Скурлатов В.И. Философско-политический дневник

Как я пытался убить Бориса Ельцина. Часть 1

Плевать против ветра – проигрышно. В эпоху перемен можно обманом возглавить ожидания
людей и на волне этих ожиданий захватить власть и собственность.Когда же люди
прозревают и видят обман и слабость и гниль власти и выходят на улицы против
неё, то выступающие за сохранение старого порядка или его модификации (под тем
или иным соусом) обычно терпят поражение. Ведущим порывом человека является порыв
к субъектности, к равнобожию, к свободе. Этот порыв тоже могут оседлать оборотни,
негодяи, шкурники. История дает тому немало примеров. Но когда народ приходит
в себя, то рано или поздно взрывается накопившаяся внизу «критическая масса»
субъектности – и сметает защитников различной реакционной  досубъектности и десубъектизации,
а заодно также предвидящих новый обман.

Сейчас снова сложилась такая же типовая историческая ситуация. Оборотнический
режим Путина всё больше разоблачает себя, нарастает ропот недоумения и гнева,
и не исключен вариант повторения в той или иной мере «оранжевой революции», как
в Украине. Против «русской сомосы» Путина сложилась коалиция Всероссийского Гражданского
Конгресса (ВГК), в которую вошли демократы, часть коммунистов и некоторые патриоты.
Власть выставила несколько пропутинских муляжей и якобы  оппозиционных, но непротивопутинских,
имитаций (Дмитрий Рогозин). Некоторые известные политические фигуры типа Сергея
Глазьева остаются в стороне, и они обречены, потому что надо быть или по ту,или
по эту сторону баррикад.Некоторые надеются успеть сформировать «третью силу»,
но это иллюзия. Фокусировка уже произошла. Рынок занят. Работать надо не в кювете,
а на главной трассе Истории.

Итак, в эти месяцы под воздействием наглого наступления режима на субъектность
граждан, бизнеса, регионов произошла перегруппировка политических сил,которая
и будет определять политическую жизнь страны вплоть до конца режима Путина. 

Как же не оказаться в кювете? Как найти своё место на трассе, прекрасно понимая,
что под ветер субъектности подставили свои паруса и те, которым чужды интересы
нашего народа и нашей страны? Плевать против ветра смешно. Бороться против ряда
сомнительных руководителей ВГК – тебя снесет в кювет. Добиваться влияния в рамках
ВГК – кто с тобой будет считаться, если за тобой нет людей. Создавать нечто похожее
на ВГК, но параллельное ему – утопия. 

Похожее происходило 14 с лишним лет назад, когда мне и моим товарищам стало очевидным
предательство Ельцина. Наш неостолыпинский Российский Народный Фронт боролся
против прогнившего позднекоммунистического режима вместе с другими демократическими
организациями. Но я и некоторые другие политики, наблюдавшие с близкого расстояния
ситуацию вокруг Ельцина и стремительный переход «контрольного пакета» акций демократического
движения в руки бесов-оборотней, шкурников, национал-предателей и компрадоров,
пытались с этим бороться. Пытаясь в противовес компрадорскому крылу демократического
движения укрепить патриотическое крыло, мы не просто переоценили свои силы, потому
что за нами пошли немногие, но и легко могли показаться ретроградами-державниками
и защитниками Советского Союза, то есть коммунистической государственности, чем
и воспользовались наши конкуренты-«западники». 

Надо было осознавать свою слабость и продолжать бороться за государственные (национальные)
интересы нашей тысячелетней страны на трассе демократического движения, то есть
по стержню порыва к субъектности, а мы приняли решение создать параллельное более
радикальную и более державную демократическую коалицию (Российский Демократический
Форум) и в итоге оказались в кювете.

И мы демонстративно ушли с общедемократической тусовки и вместе с другими слабыми
демократическими объединениями стали действовать без координации со стержневыми
демократическими организациями. Я даже готов был пойти на союз с некоторыми русско-националистическими
организациями, только бы остановить компрадоров во главе с Ельциным, который
ради своих шкурных интересов был способен предать и расчленить святое для меня
и ряда других – мою Мать-Родину.

