Русский натиск на Восток и Цинский Китай

В предшествующих заметках затрагивался вопрос об экспансии России на Восток в XVII веке, несколько приторможенной из-за Смутного Времени. Но русская пассионарность тогда не угасала, как ныне, и уважение к нам было на высоте, и натиск продолжался, и в 1608 году при царе Василии Шуйском воевода В.В. Волынский послал отряд томских казаков под началом Ивана Белоголова для разведывания пути в неизведанный Китай, но подвели проводники киргизские (казахские) князья Номча и Кочубей, которые по пути увлеклись усобицами с другими местными вождями, и поход сорвался.

Миновала смута, и в 1615 году решено было отправить первую официальную русскую миссию в Монгольскую землю и Китай. Атаман Василий Тюменец из Тарского города и Иван Петрович Текутьев, десятник из Тюменского городка, получили официальное поручение от тобольского воеводы Куракина. От Тобольска до Томска послы шли в стругах Иртышом, потом Обью. Далее планировался водный путь - вслед за ледоходом. Однако после расспросов местных жителей выяснилось, что водным путем попасть в Китай невозможно. Надо было идти сушей, неведомыми маршрутами, через земли, населенные народами незнаемыми и враждебными. И лишь в 1618 году томский казак Иван Петелин добрался до Поднебесной и, прожив в Пекине два месяца, получил от властей грамоту к русскому царю, но в Москве ее никто не смог прочитать.

Зато огромные территории между Москвой и Пекином быстро подпадали под русское влияние. Калмыки-дербеты Алтая и Прииртышья вошли в состав России ещё в 1608 году, дербетовские послы прибыли в Москву и 7 февраля были приняты в Посольской палате дьяком Василием Телепневым, а неделей позже удостоил их своим приемом царь Василий Шуйский. Вручение послам царского жалованья (подарков) подтвердило успех переговоров. Затем потянулись в Россию и калмыки-торгоуты. В 1617 году под русское подданство вошло государство Алтын-ханов (Монгольское ханство), а в марте 1618 года в Москву прибыло ойратское посольство, и 14 апреля русский царь Михаил Федорович Романов вручил послам жалованую грамоту для Далай-Батыря. А 29 января 1620 года Михаил Фёдорович принял посла Чоросского (джунгарского) предводителя ойратов Хара-Хулы, который годом ранее принял буддизм и основал в Джунгарии (ныне Северо-Запад Китая и Юг Казахстана) Ойратское (калмыцкое) ханство. В тот же день царь принял посла Алтын-хана. Оба прибыли в Москву с берегов Иртыша. Посол ойратов просил принять их в российское подданство, а посол уже получивших российское подданство халхасских монголов предлагал совместно с русскими войсками отразить ойротскую агрессию. А в январе 1632 года в Москву прибыло посольство калмыков-хошутов…

Батур-хунтайджи, видный политический и военный деятель Джунгарии, выступил решительным поборником сильной централизованной власти, явился вдохновителем единства всех ойратских групп и был настойчивым сторонником мирных дружественных отношений с Россией. На протяжении десяти лет у него побывали пять русских посольств: Меньшего-Ремезова (1640), Ильина (1643), Клепикова (1643 и 1650), Аршинского (1646). Стремясь к единству всех монгольских племен, Батур-хунтайджи развернул огромную организаторскую деятельность по созыву в 1640 году съезда "40 монголов и 4 ойратов". Не менее сложной была работа по составлению монголо-ойратских законов "Цааджин Бичик", где он выступил основным автором. Он являлся активным проводником политики укрепления ламаизма среди ойратов и стал ревностным покровителем ламаистской церкви в стране. При нем развернулась активная деятельность великого Хутукты Зая-Пандиты. И с 1652 года гремела слава хошутовского нойона Галдама, который, как сказал ойратский историк эмчи Габан-Шараб, был "непогрешителен даже в самомалейших поступках".

Между тем в том же XVI веке важнейшие события происходили в Китае, переживавшем своё очередное смутное время. Основанная после свержения монголов династия Мин сотрясалась крестьянскими волнениями и верхушечными распрями. В этих условиях один из лидеров маньчжуров Нурхаци (Тай-цзу) в 1616 году провозгласил себя наместником Неба на земле, принял императорский титул и стал наступать на Китай. В 1644 династию Мин сменила в Пекине династия Цин (Чистая) – она же Дайцинская (Манчжурская), и власть её в конце концов распространилась на Синьцзян и Тибет и на земли Приамурья. Русская и маньчжурская экспансии столкнулись в Центре Азии и на Дальнем Востоке.

