К 100-летию со дня рождения Ивана Антоновича Ефремова

ЖЖ-френд Андрей Владимирович Иванов напомнил мне, что 22 апреля 2008 года исполнилось 100 лет со дня рождения выдающегося человека 20-го века – Ивана Антоновича Ефремова (1908-1972). Ученый, писатель, футуролог, великий гуманист… Все ипостаси гармонично соединялись в одном человеке, и в каждой области Иван Ефремов добился больших успехов. Меня с ним познакомил в 1968 году соратник по Университету Молодого Марксиста Александр Альфредович Горбовский, когда по заказу Агентства Печати «Новости» для издания в Федеративной Республике Германия я написал почти три печатных листа о своей концепции относительности мира и антимира и о космологическо-астрофизической возможности сравнительно недавнего поворота времени вспять, сопряженном с появлением человека и с мифическим событием свержения Кроноса (Хроноса) или древнего Змия-Люцифера-Дьявола и изгнанием Прародителей из рая (= «золотой век» Кроноса-Сатурна). Иван Антонович сказал, чтобы я занес рукопись ему домой, он жил рядом с Ленинским проспектом, я пришел, не застал, рукопись оставил в большом напольном почтовом ящике, стоявшем на лестничной площадке около двери квартиры. Ведь писатель-фантаст-ученый был чрезвычайно популярен в Советском Союзе и получал огромную корреспонденцию со всего мира.

Через несколько дней раздался звонок, и Иван Антонович сообщил, что прочел рукопись на одном дыхании и написал отзыв с настойчивой рекомендацией обязательно её издать. В архиве где-то сохранились и мой текст, и рецензия Ефремова на него (когда рано или поздно наткнусь – выложу в Интернет). Я заехал, взял отзыв и отвез в издательство АПН близ тогдашней площади Ногина (сейчас Китай-город) на угол Покровского бульвара. Не знаю, был ли опубликован мой опус, но гонорар в виде чеков я получил и отоварился за чеки в магазине «Березка» на набережной вниз от Таганки. А с Иваном Антоновичем продолжал общаться, когда волей судьбы после исключения в 1965 году "за фашистские взгляды" (мой "Устав нрава") из рядов КПСС, замененного потом строгим партийным выговором с занесением, попал на работу в журнал ЦК ВЛКСМ «Техника-молодежи» и стал там заведовать отделом промышленности и рабочей молодежи, а мой друг Юрий Михайлович Медведев заведовал отделом фантастики, к нему-то Иван Ефремов и приезжал, но мы жили как бы одной дружной редакционной семьей-компанией и в кабинете нашего отца-командира Василия Дмитриевича Захарченко радостно отмечали каждый визит общего любимца и умницы.

Короче, богата русская земля на фантастические таланты, и есть с кем поговорить по душам, и в те годы я просто купался в роскоши общения с самобытными мыслителями и креативными людьми. Иван Антонович Ефремов – и творческий, и нравственный светоч.

Приведу сначала заметку о нём известного палеонтолога, последнего аспиранта и близкого друга И.А. Ефремова, автора его академической биографии Петра Константиновича Чудинова (1921-2002) Штрихи к биографии И.А. Ефремова (Дуэль, Москва, 22 июля 2003 г., N 29 /326/):

«Познание глубин времён через эволюцию органического мира позволило И.А. Ефремову назвать палеонтологию ключом, открывающим глубокие причинные и следственные связи в изучении современной природы. Отсюда историзм его произведений: через прошлое к настоящему и будущему, глубокая вера в человека и его возможности.

Иван Антонович, по его собственным словам, прежде всего был учёным. Однако его широкая, поистине мировая известность связана с литературой. И в науке, и в литературе он был открывателем новых направлений, в частности, тафономии - учения о закономерностях сохранения в геологической летописи остатков животных и растений. Эта область знаний занимает пограничное положение между геологией и биологией.
В литературе он известен как выдающийся писатель-фантаст.

Его произведения опубликованы на многих языках, и только в бывшем СССР и нынешней России издавались более 400 раз тиражом около 27 миллионов экземпляров, не считая дальнего и ближнего зарубежья. Им написано около 200 научных работ: от статей и рецензий до фундаментальных научных монографий.

Его именем названо много вымерших животных, назван новый минерал - ефремовит, названа одна из малых планет Солнечной системы - Ефремиана, утверждена литературная премия по научной фантастике, существуют клубы научной фантастики его имени. Уже двадцать лет проводятся ефремовские вечера и чтения. О его научном и литературном творчестве созданы кинофильмы и написаны диссертации.

Мы привыкли к тому, что И.А. Ефремов родился 22 апреля (9 апреля по старому стилю ) 1907 года в деревне Вырица Царскосельского уезда Петербургской губернии в семье купца-лесопромышленника. Позднее, при поступлении на работу, возраст Ивану Антоновичу устанавливала комиссия.

Согласно недавним изысканиям петербургского историка В.Я. Никифорова, Иван Антонович родился 9 апреля по старому стилю, но не в 1907, а в 1908 году. Об этом свидетельствует архивный документ - запись в церковной книге Суйдинской Воскресенской церкви, хранящейся в Государственном архиве Ленинградской области.
Время было трудное, нужно было работать, и, возможно, Иван Антонович сознательно прибавил себе год, оставив запомнившийся день рождения. Теперь можно внести уточнение в энциклопедические словари.

И.А. Ефремов начал трудовую деятельность в 1925 году в Геологическом музее Академии Наук препаратором у академика П.П. Сушкина. В 1928 году, после смерти любимого учителя, Иван Антонович продолжил его дело. С 1937 года он возглавляет отдел древнейших позвоночных и работает в Палеонтологическом институте до выхода на пенсию в 1959 году.

Весь этот период наполнен интенсивной научной и экспедиционной деятельностью. Всего Иван Антонович провёл 31 экспедицию, и в 18 из них был начальником. Особое место занимала Монгольская палеонтологическая экспедиция во второй половине 40-х годов, которая открыла много новых местонахождений позвоночных и добыла массу остатков динозавров и древнейших млекопитающих. По материалам этой экспедиции написаны десятки специальных работ и «Дорога Ветров» - очень многоплановая книга с раздумьями об истории природы, её познании и о месте человека в окружающем мире.

Иван Антонович был счастлив в выборе специальности и, надо думать, в жизни. И в науке, и в научной фантастике уже при жизни он стал классиком. Такое признание нечасто выпадало учёным и писателям.

Правда, скажем, Набоков в романе «Дар» утверждал: «Ещё есть посмертное надругание, без которого никакая святая жизнь несовершенна». И Ефремова не обошла эта участь. Через месяц после его кончины бригада из так называемых органов в числе 12 человек предприняла детальнейший обыск в квартире. Рабочая версия: Ефремов - не Ефремов, а подменённый в Монгольской экспедиции сотрудник английской «Интеллидженс сервис». Упоминания о Ефремове надолго исчезли из средств массовой информации. Было заведено 40 томов уголовного дела. Сначала сняли некрологи, затем запланированное собрание сочинений. Роман «Час Быка» был наглухо забыт на 17 лет.

Иван Антонович был награжден дважды: Орденом Трудового Красного Знамени, как сообщалось в газете «Известия» - за коммунистическое воспитание молодого поколения, орденом «Знак Почета» по литературной части и Государственной премией за «Тафономию».

В числе своих предшественников по тафономии Ефремов называл В. фон Квалена и Чарльза Дарвина. Первый составил прекрасные разрезы костеносных линз в медистых песчаниках Приуралья. Дарвин, что особо подчеркивал Ефремов, первый обратил внимание на неполноту геологической летописи. По Дарвину, возможность обнаружения переходных форм уменьшается на поднимающихся участках суши. Один американский геолог, говоря о тафономии, озаглавил свою статью: «От Дарвина до Ефремова».

Дарвин, о чём многие не подозревают, был по образованию геологом. У него был ученик и последователь Томас Гексли - пламенный сторонник дарвиновского эволюционного учения. У Гексли был учеником знаменитый Герберт Уэллс - выдающийся писатель-фантаст. Именно он говорил, что история каждого человека начинается с происхождения жизни. Это утверждение полностью созвучно взглядам Ефремова, который был учеником П.П. Сушкина,

/МОЙ КОММЕНТАРИЙ: Таков правоверный подход к судьбе человека – «ab ovo usque ad mala» (в переводе с латыни «от яйца до яблока»), от Слова как Бога или от Архи-Программы всего сущего и всего живого до Грехопадения Прародителей/

Следует отметить, что Иван Антонович среди любимых писателей, таких, как
Дж. Лондон, Р. Хаггард, А. Грин, К. Паустовский, первым называл Герберта Уэллса. Более того, Ефремов считал, что роман Уэллса «Люди как боги» во многом определил его мировоззрение как писателя. Таким образом, от Дарвина к Уэллсу и Ефремову прослеживается некая преемственность в науке и научной фантастике.

/МОЙ КОММЕНТАРИЙ: А прозрение «люди как боги» выражает суть Правой Веры с её сердцевиной - «прикладной эсхатологией»/

Объединяло их и то, что они рисовали социальные модели общества, но Ефремов в изображении социальных структур ушёл значительно дальше Уэллса.

Возможно, только естественно-историческое образование создает наиболее полную картину восприятия природы. Очевидно, оно должно быть поставлено в основу системы образования. Без этого наши ныне модные рассуждения о ноосфере, экологии, сохранении природы остаются пустым звуком.

Во всём своём творчестве Иван Антонович предстает перед нами как философ по глубине и мощи интеллекта, учёный по призванию, поэт и романтик по натуре. Такие люди, - как писал А.П. Чехов в некрологе о Н.М. Пржевальском более ста лет назад, - составляют славу и гордость нации и принадлежат человечеству».

Андрей Владимирович Иванов (журналистский ник «Андрей Гвоздин») провел беседу http://narodinfo.ru/articles/48149.html Борец за эру Встретившихся Рук с известным «ефремианцем» и автором многих журналистских расследований и публицистических и художественных книг о криминальном мире России и Петербурга и соавтором телесериала "Бандитский Петербург" и заодно арабистом и философом-ноосферистом http://www.akonstantinov.spb.ru/bio.html Андреем Дмитриевичем Бакониным (творческий псевдоним Константинов):

«Андрей Гвоздин: Андрей, насколько актуально сегодня говорить об Иване Ефремове, о его наследии?

Андрей Константинов: Я считаю, что говорить об этом сегодня очень и очень актуально. Ивану Антоновичу была небезразлична судьба человечества, он понимал: чтобы человеку пройти к тому будущему, которое он изобразил в своих книгах, ему нужно избежать очень многих ловушек, пройти по тонкому пути, которое он сравнивал с лезвием бритвы по своей узости. Кроме того, многое из того, что мы сегодня переживаем, Иван Ефремов смог предвидеть.