Мы создали демократическо-патриотическую коалицию – Центристский блок. В него
вошли Владимир Жириновский, Юрий Бокань, Иван Юзвишин, я и ряд других политиков.
Возглавил нас Владимир Воронин. Он привлек Собчака в качестве противовеса Ельцину.
Мы опирались на крупнейшую фракцию Съезда народных депутатов СССР – «Союз». На
встречах с руководством Советского Союза, в том числе с главным тогдашним чекистом
Крючковым, мы позиционировали себя как будущее руководство страны и вели себя,
надо сказать, очень уверенно и нагло. Президентом намечался Собчак, премьером
Воронин, министром иностранных дел Жириновский, я планировался главным по межнациональным
и межрегиональным отношениям, а мой заместитель Владимир Кондауров – руководителем
КГБ. Мы стали создавать противовес сепаратистам в Прибалтике – Комитеты национального
спасения. Однако предательство Горбачева в январе 1991 года сорвало наши планы

Затем были президентские выборы 12 июня 1991 годы, на которых Жириновский занял
почетное третье место. Воронин обиделся на Жириновского, я сохранил дружбу с
обоими. Мы все были против Ельцина (я с ним порвал в июне 1990 года, когда убедился
в его предательстве, и тогда же мы создали Центристский блок). Мы категорически
выступали против какой-либо даже мысли о расчленении Советского Союза, и когда
начались события Августа-1991, когда святой порыв наших сограждан к субъектности
оседлал именно предатель Ельцин – перед нами встал выбор, плевать против ветра
или как-то подладиться под него. Ведь мы до этого небезуспешно пытались политически
заблокировать Ельцина через Собчака, однако в августе 1991 года мы со своей параллельной
демократической коалицией оказались, во-первых, в стороне от стержня, а во-вторых,
за нами не шли массы.

Тем не менее мы знали, что в августе 1991 года речь шла о расчленении Великой
России, нашей тысячелетней Родины. Да, ГКЧП – дерьмо, но Ельцин – это смерть
страны. Как поступать в такой ситуации? Лидер русских националистов Александр
Баркашов сказал, что не будет участвовать в схватке плохого с ещё более худшим.
Когда начинается взрыв субъектности – как ветром сдувает всех этих «патриотов»,
«православных», «казаков» и прочих из досубъектной архаики. Так было в 1905,
1917, 1991 и 2004 годах (Украина). Это – закон. Порыв к субъектности проистекает
из таких онтологическо-экзистенциальных глубин, что с ним не сравнится никакая
другая надстроечная мотивировка. За субъектность идут насмерть многие, а за прогнивший
режим, за все эти «самодержавие, православие, народность» пойдут саможертвенно
немногие. Вспомните, где были жидоеды-черносотенцы и господа-офицеры в лихие
дни 1905, 1917 и 1991 революционных годов. Их не найти было даже в подворотнях
– они прятались за занавесочками и наблюдали издали.

А мы с Жириновским, зная податливость толпы и опираясь на нашу интуицию субъектного
ветра, решили выйти на площадь и создать вокруг себя эпицентр воли и притяжения,
противостоять Ельцину и коммунистам, взять инициативу, - чтобы не допустить полностью
бесконтрольного предательства Ельцина.

Конечно, в тех условиях оптимальной была бы физическая ликвидация Ельцина. Тогда
мы бы двинули Собчака. Скажут – хрен редьки не слаще. Но мы – реальные политики.
И Ельцин, и Собчак олицетворяли порыв к субъектности. Но если вокруг Ельцина
у нас не было рычагов воздействия (у нас не было и 1% акций), то вокруг Собчака
мы бы владели если не 50, то уж не менее 25% акций, а этого вполне достаточно
было бы для торможения и оттеснения компрадор-предательства.

Увы, гнилое ГКЧП не сумело провести элементарной операции по физическому устранению
лже-лидера русской субъектности. Шкурность взяла верх, страх перед поступком,
безволие. Когда утром 19 августа, услыхав про ГКЧП, я ехал в свой штаб Российского
Народного Фронта, то в метро «Текстильщики» меня увидел уже пьяненький от радости
Виктор Мовчар и бросился ко мне – «Валера, победа!». Я отрезвил его вопросом
– «Разве с Ельциным уже кончено?».

Итак, утром 21 августа мы с Жириновским вышли на Новый Арбат между зданием Верховного
Совета СССР, где мы базировались, и кинотеатром «Октябрь». Надо было поджечь
несколько автомашин, перевернуть троллейбусы, соорудить баррикаду и с ней как
с плацдарма отвоевывать свое место под новым Солнцем. Популярный уже тогда Жириновский
произнес поджигательскую речь, вторым должен был выступить Петрушенко (фракция
«Союз») и от имени Верховного Совета СССР освятить наши действия, а затем я должен
был призвать к прямому действию и перегораживать трассу. Но Петрушенко всех нас
подвел. Вообще погонам лучше не поручать что-либо ответственное в политике. Он
сморозил какую-то чушь, и весь гипноз, созданный Жириновским, улетучился, и мы
предстали плюющими против ветра, и началась драка, и мы оказались в кювете.

