - профессоров Московского университета, прославившихся не только на научной, но и на общественной стезе. Его ближайшими последователями были: Мерзляков, Грановский, Шевырев. Эти знаменитые ученые с большим успехом читали публичные лекции, собиравшие "всю Москву".

Расцвет деятельности Шварца падает на 1782 г. (а умер он скоропостижно 17 февраля 1784 г. в подмосковной усадьбе князя Н.И. Трубецкого Очакове, где и похоронен). В этом году он прочел в Московском университете курс "эстетической критики". Вынужденный покинуть его стены из-за противоречий с Мелиссино (усмотревшем в Шварце энергичного соперника и опасавшегося его все возраставшего влияния), он перенес занятия к себе на дом и прочел еще два курса: "о трех познаниях" и "философской истории" - уже для более узкой и более духовно близкой аудитории.

Мелиссино боялся, что предприятия Новикова и Шварца выбьют почву из-под его любимого детища - "Вольного российского собрания". Он предпочел предоставить Шварцу возможность следовать собственным курсом. Получив свободу, Шварц с еще большей энергией отдался "общественному служению" и стал в культурной Москве значительнейшей фигурой, потеснив даже на время Новикова.

С университетской кафедры в курсе "эстетической критики" Шварц излагал теории древних (Аристотель, Цицерон, Гораций, Квинтиллиан) и новейших (Буало, Баумгартен) философов и поэтов. Многие из этих имен впервые прозвучали в стенах Московского университета. Свои слова он иллюстрировал многочисленными примерами из европейской литературы, одновременно сравнивая создания поэзии с живописью, скульптурой, архитектурой. Он выделял специфику и выразительные средства всех этих искусств. Конкретный анализ он сопровождал общими рассуждениями о границах познания, о возможностях человеческого ума. Один из его слушателей вспоминает, что Шварц "показал нам отношение чудес одной науки к другой, вперил в нас то под иероглифами, то на яснейших своих опытах, сколь удивительна связь материи и духовности, какой нерушимый узел между Богом и человеком и какие мы и вся природа имеем пределы и ограничения".

Курсы, прочитанные Шварцем на дому, посвящены более отвлеченной проблематике. Не вдаваясь в тонкости его философских и мистических исканий, следует только подчеркнуть, что Шварц впервые в России прививал своим студентам цельное мировоззрение, что стало началом формирования духовного облика русской интеллигенции. Шварц учил не только погружаться в таинства науки, но и "жить по правилам благонравия". Наука питает могущество разума, а воспитание согласно учению Христа - основа духовности человека, выделяющее его среди прочих творений Божиих.

Особой заслугой Шварца В.О. Ключевский считает создание "Собрания университетских питомцев", первое заседание которого произошло 13 марта 1781 г. Он пишет: "Это студенческое общество имело целью образование ума и вкуса своих членов, их нравственное усовершенствование, упражнение в человеколюбивых подвигах. Студенты на заседаниях читали и обсуждали свои литературные опыты, произносили речи на моральные темы, задумывали издания с благотворительною целью. Все это, конечно, было молодо, суетливо, немножко нервозно; молодежь больше чувствовала, чем познавала науку. Но по-тогдашнему и это разве было мало? В штатных лампах науки, прежде больше декорировавших, чем освещавших университетские стены, что-то затеплилось: дайте срок - они разгорятся. Среди студентов стали зарождаться нравственная товарищеская солидарность, наклонность к размышлению, некоторый навык самонаблюдения и та способность загораться от идей, которая, как фонарь впотьмах, предшествует исканию истины. Трудно проследить поприща, по которым рассыпались питомцы "Дружеского общества", как трудно уследить, куда попадали книги, которые оно рассеивало. Известно, что оно дало Московскому университету одного директора (т.е. ректора) и пять профессоров".

В этот же период значительно расширяется круг подведомственных Московскому университету учреждений. В 1779 году благодаря стараниям Хераскова открывается Благородный пансион, из которого в будущем вышли многие выдающиеся представители русской культуры. Преподавательские кадры призвана была поставлять учрежденная в том же году на средства "Дружеского ученого общества" Педагогическая (учительская) семинария. Уже сказано, что в 1782 году учреждается еще одна - "Филологическая" семинария, целью которой было готовить переводчиков для нужд книгоиздания.

"Мартинистский" дух сохранялся в Московском университете до середины 1820-х гг. Этому способствовало то, что все высшее начальство получило первоначальный духовный импульс в эпоху Новикова. Особо следует отметить период 1796-1802 гг., когда директором Московского университета был И.П. Тургенев, (отец знаменитых в российской истории братьев Тургеневых). Он был одним из "московских розенкрейцеров" и энергичным участником всех их предприятий.

Деятельностью Тургенева фактически завершается эпоха становления Московского университета, которому уже исполнилось полвека. Это было время патриархальности, быстро вошедшее в легенду. Наставники и студенты являли собой редкий по спаянности союз. Один из университетских питомцев Ф.П. Лубяновский вспоминает : "Во все время, что я пробыл в университете, постоянно думал о том, не потерять бы мне времени без полезного приобретения. Грешно было бы, впрочем, и не занять много ли, мало ли от таких профессоров... Если позволено сослаться на пословицу - из кожи лезли, чтобы все то, что сами приобрели неутомимым трудом, передать нам с логическою ясностью, в систематическом порядке, с обдуманным суждением".

Профессура Московского университета была выпестована "Дружеским ученым обществом". Правда, университетские предания полны рассказами о профессорских чудачествах, объясняемых не только погруженностью в науки, но и приверженностью к "национальному пороку". Первый ректор университета почтенный профессор Х.А.Чеботарев имел обыкновение после обильного и с возлияниями обеда обходить студенческие комнаты. Он шествовал в длиннополом сюртуке, спальных сафьяновых сапогах, на голове треугольная шляпа с плюмажем, в руках массивная, тяжелая трость. Фигура комическая. Однако известный коллекционер древностей И.М. Снегирев вспоминает эти моменты своих студенческих лет : "Никто... не смел улыбнуться, а тем паче засмеяться и зашикать. Так уважали его". Такова была студенческая аудитория, обычно придирчивая и склонная не прощать, а выпячивать и во много раз преувеличивать недостатки своих менторов.

Кто же из профессоров этого периода был носителем "мартинистского духа"? Приведем краткую справку (данные из известного словаря русских масонов Т.А. Бакуниной):

Гаврилов Матвей Гаврилович (1759-1828) - профессор по кафедрам древнеславянской литературы и языков, теории архитектуры и изящных искусств. С 1816г. декан филологического факультета. Член лож "Озирис" (1780г.), "Сфинкс" (1786г.) и "Александра к тройственному спасению".