Андрей Гвоздин: Те проблемы, которые обозначал Иван Ефремов, не всегда воспринимались официальными органами власти в советское время. Появилась ли сейчас свобода обсуждения этих проблем и что это дало?

Андрей Константинов: Сегодня исчез жесткий, грубый пресс, но его место заняло забалтывание, попытка утопить самое важное в информационном шуме, изменение нравственных ценностей, их нивелирование. В советское время, несмотря на идеологический пресс, люди говорили о светлом будущем, о коммунизме в хорошем смысле слова. Тогда это было более привычно, можно было это делать, не боясь насмешек окружающих, не было неприкрытого цинизма. Сейчас, меньше натыкаясь на препятствия идеологические, человек, который верит в светлое будущее и посвящает себя тому, чтоб это будущее приблизить, подвергнется насмешкам и непониманию.

Андрей Гвоздин: Для времени, в котором творил Иван Ефремов, были актуальны споры о том, правильный ли социализм мы строим, приведёт ли линия партии к тем идеалам, которые были провозглашены. Но советская реальность во многом была несвободной, закрытой. Если сравнить точку зрения современного читателя с точкой зрения читателя тогдашнего, по-разному ли они будут воспринимать произведения Ефремова?

Андрей Константинов: Я думаю, это во многом зависит от читателя. Безусловно, Ефремова волновало, куда идёт страна, он видел, что мы двигаемся не туда. В конце пятидесятых – начале шестидесятых мелькнула надежда, что мы, наконец, вышли из состояния осадного социализма, сталинизма, и многие понимали, что период правления Сталина нанёс сильный удар по социалистической идее. Отражение этого оптимизма первых постсталинских лет есть в его любимой им самим книге «Лезвие бритвы».
А в шестидесятых, когда общие тенденции были тревожными, он написал роман-предупреждение «Час быка», в котором нарисовал антитутопию, а эту антиутопию он сконструировал, просто перенеся в будущее основные тенденции индустриального мира, его окружающего – и советского, и китайского, и западного. Этой антиутопии он противопоставил мир своего будущего – мир Эры встретившихся рук. Таким образом, он предупредил, куда могут привести соответствующие тенденции, если их не поменять, но с другой стороны он не превратил своё произведение в мрачную антиутопию, а показал, что альтернатива есть. В этом отношении для разумного человека, для которого коммунистическое общество в лучшем смысле этого слова не связано с такими словами, как компартия, Сталин, ничего не поменялось. Просто изменились условия, в которых к этой цели надо двигаться.

Андрей Гвоздин: На ваш взгляд, цель у Ивана Ефремова вполне однозначна? Или возможны разные пути? Сейчас, когда нет Советского Союза, идут споры о том, нужна ли нам модернизация, нужен ли нам прогресс. Под противопоставлением же прогрессу сейчас понимается контрпрогресс, контрмодерн. Видел ли Иван Ефремов развитие как «столбовую дорогу» или думал, что возможны разные пути развития?

Андрей Константинов: Ефремов не был западником и не был сторонником линейного пути развития. У него есть фраза в книге «Туманность Андромеды»: «Строение не может подниматься без конца, иногда нужны остановки, чтобы накопить силы для следующего продвижения, выбора направления для следующего движения». Он предупреждал о глобальном наступлении технической монокультуры, о том, что это влияет на все страны. Это, конечно же, наводит на мысль о глобализме. Таким образом, он полагал, что у каждой страны путь в одну и ту же сторону – в сторону сближения в том или ином направлении, о котором он писал в своих книгах «Туманность Андромеды» и «Час быка». Ефремов, безусловно, был сторонником социального прогресса, но он понимал его не так прямолинейно и так примитивно, как либералы-западники.

Андрей Гвоздин: Есть у него ещё одно произведение - «Путешествие Баурджедо». Он пишет как бы о путешествии в Древний Египет, о тоталитарной власти там. Но он связывает надежды на освобождение не со всем народом Египта, а с несколькими его сильными представителями – кормчими, писцами, то есть с интеллигенцией. Насколько Ефремов верил в простого человека и насколько он был сторонником идеи цивилизаторской миссии?

Андрей Константинов: Безусловно, он верил в простого человека. Достаточно вспомнить «Лезвие бритвы», где главный герой беседует с индийскими мудрецами и говорит им о схожести коммунистической идеи с главными идеалами индийской философии. В этой книге он показывает, что и коммунистическая идея, и идеалы восточной философии очень близки - идея о том, что человеку нужно быть сильным, чтобы помогать другим подниматься на более высокие ступени в развитии, в познании. Он верил в возможности простых людей, говорил, что коммунистическая идея потому и привлекательна, что ориентирована именно на них. И при этом он был сторонником не цивилизаторства, а прогрессорства. Есть такие люди, как он их называл, - революционеры духа, которые помогают подниматься другим. Когда этот процесс становится лавинообразным, происходят благоприятные изменения в мире.

Андрей Гвоздин: Иван Ефремов был не просто писателем, но, прежде всего, философом. Ориентировался ли он больше на труды российских мыслителей – Вернадского, Циолковского, Федорова, или на западную – довоенную, поствоенную философию - Эриха Фромма, Вильгельма Райха (что касается освобождении женщин от патриархального гнета)?

Андрей Константинов: Идеи Ивана Ефремова – это очень интересный научно-художественный, философский синтез, в котором соединились и русский космизм, и идеи названных вами мыслителей. Вернадского он называл величайшим ученым не только XX века, но и всех времён, ему были близки и мысли западных ученых-гуманистов, в первую очередь Эриха Фромма и Чарльза Роджерса. Знал ли он Райха, я не могу точно сказать, но он действительно выступал за освобождение женщины от патриархального гнета. К тому же, он был художником красоты, в том числе женской. В этот синтез вошла и эстетика древней Эллады, и некоторые идеи восточной философии, романтика в духе Хаггарда, Грина, Паустовского, Николая Гумилева. При этом всё это дополнялось гуманистической интерпретацией коммунистической мысли.
Он думал о поисках идей для нашей страны, потому что понимал: научный марксизм в советской реальности не развивается и идёт в тупик, а та альтернатива, которая исходит от Запада, – это просто идеология общества потребления. Его не устраивало ни то, ни другое: одно – застой, другое – бездуховность. Судя по некоторым его письмам, он искал идеи для новой системы, в том числе и в восточной философии.

Андрей Гвоздин: А насколько Иван Ефремов был готов отрицать старое для того, чтобы пропагандировать новое? Ведь в политике всегда так получается, что в начале приходят революционеры, которые пытаются что-то перестроить, разрушить мир до основания, а затем приходят консерваторы, которые говорят о душе народа, о его традиции. И часто это приводит к отказу от прогресса. То же мы наблюдали и после падения СССР: реформаторы 90-х хотели построить новую Россию, а в 2000-х, или, как их называют, «нулевых», появилась идеология стабильности, которая важнее перемен.

Андрей Константинов: Ефремов был чужд нервных крайностей. Он развивал идеи о том, что мир сложен и диалектичен, что в нём противоборствуют разные силы, и нужно найти между этими силами узкую тропку. Этот путь он сравнивал с лезвием бритвы. Ефремов не был ни радикальным революционером, ни заядлым консерватором. Его путь – это путь здорового сочетания как прогресса, так и неотрывности от корней. То есть это движение вверх, в том числе и движение революционное, но при этом основанное на духовном опыте всего человечества.

Андрей Гвоздин: Иван Ефремов был и учёным, человеком глубоких, феноменальных знаний. Он даже получил Сталинскую премию за создание нового направления палеонтологии – тафономии.

Андрей Константинов: Да, безусловно, он был учёным-энциклопедистом. Когда у него спрашивали: «Откуда вы всё знаете?», он отвечал: «Я доктор Науки, я должен всё знать».

Андрей Гвоздин: Как вы думаете, его глубокие энциклопедические знания, его дотошность по отношению ко многим предметам помогали ему в построении будущего?

Андрей Константинов: Безусловно, ему это помогало, потому что будущее коренится в прошлом. Его можно считать ученым-эволюционистом - он был русским космистом, а это эволюционное течение, основанное на том представлении, что развитие человека – это продолжение развития природы. Поскольку Иван Антонович был палеонтологом, это помогало ему конструировать будущее. Человек будущего должен быть не заморышем с огромной гипертрофированной головой, а гармонично развитым. Без физического развития он не сможет выдержать те психологические нагрузки, которые ему предстоят в будущем, когда он проникнет в межзвёздное пространство. И при этом духовно-нравственно развитым, потому что человек психически и физически здоровый, но безнравственный – это страшный человек.

Андрей Гвоздин: Известный либеральный публицист, писатель, журналист Дмитрий Быков написал в журнале «Огонёк»: «В России возобладала вера в то, что капитализм – высшая и последняя точка развития всего, а человек – нереформируемая, грубая скотина. Демократия, по Черчиллю, есть лучшее из худшего, а потому не стоит и рыпаться, ибо любая утопия в предельном её развитии неизбежно ведет к насилию, к 37-му году». И далее он пишет: «Время великих утопий вернётся. Если не удалась русская попытка воплотить их, может быть, удастся другая – на новой почве и с другим, менее живучим историческим бэкграундом. Отказ от мечты, от утопии, от будущего – самая страшная ошибка постсоветской России. Может, она начнет опять читать Ефремова?» Может быть, актуальность творчества Ивана Ефремова в том, что он предлагал такую мечту, которой нет сегодня и которая может сегодня объединить противоположные лагери - политические и идеологические?

Андрей Константинов: Безусловно, Иван Ефремов предлагал мечту не сиюминутную. Эта картина, которую он нарисовал, стоит того, чтобы для неё трудиться, за неё бороться. Насчёт объединения противоборствующих сил, думаю, что Ефремов имел в виду, что нужно объединить разумных, но при этом не похоронивших в себе светлое людей. Конечно, эта идея совершенно несовместима с идеями фанатизма. Лично я себе представляю людей, которых объединяют книги Ефремова и для которых эти идеи привлекательны, так: они патриоты, но не националисты, приверженцы идей социальной справедливости в хорошем смысле этого слова, но ни в коем случае не сталинисты.
Это люди духовные, но их духовность светская, не церковная. Эти книги для тех, кто способен абстрагироваться от каких-то своих индивидуальных субъективных предпочтений и объединиться на этой почве. Кроме того, Иван Ефремов был глубоким мыслителем, и его идеи нельзя свести к какой-то одной политической теории. Было бы крайне нежелательно, если бы партия власти, или какая либо другая политическая партия ставила Ефремова на свой щит. Но в то же время, когда политики читают Ивана Ефремова, это хорошо. Я знаю, что у депутата Олега Смолина в кабинете есть собрание сочинений Ефремова. Если же политическая партия сделает из него своё знамя и таким образом превратит его из объемного мыслителя в плоского, это будет печально.

