Скурлатов В.И. Философско-политический дневник

Фрески церкви Святого Виталия в Равенне


После того, как Путин ликвидировал телеканал ТВС, я потерял интерес к телевидению.
Что имеем – не ценим, а потерявши – плачем. Замечательно было поставлено дело
в команде Евгения Киселева. Вспоминаю программы ТВС – одна другой лучше. А ко
многим телеведущим я просто привык. Пропаганде я не поддаюсь, а вот профессионализму
отдаю должное. Остальные телеканалы на фоне ТВС ныне кажутся пресными и даже
бездарными, и НТВ зачах, пропал Алик Шустер,  а Леонид Парфенов на глазах резко
сдал.

Иногда захожу на другие каналы, смотрю образовательные программы. Сегодня утром
в понедельник 4 августа 2003 года включил случайно кнопку телеканала ТНТ и попал
на передачу «Завтрак с Дискавери». Тема – «Византия – исчезнувшая империя». Очень
зрелищный и насыщенный телерассказ. Только один ляп – великий византийский император
Юстиниан I (482-565, император с 527) назван «сербом» по происхождению, хотя
на самом деле он родом иллириец из Верхней Македонии, из крестьянской семьи (http://www.examen.ru/db/ExamineBase/catdoc_id/3720AFE6F1ACF3A1C3256A6D003E0DD7/rootid/9327995FB7A6D40FC3256A02002CE0D5/defacto.html).


Лики императора Юстиниана I (482-565, император с 527), его жены Феодоры и его
приближенных, запечатленные в 547 году на фресках церкви Святого Виталия в Равенне,
- поразили меня, весь день они всплывают перед моими глазами. Своей субъектностью
они проясняют мне тайну Византии (http://sheronova.boom.ru/galer.htm, а также
http://mirasky.h1.ru/byzwins/popwin/wf01.htm). 

Вообще начинаю чувствовать в себе растущее уважение к православной Византийской
империи, этому Второму Риму. Недаром Арнольд Тойнби даже написал обстоятельную
книгу о византийской цивилизации. Чувствую, немало волнующих открытий подарит
Византия и мне.

Отмечу напрашивающееся сравнение равеннских фресок с фаюмскими портретами, что
отражено на двух процитированных выше сайтах. Что это – монофилетизм или конвергенция?
Я думаю, заимствуется у другого в основном то, что соответствует тебе, так что
сходства по сути конвергиальны, а по импульсу часто бывают монофилитичны. Наглядный
близлежащий пример – рецепция Запада в России. Необходимое условие русского западничества
– объективная потребность значительной части российской элиты руководствоваться
западными принципами и ценностями властвования и хозяйствования, а достаточное
условие – идущий с Запада импульс политической и культурной моды, как это было
с русской увлеченностью Францией, особенно после Великой Французской революции
и эпопеи Наполеона Бонапарта.

Кроме того, египетский Фаюм и итальянская Равенна – в пределах фактически одной
римско-христианской цивилизации, хотя и разнесены почти на четыре века. Тот порыв
к субъектности, который в недрах Первого Рима породил христианство, проявился
в разных формах и в разные века также в искусстве и культуре всего Средиземноморья.


Постигая портреты Фаюма и фрески Равенны, легче понять развитие христианской
иконописи. Мне все же кажется, что в этом развитии можно выделить более субъектные
фазы и периоды - и более объектные.

Роль Византии для России – во многом определяющая. Поэтому, задумавшись о фресках
Равенны и о судьбах христианства в мире, я не мог не взглянуть как бы с высоты
полета исторической мысли на рок своей страны и своего народа. Сейчас на сайте
«Запорожская Сечь» прочел статью Израиля Зайдмана из Нюрнберга «Византийское
наследие» (http://sich.iatp.org.ua/gt0529_2.htm). Она посвящена юбилею события,
которое, указывает автор,  с полным правом можно назвать всемирно-историческим:
550 лет тому назад, 29 мая 1453 года, турки-османы штурмом взяли Константинополь.
Прекратила свое существование некогда могущественная Византийская империя, просуществовавшая
почти 11 веков, - пожалуй, больше, чем любая другая империя за всю историю существования
человечества - и оказывавшая большое влияние на Западную и Восточную Европу,
Ближний и Средний Восток, Северную Африку. Теперь турецкая угроза нависла над
всей юго-восточной и центральной Европой. Но главным следствием этого события
стало то, что отныне центр восточного христианства - православия -  смещался
далеко на северо-восток, почти на самый край Европы - в Московию. 

