Недоумение корреспондентов из Багдада
Блистательно на первом канале проводит телепередачи «Основной инстинкт» Светлана
Сорокина. Я настолько к ним пристрастился, что переживаю, когда пропускаю их
или опаздываю.
Даже в условиях путинской России, даже на официозном первом канале ухитряется
Светлана Сорокина быть политкорректной, приглашать людей разных взглядов.
Вчера вечером она собрала в студии многих корреспондентов, только что вернувшихся
из Багдада и окрест, и задала им вопрос – «почему так легко американцы взяли
Багдад?»
Все корреспонденты выразили своё недоумение. Они не ожидали такого поворота событий.
В прямом эфире из Багдада сообщается, что стрельбы нет, на улицах спокойно, многие
багдадцы приветствуют агрессоров и даже глумятся над поверженной статуей Саддама
Хусейна.
Есть несколько объяснений внезапного прекращения сопротивления.
Например, Саддам и его сыновья могли действительно погибнуть при бомбежке. Всегда
и везде, а особенно в авторитарных обществах, стойкость сопротивления рушится
после ухода первого лица.
Возможно, сторонам удалось договориться и добиться тихой капитуляции Ирака в
обмен на сохранение жизни Саддама.
Не исключено, что Саддам пошел на тихую капитуляцию ввиду явной безнадежности
сопротивления и без всяких оговорок для себя лично, просто ради сохранения жизней
иракцев и минимизации разрушений.
Ждать ответа осталось недолго.
Заря первой русской модернизации
Пришел ответ из Минска – «А какую роль сыграл Скорина? Он издал первую Библию
за полвека до Фёдорова. Как повлияла его Библия на развитие русского языка?»
Отвечаю: Период после Брестской унии 1596 года существенно отличается от более
ранних времен Франциска Скорины или Василия Тяпинского.
В 16-ом веке более или менее нормированным был церковнославянский язык, а светские
литературные произведения типа Переписки Ивана Грозного и Андрея Курбского или
Дневника Фёдора Евлашевского отличались грамматической и лексической ненормированностью.
Издания Библии на церковнославянском языке, пражские и виленские первопечатные
книги Франциска Скорины имели, конечно, огромное общерусское культурное значение.
Однако в 17-ом веке вклад Мелетия Смотрицкого или Симеона Полоцкого в становление
общероссийского литературного языка носит именно нормирующий характер.
Вообще в 17-ом веке благодаря прорыву буржуазной субъектности и соответственно
благодаря становлению наций во всей Европе, в том числе в Восточной, происходит
становление национальных языков. Страны победившего протестантизма индуцировали
окрестные земли, в том числе перепаханные Контрреформацией и оставшиеся католическими.
Получив импульс от пассионарного протестантства, выстоявшее католичество, в том
числе в Польше, мобилизовалось на экспансию.
Пострадала Московия.
Уцелевшие в Западной Руси (в том числе в Беларуси) православные сблокироваллись
с протестантами, постарались отстоять свои плацдармы в Речи Посполитой. Им это
удалось.
В результате западным православным выпала историческая роль передать импульс
Нового Времени от протестантского эпицентра на восток Восточной Европы, в Великороссию.
Вот почему Львов, Вильна, Витебск, Полоцк, Могилев, Луцк и Киев стали центрами
формирования общерусского разговорного и письменного койне, откуда оно распространилось
по всей Руси.
И нет ничего удивительного, что Скорина и Федоров начинали первопечатание русских
книг в припротестантской зоне, ближе к источнику современной общемировой цивилизации.
Это - азбука истории, об этом - во всех учебниках.
Другое дело, что я здесь сознательно выставляю вперед тот порыв к субъектности,
который породил все современные национальные государства и прямо или косвенно
(индукционно) определил развитие современных языков, включая русский.
Возникновение новых наций типа белорусской или украинской приводит к кристаллизации
новых национальных языков, но это уже вторичные явления, побочные завихрения
истории. Как на англосаксонской или немецкой общенародной основе возникло несколько
наций, так и на общерусской основе в ходе истории, тем более на православно-католическом
фронтире, сложились наряду с русской также украинская и белорусская нации.
Но это уже другой сюжет, другая проблемная тема.
Полвека без Сталина в башке
Только что отметили полвека со дня смерти Иосифа Виссарионовича Сталина, есть
повод оценить эту историческую фигуру, авторитет которой после десятилетий умаления
ныне растет с каждым годом и даже месяцем.
В связи с этим целесообразно обратиться к более глубоким суждениям о нём, чем
к расхожим вульгарным лозунгам. Образец здесь – анализ террора Великой Французской
Революции в гегелевской «Феноменологии духа».
Я вспомнил это гениальное «путешествие за открытиями», знакомясь с книгой Исайи
Берлина «Подлинная цель познания. Избранные эссе» (Москва: Канон+, 2002. – 800
с.).
Интересно и правдоподобно Исайя Берлин рассказывает о своих встречах с Борисом
Пастернаком.
Родился Исайя Берлин в Риге в 1909 году, до 1920 года проживал в Питере, знает
русский язык, в 1945 году работал в английском посольстве в Москве. Столетие
назад сошлись два пассионарных порыва – русский и еврейский, и в результате произошла
вспышка исторической Сверхновой, а именно Великая Русская Революция. Человечество
ещё долго будет осмыслять этот глобальный катаклизм, не уступающий Великой Французской
Революции.