Гейм Иван Андреевич (1758-1821) - профессор всеобщей истории, статистики, географии; литератор. Широкую известность приобрел не столько научными трудами в области статистики, сколько русско-немецко-французским словарем, выдержавшим множество изданий. В 1808-1818 гг. - ректор Московского университета. Член ложи "Александра к благотворительности коронованного пеликана", 3 гр., 1816-1819 гг.

Кистер Федор Иванович (1772-1849) - профессор немецкого языка и литературы. Член ложи "Александра к тройственному спасению".

Маттеи Христиан-Фридрих (1744-1811) - профессор греческой и римской литератур Московского университета. В России с 1772 г. По Высочайшему повелению исследовал греческие рукописи Синодальной библиотеки. Опубликовал большое количество рукописей античных и раннехристианских авторов. Выпустил каталог Синодальной библиотеки. Деньги на перечисленные издания были даны Г.А. Потемкиным, И.И.Шуваловым и графом Ф.А.Остерманом. Издал в Москве на греческом языке " Новый Завет " (1782 – 1786 гг.). Мастер стула ложи "Дружбы" (1777 г.) и "Tрех мечей " (1779 г.).

Прокопович-Антонский Антон Антонович (1762-1848) - профессор естественной истории, сельского хозяйства и минералогии. Воспитанник "Дружеского ученого общества". В 1807-1817 гг. вице-ректор, в 1818-1821 гг. ректор Московского университета. Член многих ученых обществ. Член ложи "Гермеса" в 1783-1785 гг. Ученик розенкрейцеров.

Сохацкий Павел Афанасьевич (1766-1809) - профессор философии. Литератор. Ученик "Дружеского ученого общества".

Страхов Петр Иванович (1757-1813) - профессор опытной физики. Литератор, переводчик. Член "Дружеского ученого общества". В университетской среде приобрел славу замечательного лектора. Выпустил фундаментальный для того времени учебник физики. И.М.Снегирев в своим воспоминаниях рисует его яркий портрет: "Редко увидишь такого человека - статного без принуждения, величавого без напыщенности, красивого без притязательности, вежливого без манерности. Сам вид его внушал уважение". В 1805-1807 гг. ректор Московского университета. Мастер стула ложи "Гермеса" в 1780 г.

Тимковский Роман Федорович (1785-1820) - профессор кафедры греческой и римской литературы. Собрал большую библиотеку и коллекцию рукописей. Завещал ее университету.

Чеботарев Харитон Андреевич (1746-1815) - профессор истории и красноречия. С 1775 г. библиотекарь и одновременно издатель газеты "Московские ведомости". Член "Дружеского ученого общества". Президент "Общества истории и древностей российских". По поручению Екатерины II составил выписки из русских летописей. Автор первого руководства по географии России. После преобразования университетского устава в 1803 г. избран первым ректором Московского университета. Во время пожара Москвы 1812 г. потерял всю свою библиотеку и архив и вследствие сильного потрясения был разбит параличом. Посвящен 25 июля 1775 г. в ложе "Равенство". 2-й, затем 1-й надзиратель в ложе "Трех знамен". Мастер стула ложи "Сфинкса" в Москве в 1782 г. Розенкрейцер. Принимал участие в работах ложи "Умирающий Сфинкс".

Шнейдер Яков (1747-1848) - профессор гражданского и римского права. Составил и прочитал курс по Монтескье. Издал свой курс под заглавием "Рассуждение на книгу Монтескье о разуме законов" (Москва, 1783). Член "Дружеского ученого общества". Член ложи "Трех знамен" в Москве. Мастер стула ложи "Церера" в Москве в 1784 г.

Традиции Новикова свято соблюдались в университетских стенах даже тогда, когда само имя этого человека фактически было под запретом. Они больше, чем что-либо другое, способствовали тому, что Московский университет стал не только храмом науки, но и символом высокой нравственности. Кстати, ведь и Новиков был его питомцем. Из его аудиторий вышли Потемкин, Фонвизин, Жуковский, братья Н.И. и А.И. Тургеневы.

В начале нового 19-го столетия опыт первого российского университета был учтен при открытии университетов в Санкт-Петербурге, Казани и Харькове. Казанский университет образуется на базе гимназии, бывшей на протяжении всего XVIII века своего рода филиалом Московского университета. По образцу Благородного пансиона создается Царскосельский лицей.

"Дней александровых прекрасное начало" открыло новую эпоху в истории Московского университета. Оно совпало с оживлением масонства, практически сошедшего на нет в последние годы правления Екатерины II и при Павле I. Однако возродившееся духовное движение уже растеряло многое из первоначальных импульсов. Постепенно масонство приобретало негласный официальный статус. Мистически настроенный Александр I втайне покровительствовал ордену "вольных каменщиков". Это привело к тому, что принадлежность к "масонскому братству" стала рассматриваться как необходимый залог успешной карьеры. На смену высоколобым идеалистам пришли трезвые прагматики. Подобное в истории происходило множество раз.

Начало нового столетия для Московского университета ознаменовалось деятельностью трех быстро сменявших один другого попечителей. По характеру они резко не подходили друг другу. Подчас начинания предшественника перечеркивались тем, кто ему наследовал. Их объединяло единственно то, что все трое были "вольными каменщиками" и занимали в иерархии ордена далеко не последнее место.

Первым из трех был М.Н. Муравьев (отец декабристов Н. и А. Муравьевых.) Он был воспитателем Великих Князей Александра и Константина и преподавал им нравственную философию, русскую словесность и русскую историю. Это был человек редких моральных достоинств. Не склонный давать похвальные характеристики Ф.Ф. Вигель пишет : "Он везде и во всем видел добро и столь же страстно любил его, как и искренно в него веровал". Однако тут же подчеркивает: "Муж ученый, кроткий и добросердечный, умный и приятный писатель, один из наставников императора, к сожалению, не довольно пылкий и твердый, чтобы сделаться одним из доверенных его советников".

У современников М.Н. Муравьев пользовался славой лучшего (после Карамзина) литератора. Как попечитель Московского университета он разработал детальную программу реформ. Главной целью было поставить его в один ряд с лучшими университетами Европы. Муравьев стал приглашать в Москву известных европейских ученых. С другой стороны, он посылал выпускников за границу для продолжения образования. Этим он надеялся обеспечить преемственность поколений в науке.