Земли других народов, принявших православие - болгар, сербов - были захвачены
турками еще до падения Константинополя. Да и по масштабам своим они не могли
претендовать на роль наследника великой православной империи. По всему выходило,
этим наследником могло стать только формирующееся Московское государство. По
счастливой случайности менее, чем через два месяца после падения Византии, 18
июля того же 1453 года, закончилась почти 30-летняя междоусобная война сыновей
и внуков Дмитрия Донского за московский престол. Отравив своего последнего соперника
двоюродного брата Дмитрия Шемяку, Василий 2-й Темный вернул себе великокняжеский
престол.  

Наученный горьким опытом, Василий позаботился о том, чтобы вступивший на престол
в 1462 году его сын Иван 3-й не имел в княжестве конкурентов, что позволило тому
сделать главным делом жизни “собирание” русских земель. К концу его правления
(он умер в 1505 году) под властью Москвы оказались практически все северные и
восточные русские земли, была уничтожена старая удельно-княжеская система и заложены
основы унитарного государства. “Стоянием на Угре” русских и ордынских войск (1480
год) была подведена окончательная черта под монголо-татарским игом. В 1472 году
князь женился на племяннице последнего византийского императора Софье Палеолог.
На печати Ивана 3-го теперь были изображены византийский двуглавый орел и надпись:
“Великий Князь, Божею милостию Господарь всея Руси”. 

Никому дотоле не известная Залесская Русь превратилась в признанное в Европе
Московское государство, наследника Византийской империи. Вот как об Иване 3-м
и его времени пишет в “Истории государства Российского” Карамзин: “Иоанн, рожденный
и воспитанный данником степной Орды, сделался одним из знаменитейших государей
в Европе. Он был первым истинным самодержцем России, заставив благоговеть пред
собою вельмож и народ, восхищая милостию, ужасая гневом, отменив частные права,
несогласные с полновластием венценосца.  Россия Олегова, Владимирова, Ярославова
погибла в нашествие моголов: Россия нынешняя образована Иоанном... Тогда Москва
сделалась Византиею...” 

Английский историк Арнольд Тойнби в своем труде “Постижение истории” пишет: “Быстрая
смена событий в основной области православия и его русской боковой ветви, драматический
контраст между падением Константинополя и триумфом Москвы произвели глубокое
впечатление на воображение русских”. Пользуясь термином Льва Гумилева, русские
получили во второй половине ХV века сильнейший пассионарный толчок. 

Роль наследника Византии, отмечает Израиль Зайдман, начала вполне осознанно озвучиваться
московским духовенством и правящими кругами уже в правление Ивана 3-го и была
четко сформулирована при его сыне Василии 3-м (годы правления 1505-1533) монахом
Псковского Елеазарова монастыря Филофеем. В посланиях великому князю он писал,
что Россия - последняя страна, где сохранилась истинная православная, неиспорченная
вера, и потому она призвана сыграть в истории особую роль. Вначале чистоту веры
сохранял Рим, но постепенно вероотступники замутили чистый источник. Византия,
ставшая “вторым Римом”, но согласившаяся в 1439 году на унию с католической церковью,
тем самым тоже отступилась от истинной веры, за что и была в 1453 году предана
в руки “неверных”. Из этого Филофей делал вывод, что русский государь является
“сохранителем святой вселенской апостольской церкви, возникшей вместо римской
и константинопольской и существующей в богоспасаемом граде Москве”. Постулат
“Москва - третий Рим” стал отправной точкой идеи богоизбранности России, ее мессианской
роли в мире - идеи, и сегодня во многом определяющей ее духовное лицо. 

Византийский, православный вариант христианства как нельзя лучше подошел московским
князьям. Во главе католической церкви стоит Папа, он назначает церковных иерархов
и ему они подвластны. Таким образом, духовная власть отделена от государственной,
и общество получает определенную свободу для своего духовного и иного развития.


В Византии же с первых веков ее существования, в результате борьбы светской и
церковной власти, церковь оказалась подчиненной императору. «А затем церковь,
- пишет Израиль Зайдман, - сама стелилась под власть». 