/МОЙ КОММЕНТАРИЙ: Конечно, писательское творчество не может быть программой партии, но любой порядочный человек, тем более ориентированный на идеалы Правой Веры, может быть знаменем Сплота Правоверных. Одним из таких знамен или икон или авторитетов является, например, для меня – Иван Антонович Ефремов/

Андрей Гвоздин: Расскажите, пожалуйста, про кружок ефремовцев «Прометей», у истоков создания которого Вы стояли.

Андрей Константинов: В «Лезвии бритвы» одна героиня высказывает мысль, которая была актуальна тогда, остается актуальной она и сейчас – людям нужно создавать дружеские союзы взаимопомощи - верные, стойкие и добрые. Она сравнивала их с древним рыцарством – «насколько людям стало бы легче жить, а всяким мелким и крупным фашистикам, всякой дряни, пришлось бы плохо». Так и наш кружок - это попытка осуществления этой идеи. Мы существуем с 2004-го года, достаточно регулярно собираемся, обычно у меня дома. Мы интересуемся идейным наследием Ивана Антоновича, какими-то новыми идеями и событиями, которые происходят в мире. Только что мы вернулись из Петербурга, где участвовали в открытии выставки, посвященной 100-летию Ивана Антоновича вместе с нашими друзьями, которые создали клуб «Ноосфера». Так что, как видите, наша деятельность – это совместное общение, взаимопомощь, поездки, походы, совместная культурная деятельность, прогрессорская деятельность».

Фигура Ивана Антоновича Ефремова настолько мне близка и притягательна, что не могу не привести ещё дополнительную информацию о нём с посвященных ему сайтов – например, с сайта Центра ноосферных знаний и культуры имени Ивана Ефремова. Содержательный материал представил Александр Сергеевич Раутиан из Палеонтологического института Российской Академии наук в книге: Московские герпетологи. Редакторы Россолимо О. Л., Дунаев Е. А. Москва: Издательство КМК, 2003). Привожу его электронную версию Ефремов Иван Антонович:

«По поздним документам Иван Антонович Ефремов родился 22 апреля 1907 г. в деревне Вырица Царскосельского уезда, расположенной к югу от Петербурга на пересечении р. Оредеж (правый приток р. Луга) с Витебской железной дорогой. Однако в метрической книге Суйдинской Воскресенской церкви Царскосельского уезда записано, что он родился 9 апреля, а крещен был 18 мая 1908 г. В своей краткой автобиографии Иван Антонович по этому поводу писал: "В те годы при отсутствии паспортного режима многие, и я в том числе, несколько прибавляли себе года".

Его отец Антип (не позже декабря 1910 г. он сменил свое имя и стал Антоном) Харитонович был купцом, занимался лесоторговлей и имел чин титулярного советника. Он был выходцем из заволжских крестьян-староверов. В армии служил в лейб-гвардии Его Императорского Величества Семеновском полку - старейшем в русской гвардии, основанном в 1687 г. Петром Великим из потешных подмосковного села Семеновского.
В этот полк специально отбирали рослых и крепких парней. А это, насколько можно судить, было фамильной чертой Ефремовых. Антон Харитонович хаживал на медведя с рогатиной. В семье деда - Харитона Ефремова - было десять сыновей, на редкость рослых и могучих, с которых, по мере возмужания, он перед иконой брал клятву никогда не участвовать в кулачных боях и драках.

Не подумайте, что боясь за их здоровье... Такая традиция в крестьянской семье наверняка означает, что кто-то из родственников по причине буйного характера и непомерной силищи уже тронулся в Сибирь-матушку. Высокий рост, богатырское телосложение, огромную силу, неуемный, вспыльчивый и прямой характер унаследовал и Иван Антонович, хотя, по его собственным словам, безусловно уступал в силе отцу и лишь с трудом разгибал подковы.

Как это поныне часто бывает в России с деревенскими парнями, после службы Антон Харитонович на родину не вернулся, выстроил в Вырице дом-пятистенку и твердо решил "выбиться в люди". Жену - Варвару Александровну (урожденную Ананьеву) - взял себе из села (ныне город) Тосно Царскосельского уезда (ныне Тосненского района), расположенного на пересечении р. Тосна (левого, самого крупного притока р. Нева) и Московской железной дороги. Жену взял молодую и красивую. Восемнадцати лет она родила ему сына Ивана. В молодые годы Иван Антонович, говорят, был похож на мать. Перефразируя Н. В. Гоголя, можно сказать: был и ладно скроен, и крепко сшит.

Дома все было подстать мощи и вкусам отца. В комнатах стояла дубовая резная мебель. В громадных, под потолок шкафах палисандрового дерева теснились кожаные переплеты книг. По двору, вымощенному деревянным торцом, вдоль натянутой проволоки вместо собаки передвигался цепной медведь. Воспитанный в патриархальной среде отец имел крутой и деспотичный нрав. Детьми занимался мало. Дело - торговля лесом - занимало всю жизнь этого целеустремленного человека. Младший брат Ивана Антоновича - Василий - рос болезненным мальчиком, и все внимание матери было приковано к нему.

Детские впечатления Ивана были ограничены окрестностями своей деревни, недалекими (около 50 верст) поездками к бабушке (со стороны матери) и жизнью в ее доме. Моря, по словам самого Ивана Антоновича, он в эти годы не видал, значит, скорее всего, не бывал даже в Петербурге. Не удивительно при этом, что предоставленный самому себе мальчик рано научился читать и к шести годам сделался главным читателем отцовской библиотеки. Среди мещанского быта "Двадцать тысяч лье под водой" и другие романы Жюля Верна оставили неизгладимый след на всю жизнь. Так прошли дошкольные годы Вани Ефремова.

Болезнь Василия, младшего брата Ивана, заставила семью перебраться на юг, в курортный город Бердянск, один из самых солнечных городов Российской Империи, расположенный на берегу Азовского моря.

Здесь прошло отрочество и гимназические годы Ивана. Здесь он с ватагой мальчишек в 1916 г. выстрелил из пушки, стоявшей в качестве монумента в городском сквере. Здесь он впервые увидел море, хоть и Азовское, но все же море. Тут можно было грезить об открытом океане, кораблях и моряках, неведомых странах. А пока окном в мир путешествий и приключений были книги. К Ж. Верну добавились Г. Р. Хаггард ("Копи царя Соломона", "Дочь Монтесумы"), Ж. Рони-старший ("Борьба за огонь", "Пещерный лев"), Г. Дж. Уэллс ("Машина времени", "Человек-невидимка", "Война миров"), А. Конан Дойл ("Затерянный мир"), Джек Лондон ("Зов предков", "Белый Клык", "Смок Белью", "Смок и Малыш", "Время не ждет"). Иван Антонович считал, что Г. Уэллс во многом определил его мировоззрение.

В 1917 г. родители Ивана развелись. В 1919 г. мать с детьми переехала в Херсон, вышла замуж за командира Красной Армии и уехала с ним. Дети остались на попечении дочери отца от первого брака, но вскоре лишились и ее поддержки. Дальнейшую заботу о них взял на себя Отдел народного образования.

Иван же прибился к расквартированной рядом 2-й автороте 6-й армии и стал ее воспитанником, то есть "сыном полка". С ней он дошел до Перекопа. Во время артобстрела Очакова был контужен. Легкое заикание осталось на всю жизнь. Поэтому Иван Антонович был не очень разговорчивым человеком и профессором, который никогда систематически не преподавал. В автороте Ваня до тонкостей постиг устройство автомобиля и научился его водить. То и другое пригодилось в дальнейшей экспедиционной жизни, а увлечение автомобилем продолжалось всю жизнь.

В начале 1921 г. в связи окончанием Гражданской войны в Европейской России часть была расформирована, а Иван - демобилизован. В Херсоне узнал, что отец забрал детей и уехал в Петроград. Там его встретили не очень приветливо. Он работал грузчиком, автомехаником, шофером в ночную смену. Хотел учиться. До революции окончить гимназию не успел. Поступил в школу II ступени. В это время навсегда приобрел уважение и любовь к учителям. Особенно Ване запомнился В. А. Давыдов - его учитель математики.

Конечно, продолжал читать. От этой "заразы" после отцовской библиотеки и гимназии излечиться было невозможно. Прочел, в частности, "Вымерших животных" Э. Р. Ланкастера и "Превращения животного мира" Ш. Депере, как раз недавно переизданных. Оказалось, путешествовать можно не только в пространстве, но и во времени. В предисловии к книге Ланкастера А. А. Борисяк упоминал о раскопках профессора В. П. Амалицкого на Малой Северной Двине. Значит, путешествуют во времени и у нас, в России, а охотники за ископаемыми работают где-то тут рядом, на Васильевском острове. Эпоха географических открытий заканчивается, а путешествия на "машине времени" по настоящему начались только в эпоху сэра Ч. Лайелла и Ч. Дарвина.

Много лет спустя он писал: "Не грустите, что милая старая романтика непознанной Земли ушла от нас. Вместо нее родилась романтика, требующая гораздо большего напряжения сил, гораздо большей подготовки, психологической и физической, - романтика проникновения в значительно более глубокие тайны познания".

В России тогда систематические палеонтологические исследования только начинались, а история Вселенной была еще впереди... Прозрение истории Земли сквозь толщу ее слоев связано с той же романтикой путешествий и приключений... Понимание же истории земной жизни - окно в мир жизни в Космосе. Позже Иван Антонович был уверен в принципиальной однотипности устройства и эволюции жизни и разума по всей Вселенной. Об этом он недвусмысленно писал в повести "Звездные корабли" и сказал в интервью журналу "Техника - молодежи" в 1959 г. Но вернемся к Ване Ефремову в 1920-е годы.

Для любознательного юноши эти две книги особенно поучительны в сравнении. Книга Э. Р. Ланкастера посвящена прежде всего романтике "охотника за ископаемыми", а книга Ш. Депере учила, что путешествия в прошлое совершаются силой ума. Только после долгих лет раскопок, препаровки, сравнительного исследования в тиши кабинета перед нами оживают картины геологического прошлого. Здесь совсем другая - тихая романтика, романтика постижения сущности и исторического смысла бытия. Но ум должен быть изощрен образованием. Книга Депере уже не была легким чтением. В предисловии к этой книге Борисяк рекомендовал читателям свой же "Курс палеонтологии".

Иван обратился за помощью к председателю Русского палеонтологического общества профессору Н. Н. Яковлеву и получил разрешение пользоваться библиотекой Горного института. Однако "Курс палеонтологии" и даже встреча с А. А. Борисяком - профессором Горного института и заведующим остеологическим отделом Геологического музея Академии наук - у него дома скорее поколебали юношу в правильности выбранного пути.

