Скурлатов В.И. Философско-политический дневник

Личные отношения между современными российскими политиками: некоторые штрихи


Можно занимать разные идеологические позиции и в то же время испытывать друг
к другу симпатию и даже приятельствовать. Иногда в семье голосуют муж за одну
партию, а жена или дети – за другую, и тем не менее они сожительствуют. Так и
в политической тусовке, называемой иногда «политическим классом». Одно дело –
отношения внутри своей общины более или менее единомышленников, и другое дело
– отношения с лидерами или активистами других политических группировок.

Здесь – как в любой тусовке или как на улице или в транспорте. Кто-то нравится,
а кто-то нет. И трудно перебить инстинктивную симпатию или антипатию даже под
влиянием весомых критических аргументов разума. Сердцу не прикажешь.

Политики немного отличаются от обычных людей своей стрессоустойчивостью и просчитываемостью.
В остальном – они тоже часто руководствуются чувством и интуицией в отношениях
друг с другом. Основные критерии стандартны- приличен человек или нет, нравится
внешне или нет, надежен или ненадежен.

Вот мы трое – я, Жириновский и Анпилов - давно знаем друг друга и говорим по
душам. Наши отношения проверены улицей и всякими стрессовыми ситуациями. Это
– как в школе или в студенчестве. Все трое начинали политическую карьеру с равных
стартовых позиций и примерно одновременно, все мы познакомились в пылу борьбы
за сохранение Советского Союза, и нас связывают воспоминания о совместных делах.
Поэтому можем друг с другом говорить доверительно.

Больше года назад Владимир Вольфович жаловался мне на Виктора Ивановича – «Я
предложил ему третье место в федеральном списке, потому что наш лозунг «Мы за
русских, мы за бедных», и Витя тут уместен, и я ему гарантировал полную свободу
действий в Думе и независимость от фракции ЛДПР, а он заколебался и потом отказался,
сославшись на решение исполкома своей «Трудовой России»». 

Все трое мы можем собираться в кучку на каком-нибудь фуршете и, как полагается
в междусобойчике, мимоходом обмыть косточки общих знакомых и посплетничать

Но если случайно рядом окажется Зюганов – общей болтовни не получится. Так, я
с Зюгановым в хороших отношениях, а Жириновский и Анпилов – в плохих. Ради вежливости
они немного с ним пошутят, однако доверительность исчезнет.   

Политиков и депутатов и чиновников много, как же устанавливаются приятельские
отношения? Многое зависит от идейного родства. Жириновский, Анпилов и я -  близки
по социальному бэкграунду, но социальный адресат у Анпилова другой, чем у нас
с Жириновским. Поэтому в политике я и Жириновский – конкуренты, а Анпилов нам
обоим – не конкурент. Жириновский может выделить место в своем списке Анпилову,
но не мне, хотя с членами его фракции ЛДПР в Государственной Думе РФ я обычно
дружу, в частности с Алексеем Валентиновичем Митрофановым и раньше с Венгеровским,
Калашниковым, Логиновым, Марычевым, Лисичкиным, Журавлевым. Я не раз отбивал
у Жириновского депутатов, и он очень огорчался.

Отбить депутата – как отбить девушку. Вообще-то обида почти смертельная. Слава
Богу, оказался Жириновский отходчивым, хотя склонен к драке. Год назад я мирил
его со своим приятелем Комковым, когда они подрались из-за здания детского сада
на Хорошевке и произошел скандал на всю Россию. Пришлось затем на Ярмарке политических
партий в Манеже (август 2003 года) стать посредником между ними.

Самое болезненное обострение между мной и Жириновским произошло весной 1999 года,
когда я решил войти в альянс с Баркашовым (Русское Национальное Единство), и
решено было вовлечь в наш предвыборный Национальный блок депутата от ЛДПР лидера
движения «Спас» Владимира Ивановича Давиденко. Ясно, что Национальный блок претендовал
на голоса той электоральной ниши, которую традиционно занимал Жириновский. Да
ещё мы уводили Давиденко!

Жириновский вызвал Владимира Ивановича к себе и имел очень резкое объяснение
с ним. Я ждал результата в кабинете Давиденко. Депутат вернулся возбужденный,
расстроенный. «Ни в какую! – сказал он. – Владимир Вольфович даже мысли не допускает
о моем уходе. Для работы со мной он выделил группу мордоворотов».