Продолжая линию своих предшественников (Мелессино, Шварца), Муравьев всячески стремился сеять семена просвещения. Во имя столь благородной задачи им были открыты при Московском университете "Общество истории и древностей российских", "Общество соревнования медицинских и физических наук", "Общество испытателей природы". Подытоживая его деятельность, Шевырев писал: "Общества, основанные Муравьевым, принадлежат уже не к числу тех преждевременных попыток, которых начало и быстрый конец мы видели в прошлом столетии... Посаженное им семя общественно-ученой жизни принесло плоды многочисленные, разрослось прекрасно, живет и действует в наше время". Активная работа этих обществ перешагнула и рубеж двадцатого столетия.

К сожалению, деятельность Муравьева продолжалась всего четыре года (1803-1807 гг.). Смерть прервала ее. Приемниками Муравьева были граф А.К. Разумовский (1807-1810 гг.) и П.И. Голенищев-Кутузов (1810-1817 гг.). Они оба не оставили заметного следа в истории Московского университета. Первый - аристократ во втором поколении - был сыном попавшего "из грязи да в князи" последнего гетмана Малороссии К.Г. Разумовского. Уже упомянутый язвительный Вигель писал: "Все сыновья добродушного, ко всем радушного Кирилла Григорьевича были не в меру спесивы и недоступны... Все они воспитаны были за границей, начинены французскою литературой, облачены в иностранные формы и почитали себя русскими Монморанси... Один, Андрей, был известным дипломатом, а двое, Григорий и Алексей, предались наукам, первый минералогии, последний ботанике... Из познаний своих граф Алексей Разумовский делал то же употребление, что и из богатства: он наслаждался ими один, без малейшего удовольствия, без всякой пользы для других. В подмосковном имении своем Горенках, среди царской роскоши, заперся он один со своими растениями. Тогда все почиталось великою ученостью; от любезных ему теплиц оторвали его, чтобы поручить ему рассадники наук: казалось, право, что русское юношество считали принадлежащим к царству прозябаемых. Еще раз должно сказать, что все эти баричи, при Екатерине и после нее, на французский знатный манер воспитанные, в делах были ни к чему не годны, следственно, с властью и вредны; и к сотням доказательств того принадлежит Разумовский".

Достаточно сказать, что Разумовского в стенах университета почти не видели. Он предпочитал управлять им из своего имения (упомянутые Горенки), вызывая туда профессоров для доклада.

Голенищев-Кутузов был полной противоположностью Муравьеву. Он принадлежал к числу редких людей, которые, буквально, ни в ком не встречали сочувствия. Он был из рук вон плохим администратором и столь же скверным стихотворцем. Своим постом он в большой степени был обязан известному масону О.А. Поздееву, некогда близкому Новикову, затем его активному оппоненту в среде "вольных каменщиков". Оба - Поздеев и Голенищев-Кутузов - состояли в одной ложе "Нептун". Эта ложа собиралась "для работ" в доме Голенищева-Кутузова.

Настоящей специальностью Голенищева-Кутузова были доносы. Его основной жертвой был Карамзин. Один донос, в котором знаменитый писатель и историограф объявлялся "врагом Божиим и орудием тьмы", "проповедником безбожия и безначалия", чьи сочинения полны "якобинического яда", попал на стол Александра I и вызвал гнев царя.

Голенищев-Кутузов придавался своему излюбленному занятию с упорством фанатика и, конечно, не обошел вниманием и университетских профессоров. Ему выпала сомнительная честь стать первым из "гасильников" просвещения александровской эпохи.

Однако факел просвещения упорно не желал гаснуть. Профессора Московского университета из числа "вольных каменщиков" отнюдь не были повинны в деяниях своего попечителя. Они неоднократно доказывали делом, что они достойные преемники Новикова и Шварца. Большой резонанс вызвали публичные лекции профессора российской словесности А.Ф. Мерзлякова (знаменитого и как поэт). Он читал их великим постом 1812 г. в доме князя Б.В. Голицына на Б. Басманной. Имевшие исключительный успех, эти лекции стали одним из замечательных событий культурной жизни России начала нового века.

Особо следует остановиться на П.П. Бекетове. Это двоюродный брат поэта И.И. Дмитриева, друг детства Карамзина. Став по жене обладателем крупного состояния, он открыл в 1801 г. типографию в Москве. Бекетов издавал известных литераторов: Богдановича, Гнедича, Дмитриева, Жуковского, Карамзина, Радищева, Хераскова. Его издания были выполнены на самом высоком для того времени полиграфическом уровне; они считались образцовыми. Несмотря на недолгий период деятельности, Бекетов сыграл выдающуюся роль в истории русского просвещения. Современники сравнивали его с Новиковым. Он был избран почетным членом Московского университета. С 1811 г. по 1823 г. он состоял председателем "Общества любителей истории и древностей российских". К сожалению, типография Бекетова погибла во время пожара Москвы в 1812 г. К активной деятельности он уже вернуться не смог.

Московский университет был одним из центров масонства; в этом не было тайны. Однако далеко не всем нравилось подобное положение. В преддверии наполеоновского нашествия в обществе все чаще давали себя знать антизападные настроения. Их рупором был московский главнокомандующий Ф.В. Ростопчин. Человек явно даровитый, он был то же самое в политике, что Шишков в литературе. Оба они были сверхпатриотами до абсурда. В глазах Ростопчина Московский университет был воплощением "мартинизма" или - другими словами - он был пропитан "якобинским духом". Разницы Ростопчин не видел. Он трубил на каждом углу, что профессора-иностранцы с нетерпением ждут Наполеона. Узнав, что во время московского пожара университет сгорел, Ростопчин только сказал, что все к лучшему; иначе он сам бы сжег это ядовитое гнездо.

В первые десятилетия XIX века подлинного расцвета достиг медицинский факультет. Этим прежде всего он обязан двум профессорам: Х.А. Лодеру и М.Я. Мудрову. Нравственные проблемы стояли в центре внимания российских "вольных каменщиков". Нет ничего удивительного в том, что представители самой гуманной профессии - медицины - были широко представлены в ложах. Помня, что "в здоровом теле здоровый дух", они не разделяли врачевание души и врачевание тела. Больничный персонал Санкт-Петербурга и Москвы почти целиком состоял из масонов. Об этом свидетельствуют подписки, которые брались с врачей, как государственных служащих, после закрытия лож в 1822 году. (Это совершилось по указу переменчивого Александра I , диаметрально изменившего свое отношение к "вольным каменщикам"). Подавляющее большинство их подтверждали свое участие "в работах" различных масонских "мастерских".

Христиан Иванович Лодер (1753-1832) прославился как анатом. По всей старой столице рассказывали анекдот о перебранке знаменитого врача с московским обер-полицмейстером. Карету Лодера, ехавшего на какое-то официальное торжество, остановил обер-полицмейстер. Высунувшись из кареты, Лодер велел кучеру не обращать внимание и ехать дальше, а обер-полицмейстеру резко бросил: "Вас знает только Москва, а меня вся Европа". Лодер организовал при университете анатомический театр. В 1812 г. он заведовал московскими госпиталями. Как масон, он состоял в ложах "Amalia" и "Александра к тройственному спасению", а также был первым надзирателем в ложе "Петра к истине" (в 3 градусе).