«В1945 г., - свидетельствует Исайя Берлин о Борисе Пастернаке, - он всё ещё надеялся
на великое обновление российской жизни в результате очистительного урагана, каковым
представлялась ему война – урагана, столь же преобразующего, пусть и своими страшными
методами, как и сама революция, этот гигантский катаклизм, не вмещающийся в наши
узкие моральные категории.
Такие гигантские перемены, считал он, не подлежат осуждению. О них надо думать
и думать, пытаясь всю свою жизнь, насколько это возможно, осмыслить их; они –
по ту сторону добра и зла, принятия или отрицания, сомнения или согласия; к ним
надо относиться как к стихийным бедствиям, землетрясениям, наводнениям, которые
находятся по ту столрону всех этических и исторических категорий.
Поэтому тот страшный кошмар, заключавшийся в обвинениях и измене, в чистках и
убийствах невиновных, за которым последовала война, казался ему необходимой прелюдий
к неизбежной и неслыханной победе духа» (с. 644-645).
Будем придерживаться именно такого понимания, повторяющего гегелевское, и попытаемся
сделать переоценку типичных интеллигентских штампов.
Сталин – не диктатор. Сталин – не тиран, Сталин – не палач.
Диктатор, тиран, палач – это те, кто удовлетворяют свой шкурный интерес к диктату,
тиранству, палачеству.
Сталин же – самодержец масштаба Цинь Шихуанди, Чингис-хана или Петра Великого.
Воспринимать надо такое явление - прав здесь Борис Леонидович Пастернак - как
рок, как миротрясение.
Сразу после победы Наполеона под Иеною, в ночь на 13 октября 1806 года, Гегель,
только что закончивший «Феноменологию духа» и разглядывая из окна своей квартиры
вступающие в Иену французские войска, написал:
«Я видел императора, эту Мировую Душу, в то время, как он проезжал по городу
с целью рекогнисцировки; - в самом деле, испытываешь удивительное чувство, когда
видишь такое существо, сконцентрированное здесь в одном пункте, сидящее на коне
и в то же время повелевающее и управляющее миром» (цитируется по: Фишер Куно.
История новой философии. Том VIII: Гегель, его жизнь, сочинения и учение. Первый
полутом. – Москва – Ленинград: Соцэкгиз, 1933, с. 54-55).
Да, много страданий и крови и преступлений сопровождают это шествие Мирового
Духа по земле.
Да, Сталин – это Бич Божий. Сталин – стихия. В нём сфокусировались энергии эпохи,
чтобы он подвигнул историю, преобразовал человечество. Он призван был сделать
очистительную историческую работу, как гроза и буря призваны сделать очистительную
природную работу.
И Сталин стал сталью, стал ураганом, стал Духом Времени.
Маленькому Евгению смертельно опасна непреклонность Мировой Души, вздыбившей
коня истории – Медный Всадник. Вспомним одноименную вдохновенную поэму Александра
Сергеевича Пушкина, написанную в 1833 году. Но по большому счёту, как открылось
Председателю пушкинского «Пира во время чумы» (1830) тоже ночью, как и Гегелю:
Всё, всё, что гибелью грозит,
Для сердца смертного таит
Неизъяснимы наслажденья –
Бессмертья, может быть, залог!
И счастлив тот, кто средь волненья
Их обрести и ведать мог.
Итак – хвала тебе, чума!
Нам не страшна могилы тьма,
Нас не смутит твое призванье!
И другой русский провидец – Фёдор Тютчев – в том же 1830 году в стихотворении
«Цицерон» вещает о том же:
Счастлив, кто посетил сей мир
В его минуты роковые!
Его призвали всеблагие
Как собеседник на пир.
Он их высоких зрелищ зритель,
Он в их совет допущен был –
И заживо, как небожитель,
Из чаши их бессмертье пил!
Сталин – порождение и орудие прекрасного и яростного мира. За полвека после ухода
этой Мировой Души становился русский Третий Рим с каждым годом всё пошлее, подлее
и шкурнее, пока не прогнил насквозь и не рухнул в собственные нечистоты.
И отшатнулись от разложения Третьего Рима те, кто в годы Сталина видели в нём
проблеск высшего.
Исайя Берлин свидетельствует далее о Борисе Пастернаке:
«Я увидел его снова через одиннадцать лет. К 1956 г. его отчужденность от политической
системы его страны стала полной. Ни о ней, ни о её представителях он не мог говорить
без содрогания» (с. 645).
А как быть мне, понимающему, под копытами если не Мировой Души, то нынешних властвующих
душонок? Приветствовать свою погибель, как стихию чумы, или противостоять року
террора или распада?
Задним числом уважая Петра Великого или Иосифа Сталина, как вести себя под их
властью? Никогда не смирится со злом осознаваемой, но не принимаемой необходимости
– моя субъектность, моя свобода. И я всю жизнь пытался бороться с неправдами
сталинщины, хрущевщины, брежневщины, горбачевщины, ельцинщины и путинщины.
Успехов не достиг, но зато совесть спокойна. Ведь моё Солнце – Пушкин, который
гордился тем, что «в наш жестокий век восславил я свободу и милость к падшим
призывал».