Через некоторое время в кабинет Давиденко вошли четверо депутатов из Питера,
о которых говорили, что у них якобы уголовное прошлое.Они попросили меня выйти
вон. Я ответил, что не собираюсь. «Уходит от вас Давиденко, - сказал я. –Он теперь
наш». Поскольку люди Жириновского были настроены вышвырнуть меня силой, я демонстративно
снял часы с руки и положил в карман, к драке изготовился. Вопрос шел о жизни
и смерти нашего Национального блока, здесь не до сантиментов.

Короче, ушла эта группа депутатов не солоно хлебавши, а Давиденко стал первым
номером Национального блока (Баркашов – второй, я – третий). Правда, потом блок
распался из-за денежного конфликта между мной и Баркашовым- дележ денег ссорит
не меньше, чем дележ девушки. Однако Давиденко остался с Баркашовым и потом активно
участвовал в выборах, а меня команда Суркова из Кремля привлекла к созданию придуманной
мной надпартийной предвыборной коалиции «Народный кандидат»,  которая ныне стала
Народной партией. Жириновский же меня простил.

Пожалуй, идейное «родство душ» скорее конкурентно-разделяет, чем личностно-соединяет.
Внутри одной организации оно необходимо-сплачивающее, а между родственными организациями
ревностно-отталкивающее. Одноименные заряды отталкиваются, не правда ли. Сохранять
добрые отношения с Жириновским помогают такие личностные качества Владимира Вольфовича,
как честность и доброжелательность. Наверное, эти внутренние качества весьма
притягательны и сравнимы с симпатичностью внешних данных. Ими обладают не все
политики.

Все же отношения между политиками – комплексны и ситуативны. Жириновский вступил
в ряды моего Российского Народного Фронта (РНФ) весной 1989 года на заре своей
политической траектории, покинув перед этим Новодворскую. Мы сразу подружились
и вели доверительные беседы. Даже честно сравнивали, сколько денег было в распоряжении
у него и у меня. У меня было намного больше, но и Жириновский уже тогда достиг
порога экономической самодостаточности. Он с семьей жил в двухкомнатной квартирке
в Сокольниках, и ему удалось накопить на книжку столько рублей, что проценты
с них обеспечивали прожиточный минимум. 

Сверхактивность Жириновского претила почти всем другим секретарям РНФ, и Владимир
Вольфович это чувствовал. Мне приходилось то и дело его осаживать, ибо он не
давал другим открыть рот. Однажды он подошел ко мне и поделился замыслом создать
собственную политическую организацию. «Попробуй!» - с облегчением сказал я, не
очень веря в успех затеи. Через несколько дней был митинг РНФ – кажется, в Парке
культуры имени Максима Горького. Владимир тоже прибыл незадолго до начала и попросил
встать рядом со мной. Двухметровый транспарант РНФ развернули за моей спиной.
«Можно, я разверну транспарант своей партии?» - спросил Жириновский. Я разрешил.
И рядом со скромным нашим полотнищем вдруг развернулся и затмил все остальные
плакаты  шестиметровый транспарант ЛДП СССР. Таково было первое явление будущей
ЛДПР народу.

Что касается Геннадия Андреевича Зюганова, то мы, судя по всему, испытываем внутреннее
тяготение друг к другу. Мне он симпатичен, и нас объединяют общие интересы. Будучи,
как и я, физиком по образованию, он тоже интересуется историей и богословием.
Когда-то мы перезванивались по ночам. Конечно, он слишком осторожен и не всегда
решителен. Кроме того, ему не всегда хватает марксистской подкованности, как
и очень многим современным российским  коммунистам. Не все даже потрудились,
в отличие от меня, твердо усвоить букву марксизма-ленинизма и проштудировать
собрания сочинений классиков, а ведь прежде всего надо чувствовать живую субъектную
душу марксизма-ленинизма. По-моему, Зюганов не очень чувствует также экономику,
в то время как я с детства занимался предпринимательством и затем много усилий
затратил на постижение механизмов экономического роста. Поэтому Зюганов полагается
на относительную  экономическую компетенцию то Татьяны Карякиной, то Сергея Глазьева.


Зюганов доступен и доброжелателен, в то время как отношения с Валентином  Купцовым
у меня не заладились с первого контакта в Вологде где-то в середине 1980-х годов,
куда мы вместе с Василием Беловым, Юрием Черниченко и иными общественными деятелями
ездили на совещание по проблемам Нечерноземья. На встрече с вологодским активом
я сел в президиуме на свободное место, а оказалось, что там должен был сидеть
второй секретарь областного комитета КПСС Купцов, которого я не знал в лицо.
Произошло краткое выяснение ситуации. А вот с Егором Лигачевым – светлые воспоминания.
Я им восхищался в начале 1970-х годов, когда он стал одним из авторов составляемой
мной книги «Репортаж с переднего края» об освоении западносибирской Большой Нефти.
Он работал с самоотдачей на благо страны и своей родной Томской области, и я
думал – вот бы его в Кремль!