Подлинным медицинским светилом был Матвей Яковлевич Мудров (1776-1831). Он родился в семье священника Девичьего монастыря в Вологде. Сначала отрок учился в Вологодской семинарии, но, желая избрать гражданское поприще, перешел в Главное народное училище. Свое образование он закончил казенным студентом Московского университета, куда был принят в 1796 г.

По окончании Университета Мудров был удостоен двумя золотыми медалями и в 1801 г. был послан на казенный счет за границу. Он проходил практику в клиниках Берлина и Парижа. В 1804 г. молодой ученый прислал в Москву диссертацию, за которую без экзаменов был признан доктором медицины, а в 1805 г. - ординарным профессором. В 1807 г. Мудров вернулся в Россию. По пути он задержался в Вильно, где принял деятельное участие в борьбе с эпидемией дизентерии. С 1808 г. Мудров начинает читать свои лекционные курсы в Московском университете. На собственные средства он открыл в 1813 г. университетскую клинику. По его проекту также были открыты при московском университете медицинский и клинический институты на 50 коек и 100 казенных студентов.

Мудров первым ввел в медицинскую практику журнал "истории болезни" как неотъемлемый источник информации о состоянии пациента. Он считал болезни следствием нарушения естественного жизненного течения из-за "страстей и похотей". Знаменитый медик был известен своей любовью ко всему живому, подчас даже выходящей за пределы разумного. В его доме постоянно жили бедные родственники и воспитанники. Никто не смел при нем ударить собаку; даже случайно забежавших во двор собак он приказывал кормить. Также он запрещал ставить в доме мышеловки, ибо "и мыши - творения Божии".

Маститый профессор позволял себе даже фрондировать во имя масонской идеи. Мудров был женат на воспитаннице знаменитого масона Лабзина (племянника Новикова). За дерзкие слова, понятые как выпад против Александра I, Лабзин был удален со своего поста секретаря Академии художеств и выслан в собственное имение в Симбирской губернии. При проезде Лабзина в ссылку через Москву в Симбирск Мудров дал в его честь торжественный обед. Это имело место уже после указа о закрытии масонских лож. Поступок Мудрова был воспринят как демонстрация.

Знаменитый врач был подлинным подвижником. Мудров принял деятельное участие в борьбе с холерой в 1830-1831 гг. Он заведовал в Санкт-Петербурге двумя холерными госпиталями. Уже при исходе эпидемии он заразился и умер в течение одного дня.
После Новикова среди масонов, связанных с Московским университетом, Мудров, пожалуй, был самой значительной фигурой. Воспринятые в юности идеалы "вольных каменщиков" у него никогда не расходились с делами. Он был посвящен в 1802 г. в Риге в ложе "Малого света", посещал ложи в Берлине и Париже. В России Мудров состоял в целом ряде лож: "Умирающий Сфинкс", "Александра к тройственному спасению", "Ищущих манны", "Нептун". В 1822 г. он организовал специальную медицинскую ложу "Гиппократ", в которой стал мастером стула.

Закрытие масонских лож в 1822 г. по указу Александра I означало прекращение деятельности "вольных каменщиков" в Московском университете. Университетская профессура принадлежала к законопослушной части общества. Не было даже мысли проигнорировать или обойти императорский указ. Но, с другой стороны, это означало, что духовный потенциал российского масонства исчерпал себя. Выполнив свою историческую задачу, это движение отошло в прошлое. Однако брошенные в землю семена давали всходы еще на протяжении многих десятилетий».

Не только Владимир Иванович Новиков изучает ныне русское масонство, но и другие историки, в частности доктор филологических наук (1993), ведущий научный сотрудник Института мировой литературы Российской академии наук (1975-), заместитель главного редактора и член редакционной коллегии исторического альманаха «Российский Архив» (1996-1999), руководитель программ Дирекции президентских программ Российского фонда культуры (2000-2001) и автор многих книг и сотен статей о русской классической и современной литературе Всеволод Иванович Сахаров. На его книгу «Иероглифы вольных каменщиков. Масонство и русская литература XVIII - начала XIX веков» (Москва: Жираф, 2000. – 214 стр.) написал Владимир Иванович Новиков рецензию в приложении к «Независимой газете» НГ-Религии Музы в стенах Масонского храма: Мировоззрение "вольных каменщиков" с точки зрения интеллектуала конца XX века:

«Появление новой книги о российском масонстве уже никого не удивляет. Радует другое. К изучению этого уникального явления духовной жизни России обращаются представители различных гуманитарных наук. Широкую известность приобрели исторические исследования Андрея Серкова. В книге Сергея Аржанухина "Философские взгляды русского масонства" рассматривается мировоззрение "вольных каменщиков" с точки зрения интеллектуала конца XX века. К сожалению, эта интереснейшая книга издана в Екатеринбурге и на московские книжные прилавки не попала.

Известный литературовед Всеволод Сахаров продолжает наметившуюся линию. Все это противостоит многочисленным антинаучным спекуляциям, постоянно всплывающим на поверхности безбрежного моря издательской продукции.

Очевидный интерес не только исследователей-профессионалов, но и широкой читательской аудитории к российским "вольным каменщикам" нельзя отнести только на счет пресловутой "масонской тайны". Она не для вдумчивого читателя. Ему необходимо проникнуть в суть исторического феномена. Объяснять обширное распространение масонства в России XVIII века исключительно западным влиянием значит ничего не объяснять. Это то же самое, что приписывать инициативу петровских преобразований Лефорту и Анне Монс. Российское масонство было национальным явлением, отвечающим острым потребностям духовной жизни страны.

Современную оценку российского масонства первым дал Николай Бердяев в книге "Русская идея". Знаменитый философ расценивал этот феномен как "первую свободную самоорганизацию общества в России". Он акцентировал внимание на том, что масонство не было навязано обществу властью. Правда, /ещё до Бердяева/ уже Иван Киреевский отметил, что в эпоху Новикова и других "московских розенкрейцеров" в России впервые появилось общественное мнение.

Широкое распространение масонства было следствием религиозного кризиса российского общества. Внимательный наблюдатель сардинский посланник Жозеф де Местр за долгие годы жизни в столице империи пришел к парадоксальному выводу. По его убеждению, к официальному православию принадлежало лишь меньшинство населения России. Эти слова покажутся не такими уж неожиданными, если вспомнить высказывание Ивана Аксакова почти полвека спустя. "Последний из могикан" славянофильства обмолвился, что в России свобода вероисповедания невозможна. Будь она узаконена, верхи сразу же примут католичество, а народ отойдет к старообрядчеству. Под эгидой государственной религии никого не останется.