Ричард Пайпс в книге “Россия при старом режиме” сообщает, как патриарх Константинопольский
поучал московского князя Василия 1-го: “Церковь не может существовать без государственной
защиты”. Характерный эпизод: на Флорентийском соборе 1439 года, где между двумя
церквями была заключена уния, католическую делегацию возглавлял Папа Евгений
4-й, православную - император Византии Иоанн 8-й Палеолог. Об Иване 3-м Карамзин
писал: “Председательствуя на соборах церковных, Иоанн всенародно являл себя главою
духовенства”. 

Карамзин приводит также свидетельства иноземцев о России первых десятилетий ХVІ
века (когда в Европе уже вовсю развертывалась Реформация): “Ничто не удивляло
так иноземцев, как самовластие государя российского... Скажет, и сделано, жизнь,
достояние людей, мирских и духовных, вельмож и граждан, совершенно зависит от
его воли... русские уверены, что великий князь есть исполнитель воли небесной...
Не только законодательная, но и судная власть, как в самую глубокую древность,
принадлежала единственно государю... Мирская власть наказывала и духовных. Иногда
митрополит жаловался на уголовных судей, которые приговаривали священников к
кнуту и виселице”. «Какая духовная свобода?» - вопрошает Израиль Зайдман. 

И еще одной важной чертой отличалось общественное устройство Византии от стран
Западной Европы - формой собственности. Крупнейший российский, а затем (с 1925
г.) американский византист ХХ века Александр Васильев писал в своей “Истории
Византийской империи”: “Еще в период правления Исаврийской династии (717-802
годы) сложилась ситуация, когда преобладающей формой собственности на землю была
государственная. А основу армии составляли воины-стратиоты, служившие за земельный
надел”. И эту черту унаследовало Московское государство: уже Иван 3-й, как говорилось
выше, “отменил частные права, несогласные с полновластием венценосца”. Права
как на светские, так и на церковные владения надлежало подтверждать у каждого
нового князя. 

Вот такое наследие получила Русь от Византии: общество, лишенное духовной и экономической
свободы. «Но она, - констатирует Израиль Зайдман, - это наследство не только
получила, но и охотно приняла». 

В середине ХІХ века, отмечает Израиль Зайнман, в просвещенных кругах России разгорелся
спор о том, что означало для страны византийское наследство. Петр Чаадаев в “Философических
письмах” писал: “По воле роковой судьбы мы обратились за нравственным учением,
которое должно было нас воспитать, к растленной Византии, к предмету глубокого
презрения этих /западных/ народов”. Столь же уничижительно отзывался о византийском
наследстве другой западник - Александр Герцен. А славянофил Александр Хомяков
писал: “Говорить о Византии с пренебрежением - значит расписываться в невежестве”.
А вот мнение нашего современника, скончавшегося в 1992 году этнографа и историка
Льва Гумилева: “Россия в XV в. унаследовала высокую культуру Византии и татарскую
доблесть, что поставило ее в ранг великих держав”. Кто из уважаемых авторов прав,
где истина? 

Конечно, справедливо считает Израиль Зайнман, уничижительные оценки западников
несправедливы: не может быть наследие тысячелетней державы исключительно отрицательным.
Возьмем только одну, но важную сторону жизни общества - право. Нередко встречается
мнение, что западные страны заимствовали основы законодательства у Древнего Рима,
а Россия - у Византии. Поэтому, как говорится, - “почувствуйте разницу”. 

Обратимся, однако, к мнению специалиста, компетенция которого в данном вопросе
вне сомнений - к упомянутому выше византисту А. Васильеву. В своей “Истории Византийской
империи” он пишет о том, что “Кодекс Юстиниана” сочетал нормы классического римского
права и духовные ценности христианства. Выразилось это, прежде всего, в создании
единой системы имперского гражданства и провозглашении равенства граждан перед
законом. Унаследованные от Древнего Рима законы, связанные с частной собственностью,
приняли окончательный вид. Законы Юстиниана рассматривали раба уже не как вещь,
а как человека. Права женщины в семье были уравнены с правами мужчины. Кодекс
Юстиниана стал основой европейского права последующих веков”. 

Таким образом, Европа действительно унаследовала основы римского законодательства,
но - через Византию. А Россия позаимствовала у Византии не “Кодекс Юстиниана”,
а “Номоканон”, который был системой штрафов и наказаний, а не прав и их защиты.
Византия оставила многообразное наследие, и каждый выбирал из него то, что ему
более подходило. 