С разнообразными центристами – я дома. Однако, увы, среди центристов выгляжу
я белой вороной, потому что не могу не признать неизбежность и необходимость
революционного насилия для свержения десубъектизирующего всех нас режима «сомосы».
Когда древние евреи, выведенные пророком Моисеем из египетского плена, совратились
в культ Золотого Тельца, то величайший вождь богоизбранного народа с абсолютной
беспощадностью спас его, развязав против него святой террор (Исход 32). Кто спасет
русских? Но слово «революция» пугает центристов. Тщетно я разъясняю, что имею
в виду не некую «социальную» «пролетарскую революцию» (старый пролетариат окончательно
сошел с исторической арены после прихода постиндустриализма), а скорее революцию
национально-освободительную, которая по сути своей является мелкобуржуазно-демократической
революцией. 

Из центристов решительнее других выглядят тот же Владимир Жириновский, с которым
мы 20 августа 1991 года выходили на Новый Арбат в попытке сохранить СССР, перевернуть
несколько троллейбусов и поджечь пару-тройку легковушек и создать антиельцинскую
баррикаду недалеко от Белого Дома, и в итоге выдержали краткий и жесткий кулачный
бой с проельцинско-настроенной толпой, - и лидер Центристского блока Владимир
Воронин, который, выйдя из тюрьмы, очень успешно руководил мной, Жириновским,
Боканем и другими центристами.

Среди «левых» значительно больше боевых и решительных. На эту тему можно много
сказать. Кроме Виктора Анпилова, я близко знаю Эдуарда Лимонова, Сергея Удальцова,
Анатолия Крючкова и многих других. Увы, если я устремлен вперед, то они устремлены
назад. Ну никак не могу я принять лозунг национал-большевиков Лимонова – «Сталин,
Берия, ГУЛАГ!». Тем не менее Эдуарду Вениаминовичу удалось увлечь молодежь, создать
напористую сплоченную организацию. Я ему по-хорошему завидую. Когда-то он упрашивал
меня воздействовать на Баркашова и принять НБП в Национальный блок, и мы с Давиденко
вполне поддерживали эти его устремления, но Александр Петрович категорически
возражал и наложил вето.

Среди «русских националистов» - огромное разнообразие. Я понимаю насущную необходимость
становления русского национализма и в то же время являюсь ярым  противником «русского
этнозоологизма», который фактически препятствует росту  «русского национализма»
и отбрасывает русских в досубъектность. Национализм и этнозоологизм – принципиально
разные вещи. Этнозоологизм апеллирует к этносу и расе, то есть к досубъектной
природно-культурной общности, а национализм опирается на «критическую массу»
низовой русской субъектности как ядро нации – субъектной социально-исторической
общности людей разноэтнических корней.

К сожалению, большинство называющих себя «русскими националистами» - это примитивные
«этнозоологисты» или досубъектные православные или антисемиты. Небольшие надежды
подавал Александр Никитич Севастьянов со своими трудами о роли национального
капитала, однако в реальной политике он, увы, часто идет по более легкому пути
этнозоологизма. Больше всего подлости я встречал именно среди «русских этнозоологистов».
Подлость проявляется прежде всего в денежных делах. Русопятствующие гаврилы так
и норовят вдарить меня, как горьковского Челкаша, булыжником по голове, когда
я даю им в долг или беру в долю. Тошно мне вспоминать всяких негодяев, которые
громче всех кричали о своей русскости и своем антисемитизме, а сами оказывались
подлее любого еврея или кавказца. Все же с некоторыми «русскими этнозоологистами»
я поддерживаю дружеские связи, поскольку они мне или симпатичны внешне, или порядочны
внутренне. Например, на всю жизнь для меня друг - русский самородок Виктор Иванович
Корчагин, лидер Русской партии, директор издательства «Витязь». Незабываемые
дни я провел у него в гостях на Селигере, пешком ходил от его дачи к истоку Волги.

Итак, моя ниша – пока в будущем. Левые, центристы, националисты, а тем более
прокомпрадорские политики и депутаты – не способны предложить достойный национальный
проект. Одни тянут назад, другие прекраснодушествуют, третьи скатываются в досубъектность,
четвертые шкурничают или предательствуют – а мне, субъектному русскому человеку,
пока негде духовно преклонить голову.