В эпоху Екатерины Великой и Александра I положение было еще острее. "Вольтерьянство" стало "мнением века". Российские "вольные каменщики" объявили атеизм своим главным врагом. Ратуя за построение "внутренней церкви", они выдвинули тезис о равенстве всех христианских исповеданий. В стенах масонской ложи православные, католики и протестанты становились "братьями". Однако, будучи государственниками и патриотами, российские масоны отдавали предпочтение национальной "греческой вере". В контексте российской действительности они были не столько "мистическими мечтателями", сколько воинствующими христианами. Как это ни покажется неожиданным, но "новая секта" работала не на разрушение, но, наоборот, на укрепление Церкви. Отсюда терпимое отношение к масонству прозорливого и просвещенного митрополита Платона (достаточно вспомнить его высокую оценку нравственного облика Новикова, данную в ответ на запрос Екатерины II). Этим объясняется участие в "работах" масонских лож таких талантливых и высокомудрых церковных иерархов, как Михаил Десницкий и Филарет Дроздов.

/МОЙ КОММЕНТАРИЙ: Ныне – сходная ситуация, когда Правая Вера противостоит официальному православному обрядоверию и вбирает в себя правоверных всех стран и последователей глубинных смыслов всех религий и наук. Именно надпартийная и надконфессиональная Правая Вера призвана заполнить духовный вакуум, образовавшийся прежде всего в России в результате её самопредательства и отказа от прежней официозной идеологии. Но и весь мир взыскует новой универсальной системы ценностей, адекватной новым запросам наступившей эпохи постиндустриализма, поскольку идеологемы прежней эпохи индустриализма всё слабее греют души наиболее продвинутых и активных людей/

Основная мысль исследования Всеволода Сахарова - масонская философия и эстетика пронизаны идеями многовекового гностицизма. Он пишет: "Тайные учения Древнего Египта, античной Греции и Рима, гностиков и офитов, манихеев, древней Индии и Китая, раннего христианства, иудейской каббалы, арабских мыслителей, средневековых сект, богомилов, катаров и альбигойцев, доктрины рыцарей-тамплиеров, византийского исихазма, алхимия, немецкая и английская мистика XVII века - все это отразилось в масонских трактатах и прочей литературе, рукописной и печатной, свидетельствуя о неожиданном возрождении в век Просвещения тысячелетней традиции мировой эзотерики". Исследователь одним из первых вступает в фактически неизведанную область. О Новикове и других "московских розенкрейцерах" было принято писать исключительно как о просветителях. Российская наука, скованная различными догмами, в эзотерические дебри не забредала.

Таковы предпосылки, на основе которых исследуется так называемое масонское направление в русской поэзии и прозе XVIII - начала XIX века. Большим достоинством книги Сахарова является то, что объектом рассмотрения стало не только творчество таких известных поэтов-масонов, как Херасков и Василий Майков (о них уже достаточно написано), но и малоизвестные фигуры (Елагин, Дмитриев-Мамонов, Ржевский, Голенищев-Кутузов, Ключарев). К примеру, о Ключареве до последнего времени было известно только лишь как о масонском деятеле новиковского окружения. В ипостаси литератора он был совершенно неизвестен. Сахаров устраняет эту историческую несправедливость. Он даже предполагает, что пушкинская "Гаврилиада" пародирует вовсе не евангельское повествование, а поэму Ключарева "Воплощение Мессии". Правда, это выглядит проблематичным. Почему исследователю не изложить содержание неизвестной читателю поэмы, а также привести некоторые характерные отрывки?

Исследователь ставит очень важный вопрос о влиянии масонства на творчество писателей-классиков. Это Державин и Карамзин, Пушкин и Баратынский. Он справедливо замечает, что проблема формальной принадлежности их к "ордену вольных каменщиков" является второстепенной. Масонское мировосприятие и масонская фразеология были философским языком просвещенного меньшинства того времени. Недаром многие печатные и рукописные масонские сборники открываются державинской одой "Бог". Очевидна перекличка с масонством в знаменитой "духовной оде" "На смерть князя Мещерского". Разрабатывая тему величия и всемогущества смерти, Державин проявляет себя "сомысленником" "вольных каменщиков". Предположение Сахарова, что эта ода написана по заказу для исполнения в так называемой "траурной ложе", кажется достаточно убедительным.

Нельзя забывать также, что и Карамзин духовно созревал в "новиковском кругу". Если пристально рассмотреть окружение молодого Пушкина, то выявляются многочисленные масонские связи. Тем самым раннее творчество великого поэта вписывается в совершенно новый контекст. Наконец, наследником масонов предстает одинокий созерцатель и философский пессимист Баратынский. Достаточно вспомнить такие известные стихотворения, как "Смерть", "Последняя смерть", "Осень".

Большим плюсом книги (как и вообще всей продукции издательства "Жираф") является богатство иллюстраций (портреты, старинные гравюры, масонская атрибутика и символика). Отрадно, что текст снабжен обширной библиографией. Короче говоря, у книги масса достоинств, а недостатки (без которых, к сожалению, ничто не обходится) можно перечислить по пальцам».

Владимир Иванович Новиков уделил в докладе много внимания родовому поместью Николая Ивановича Новикова селу Тихвинское-Авдотьино под Москвой близ города Бронницы, в часе езды от меня. Это место – одно из священных на Руси, один из корней отечественной Правой Веры. Известный современный знаток эзотерики Юрий Юрьевич Воробьевский (1956-) так описывает Владимира Ивановича Новикова и свою поездку в в это «русское гнездо» Правой Веры в книге – Юрий Воробьевский, Елена Соболева «Пятый ангел вострубил: Масонство в современной России» (Москва, 2002) в главе Визит рыцаря мести (взято с надконфессионального сайта Николая Вара «Дискуссионный клуб ДВА»):

«Я вспоминаю свое давнее интервью с Владимиром Ивановичем “каменщиком”. Сначала договаривались с Н.Н., но в последний момент он решил “не светиться”. Дескать, что скажут зарубежные “братья”, там и так хватает недоброжелателей. Но - дал добро на то, чтобы перед видеокамерой “Русского Дома” появился его ближайшие соратник. Тогда в одной из своих публикаций я описывал эту встречу так:

“...Мой гость, неприметный человек невысокого роста, снимает свой плащ. Обычный плащ отечественного производства. Но под ним, на столь же обычном, мышиного цвета пиджаке, через всю грудь проходит широкая лента. Черная, окаймленная белым. Неуверенно оглядываясь, не начиная разговора, мой будущий собеседник, осторожно поправляет ее. В нижней части ленты, у пояса, поблескивает что-то металлическое. Маленький, длиной менее мизинца меч. Странный рудимент, сохранившийся с тех времен, когда мечи имели отнюдь не ритуальное значение.

