Скурлатов В.И. Философско-политический дневник

О эстетической теодиции, номогенезе и «семенах вещей»


Вчера к вечеру на Лыткаринском песчаном пляже подумал, что Правая Вера – истина
в последней инстанции и выше неё уже не прыгнешь только в том случае, если во
Вселенной нет больше других разумных трехмерно-телесных существ, кроме нас, людей.
Если обитающий на Земле человек не является единственной искоркой мышления в
космосе – то рушатся все веры вместе с венчающей их Правой Верой. Поиск внеземных
цивилизаций – «решающий эксперимент» (experimentum crusis = «испытание крестом»)
для Правой Веры. Как только будет обнаружена другая – неземная – цивилизация,
подобная человеческой, придется отбрасывать все религии и перестраивать всю философию.

Разнообразных ангелов и демонов, обитающих в шестом и в более высоких измерениях,
я не считаю мыслящими существами, и Аллах четко поставил их ниже человека, заставил
их поклониться первочеловеку Адаму (Иблис-Сатана гордо отказался, и ныне перед
Концом он со своими клевретами особенно яростно атакует человеческие души, соблазняя
их прежде всего шкурным потребительством Золотого Тельца). Ангелы и демоны –
нам не конкуренты. А вот внеземной человек – перечеркнет смысл земной истории.
Тогда смысл мира – в том, что в нем нет смысла. И Правая Вера рушится.

Однако Блаженный Августин Аврелий (354-430) вполне правоверен в своем учении
о сотворении и развитии мира. Он предвосхищал Программу воссотворения сущего
или «концепцию самозагрузки (bootstrap)», этот ключевой момент нашей «прикладной
эсхатологии». Программа создается земным человечеством Конца, чтобы избранные
правоверные смогли «вынырнуть» богами в Царстве Небесном Начала. Естественно,
мы постараемся запрограммировать Новое Небо и Новую Землю наилучшим для нас образом,
согласно «антропному принципу». А Августин тоже полагал, что если мир творится
посредством высшей мудрости, то он должен быть устроен максимально разумно, упорядоченно,
закономерно.

Отсюда проистекает «эстетическая теодиция» Августина. «Этот вариант теодиции,
- отмечает Геннадий Георгиевич Майоров, - был известен уже стоикам; от них он
перешел к христианским апологетам и неоплатоникам; у них-то и позаимствовал его
Августин» (Майоров Г.Г. Формирование средневековой философии (латинская патристика).
Москва: Мысль, 1979, стр. 307).

Ничто из того, что производит Бог, не против природы, ибо «для Него природа есть
то, что Он создал» (De Genesi ad litteram VI 13). Подлинным чудом, считал Августин,
следует признать разве только само сотворение мира и человека, существование
которых признается всеми столь обычным и естественным. «Ведь все, что совершается
чудесного в этом мире, не идет ни в какое сравнение с тем чудом, которое являет
собой этот мир, это небо и земля и все, что в них существует, - а все это создано,
конечно, Богом. А Тот, Кто их создал, и способ, которым Он создал их, остаются
тайными и непостижимыми для человека… Да и сам человек есть большее чудо, чем
все чудеса, творимые людьми» (De civitate Dei X 12).

Из-за несовершенства человеческого восприятия невозможно непосредственно узреть
совершенство мира, в котором живет человек. По мнению Августина, человек видит
в мире беспорядок, случайность и зло из-за собственной ограниченности, из-за
невозможности для его конечного сущего охватить целое сущего, мир. Подобно тому
как нельзя судить о красоте, гармонии и смысле мозаичной картины, остановив взор
только на одном ее фрагменте, получающем свое истинное значение только в единстве
со всеми другими, так нельзя судить и о случайности «злокачестве» частных явлений
мира, не оценив их с точки зрения целого (De ordine I 1).