Читатель вероятно уже догадался, что Иван Антонович всю жизнь, по крайней мере с отрочества, был неисправимым романтиком. Именно поэтому он сперва стал моряком, затем палеонтологом, геологом, горным инженером, писателем приключенческого жанра и наконец писателем-фантастом. Это всё этапы одного романтического пути. Не случайно первые его еще вполне реалистические литературные произведения имели общее заглавие "Рассказы о необыкновенном". Обыкновенное - скучно для романтика. Свои последние путешествия, которые в силу ограниченности человеческой жизни, возраста и здоровья он уже не мог, но мечтал совершить наяву, он, как научила его палеонтология, совершал силой ума.

А в молодости юноше грезились картины природы далекого прошлого, населенные допотопными чудовищами, о которых писали А. Конан Дойл и Р. Ланкастер, законы развития жизни на Земле, о которых писал Ш. Депере и которые постигали титаны биологической, палеонтологической и геологической мысли. Меньшее не соответствовало ни размерам его тела, ни широте его души, ни масштабам претензий молодости. Большая же часть двух томов учебника А. А. Борисяка по традиции состояла из "бухгалтерской книги" расположенных в систематическом порядке очерков найденных и описанных групп организмов, значительная часть которых была представлена небольшими и мало вразумительными (особливо для неподготовленного юноши) фрагментами. Но даже тоненькая тетрадочка третьей части, посвященной "Палеофаунистике", скорее напоминает списки руководящих ископаемых, расположенных в геохронологическом порядке, чем драму исторических смен фауны. Даже в зрелые годы Иван Антонович, отдавая дань этим необходимым, технически трудоемким описательным работам, - отнюдь не в них видел смысл своей палеонтологической деятельности.

Однако в библиотеку Горного института ходить продолжал. В начале 1923 г. прочел в "Природе" за 1922 г. статью Петра Петровича Сушкина "Эволюция наземных позвоночных и роль геологических изменений климата". В ней вновь упоминались раскопки В. П. Амалицкого. "Могучая мысль ученого, - писал в 1954 г. Иван Антонович, - восстанавливала большую реку, переставшую течь 170 [по нынешним представлениям - 250. - Примечание Александра Раутиана] миллионов лет назад, оживляла целый мир странных животных, обитавших на ее берегах, раскрывала перед читателем необъятную перспективу времени и огромное количество нерешенных вопросов - интереснейших загадок науки. Это проникновение в глубины прошлых времен поразило меня ...".

Опять популярная статья произвела впечатление на Ваню Ефремова. От избытка чувств он написал письмо Петру Петровичу Сушкину. В ответ получил записку: "Приходите, но не на квартиру, а в Геологический музей. Мы побеседуем, а кстати, вы кое-что увидите...". Эту записку Иван Антонович хранил всю жизнь.

Встреча /пятнадцатилетнего Ивана Ефремова и маститого ученого Петра Петровича Сушкина/ состоялась 18 марта 1923 г. Беседа проходила большей частью в Музее. Иван увидел не только собранные скелеты парейазавров и иностранцевии из Северо-Двинской галереи, но и слепок скелета диплодока, присланный еще до революции из Carnegy Museum (Питтсбург, США), скелет индрикотерия, описанный А. А. Борисяком, и многое другое. Глаза молодого человека горели. Скелеты говорили сами за себя. А кто в тот день был его собеседником, Иван смог осознать лишь с годами. Впрочем, Петр Петрович Сушкин тоже вряд ли догадывался, что перед ним стоит будущий продолжатель его дела на ниве палеонтологии, который станет с годами еще и писателем.

Профессор П. П. Сушкин оставил классические труды в области сравнительной анатомии и эмбриологии, фаунистики и исторической зоогеографии птиц Северной Евразии, систематике соколов и палеонтологии палеозойских низших позвоночных: рыбообразных, амфибий и рептилий. Ему же принадлежит оригинальная гипотеза о происхождении человека в горных ландшафтах. Палеонтологией Петр Петрович занялся лишь под конец жизни, после переезда в Петроград. Оказавшись рядом с остеологическими коллекциями Геологического музея им. Петра Великого, он почти сразу приступил к их обработке. Поэтому уже в конце 1922 г. был приглашен заведовать Северо-Двинской галереей, оставшейся без "хозяина" после смерти Владимира Прохоровича Амалицкого в 1917 г. Его исследования этого периода открыли новую страницу в палеонтологии низших наземных позвоночных.

Никогда еще в нашем Отечестве сравнительный анатом и зоолог такого класса не брался за палеонтологический материал. Никогда палеонтология в России не знала такого детального морфологического и палеобиологического анализа. Самым крупным его преемником на этом поприще оказался И. А. Ефремов. Именно работа рядом с Петром Петровичем привила ему вкус к биологическим аспектам палеонтологии.

В 1923 г. П. П. Сушкин был избран действительным членом Российской Академии наук. Именно он готовил организацию Палеозоологического (с 1937 г. Палеонтологического) института (ПИН) и избрание в члены Академии его будущего директора А. А. Борисяка.
Не удивительно, что человек столь выдающихся достоинств произвел на Ивана Ефремова неизгладимое впечатление. Но до реализации мечты было далеко. Как водится, в Геологическом музее, в котором была Северо-Двинская галерея и трудился П. П. Сушкин, не было ставки. Петр Петрович советовал поступать в университет на биологическое отделение.

Но жажда романтических приключений не может ждать своего удовлетворения так долго. В том же 1923 г. Иван сдал экзамены на штурмана каботажного плавания при Петроградских мореходных классах, а следующей весной отправился на Дальний Восток, нанялся матросом на парусно-моторное судно "III Интернационал" и до поздней осени 1924 г. плавал у берегов Сахалина и по Охотскому морю. В конце года он вернулся в Ленинград.

Сделать решающий выбор между морем и наукой было трудно. На сей раз Иван отправился к капитану Д. А. Лухманову - автору морских рассказов. Беседы с ним позже были использованы Иваном Антоновичем в большом рассказе "Катти Сарк", где рассказчик - хозяин дома - выведен под именем капитана Литханова, а сам Иван Ефремов - "молодого штурмана".

"Мы сидели у него дома на Шестой линии, пили чай с вареньем, - вспоминал Иван Антонович. - Я говорил, он слушал. Внимательно слушал, не перебивая, знаете, это большой дар - уметь слушать! - потом сказал: "Иди, Иван, в науку! А море, брат ... что ж, все равно ты его уже никогда не забудешь. Морская соль въелась в тебя". Это и решило мою судьбу".

По рекомендации П. П. Сушкина Иван Ефремов поступил на Биологическое отделение физико-математического факультета Ленинградского университета, сперва вольнослушателем, а затем студентом. Летом 1925 г. он по заданию того же Сушкина отправился в Талыш для сбора птиц. Но море не отпускало. Когда он выполнил задание, с ним случился последний "рецидив" (по выражению П. К. Чудинова). В Ленкорани он нанялся капитаном небольшого гидрографического катера. Его дальневосточные и каспийские морские впечатления спустя годы нашли отражение в рассказах "Встреча над Тускаророй", "Катти Сарк", "Атолл Факаофо".

Здесь, на Каспии, его нашла телеграмма П. П. Сушкина о вакансии препаратора в Геологическом музее АН СССР. Иван спешно возвращается в Ленинград, становится препаратором в Северо-Двинской галерее. Коллекции галереи В. П. Амалицкого препарировались главным образом в Варшаве, где он был профессором университета. В качестве препараторов он нанимал кладбищенских каменотесов. В результате многие ценнейшие морфологические детали оказались частично или полностью разрушены.

П. П. Сушкин первым в России поставил работу препараторской лаборатории на научную основу. Вот "откуда есть пошла" слава ПИНовских препараторов и традиция самостоятельного препарирования научными сотрудниками наиболее ответственных и трудных для обработки образцов. Из Северо-Двинской галереи пришли в ПИН: классик препараторского искусства М. Г. Прохоров, автор первой в нашем Отечестве "Инструкции для раскопок, препаровки и монтировки ископаемых позвоночных", и скульптор-модельер от палеонтологии, выпускник Академии художеств Я. М. Эглон, непревзойденный монтировщик, препаратор, лучший монолитчик ПИНа и музейный экскурсовод.

Таким образом, Ваня Ефремов был среди первых профессиональных препараторов, научившихся работать аккуратно и с пониманием дела. Видимо к этому периоду относится ефремовский афоризм, ужасный в своей двусмысленности: "Не страшно кость поломать, страшно контакт потерять". Особенно, когда вспоминаешь другой его афоризм из "Часа Быка": "Не бывает героев, бывают только неумелые палачи".

Петр Петрович как знал, что жить ему осталось недолго. И он торопится возобновить систематические поиски и раскопки местонахождений наземных позвоночных, едва начатые В. П. Амалицким перед войной. Уже в 1926 г. Иван Антонович отправился в свое первое палеонтологическое поле на гору Большое Богдо в Прикаспийской низменности. Там находится одно из первых найденных в России местонахождений раннетриасовых лабиринтодонтов в прибрежно-морских отложениях. Первые два черепа из этого местонахождения в Геологический музей привез геолог М. В. Баярунас. Эти земноводные оказались весьма интересными морфологически, тафономически и важными для стратиграфии и исторической зоогеографии континентального триаса. В это время Иван Антонович уже мог работать не только как коллектор и провел тщательное геологическое исследование местонахождения. Два года в Университете и год работы в Геологическом музее не пропали даром.

Впечатления и приключения, связанные с путешествием на Большое Богдо, были записаны Иваном Антоновичем и опубликованы А. А. Борисяком в 1930 г. в статье "Русские охотники за ископаемыми", приложенной к переводу книги Ч. Г. Штернберга "Жизнь охотника за ископаемыми", в качестве воспоминаний "самого юного охотника" за ископаемыми. В 1945 г. уже в полуфантастическом преломлении впечатления от этой поездки легли в основу рассказа "Белый Рог".

Теперь по возвращении в Ленинград, к весьма нелегкой и кропотливой, но уже привычной работе препаратора добавилась научная работа. Иван Антонович готовил свою первую научную статью: "Об условиях нахождения остатков лабиринтодонтов в верфенских отложениях горы Большое Богдо Астраханской губ.". В 1928 г. она была опубликована в "Трудах Геологического музея АН СССР". Именно эта работа положила начало будущей тафономии - новой области палеонтологических исследований, созданной трудами И. А. Ефремова. Но до этого было еще более 10 лет.

"Казалось бы, мне оставалось, - вспоминал Иван Антонович, - только закончить университет. На деле все получилось совсем не так. Разнообразная деятельность препаратора, сама наука так увлекли меня, что я часто засиживался в лаборатории до ночи. Все труднее становилось совмещать интенсивную работу с занятиями. К тому же с весны до глубокой осени приходилось бывать в экспедициях". Жажда романтики не терпела никакого отлагательства. Занятия в Университете прервались на третьем курсе, но основы биологических знаний все же были приобретены.