Мой гость - высокий посвященный российского масонства. Один из тех, кто входит в ложу для тамплиерских степеней, “Ареопаг”. Его зовут Владимир Иванович Новиков. Однофамилец знаменитого масона времен Екатерины перехватывает мой взгляд:

- Черно-белая цветовая символика ленты означает противоположность добра и зла. Меч - рыцарский знак борьбы за справедливость. В высших градусах строительный мастерок заменяется на такое оружие...

Французский писатель Андре Мальро предвидел, что XXI век будет религиозным или его не будет вовсе. И вот он уже на пороге. Религиозная эпоха нового средневековья наступила. И что же мы видим? По-прежнему везде льется кровь. Особенно в местах соприкосновений различных религий. У нас на Кавказе или на Балканах... И уже вполне реально опасение: а не сменятся ли идеологические войны XX столетия религиозными войнами XXI-го.

В этой связи роль масонства, стоящего над конфессиональными пристрастиями, возрастает. Это единственная почва, которая может объединить людей.

- В беседе со мной Н.Н. как-то сказал: “В ложе состоят люди верующие. И работа ведется во славу Великого Архитектора Вселенной. На престоле мастера обычно находятся три светоча - циркуль, угольник и книга Священного Закона. В нашем случае - Библия. Если в ложе есть мусульмане - Коран, зороастрийцы - Авеста”... Но все же: как вы относитесь к Православию?

/МОЙ КОММЕНТАРИЙ: Как видим, у давних и современных масонов – вполне правоверный посыл. Ибо Правая Вера вбирает в себя откровения традиционных религий и открытия современных наук. Она – над частными обрядовериями и «измами», ибо нацелена на Высший Смысл сущего, который заключается в подготовке научно-технического Постава-Gestell (отсюда пифагорейско-геометрические циркуль и линейка) как алтаря Богосаможертвоприношения, свершаемого программирующим и направляющим весь цикл «вечного возвращения» Сплотом Правоверных. Ибо, как сказано в самых древних арийско-ведических откровениях, «Бог Сам Себе приносит Себя в жертву руками Своих детей», тем самым вращая Круг Времени, переформатируя «жесткий диск» сущего и обновляя «буйство глаз и половодье чувств» бытия/

- Сейчас началась эпоха новых религиозных поисков. Коммунизм в Нашей стране пал и, хотя его принято ругать, я должен сказать, что он не только давал человеку твердую почву, но и приподнимал духовно. Православная церковь вряд ли может удовлетворить современного человека. Она крайне агрессивна. Она рвется, чтобы возвратить себе положение официальной религии.

Потом (мой собеседник фыркает - Ю.В.), если говорить о духовном уровне священников, то он вообще не лезет ни в какие ворота. В то же время, масонство дает очень привлекательную для мыслящего человека идеологию.

Из мемуарной литературы известно, например, что Лев Толстой считал масонство православием в истинном виде. Он, кстати, переписывался с одним из масонов Германии...

Буквы, которые вышиты на моей ленте, означают “святой рыцарь кадош”. “Кадош” по-древнееврейски и означает “святой”. Вместе с тем тридцатый градус, в который я посвящен, называют “степенью вендетты”. Имеется в виду месть за гибель последнего Великого Магистра тамплиеров Жака де Моле. Мы помним слова, произнесенные им в пламени костра: “Некам, Адонаи, некам!”” (Отмщение, Господи, отмщение! - даже из жуткого пекла он крикнул по-еврейски. - Ю.В.)

- Известный масон Папюс вообще утверждал, что “Масонство - это большая и непрерывная система мщения...”

/МОЙ КОММЕНТАРИЙ: Этот момент помогает понять эзотерику известного фильма братьев Ларри и Энди Вачовски «V значит вендетта», созданным уже после триумфа их правоверной кинотрилогии «Матрица»/

Святость и месть... Странное сочетание. Еще более дико то, что “кадош” /по-еврейски «святость»/, - ни больше, ни меньше одно из имен Бога (Псалтирь 70; Исход 10:17; Деяния святых Апостолов 3:14). Однако в талмудической традиции подразумевается другое: святость - это максимальное отделение от не-евреев.

А месть... Это и месть за убитого Хирама. Такова масонская справедливость.

Борьба со “светским или религиозным деспотизмом” - внешнее оформление тридцатого градуса. Внутреннее же его понимание состоит в том, что масон этой степени посвящения - это уже не грубый, а обработанный камень. И он должен занять свое место в стене возводящегося духовного Соломонова храма.

Кстати, Владимир Иванович, возникает вопрос: почему вы согласились на это интервью, ведь масонство принято считать тайным обществом?

- Это не совсем так. Дело в том, что в XVIII-XIX веках в ряде стран масонство пересекалось с революционными обществами - карбонариями, декабристами. Это надолго повредило Ордену в этих странах, где его запретили, и оно было вынуждено действовать в тайне. Там же, где сильны демократические традиции, ложи существуют открыто.

Масонство - не тайная организация. Это организация, у которой есть тайны. Кроме того, возможность нашего разговора связана со степенью моего посвящения. В Шотландском обряде, который я представляю, существуют 33 степени. До определенного градуса они называются умозрительными или созерцательными. В этих ложах братья обязаны вести герметическую, закрытую работу. Начиная с 30-го градуса - тамплиерские степени. Тут посвященный получает в руки символический меч для борьбы со злом во внешнем мире. В этом градусе мысль претворяется в делание”...

Авдотьинские подземелья

И вот прошло несколько лет. Вместе с Владимиром Ивановичем Новиковым мы отправляемся в бывшее имение Новикова Николая Ивановича. Мой спутник, историк дворянских усадеб, культуры, быта XVIII столетия, ориентируется в Авдотьино прекрасно. Останавливаемся у каменных, одинаковых крестьянских домов. Каждый рассчитан на несколько семей.

“Выстроенные в один ряд, они призваны были символизировать единую братскую цепь, опоясывающую весь мир... И все же веет от них социализмом и казармой, - неожиданно говорит мой собеседник. - Этими домами могли умиляться интеллигенты прошлого века, которые еще не знали, что такое коммунальная квартира. Впрочем, родство масонства и социализма - отдельный разговор”.