После драки я осознал ситуацию – рискнули пойти против ветра, затем под него
подладиться, но неверно дернул наш парус Николай Петрушенко, теперь придется
что-то другое придумывать. И, утерев кровь, я отправился в Белый Дом, к Ельцину.

Обладая всеми нужными ксивами и сохраняя дружбу с лидерами российской демократии,
я прошел в штаб Ельцина. Там находился Ельцин, но доминировал мой друг Руслан
Хасбулатов. Конечно, Хасбулатов по характеру неимоверно сильнее Ельцина. Кто
не вращался в этом узком кругу – этого может не знать.

Когда я пришел, как раз обсуждался вопрос о переговорах с ГКЧП. Трусоватый Ельцин
бегал по кабинету и вопрошал – «А может быть, мне все же поехать в Кремль?».
Руслан Имранович стукнул кулаком по столу – «Борис Николаевич, вы должны оставаться
здесь!». Ельцин послушно согласился.

Мысль убивать Ельцина самому мне тогда в голову почему-то не приходила. Не понимаю
сейчас, почему. Вот он, рядом! Возможно, много пыла ушло в драку.

Далее события завертелись, я подстроился под субъектный ветер, да я сам всегда
был в порыве к субъектности, это моя стихия. Началось свержение прогнившего коммунистического
режима. Я оказался на Лубянской площади. Убирали памятник Дзержинскому. Сергей
Станкевич уговаривал людей не торопиться и провести демонтаж осторожно, чтобы
никто не пострадал. Темное здание КГБ мрачно возвышалось передо мной. «Надо его
брать!» - решил я. И оглянулся вокруг – кто из орговиков поблизости. Для операции
нужно было три орговика, один или два не смогли бы удерживать штурм под контролем,
толпа наломала бы дров, везде нужно руководство. Рядом стоял Лев Пономарев. Я
обратился к нему– «Надо взять здание КГБ. Иначе, Лев Александрович, они потом
опомнятся и напакостят». Однако Лев Пономарев очень мне не доверял тогда, да
и сейчас относится настороженно, и на моё предложение отреагировал прохладно,
начал что-то говорить о возможных жертвах. Какие жертвы! Внутренне все эти чекисты,
цекисты и прочие столпы рухнувшего режима уже предали свой
долг и свою присягу, их можно было брать голыми руками, они деморализованы. Но
Пономарев не захотел идти на штурм со мной. И я начал искать других орговиков.

Как назло, в нужную минуту не увидел я своего ученика Виталия Уражцева. А мой
друг Андрей Бабушкин в это время, сказали, брал здание Моссовета. «Где Боксер
и Шнейдер?» - закричал тогда я. «Они берут ЦК КПСС», - ответили из толпы. Я отправился
за ними. Втроем мы могли бы взять также и КГБ.

Вообще орговиков – раз два и обчелся везде и всегда. Виталий Уражцев совсем преждевременно
ушел из жизни, а с остальными я снова встретился на ВГК – Володя Боксер, Миша
Шнейдер, Лев Пономарев, Андрей Бабушкин. Мир тесен, хотя за истекшие 13 лет появилось
ещё несколько перспективных ребят.

Володя Боксер и Миша Шнейдер брали комплекс зданий ЦК КПСС на Старой площади
и далее вдоль по Ильинке вдвоем. Никакая охрана и никакое начальство не оказывали
ни малейшего сопротивления, все разбегались. Когда прёт ветер субъектности, пусть
даже в лице всего двоих орговиков, - онтологически устоять невозможно. Я объяснил
им суть дела. Володя Боксер сказал – «Нам тут работы хватит допоздна. Подъездов
много, на каждый уходит по 20 минут или полчаса. Мы не успеем. И люди на Лубянке
разойдутся, когда мы освободимся. Хочешь, подожди или походи вместе с нами».
Но я ушел обратно на Лубянку, надеясь, что кто-нибудь из орговиков появится –
или Виталий Уражцев, или Андрей Бабушкин - и мы совершим очень значимый, как
сейчас каждый может понять, символический акт и возьмем КГБ, столь грозный в
прошлом и столь жалкий в августе 1991 года. 
(продолжение следует)