В 1927 г. П. П. Сушкин направил своего ученика в экспедицию на реки Шарженгу (правый приток Юга) и Ветлугу. Здесь он "охотился" тоже на раннетриасовых лабиринтодонтов, захороненных в отложениях огромного озерного бассейна. В 1928 г. в этих местах работы были продолжены. Оттуда он привез коллекцию черепов изумительной сохранности. Следы вскрыши от масштабных раскопок тех времен поныне видны на крутом правом берегу Шарженги под селом Вахнево (Вологодская область).

В 1928 г. умер Петр Петрович, и лабиринтодонт с Шарженги - первый таксон, описанный Ефремовым, - был назван Bentosaurus sushkini Efremov, 1929. Позже выяснилось, что под этим родовым именем раньше была описана рыба. Теперь этот род называется Bentosuchus Efremov, 1937. Не забыта была и первая любовь: в 1929 г. была опубликована вторая статья "Местонахождения стегоцефалов на северо-востоке Европейской части СССР".

После знакомства с основами исторической геологии и геотектоники, Иван Антонович в 1929 г. высказал предположение, что океанические впадины, подобно континентам, имеют сложный рельеф. Подводные горы лишены мощного слоя осадков и их магматический фундамент доступен изучению. Статья была послана в "Geologische Rundschau". Из Германии, как писал Иван Антонович в 1972 г., "она вернулась с довольно обстоятельным разгромным отзывом крупнейшего в те годы специалиста по геологии морского дна профессора Отто Пратье. Он заявил, что статья представляет собой химеру. Все дно океанов и морей сплошь покрыто рыхлыми позднейшими осадками, из-за которых недоступны коренные породы, и при современной технике нет никакой возможности добывать образцы их. Жаль, что заметка не была напечатана". Через 30 лет многие положения этой рукописи (как всегда в существенно уточненной и конкретизированной форме) стали общепринятыми.

Получив разгромную рецензию, Иван Антонович в душе не отказался от своих воззрений. Еще до революции в морской геологии 1960-х годов проблеме изучения коренных пород дна океанов, правда в полуфантастической форме, он посвятил рассказ "Атолл Факаофо".

В 1929 г. препаратор Иван Ефремов был произведен в научные сотрудники II разряда. Летом того же года он участвовал в двух экспедициях. Результаты работы на "динозавровом горизонте" в северных предгорьях Тянь-Шаня были опубликованы в статье "Динозавры в красноцветной толще Средней Азии". Публикация этой статьи в 1932 г. породила романтические мечты о будущих грандиозных раскопках наземных позвоночных не только по всей России, но и по всей Азии, прежде всего в Монголии, Китае, Индии. К этой идее сочувственно отнеслись А. А. Борисяк и Ю. А. Орлов (не один же Ефремов был романтиком...). До войны все попытки успехом не увенчались. Но после войны этому проекту суждено было осуществиться, хотя лишь частично.

Вторая поездка была на заброшенные к тому времени шахты и отвалы Каргалинских медных рудников в Оренбуржье, где издавна находили кости пермских позвоночных. В первой половине XIX века медистые песчаники Приуралья изучали геологи В. фон Квален и Р. И. Мурчисон, а добытые в них кости описывали С. С. Куторга и Г. И. Фишер фон Вальдгейм.

Весной 1930 г. на базе Остеологического отдела и Северо-Двинской галереи Геологического музея был создан Палеозоологический институт. Иван Антонович автоматически стал его сотрудником, а спустя два года был произведен в научные сотрудники I разряда. Летом 1930 г. он работает в Урало-Двинской экспедиции, расширяя на север область изучения пермских и триасовых костеносных отложений амфибий и рептилий. По результатам этой экспедиции была написана статья "Пермотриас северной части Русской платформы и его местонахождения лабиринтодонтов".

Индустриализация страны требовала новых источников сырья, и геологи Академии наук все более планомерно разворачивают систематические геологические исследования. Никто не забыл о "геологическом происхождении" Палеонтологического института и многих его сотрудников. Участвует в геологической съемке и Иван Антонович. После поездки на север он возглавляет геолого-съемочную партию в районе поселка Горный и вновь изучает Каргалинские медистые песчаники. В поселке он завел знакомства со старыми горнорабочими, которые помогли ему в поисках и исследовании заброшенных выработок. Неслучайно большая монография Ивана Антоновича о медистых песчаниках "Посвящается безымянным горнорабочим старых медных рудников Западного Приуралья - первым открывателям фауны медистых песчаников".

В 1931-1935 гг., работая зиму как палеонтолог, лето Иван Антонович проводит в геологических партиях. Это был период накопления палеонтологического и геологического опыта. Палеонтологические работы этого периода посвящены начатой еще в Геологическом музее ревизии лабиринтодонтов Русской платформы. Не забыт и проект будущей тафономии.

В 1931 г. он был начальником отряда Нижне-Амурской геологической экспедиции АН СССР. Из Хабаровска отряд спустился на пароходе до глухого таежного села Пермского, обследовал долину и устье р. Горин (или Горюн) и район озера Эворон. В 1932 г. на месте села Пермского начинается строительство Комсомольска-на-Амуре.

В 1932 г. Иван Антонович - начальник отряда по изысканию железнодорожной линии Лена - Бодайбо - Тында. Сам работает на участке от Олекмы до поселка Тында. Экспедиция задержалась на старте. Поэтому 600 км пути по горам и тайге приходилось идти с максимальной скоростью. Последнюю треть пути Ефремов и его спутники шли по глубокому снегу, а морозы достигали -28° С. Ныне один из участков БАМа проложен по этому пути.

"Будучи уже квалифицированным геологом, - писал Иван Антонович, - я ходатайствовал о разрешении мне, в порядке исключения, окончить экстерном Ленинградский Горный институт". Это случилось в 1933 г. "Мне пошли навстречу, и в течение двух с половиной лет удалось, не прерывая работы, закончить его". В 1935 г. Ивану Антоновичу было присвоено звание горного инженера. Однако диплом с отличием был выдан ему только в 1937 г.

В начале сезона 1934 г. Иван Антонович отправился в Татарию. Он намеревался копать Семин овраг (долина р. Свияга) к северу от небольшого г. Тетюши, где в дальнейшем была раскопана богатая фауна низших тетрапод верхнепермского возраста. Однако, прибыв на место, Иван Антонович обнаружил там чужой раскоп прошлого года. Он приступил к работе, но вскоре появилась А. П. Гартман-Вейнберг (заметим, на 25 лет старше Ивана Антоновича) с отрядом и недвусмысленным намерением копать именно здесь. Пикантность ситуации состояла в том, что Александра Паулиновна тоже пришла в ПИН из Северо-Двинской галереи, в 1930-1932 гг. заведовала отделом, в котором работал Иван Антонович, а в 1930-1931 гг., кроме того, была заместителем директора ПИНа, но уволилась из него за два года до исторической встречи в Семином овраге.

Александра Паулиновна предложила Ивану Антоновичу убираться подобру-поздорову. Когда Иван Антонович, было, заартачился, Александра Паулиновна подала на него в суд г. Тетюши и выиграла процесс.

Делать нечего, пришлось Ивану Антоновичу ретироваться "несолоно хлебавши", и он отправился в Каменный овраг (километрах в 30 к западу от Семина оврага). Из него берет начало речка Сухая Улема. Местонахождение названо Ишеево. Там летом 1929 г. студент-геолог Носов в верхнепермских песках нашел скелет хищного ящера. В 1930-1931 гг. здесь вел раскопки ленинградский Центральный геолого-разведочный институт (ныне ВСЕГЕИ), а в 1934, 1935 и 1939 гг. - ПИН. Иван Антонович организовал эти раскопки и руководил ими в 1935 и 1939 гг.

"Не было бы счастья, да несчастье помогло". В Каменном овраге за три сезона Иван Антонович произвел самые крупные в своей жизни раскопки. Мощная кровля костеносной линзы с одним, местами двумя прослоями известняков, которые уже в наше время бульдозер не брал. В 1930-е годы вручную делали всё. Число нанимаемых рабочих временами достигало 40. Был голод, и колхозники нанимались за кормежку пустыми макаронами. На территории России эти раскопки уступают по масштабам только раскопкам В. П. Амалицкого на Малой Северной Двине и более поздним раскопкам в Очере (Пермская область) под руководством П. К. Чудинова. В Ишеево была раскопана принципиально новая богатая диноцефаловая фауна, нигде до того не известная. Эта фауна раскрыла новый своебразный этап развития пермских фаун наземных тетрапод Европейской России и Южного Приуралья.

Наладив работу в Каменном овраге в 1934 г., Иван Антонович оставил на хозяйстве Ю. А. Орлова, а сам опять отправился на геологические работы в Сибирь. Во второй половине сезона 1934 г. он возглавил работы Верхне-Чарской геологической партии Геологичесского института АН СССР, растянувшиеся аж до января 1935 г. Занимались геологической съемкой и попутным поиском полезных ископаемых, в частности нефтеносных структур. Спутниками его были: петрограф А. А. Арсеньев, коллектор-художник О. Н. Лесючевская и студент-геолог Ленинградского университета Н. И. Новожилов, впоследствии известный палеонтолог, сотрудник ПИНа и участник многих ефремовских экспедиций.

Это был самый тяжелый сезон в жизни Ивана Антоновича. Непредвиденная задержка отодвинула время выхода на маршрут почти до ледостава. Стужа и ледяной ветер сопровождали сплав по Олекме, работу в долине р. Токко и бассейне Чары. Температура к концу сезона достигала -40° С. Закончив работу, участники отряда собрались в Могоче лишь в середине января. Общая протяженность маршрутов составила 2700 км, что втрое превысило проектное задание.

По результатам двух полевых сезонов И. А. Ефремова (1932 и 1934 гг.) они с А. А. Арсеньевым написали статью "От Алдана до верховьев Чары" и составили геологическую карту Олекмо-Чарского нагорья и западной части Алданской плиты. Карта этого труднодоступного района была использована даже при составлении большого советского "Атласа мира", изданного в 1954 г.

Но, по-видимому, именно сезоны 1932 и 1934 гг. подорвали богатырское прежде здоровье Ивана Антоновича. Однако именно приобретенный в геологических экспедициях 1930-1935 гг. опыт, не только научный, но и жизненный, открыли ему впоследствии двери в литературу. Именно там рождались сюжеты большинства его ранних рассказов: "Озеро Горных Духов", "Путями старых горняков", "Олгой Хорхой", "Голец Подлунный", "Алмазная Труба", "Юрта Ворона". В 1972 г. Иван Антонович писал, что "Голец Подлунный" - "хроникальное и точное описание одного из моих сибирских путешествий". Под именем Георгия Балабина в рассказе выведен сам Иван Антонович, а геолог по имени Александр Александров - это его спутник - А. А. Арсеньев. Только когда он пишет о событиях декабря 1935 г., в действительности они относились к 1934 г.