Надо иметь в виду, вспомним Льва Николаевича Гумилева, что Россия, помимо византийского
наследства, унаследовала еще “татарскую доблесть”. 

Знаменательна в этом отношении точка зрения Карамзина. Он ясно видит (и описывает)
нравственное падение русских под влиянием ига: “...мы выучились низким хитростям
рабства”, обману, жестокости и т.д. Более того, Карамзин допускает, что рабский
менталитет народа, сложившийся под игом, и в его время еще дает себя знать (“может
быть, самый нынешний характер россиян еще являет пятна, возложенные на него варварством
моголов”). Но, несмотря на все это, на “кучи пепла и трупов”, которые принесли
завоеватели, он считает иго, в конечном итоге, благом, ибо оно привело к установлению
на Руси самодержавия. Иначе “могло пройти еще сто лет и более в княжеских междоусобицах:
чем заключились бы оные? Вероятно, погибелию нашего отечества: Литва, Польша,
Венгрия, Швеция могли бы разделить оное; тогда мы утратили бы и государственное
бытие, и веру, которые спаслися Москвою: Москва же обязана своим величием ханам”.


Карамзин, Гумилев и их единомышленники правы в том отношении, что только византийско-ордынское
наследство позволило Московскому княжеству стать Великой Россией. Но... где это
великое государство сегодня? Дело даже не в территориальных потерях. Вряд ли
в ХХІ веке может считаться великой держава, ВВП которой меньше, чем у многих
отдельных штатов США. «В каком состоянии находится большая часть населения страны,
- стенает Израиль Зайдман, - каков моральный авторитет России сегодня в мире».


Легко показать, считает он, что катастрофа, случившаяся с Россией в ХХ веке,
имеет своим источником все то же византийско-ордынское наследие. За неимением
места сошлюсь только на мнение Александра Солженицына (цитирую по книге Р. Пайпса):
“Русская история была бы в последние несколько столетий несравненно человечнее
и гармоничнее, если бы русская церковь не поступилась бы своей независимостью...”
А ее зависимость и была наследием византизма. 

В 1999 году “Независимая газета”, напоминает Израиль Зайдман, посвятила специальный
выпуск идее возрождения Византийской империи, или Византийского содружества наций.
Один из авторов выпуска Илья Бражников писал: “Турецкие угнетатели, как и Золотая
Орда на Руси, являлись, как ни парадоксально, своеобразным щитом, заслонившим
православие от реальной экспансии Католического Запада в случае с Русью - и протестантского,
революционного, рыночно-экономического Запада в случае с Грецией. В обоих случаях
завоеванные страны на три столетия выпали из истории, безнадежно “отстали”, но
сохранили самобытность и веру. В то время как западная экспансия в обмен на участие
в истории и “прогрессе” лишили бы как Россию, так и Грецию и того, и другого”.
И еще: “Россия вместе со всеми славянскими народами и землями составит могучее
Царство. Окормлять его будет Царь Православный, Божий Помазанник”. 

Подобные настроения, а также другие “пятна характера”, унаследованные от Византии
и Орды, отмечает Израиль Зайдман, свойственны многим русским, да и украинцам
с белорусами тоже. «Помогают ли они на пути к лучшей жизни?», - таким риторическим
вопросом заканчивает он свою статью. 

Мне же наследие императора Юстиниана I, предстающего на фреске равеннской церкви
Святого Виталия субъектом вполне современного вида, как и влившееся в нашу русскую
 судьбу тоже величайшее наследие Чингисхана, кажется не столь односторонне-узким.
И византийские, и ордынские наши корни, не говоря о собственно-славянских, варяжских
и вообще индоевропейско-яфетических, - корни общечеловеческие. Соответственно
отнюдь не все русские – в родовых пятнах рабства. 

Я, например, в себе с детства не знаю склонности к рабству и на протяжении жизни
вполне трезво и критически относился и к Сталину, и к позднейшим коммунистическим
самодержцам, и к нынешних правящим компрадорам и сомосам. Я всю жизнь хочу субъектности
для себя, своих близких и своей страны и потому вроде отличаю, где есть проблеск
субъектности, как на фресках Равенны, а где имеем, как выражается Дмитрий Галковский,
«бесконечный тупик», продолжающуюся историю города Глупова.