Мы, рассуждает Августин, считаем случайным то, причину чего мы не знаем. На самом
же деле ничего беспричинного не бывает; все охвачено порядком причинной связи
(De ordine I 4; 5). Этот универсальный порядок устанавливается в Божественном
Замысле /= Программа/ и осуществляется Провидением /= bootstrap/ (Ibid. I 6).
Даже то, что кажется нам злом, служит этому порядку, то есть максимальному благу
целого (Ibid. I 7). «Порядок есть то, посредством чего совершается все установленное
Богом» (Ibid. I 10).

Зло же было допущено Богом как часть всеобщего порядка и служит украшению целого,
ибо красота рождается из единства противоположностей; без контрастов дора и зла
– добро не имело бы своей цены (Ibid. II 4; 7). Не было бы заговора Катилины
– не было бы знаменитых речей Цицерона (Ibid. 7). «Как взаимное противопоставление
противоположностей придает красоту речи, так из соединения противоположностей
возникает своего рода красноречие, но не слов, а вещей, составляющее красоту
мира» (De civitate Dei XI 18). Мир соткан из антитез (Ibid.), которые не только
не разрушают его целостность, но, наоборот, создают эту целостность. Поэтому,
делает вывод Августин, всякий, кто «станет обозревать все в целом, не найдет
ничего беспорядочного, но, напротив, увидит все как бы распределенным и расположенным
по своим местам» (De ordine II 4).

Как комментирует Г.Г. Майоров, внутренняя последовательность, естественность
всего происходящего в природе объясняется в философии Августина изначальной согласованностью
божественных идей, служащих образцами всех сотворенных вещей: природа «логична»
от причастности к божественному Логосу. «Сотворенная природа получает свои законы
от бога, но она получает их в собственность: они становятся ее законами. В то
же время нарушение законов природы означало бы нарушение божественного промысла,
которым они сообщены природе» (стр. 309). Поэтому Августин говорит, что Бог «управляет
всеми вещами, им сотворенными, так, что им позволено действовать и поступать
свойственными им самим способами, ибо, хотя их существование полностью зависит
от него, они имеют все же и определенную самостоятельность» (De civitate Dei
VII 30).

Г.Г. Майоров справедливо указывает, что провозглашение самостоятельности природных
вещей и имманентности естественных законов отнюдь не делает Августина предтечей
деизма XVII века. «Этот деизм имел целью максимальное исключение божественного
присутствия из природы. Отождествление конечных, «финальных», божественных причин
с причинами действующими, «естественными» было для деистов типа Декарта почти
что номинальным. Августин имел другую цель: он хотел возвысить природу только
для того, чтобы указать на ее высокое божественное происхождение: порядок в природе
должен указывать на ее творца. Фактически природа выступает у него как меньшая
посылка в космологическом доказательстве бытия бога» (стр. 309-310).

Самостоятельность же действующих причин оказывается в системе Августина чисто
декларативной. «С полной очевидностью, - отмечает Г.Г. Майоров, - эта декларативность
выступает в специальном августиновском учении о развитии в природе, сводящемся
к своеобразному преформизму. Мы имеем в виду учение о «семенных началах» вещей
(rationes seminales) – учение, основная идея которого была выдвинута стоиками,
а затем подхвачена неоплатониками. Приспособление этой идеи к христианской космологии,
как мы знаем, впервые осуществил Григорий Нисский. Августин фактически повторил
Григория» (стр. 310).

Это великое учение о «семенных началах» вещей ныне воплотилось в концепцию номогенеза
и «спектра видов» и «спектра душ», о чем уже шла речь в заметке «Вечное Возвращение
и происхождение человека» в понедельник 21 июля 2003 года (http://panlog.com:8881/cgi-bin/dd.cgi?year=2003&time=2003-7-21).
Как и у Григория Нисского, учение о «семенных началах» возникло у Августина в
ответ на требование библейской экзегетики. Рассказ библейского Шестоднева о шести
последовательных днях творения (Бытие 1) нужно было согласовать с другим ветхозаветным
утверждением, что «Бог создал все вещи сразу» (в Синодальном переводе – «Все
вообще создал Живущий во веки; Господь один праведен») (Книга премудрости Иисуса,
сына Сирахова 18:1).