Интересна история "Алмазной трубы". Рассказ повествует о нахождении геологами взрывной кимберлитовой алмазоносной трубки у нас в Якутии. В 1972 г. Иван Антонович писал: "Двенадцать лет спустя после его написания на письменный стол, за которым был написан рассказ, легли три алмаза из первых добытых в трубке, расположенной на Сибирской платформе, правда южнее места действия "Алмазной Трубы", но точно в той геологической обстановке, какая описана в рассказе". Компетентные органы Ивану Антоновичу даже предъявляли претензии, дескать знали и умолчали, а через открытую печать выдали гостайну. Однако каждому читателю его беллетристических произведений должно быть ясно, что их автора можно заподозрить в грехе утопического социализма, но в сочувствии "международному империализму" - никак.

Опыт полевой геологической работы безусловно имел, хотя и более опосредованное, преломление и в его фантастических произведениях. В "Лезвии бритвы" читаем: "Начальник тот, кто в трудные моменты не только наравне, а впереди всех. Первое плечо под застрявшую машину - начальника, первый в ледяную воду - начальник, первая лодка через порог - начальника, потому-то он и начальник, что ум, мужество, сила, здоровье позволяют быть впереди. А если не позволяют - нечего и браться". Узнаете?..

Летом 1935 г., в соответствии с постановлением Советского Правительства, Палеозоологический институт, как и большинство учреждений АН СССР, переезжает из Ленинграда в Москву. Переезжали во временное (как тогда считали) помещение на Большой Калужской, дом 75 (ныне Ленинский проспект, 33). Кончился ленинградский период жизни Ивана Антоновича.

Лето Иван Антонович был в Каменном овраге. Вот что сообщает нам "Хроника" в "Трудах ПИН" за 1936 г.: "В 1935 г. Институт продолжал работы в Ишееве, базируясь на чрезвычайно удачных результатах 1934 г. Несмотря на повышение мощности кровли костеносного пласта в сравнении с прошлым годом, удалось вскрыть около 200 кв. метров костеносного пласта. Руководствуясь данными 1934 г., площадки раскопок были заложены более удачно, в наиболее обогащенных костями участках костеносных песков. В этом году были добыты: скелет крупного хищного дейноцефала, сходного с добытым в 1934 г., однако гораздо более крупной величины, череп и часть скелета in situ огромного улемазавра, части черепов лабиринтодонтов и множество отдельных костей различных родов рептилий".

Постепенно появлялись последователи и ученики. В то же лето 1935 г. Н. И. Новожилов отправился в Архангельскую область, на р. Мезень, где в 1933-1934 гг. геологом Я. Д. Зеккелем (1937 г.) в пермских отложениях были обнаружены кости. В 1937 г. работу в этих местах продолжил Р. Л. Мерклин. Так было положено начало открытию еще одной принципиально новой фауны тетрапод. Она отличается уникальными условиями захоронения и настолько яркой географической спецификой, что Иван Антонович даже поначалу посчитал эту разницу возрастной. Удивительна эта фауна и в зоогеографическом отношении: одни формы связывают ее с пермскими фаунами Северной Америки, другие - с раннепермской фауной Западной Европы, третьи - позднепермскими (раннетатарскими) фаунами Восточной Европы, содержащими гондванские элементы.

В августе 1935 г. Ивану Антоновичу присвоена ученая степень кандидата биологических наук по совокупности работ.

Летом 1936 г. Иван Антонович вновь отправляется в поселок Горный на Каргалинский рудник и, кроме того, ведет поиски костей тетрапод в Оренбургском Приуралье. Вернувшись осенью в Москву, он узнает, что пришли ящики с коллекциями Остеологического отдела и Северо-Двинской галереи, но размещать коллекции негде, для них нет музейного помещения. Поэтому наши коллекции не удастся показать участникам XVII Международного геологического конгресса, который должен состояться летом 1937 г. в Советском Союзе.

В этой ситуации, по словам профессора Р. Ф. Геккера (основателя отечественной палеоэкологии), самым решительным оказался Иван Антонович. Он написал письмо И. В. Сталину, в котором подчеркивалось: во-первых, бесценность коллекций, являющихся гордостью советской науки, во-вторых, необходимость их срочного развертывания к Геологическому конгрессу, в-третьих, в качестве возможного помещения предлагались не занятые в то время бывшие конюшни (1830-е гг., архитектор Е. Д. Тюрин; ныне Ленинский просп., 18, корп. 2) Нескучного (или Александринского) дворца. Одним словом, Иван Антонович и на сей раз показал, что имел моральное право быть начальником, в соответствии с выдвинутыми им же критериями. Кроме Ивана Антоновича, письмо подписали (надо отдать должное и их мужеству) ведущие специалисты ПИНа. В результате ПИНу достались конюшни с каретным сараем и сенной башней, а Минералогическому музею - манеж, являющийся более роскошным продолжением этого же корпуса.

Иван Антонович вместе с сотрудниками взялся за переоборудование экспозиционных помещений и монтировку экспозиции Палеонтологического музея, который удалось открыть к началу Конгресса.

Узловым вопросом работы Геологического конгресса стала пермская система - единственная система, выделенная на территории России. И. А. Ефремов предложил вниманию участников конгресса детальное стратиграфическое расчленение верхней перми и нижнего триаса на зоны по наземным позвоночным. Это сообщение открыло новую - московскую эпоху в жизни Ивана Антоновича, эпоху обобщающих работ и монографий.

В 1937 г. он стал заведующим отделом низших позвоночных ПИН. Первый сотрудник, взятый им в лабораторию, была М. Ф. Лукьянова. Это было очень удачное приобретение. С годами она стала искуснейшим препаратором и раскопщиком. Уже летом 1938 г. она была с Иваном Антоновичем в Ишеево. И дальше ездила с ним постоянно.

Летом (перед Конгрессом) Иван Антонович совершил объезд и осмотр местонахождений Поволжья, Татарии и Приуралья. Этим Иван Антонович показал пример новой формы полевой работы, которой, увы, не суждено было стать традицией.

Ископаемые кости - величайшая национальная ценность. При существовании в Европейской России более 400 только пермо-триасовых местонахождений кроме крупных продолжительных раскопок на перспективных точках, необходим и систематический мониторинг, в том числе и не очень богатых местонахождений, где изредка могут появляться линзы с очень интересными костями. К сожалению, опыт больших объездов в традицию так и не вошел.

С 1938 г. Иван Антонович, похоже, первый раз за много лет не ездил в поле. Вероятно, это было вызвано свалившейся на него камеральной работой: над докторской диссертацией, монографией и большим количеством статей, опубликованных главным образом в 1940 г. Это первый симптом того, что руки обгоняют голову - обычный результат работы хорошего организатора и удачливого полевика. А возможно, немалое время потребовала и необходимость перемещения Северо-Двинской галереи из каретного сарая. В этом году были опубликованы первые описания находок с Мезени.

В 1939 г. Иван Антонович завершил ишеевскую эпопею. Самая замечательная находка года была сделана в препараторской. В поле был взят монолитом неполный скелет долиозавра. М. Ф. Лукьянова, препарируя этот скелет, нашла в окружающей скелет породе незамеченный во время раскопок полный череп лантанозуха, описанный Иваном Антоновичем в 1946 г.

Кроме того, Иван Антонович руководил Каргалинской геолого-разведочной партией, изучающей медистые песчаники. Он совмещает эту работу с поиском остатков наземных тетрапод. Осматривает старые медные рудники в Башкирии по рекам Белой и Деме, в области установления пермской системы Р. И. Мурчисоном.

Особенно плодовитым на публикации оказался 1940 г. Самая характерная черта публикаций этого года: шесть больших статей, пять из которых начинаются со слова "Предварительное..." и одна со слова "Заметки...". Еще одна статья по-немецки начинается со слова "Kurze...". Это явное свидетельство того, что полевые работы обогнали камеральные. О правильности догадки свидетельствует тот факт, что начатая еще в Ленинграде ревизия лабиринтодонтов так никогда и не будет завершена.

Отсутствие недостатка в материале, перспективах будущих раскопок и идеях, конечно, породили в эти годы у заядлого романтика почти фантастические мечты об отдельном институте пермско-триасовых тетрапод. Иван Антонович даже был готов внести такой проект. Дополнительно такие мысли порождало и штатное расширение ПИНа. С 1 июля 1936 г. в него влился отдел палеонтологии Всесоюзного института минерального сырья (ВИМС) Наркомтяжпрома. При этом штатное расписание ПИНа удвоилось.

Вновь пришедшие в значительной мере занимались традиционной стратиграфической палеонтологией, необходимой для целей геологического картирования и разведки полезных ископаемых. Идеи А. А. Борисяка о биологической и филогенетической палеонтологии казались многим "журавлем в небе", особенно когда шкафы ломятся от неописанного материала, а голова полна идей межрегиональной корреляции.

Иван Антонович, воспитанный на идеях П. П. Сушкина и А. А. Борисяка, ворчал, глядя на ископаемых беспозвоночных: "это не животные, а щебенка", "плесень на камне" какая-то и занимаются то этим "щебеночники". Конечно, это было проявлением недостатка палеонтологического образования Ивана Антоновича.

Но вернемся в 1940 г. В этом же году выходят подробные описания улемазавра, рептилии из мезенской фауны и классическая палеонтологическая монография о бентозухе с Шарженги, написанная в соавторстве с А. П. Быстровым. Это поныне одно из лучших в мире монографических описаний лабиринтодонтов.

Наконец, на русском и английском языках выходят статьи о тафономии - новой науке о закономерностях захоронения и формировании местонахождений ископаемых остатков организмов, а в более широком понимании - о законах строения и образования палеонтологической летописи. Не случайно в начале 1940 г. Иван Антонович сделал доклад о тафономии на заседании, посвященном 80-летию выхода в свет "Происхождения видов" Ч. Дарвина. Дарвин один из первых обратил внимание на неполноту геологической и избирательность палеонтологической летописи, которые, как и летописи исторические, нельзя воспринимать как исчерпывающий источник правдивой информации. Всегда необходимо делать поправку на неполноту и избирательность. В этом смысле тафономия - наука о правилах чтения палеонтологической летописи.

В марте 1941 г. он защитил докторскую диссертацию на тему "Фауна наземных позвоночных средних зон перми СССР". Кроме основной задачи - зонального расчленения - в ней уделено особое внимание недавно открытой мезенской фауне и ее положению в разрезе континентальной перми Европейской России, а также монографическому описанию улемазавра.

В сущности, цикл работ Ивана Антоновича, к которому относится диссертация и более поздние сочинения о зональном расчленении континентальных толщ перми и триаса Русской платформы и сопоставлении этих зон с фаунами Южной Африки и Северной Америки, знаменует новый этап развития палеонтологии докайнозойских амфибий и рептилий нашего Отечества.