У Тихвинского храма Новиков молча стоит перед могильной плитой Гамалеи... /Семён Иванович Гамалея 1743-1822 – выдающийся масон-просветитель, прозван «Божий человек»/. Входит в церковь, неуверенно крестится. Справа, у алтаря, в полу - могила Николая Ивановича. Место практически неразличимо. Только старинная медная табличка на стене напоминает, что похоронен знаменитый масон и просветитель именно здесь. Из алтаря выходит батюшка. Они о чем-то долго беседуют. Слов не расслышать, но поза, жесты Новикова, выдают его волнение, смущение и... благоговение.

А потом мы подходим к каменному двухэтажному флигелю, единственно оставшемуся от старинной усадьбы. Основные ее постройки были уничтожены после революции...

Со второго этажа флигеля хорошо видна студеная и бывшая когда-то глубокой, судоходной даже, речка Северка. Берега ее заросли.

“Трудно представить себе, - говорит мой собеседник, - что отсюда под рекой шел подземный ход. И вообще, судя по всему, протяженность здешних ходов сопоставима с протяженностью московского метро. Дело в том, что от Бронниц до самого Замоскворечья, едва ли даже не до Сокола располагается огромный карстовый щит с подземными пустотами. Говорят, по ним от Балашихи до Лубянки можно пройти за один день”.

Владимир Иванович протягивает мне один из выпусков альманаха со своей статьей. После я не без интереса прочел в нем, что загадочный подземный лабиринт и “дома связи” строились, видимо, одновременно. “Опись, учиненная имению Новикова, состоящему в Никитском округе в селе Тихвинском Авдотьино тож”, составленная в декабре 1792 г., (т. е. спустя полгода после ареста владельца), свидетельствует о “двадцати чуланах для людей каменных”. Количество каменщиков явно превышало разумную необходимость, если иметь в виду только лишь строительство “домов связи”...

Вероятно, Новиков собирался скрыть в подземельях продолжение работ “вольных каменщиков”... Может быть, он устраивал под землей и масонский храм? Но также законна мысль, что он предполагал расположить здесь тайную типографию, книжный склад или алхимическую лабораторию.

Разветвленностью подземных ходов ставили целью открыть сюда доступ не только из Авдотьина-Тихвинского, но и из других масонских усадеб округи. Действительно, владельцем Марьинки был другой видный масон Д.И. Бутурлин. Именно в эти годы он приступил в своем имении к сооружению грандиозного дворца. Автором проекта был В.И. Баженов. Невольно напрашивается мысль о причастности знаменитого зодчего к тайне авдотьинских подземелий”.

Здесь, в Авдотьино, стоя над загадочными подземными лабиринтами, поневоле задумываешься о потаенных ходах истории. О том, как протянулись они в наши дни...

Разоблачение

Н.И. Новикова из заточения освободил император Павел. Указ вышел на следующий же день после смерти Екатерины.

Считается, что после всего происшедшего “брат Коловион” /Коловион – орденское имя Николая Новикова/ держался от лож подальше. Вплоть до самой смерти (в 1818 году) совместно с Гамалеей они активно работали над созданием пятидесятитомной Герметической библиотеки, переписывая для нее наиболее важные оккультные сочинения. Они считали главной своей задачей сохранение духовного орденского наследия для грядущих поколений.

Впрочем, есть и другое мнение. “Не принимая деятельного участия в явных ложах и во внешней жизни масонства, Новиков, однако, все время стоял во главе тайных розенкрейцеровских связей, будучи начальником нескольких братьев, из которых часть имела “теоретическую степень”, а некоторые стояли еще выше в розенкрейцеровской иерархии...

Когда умер один из таковых, Н.Л. Сафонов, Новиков писал его сыну о судьбе оставшихся документов: “Советую вам как друг и как ваш в ордене начальник, все сии бумаги собрав, запечатать, нечитавши, и ежели возможно, по сему еще зимнему пути прислать их ко мне”. Немалая властность и даже скрытая угроза слышится в словах “прекраснодушного” Новикова. Какие еще тайны после разоблачений следствия могли содержать “сии бумаги”?

В письме от 23 июля 1803 года, адресованному племяннику и известному масону А. Лабзину, Николай Иванович проявляет желание познакомиться с некими немцами. Интерес вот в чем: не связаны ли они с Вельнером? - спрашивает Коловион.

А вот уже не догадки. В 1809 году Новиков пишет документ о восстановлении Коловионовского округа (на округа, состоявшие из пяти человек, и делился Орден). В письме соблюдена конспирация. Ключевые слова зашифрованы (орден обозначается кружком с точкой в центре), старые сподвижники названы орденскими именами: Елиомас, Хорус, Титононус... Вместо подписи - специфический значок.

Это не было игрой скучающих помещиков. Когда в ознаменовании победы над французами готов был проект храма Христа Спасителя, первый его архитектор (и масон) Виттберг отправился за благословением в Авдотьино. “Брат Коловион” отнесся к проекту с оживленным участием...

Да и духовное влияние в Петербурге главного корреспондента Новикова - Лабзина - трудно переоценить, “...многие в Лабзине и его последователях искали обрести Бога и святость Его, как бы того не было нигде, кроме его. Сему идолу кланялось начальство Санкт-Петербургской Духовной Академии и Синод чтил его”, - так писал поборник чистоты православия архимандрит Фотий.

...После освобождения из Шлиссельбургской крепости Новиков, едва ли не безвыездно, прожил в Авдотьино два десятка лет. Почти никого не принимал. За обеденным столом кроме хозяина собирались Гамалея и вдова Шварца. Сын Иван и старшая дочь, душевнобольные, столовались отдельно.

Во время войны с Наполеоном Николай Иванович проявил присущий ему гуманизм: выкупал у мужиков пленных французов по рублю за штуку... Интересно, вспомнил ли, глядя на этих “благородных сынов просвещенной Европы”, как писал в одном из своих журналов: “может ли русский человек, не закрасневшись, хоть в чем-то сравниться с французом?”

В тревожном 1812 году у властей даже было подозрение: не пахнет ли в Авдотьино изменой?

Переписка Новикова этих лет может обмануть своей якобы христианской просветленностью еще более, чем вся его жизнь. Он постоянно дает в письмах, например, такие советы. “Ничего лучше на путь ваш, любезнейшие брр. (братья - Ю.В.), сообщить не могу, кроме искреннего совета затвердить наизусть 90 псалом, живый в помощи Вышняго: и с сердечною верою читать оный поутру и вечером в обыкновенных ваших молитвах, а равно и во всех трудных приключениях, каковые могли бы случиться в путешествии вашем”.