Чтобы выйти из затруднения, отмечает Г.Г. Майоров, «Августин толкует шесть дней
творения аллегорически, видя в них не временную, а логическую последовательность
– последовательность открываемых богом в форме притчи тайн мироздания» (стр.
310). Развертывание во времени имело место, но «с точки зрения вечности», по
мнению Августина, творение было актом единовременным: вся совокупность вещей
возникла в одно мгновение (De Genese ad litteram IV 33). 

Созданная вначале материя сразу же приняла в себя потенции всех форм, которые
когда-либо могут появиться в действительном мире, потенции всех будущих вещей.
Говоря по-современному, в глюонах и кварках и в том что за ними уже заложена
возможность генома, и можно логически-математически вывести с первозданного уровня
материи её более высокие уровни самоорганизации, появляющиеся в ходе самозагрузки
(bootstrap). Как в семенах содержатся потенциально все будущие растения, так
и материя мира с самого начала содержит в себе все, что она может когда-либо
произвести на свет (De civitate Dei XXII 14).

В идеях своего разума Бог, считает Августин, изначально созерцает все прошлое
и будущее каждой вещи в вечном настоящем. Говоря по-современному, «идеи разума
Бога» - это та Программа творения и развертывания нового мира, которая составляется
правоверными программистами Конца старого мира, и Программист-Творец, естественно,
созерцает программируемое Им сущее целое как надвременное, как вечный Круг Времени.
 

Поскольку же Бог творит вещи по образцам своих идей, он должен сразу же вложить
в них и все их содержание, иначе созданная вещь не соответствовала бы ее полной
идее. Но для вещей, существующих во времени, то есть развивающихся, это можно
было сделать только путем «преформации», предобразования. Поэтому все вещи и
были созданы сначала в форме семян, зародышей, предобразований. «сперматических
логосов», «семенных начал» (rationes seminalis) (De Genese ad litteram V 7, 23$
VI 6).

В ходе времени из этих «семенных начал» в заданном Божественным Промыслом /=
Программа/ и естественным законом порядке развивается все многообразие являющихся
в мире вещей. Поэтому Творец «семенных начал» оказывается и Творцом всего того
наблюдаемого, что из них возникло; в одном акте он творит и все настоящее, и
все будущее (De Trinitate III 8). «Ведь все вещи были сотворены сразу, будучи
изначально включены в материю мира. Но они ждут своего подходящего момента, чтобы
появиться. Подобно беременным матерям, носящим свои зародыши, мир беременен причинами
тех вещей, которые еще только будут существовать; и они все без исключения производятся
в мире тем высшим существом, в котором нет никакого рождения и никакой смерти,
никакого начала, никакого конца» (De Trinitate III 9).

Г.Г. Майоров со ссылкой на Э. Жильсона и Ф. Коплстона полагает, что хотя Август
ин и не отрицает функцию действующих, «вторичных» причин в развитии природных
явлений, а подчас даже настаивает на достаточности естественных законов (De Genese
ad litteram IX 17), его теория «семенных начал» якобы сводит их значение практически
на нет или в лучшем случае делает их роль  вспомогательной. На самом деле, как
и в разобранной ранее взаимодополнительности номогенеза и дарвинизма, естественные
законы, как и настаивал Августин, вполне самодостаточны в сфере развертывания
временной  конкретики сущего, но в то же время получают значение и смысл благодаря
 «семенным началам» в вечном целом сущего.

Да, вопреки подразумеваемой Августином взаимодополнительности временного и вечного,
учение о подчиненности действующих причин конечным станет общим местом почти
у каждого средневекового философа – достаточно вспомнить попытки Бонавентуры
именно в этом плане переистолковать идею «семенных начал» Августина. И когда
в XVII веке Бэкон, Декарт, Спиноза и Гоббс приступят к построению новой философии,
основанной на опыте и данных естественных наук, им придется долго бороться за
реабилитацию действующих причин и высвобождение их из-под многовекового надзора
со стороны причин конечных, целевых. 