Раскопки В. П. Амалицкого на Малой Северной Двине дали первую большую и несомненно единую фауну тетрапод пермо-триаса. Однако для перехода к фаунистическому этапу изучения необходима была возрастная последовательность сменяющих друг друга во времени фаун. Эту последовательность первым установил Иван Антонович. Переход ко второму этапу исследований, причем как в полевом, так и камеральном аспектах, - главная заслуга Ивана Антоновича перед палеогерпетологией в узком смысле, хотя, как мы видели и еще увидим, хватает и иных заслуг. Именно на плечах Ивана Антоновича стояли все последующие исследователи континентальной перми Восточной Европы, начиная от изыскателей "Второго Баку" до Валерия Константиновича Голубева, который продолжает в наше время эти работы в лаборатории, которой полвека назад заведовал Иван Антонович.



Иван Антонович Ефремов в июне 1941 года

До Северной Двины были находки в медистых песчаниках Приуралья. Но только работы Ивана Антоновича дали им более или менее надежную возрастную привязку, то есть сделали эти разрозненные находки фауной.

А дальше была война. Иван Антонович просился на фронт, а его ввели в штаб по эвакуации ценностей Палеонтологического института. Жили в Музее. В середине октября было получено снаряжение для Уральской экспедиции, и Иван Антонович спецрейсом вылетел в Свердловск. На сей раз он был консультантом геологической экспедиции на медистые песчаники южного Приуралья. До поселка Горный добирался на полуторке полтора месяца.

Вернувшись, заболел. Вот где аукаются сибирские маршруты. В 1942 г. сотрудники ПИНа перебрались из Свердловска в Алма-Ату. Приступ лихорадки повторился. Во время болезни начал писать первые рассказы. Это, конечно, неспроста: уже два года не копал, любимые кости недоступны. А романтика, как мы помним, не терпит отлагательства. Вот и начал писать.

В начале 1943 г. наконец добрался до г. Фрунзе, где был основной костяк ПИНа и действовала библиотека Биологического отделения АН СССР. ПИН размещался в здании Киргизского пединститута. Там, в тамбуре между дверями гимнастического зала, И. А. Ефремов закончил рукопись "Тафономии". Там же, во Фрунзе, на семинаре Иван Антонович сделал первый доклад о методике полевых тафономических исследований.

Судя по статье "Динозавровый горизонт Средней Азии и некоторые вопросы стратиграфии", опубликованной в 1944 г., Иван Антонович воспользовался пребыванием в Киргизии, чтобы продолжить свои наблюдения и мысли 1929 г. Он высказал предположение о перемыве мезозойских осадочных толщ Казахстана и Киргизии. Этим он объяснял бедность динозавровых местонахождений и фрагментарность большинства найденных остатков. Сравнивая это с результатами Центрально-Азиатской экспедиции Американского музея естественной истории, состоявшейся в начале 1920-х годов, Иван Антонович пришел к выводу, что монгольская Гоби должна дать более полную картину истории динозавровых фаун Центральной Азии.

В этом же году ему было присвоено звание профессора по специальности "палеонтология".

Поздней осенью 1943 г. Иван Антонович, в составе штаба по реэвакуации, вместе с ПИНом и Биологическим отделением АН СССР вернулся в Москву. Вернулся уже не только палеонтологом, но и писателем. С собой он привез "Встречу над Тускаророй", "Эллинский секрет", "Озеро Горных Духов", "Путями старых горняков", первый вариант "Катти-Сарк", "Голец подлунный" и даже "Олгой Хорхой", хотя в те годы он в Монголии еще не бывал. В следующем году все это, кроме "Эллинского секрета", будет издано в "Новом мире", образуя цикл "Рассказы о необыкновенном".

С 1943 г. у Ивана Антоновича появился аспирант - А. К. Рождественский, только что окончивший основанную в 1939 г. А. А. Борисяком при содействии Ю. А. Орлова кафедру палеонтологии Геолого-почвенного факультета МГУ.

В дальнейшем Анатолий Константинович стал ближайшим помощником Ивана Антоновича по Монгольской экспедиции АН СССР и крупнейшим в нашем Отечестве специалистом по динозаврам. В трудные для Ивана Антоновича годы в ПИНе он старался его защитить, а тот недолюбливал Анатолия Константиновича ...

В 1944 г. распаковывали ящики, монтировали скелеты, восстанавливали музей и налаживали работу института. Опять не очень романтическая работа, а значит и опять романтическая литература. "Белый Рог", "Тень Минувшего", "Алмазная Труба", "Обсерватория Нур-и-Дешт", "Бухта радужных струй", "Последний Марсель", "Атолл Факаофо" - все эти рассказы и повесть "Звездные корабли" написаны в 1944 г. Вспоминая эти произведения, мы замечаем, как быстро приключенческий, но еще вполне реалистический жанр начинает перерастать в научно-фантастический. Это, мне кажется, служит несомненным указанием на дефицит романтики в реальной жизни Ивана Антоновича. В этом смысле его муза - родная сестра музы А. С. Грина.

Но реальная жизнь продолжалась. В конце 1944 г. наконец стали доступны для работы коллекции ПИНа, запакованные еще летом 1941 г. И Иван Антонович взялся за лантанозуха - самую неожиданную и интригующую находку из Ишеева. Работа затянулась, и ее результаты были опубликованы только в 1946 г. Морфологическое изучение показало, что лантаназух вместе с известными ранее сеймурией из Северной Америки и котлассией с Северной Двины занимают промежуточное положение между земноводными и пресмыкающимися. Признаки этих трех родов дают такое мозаичное сочетание признаков обоих классов, что при попытке выяснения их систематической принадлежности мы, - как говорил Иван Антонович, - "сразу же теряем под ногами почву".

Здесь он встретился с по сей день окончательно не решенной проблемой переходных групп между крупными таксонами, характера их эволюции и формы отражения их отношений в системе. К сожалению, работы даже главных своих предшественников (Э. Д. Копа, У. Б. Скотта, Г. Ф. Осборна и многих других), в которых они продвинулись в решении этой проблемы гораздо дальше Ивана Антоновича, он, по-видимому, не знал.

Иван Антонович выделил эти три рода в отдельный подкласс Batrachosauria Efremov, 1946 (буквально: "лягушкоящеров"). Но своеобразие его решения заключалось в том, что он считал этот подкласс переходным, одновременно относящимся к двум вышестоящим классам - амфибиям и рептилиям. Такое решение не только противоречит Международным правилам зоологической номенклатуры, но несовместимо и со строго иерархической формой линнеевской системы. Такой одиозный поступок мог совершить только человек, считавший, что если природа изучаемого объекта приходит в противоречие с принятой формой системы, надо менять эту форму, а не пытаться искусственно загонять природу в прокрустово ложе, нами же изобретенное. Это же подтверждает и один из устных афоризмов Ивана Антоновича: "кодекс номенклатуры существует для меня, а не я для кодекса". Иногда чересчур буквальное следование этому правилу создавало номенклатурные трудности, из которых приходилось выбираться его последователям.

21 января 1945 г. Совет народных комиссаров СССР принял постановление о проведении празднования 220-летнего юбилея АН СССР. Не успев наладить работу лаборатории, Иван Антонович включается в процесс подготовки к юбилею.

Тем временем рассказы, изданные в 1944 г., уже читали. Из больших русских писателей А. Н. Толстой первым заметил рассказы Ивана Ефремова. Уже будучи тяжело больным, Алексей Николаевич продолжал живо интересоваться всем происходящим в литературе. Сильно идеологизированная эпоха русской революции почти нацело уничтожила приключенческий жанр как таковой и интерес к нему у массового читателя. Война унесла многих советских писателей. А для уставших после войны людей необходима была развлекательная и затягивающая, но при этом ненавязчиво поучительная и ободряющая литература. Всеми этими качествами обладает литературный мир Ивана Ефремова.

Алексей Николаевич пригласил Ивана Антоновича к себе в больницу и без обиняков спросил: "Рассказывайте, как вы стали писателем! Как вы успели выработать такой изящный и холодный стиль?". Возможно, даже Иван Антонович не очень и задумывался над этим, к этому его подготовила прожитая жизнь. Но внутренний слух и безошибочное чувство языка Алексея Николаевича позволили подметить эти качества сразу.

220-летие АН СССР отмечалось 16-30 июня 1945 г. в Москве и Ленинграде. Многие сотрудники Академии в связи с этим событием были награждены правительственными наградами. Иван Антонович был награжден орденом "Знак Почета". В этом же году монография о бентозухе И. А. Ефремова и А. П. Быстрова, изданная в 1940 г., была удостоена премии АН СССР им. А. А. Борисяка.

Союз писателей СССР избрал Ивана Антоновича своим членом. Это был единственный случай в послевоенной истории Союза писателей, когда избрание произошло без каких-либо предварительных заявлений и рекомендаций. Здесь, вероятно, мнение А. Н. Толстого сыграло важную роль. Видимо, окрыленный литературными успехами, Иван Антонович начинает писать вторую повесть "На краю Ойкумены".

Правительство Монгольской народной республики поддержало инициативу советских палеонтологов и предложило АН СССР организовать экспедицию для поисков ископаемых животных в Монголии. Иван Антонович был назначен начальником экспедиции. Сезон 1946 г. был рекогносцировочным и был посвящен прежде всего объезду местонахождений, разведанных русскими геологами и Центрально-Азиатской экспедицией Американского музея естественной истории в 1920-х годах, но были обнаружены и новые местонахождения. В частности, в первый же год было найдено гигантское захоронение динозавров в котловине Нэмэгэту Южной Гоби. Оно и теперь еще таит в себе несметные палеонтологические сокровища. По характеру полевой работы это был большой объезд и осмотр местонахождений, подобный тому, какой Иван Антонович впервые совершил летом 1937 г.

1947 г. ушел на подготовку больших раскопочных работ: завоз снаряжения, материалов (гипса, досок, лебедок, автомашин, горючего, провизии и много другого) на основную и промежуточные базы. Новый, 1948 г., Иван Антонович вместе с А. Г. Вологдиным и В. А. Пресняковым встречал в Улан-Баторе. Сезон 1947 г. Иван Антонович работал главным образом как организатор будущих работ.

Масштабным раскопкам были посвящены полевые сезоны 1948 и 1949 гг. Работа велась примерно так. Приезжали на точку (местонахождение), находили кости, особенно желанными были скелеты динозавров, которых фатально не хватало у нас дома, в России. Рутинной раскопочной работой и взятием монолитов руководили опытные сподвижники Ивана Антоновича: Я. М. Эглон, Н. И. Новожилов и М. Ф. Лукьянова под присмотром А. К. Рождественского. Иван Антонович значительную часть времени проводил в палатке за пишущей машинкой. В эти годы делались наброски для "Дороги ветров" и даже наброски, впоследствии вошедшие в "Туманность Андромеды".

Результатам полевых работ в монгольской части Гоби была посвящена серия публикаций Ивана Антоновича в научной и популярной печати. Экспедиции в Монголию стали достойным завершением полевых подвигов Ивана Антоновича. За палеонтологические исследования в Монголии он награждался премиями Президиума АН СССР пять раз. Но больше он уже на полевые работы никогда не выезжал.