Письмо адресовано С.И. Плещееву. Но о каком же путешествии говорит Новиков? А вот и пояснение: “Бр. Клапроту (орденское имя - Ю.В.) извольте отдать прежде Биндгеймово письмо, с немецкою подписью и красною печатью; а поознакомившись несколько, отдайте уже мое письмо: и откровенно просите его, чтобы он подал вам братскую руку помощи и показал путь ко вступлению во Св. Он. (Святой Орден - Ю.В.)”. Так вот какова цель путешествия - вступление в масоны! И рядом - слова об изучении псалма...

Что ж, многие “братья” XVIII века искренне считали себя христианами, причем, наиболее “продвинутыми”. Но нам интересно другое. 90 псалом читают для отгнания бесов, в том числе и тех, которым попущено являться видимо. Ох, знал Николай Иванович, чем чревата инициация! Знал, что за “трудные приключения” могут случиться! Знал, как выглядят существа из “Сведенборгова рая”. И пусть не обманывает его “благочестие”. И колдуны порой защищаются молитвой.

По воспоминаниям камердинера, 3 июля 1818 года с Новиковым сделался удар, а через три дня “первый русский интеллигент” потерял память. Он прожил еще более трех недель в бессознательном состоянии, Бог лишил его предсмертной исповеди.

Уже вскоре от его рода и почти всего, с ним связанного, не осталось ничего. Сама жизнь разоблачила пустоту масонской лжи. Имение за долги было продано. Единственный сын умер бездетным... Впрочем, останется переведенная им и Гамалеей Герметическая библиотека. И велиарова пустота ее содержания еще будет творить опустошение...

/МОЙ КОММЕНТАРИЙ: Увы, Юрий Воробьевский, хотя и интересуется эзотерикой, не чует её внутренний нерв и её устремленность к Правой Вере и сводит горение сердца к банальному изыску суеверия и провозглашает века постижений «велиаровой пустотой»/

Об этом повествует современное розенкрейцеровское издание “500 лет гнозиса в Европе”: “После ареста Н.И. Новикова (1792) они (“теоретисты” - Ю.В.) уже не решались открыто проводить свои заседания; тесный круг единомышленников собирался тайно, передавая Орденское учение из поколения в поколение...

Еще в 1810-х годах два “авдотьинских старца”, Николай Иванович Новиков и Семен Иванович Гамалея начали задумываться о передаче духовного орденского наследия. Для этого стала создаваться знаменитая пятидесятитомная Герметическая библиотека, для которой переписывались все сколько-нибудь значимые духовные произведения этого направления; копии делались в двух экземплярах: для петербургского и московского масонских центров. Перед смертью Н.И. Новиков повелел отдать все внутриорденские документы и значительную часть духовных сочинений одному из своих преемников, писателю В.А. Левшину... После кончины В.А. Левшина его дочь передает все его бумаги... С.Н. Арсеньеву, мужу своей племянницы...

В конце жизни С.Н. Арсеньев передает все собрание своему сыну и наследнику, в том числе и по масонскому союзу, В.С. Арсеньеву... Перед кончиной В.С. Арсеньев рукоположил в руководители масонства своего сына Иоанна Арсеньева, настоятеля московского Храма Христа Спасителя...

В 1922 году И.В. Арсеньева, как и многих священнослужителей арестовывают (несмотря на то, что Храм Христа Спасителя одним из первых стал обновленческим, Астрея распорядилась по-своему - Ю.В.), архив остается у В.С. Арсеньева-внука, но хранить его в семье становится опасным”. Так большая часть документов попала в государственные собрания, в первую очередь, - в Румянцевский музей.

Удивительно, как к храму Христа Спасителя, символу нашей победы не просто над иноземным нашествием, но над нашествием масонским, тянутся и тянутся руки в белых перчатках. Его первый архитектор Виттберг оставил любопытные воспоминания. Будучи масоном, он обращает внимание на некоторые символические детали. Вот, например, о другом масоне, князе А.Н. Голицыне, которому поручено было собирать проекты храма на конкурс: “В самый же день закладки, урвав минуту, он стал читать (Библию - Ю.В.) с того места, где остановился, и это было именно на том, как Иорам (Хирам) начал выбирать работников для построения храма Соломонова.

- Много странного при этом храме, - сказал князь, - хорошо было бы, если бы вы вели журнал всем происшествиям сооружения храма; он будет занимателен”.

Что ж, воспользуемся советом Голицына. Вот наша “занимательная” запись. Пройдут годы, и масонский серебряный мастерок, который фигурировал при закладке первого храма, возникнет и на торжествах во время закладки второго, современного! Из каких запасников извлечет его ротарианец Юрий Лужков? /ротарианец – член клуба «Ротари»/ (Фото столь торжественной церемонии напечатал даже “Журнал Московской патриархии”).

...Меж тем мы с Владимиром Ивановичем Новиковым оказываемся в подвале старинного флигеля. Здесь, у засыпанного хода к масонской тайне - полумрак. Свет дают лишь две наши свечи.

Мне почему-то вспомнилось: “Владимир Иванович, в одной из своих книг вы писали, что масонские игры всегда пронизывала серьезная мысль, ибо играющие искали воплощения своих идеалов сразу, в сегодняшнем дне? Вы, кажется, считали это плодотворным”.

- Да, доигрались... Но для меня игра окончена. В этом месте мой спутник решился на символический жест. Итак, видеокамера включена.

Новиков молча достает руки из-за спины. Они - в белых перчатках. Медленно расстегивает верхнюю одежду. Под ней - уже знакомая нам лента и кожаный фартук. Новиков разоблачается и разоблачает: “Масонство несколько раз атаковало Россию - при Новикове, декабристах, Временном правительстве. И всегда не приносило ничего хорошего. Когда игра и отвлеченная схема, то есть мертвая ложь начинает проникать в жизнь, это приносит лишь смерть. Искушение масонства необходимо отбросить и сейчас”.

Знаки масонской мести летят на грязный пол».

Наверное, Владимир Иванович Новиков при разговоре, намеченном на ближайшую пятницу, пояснит эту душераздирающую сцену. Мне же важно одно – русское масонство выражало глубинное воззвание русской души к Правой Вере, которая по сути вселенско-эсхатологична и потому вдохновляет истину Русского Православия и всю нашу Русскую Историю, особенно нашу величайшую Русскую Революцию. Всякие обрядоверческие ритуалы тоже отражают высшие смыслы, только надо их прояснить правоверием и увидеть зерна за плевелами. И одно из корневых «гнезд» русских правоверцев в подмосковном селе Авдотьино надо освоить и превратить в центр всемирного паломничества. Вообще необходимо представить Русское Откровение как маяк постиндустриализма и зерно будущего. Ибо, как сказано в Священном Писании, «это есть тень будущего, а тело – во Христе» (Послание к Колоссянам святого Апостола Павла 2:17).