Однако философская мысль Нового Времени все же возвратилась к первоистокам учения
Августина о соотношении Творца и творения, вечного и временного, целевого и преходящего.
В том же XVII веке, напоминает Г.Г. Майоров, Лейбниц в полемике с Декартом и
Локком отстаивает теорию космической иерархии, близкую к концепции Августина,
а также теорию мировой гармонии, предустановленной Богом, и учение о гармонии
причин действующих и конечных. Но эта «предустановленная гармония» - и есть другое
выражение для взаимодополнительности временного и вечного. Неудивительно, что
Лейбниц в своей версии теории предобразования фактически вернулся к идее Августина
о «семенных началах».

И нынешний нарастающий триумф номогенеза вырастает из этой же идее. Вернемся,
например, к классическим работам Льва Семеновича Берга, прежде всего к его труду
«Номогенез, или эволюция на основе закономерностей» (Петербург: Государственное
издательство, 1922; Берг Л.С. Труды по теории эволюции. Ленинград: Наука, 1977).
Проблема здесь формулируется так: есть ли эволюция случайный процесс, который
обусловлен лишь двумя факторами: хаотическими мутациями и естественным отбором,
или же напротив это процесс в своей основе закономерный, выявление некоторой
тенденции, имманентного закона, который и направляет ее ход?

Александр Викторович Московский приводит такую аналогию: «Хотя на развитие отдельного
организма влияет множество случайных факторов, но нет сомнения и в том, что здесь
главный, определяющий – внутренний – информация, заложенная в генах. Вся его
история, curriculum vitae, есть разворачивание, реализация программы, от которой
только и зависит, что же вырастет, например, из данного семени – береза или сосна»
(Московский А.В. Существует ли альтернатива дарвиновской концепции? // Христианство
и наука: сборник докладов конференции IX Международные рождественские образовательные
чтения. Москва, 2001, стр. 303).

«Вся эволюция биосферы есть, согласно Бергу, разворачивание какого-то Закона,
или может быть правильнее сказать, многовариантной программы, в которой содержатся
и многочисленные способы ее реализации. Поэтому Берг и назвал свою концепцию
номогенезом, противопоставив ее дарвиновской концепции тихогенеза, т.е. развитию,
основанному на случайности» (стр. 303-304).

В своих работах Берг суммирует огромный фактический материал, накопленный уже
к началу ХХ века, который и свидетельствует в пользу номогенетической природы
эволюции. Этот материал говорит о присутствующих в системе форм живого многочисленных
«ритмах и рифмах», которые невозможно объяснить исходя из случайности.

При изучении спектральных линий атомов, напоминает А.В. Московский, физики выяснили,
что хотя атомы состоят из нуклонов и электронов, расположение разрешенных уровней
определяется не столько свойствами этих частиц как таковых, сколько видом того
фундаментального уравнения, множество решений которого применительно к данной
ситуации и задает сразу всю совокупность разрешенных уровней. «Стало очевидным,
что природа устроена холистически, но не подобна конструкции, состоящей из механически
сочетающихся деталей» (стр. 317-318).

Все понимают, продолжает Александр Викторович Московский, что уже в первое мгновение
существования Космоса и задолго до того, как атомы химических элементов реально
образовались, их свойства и расположение в Периодической системе уже вполне определены.
И хотя сами элементы возникают один из другого в процессе весьма длительной эволюции,
итог её в известном смысле предрешен.

Можно думать, что и ансамбль форм живого /а также «спектр человеческих душ»/
задается одновремненно и весь как множество решений некоего биологического /и
психического/ аналога фундаментальных физических уравнений. И это происходит
задолго до того, как реальный процесс биологической эволюции может где-либо начаться
(«отбор до эволюции») (Московский А.В. Эволюция без отбора или отбор до эволюции?
Препринт МНТЦ ВЕНТ № 77. Москва, 1995).

Как видим, правоверное понимание Программы творения и номогенеза, имплицитного
«самозагрузке (bootstrap)» всего сущего, возрождает креационизм Блаженного Августина
с имплицитной ему концепцией «семенных начал» (rationes seminalis) или «идей
разума Бога».