В 1948 г. Иван Антонович награжден орденом Трудового Красного Знамени за заслуги в области палеонтологии. В 1950 г. опубликована книга "Тафономия и геологическая летопись". За нее через два года Иван Антонович был удостоен Сталинской премии второй степени.

Росла и лаборатория. В 1946 г. по окончании геологического факультета Саратовского университета поступил в аспирантуру Б. П. Вьюшков. Главной его специальностью стали зверообразные, особенно тероцефалы. Но вообще он был на все руки. Он имел публикации о лабиринтодонтах, батрахозаврах, проколофонах, парейазаврах, капторинидах, дицинодонтах, горгонопсах и проторозаврах. Он описал хрониозухий (Bystrowianidae Vjuschkov, 1957; Chroniosuchidae Vjuschkov, 1957), регулярно ездил в поле, но не был в Монголии, продолжая в эти годы разведку и раскопки в Советском Союзе. В 1954 г. первый в истории русской палеонтологии применил бульдозерную вскрышу триасового местонахождения Донгуз в Оренбуржье. Его Иван Антонович называл "тафономом № 2". В палеонтологии он был почти так же универсален, как сам Иван Антонович. Он с годами стал его любимым учеником, в котором он безусловно видел своего преемника, "но Бог судил иное". В 1958 г. его жизнь оборвалась.

В 1947 г. после демобилизации в лабораторию пришел Е. А. Малеев (1915-1966), выпускник биофака МГУ, специализировавшийся по функциональной морфологии млекопитающих. В ПИНе он занимался гобийскими динозаврами, доставленными экспедициями Ивана Антоновича, в которых он тоже успел принять участие. В 1962 г. руководил экспедицией по изучению гигантских варанов острова Комодо.

В 1950 г. по совместительству был оформлен в качестве старшего лаборанта непревзойденный рисовальщик ископаемых костей Н. А. Яньшинов (1905-1975). Его исходная специальность - книжная миниатюрная графика. Они с Иваном Антоновичем знали друг друга еще в раннем детстве, усадьбы их родителей в Вырице были рядом, их разделял лишь общий забор. Его иллюстрации стали украшением многих ПИНовских работ и "Основ палеонтологии", посвященных ископаемым позвоночным.

Летом 1951 г. к Ивану Антоновичу приехал П. К. Чудинов (1922-2002) - геолог, выпускник Пермского университета, - с сообщением о находке черепа зверообразной рептилии в Пермской области. Осенью того же года Петр Константинович поступил в аспирантуру ПИНа. Начиная с 1952 г. ему было поручено вести разведку в Прикамье, в том числе и в окрестностях г. Очера, откуда происходил привезенный им череп. Это крупное местонахождение верхнепермских позвоночных находилось на высоком склоне холма. Вердикт Ивана Антоновича был: "Срыть к черту эту гору и добыть новую фауну".

Раскопки в Очере требовали бульдозерной вскрыши и средства на них удалось получить лишь в 1957 г. Раскопки продолжались в сезоны 1957, 1958 и 1960 гг. Но только в 1964 г. все наиболее важные находки были отпрепарированы. Очерская раскопка была самой крупной в истории советской палеонтологии и уступала лишь масштабам работы В. П. Амалицкого на Малой Северной Двине.

Но даже в годы монгольской эпопеи первая любовь Ивана Антоновича - континентальный пермо-триас России - не была полностью оставлена. Его статья "Гондванские фации северных материков" развивает с использованием множества новейших данных главную идею В. П. Амалицкого о проникновении в поздней перми многих характерных элементов гондванской фауны на территорию Восточно-Европейской платформы.

В статье "О строении коленного сустава высших дицинодонтов" он предвосхитил наши современные воззрения о роли локомоции крупных позвоночных в истории триасовых тетрапод.

Главная же палеонтологическая работа послевоенного периода "Фауна наземных позвоночных в пермских медистых песчаниках Западного Приуралья" подводила итог не только собственным работам Ивана Антоновича в этой области, начатым еще в 1929 г., но также палеонтологическим и геологическим исследованиям его предшественников более чем за 100 лет. Иван Антонович писал в этой книге: "В течение XVIII и XIX веков работало огромное количество рудников, рассеянных по всей площади развития медистых песчаников вдоль западного склона Урала. Наиболее крупные скопления медных руд в пермских континентальных отложениях представляют собой вместе с тем и местонахождения органических остатков. Результатом этого явилось то, что прекрасной сохранности органические остатки неминуемо должны были обратить на себя внимание, особенно при наличии большого количества опытных и внимательных горнорабочих и при ручной разработке руды".

Иными словами, палеонтологические сокровища медных рудников были типичными плодом периода случайных находок. Подробная геологическая атрибуция образцов не проводилась, поскольку находку откладывали, а выемка руды продолжалась. Поэтому соотнести находки, сделанные в рудниках большей частью в XIX веке, с добытыми в естественных обнажениях удалось лишь на стадии изучения разновозрастных фаун, то есть, как отмечалось, в эпоху Ефремова. Книга о медистых песчаниках - самая крупная монография Ивана Антоновича - была опубликована в 1954 г.

В 1955 г. была опубликована последняя палеонтологическая книга Ивана Антоновича "Каталог местонахождений пермских и триасовых наземных позвоночных на территории СССР". Она была издана в соавторстве с Б. П. Вьюшковым и подводила итог поисковой работе охотников за ископаемыми более чем за столетний период.

Хотя в последующие годы научная продуктивность Ивана Антоновича сократилась, но до 1958 г. палеонтологические публикации продолжали выходить. В 1957 г. Иван Антонович и А. П. Быстров получили дипломы Лондонского Линнеевского общества за свою монографию 1940 г. о бентозухе и стали почетными членами этого общества. Такое, казалось бы, запоздалое признание свидетельствовало, как ничто другое, о том, что эта монография вошла в мировую палеонтологическую классику.

Издав книгу о медистых песчаниках, Иван Антонович принялся за "Дорогу ветров". Эта книга о Монгольской экспедиции АН СССР - самое реалистичное и самое автобиографичное произведение Ивана Антоновича. Только в этой книге все герои названы своими именами. Фантазия была нужна только в тех местах, которые не мог вынести Главлит. Например, за удачные находки в книге награждаемым выдавался шоколад. Как известно, Иван Антонович старался брать на технические должности в экспедицию водителей - бывших фронтовиков, привыкших к трудностям полевой жизни, способных на марше вести, а при случае и ремонтировать машину, но способных участвовать и в раскопках. Легко себе представить, как им нужен был тот шоколад и что именно выдавалось в награду.

Еще дописывая книгу о Монголии, он берется за первый свой роман - "Туманность Андромеды". Он неделями пишет дома, но нередко, даже явившись в ПИН, продолжает заниматься беллетристикой. А ведь он еще лабораторией заведует: надо руководить сотрудниками, проводить семинары, вычитывать статьи, писать отзывы, отчеты писать, ежегодную инвентаризацию устраивать и т. п.

В ответ на претензии он еще в 1955 г. оформляет временную инвалидность и дописывает обе вещи. "Дорога Ветров" первым изданием вышла в 1956 г., "Туманность Антромеды" - в 1957 г. в сокращенном виде в журнале "Техника - молодежи", а в 1958 г. - отдельной книгой. Это, пожалуй, самая известная, самая издаваемая и дважды экранизированная книга Ивана Ефремова (до 1987 г. - 83 раза на 36 языках). Популярность художественных произведений Антона Ивановича была невероятно велика. С 1949 по 1954 г. ничего нового им не было написано, но написанное ранее издавалось с неослабевающей частотой (с 1944 по 1953 гг. - 254 раза на 17 языках).

В октябре 1953 г. Иван Антонович баллотировался на выборах в члены-корреспонденты АН СССР, но избран не был. Как часто бывает, дело было не в научных заслугах, а в противостоянии сторонников и противников Т. Д. Лысенко. Избраны в тот раз были Ю. А. Орлов и Л. Ш. Давиташвили, а отвергнуты И. А. Ефремов и А. Н. Криштофович. Оценка этого события Иваном Антоновичем 9 лет спустя была подстать романтику. Он писал Ю. А. Орлову: "Никогда больше не выставлю свою кандидатуру, поскольку один раз Академия ее уже отвергла. Донкихотство или нет, но это так ...".

В 1958 г. начиналась Советско-Китайская палеонтологическая экспедиция АН СССР и АН КНР. В связи с этим И. А. Ефремов в составе группы советских палеонтологов выезжал в Китай для переговоров с тем, чтобы со следующего года начать полевые раскопочные работы. Как и предполагалось, работы начались, в них даже участвовал П. К. Чудинов, но Ивана Антоновича там не было...

Формально Иван Антонович в 1959 г., 52 лет от роду, ушел из ПИНа по инвалидности, проработав в нем 34 года. Ушел, хлопнув дверью... Он еще консультировал сотрудников, писал отзывы о диссертациях, но в Институт не ходил. Внутреннюю причину конфликта Иван Антонович сформулировал сам: "Как быть, когда становится трудно "служить двум богам", когда литературная работа хорошо и удачно идет - и на миллионы людей, а не на десятки, как палеонтологическая, она нужна людям; не бросать же литературную и как же быть с наукой". Для серьезного обсуждения причин внешних мне не удалось найти подобающей формы.

На этом собственно научная биография Ивана Антоновича кончилась. Было опубликовано еще две статьи. Это русская версия "Некоторых соображений о биологических основах палеозоологии" и "Перспективы развития палеонтологических исследований в Монголии". Были написаны два некролога: к 100-летию В. П. Амалицкого и к 10-летию гибели Б. П. Вьюшкова. Дальше начинается биография Ивана Антоновича - большого писателя, почти безраздельно отданная беллетристике».

Факты насыщенной жизни и научной деятельности и интеллектуально-литературного творчества Ивана Антоновича Ефремова лучше всяких частных обобщений говорят о сути советской эпохи и её модернизационного рывка (выше отмечалось, как оперативно отреагировал Сталин в 1937 году на письмо Ефремова о необходимости выделить здание в Москве для палеонтологической экспозиции). В нюансах открывается подспудное. И увлекательная и отнюдь не исчерпанная сфера палеонтологии предстает более-менее наглядно. А мировоззрение Ефремова – не просто космично, как и пристало русской мысли, но и во многом правоверно. Чтобы в этом убедиться, достаточно перечитать «Лезвие бритвы» или «Час быка». Да и мои личные впечатления об Иване Антоновиче свидетельствуют об этом. И мне ещё подумалось – какое огромное духовное и идейное богатство наработано нашим народом в прошлом веке! Есть чем гордиться и есть что развивать и продолжать. Только бы вырваться из тупика, в который нас ныне загнали ложные кумиры и наш собственный грех шкурничества.