В 1639 году отряд Ивана Москвитина вышел к побережью Охотского моря. Весной 1644 года казаки под командованием Василия Пояркова достигли Амура. Минуло еще шесть лет, и казачья дружина во главе с Ерофеем Хабаровым добралась до той же великой реки. К 1652 году Хабаров проплыл по Амуру до Татарского пролива. Все обитавшие на этих землях племена покорились русским.

"Столицей" новых российских владений стал острог Албазин. К концу XVII века казаки-землепроходцы и крестьяне-переселенцы создали на Амуре земледельческое хозяйство, развивая также промыслы и ремесла. Коренное население насилию не подвергалось, поэтому отношения между русскими и тамошними жителями складывались хорошие. Но цинские власти это не устраивало. Рубежи Китая на севере ограничивались тогда так называемой линией Ивового палисада. Цинская империя вознамерилась изгнать русских из Приамурья и расширить за счет него свои владения. И уже в 1652 году маньчжурское воинство численностью в 600 человек атакует отряд казаков под предводительством Хабарова в Ачанском остроге. После ожесточенного боя нападающие были разбиты. В 1653 году девятитысячная маньчжурская рать в течение месяца осаждает Кумарский острог. Казаки совершают смелые вылазки, и противник снова ретируется.

Возникла необходимость наладить взаимоотношения с новым руководством Китая, и 2 февраля 1654 года в Кремле было принято решение об организации первого официального посольства в Цинский Китай во главе с тобольским сыном боярским, затем дворянином московским Фёдором Ивановичем Байковым (Русско-китайские отношения в XVII веке: Материалы и документы. Т. I. 1608-1683. Москва, 1969, документы № 70, 71, стр. 151-152. – далее РКО). Отметим, что к этому моменту в Москве ещё не знали о столкновении с маньчжурами у Ачанского острога на Амуре, ибо специально отправленное с Амура в Маньчжурию посольство Т.Е. Чечигина, призванное внести ясность в «амурский вопрос», погибло в пути, о чем центру стало известно лишь весной 1655 года. До этого же времени царскому правительству не было известно ни о новых сражениях с маньчжурскими войсками на Сунгари, ни об осаде Кумарского острога.

В те времена русский натиск по всем направлениям нарастал. Пассионарные сподвижники молодого царя Алексея Михайловича Романова патриарх Никон и князь Алексей Никитич Трубецкой вершили внешнюю политику Русского государства, которая в 1653-1654 годах достигла наивысших успехов. Многие важнейшие государственные дела решались тогда за царским обедом, к которому приглашались лишь самые доверенные лица, и наиболее частыми гостями были, разумеется, Никон и А.Н. Трубецкой. Кроме того, в Посольском приказе выдвигается еще одна сильная фигура - дьяк Алмаз (Ерофей) Иванович Иванов. В конце апреля 1653 года его включили в состав посольства к польскому королю Яну Казимиру, который возглавляли Б.А. Репнин-Оболенский и Ф.Ф. Волконский, а уже 28 сентября 1653 года его пожаловали в думные дьяки.

1 октября 1653 года в Москву прибывает посольство от Богдана Хмельницкого с просьбой к московскому царю от Украины «с городами и с землями принять под свою государеву высокую руку». Воссоединение Украины с Россией должно было стать актом огромного исторического значения, и при Московском дворе сразу же осознали это. В тот же день последовал указ В.В. Бутурлину и В. Васильеву отправиться послами для принятия украинских земель в состав Русского государства, а 4 октября об этом царском указе Алмаз Иванов объявил послам Богдана Хмельницкого. В октябре же 1653 года царское правительство принимает решение об объявлении войны Польше. Казна, разумеется, должна была изыскивать новые средства. Вероятно, в какой-то мере возлагаются надежды и на прибыли от торговли с Востоком, в том числе и с Китаем.

Оба советника – патриарх Никон и князь А.Н. Трубецкой – понимали важность выгодных отношений с Востоком. В памяти еще не стерся приезд в Москву, например, персидского посла, который преподнес в январе 1650 года Алексею Михайловичу в дар от шаха 1362 изделия восточных умельцев общей стоимостью 3605 руб. 25 коп. (Кологривов С.Н. Материалы для истории сношений России с иностранными державами в XVII в. Санкт-Петербург, 1911, стр. 136). Ответное посольство во главе с князем Лобановым-Ростовским, отправившееся 14 мая 1653 года, везло в подарок шаху живых соболей в золоченых клетках (Там же, стр. 138). Перед этим в 1651-1652 гг. из Москвы направляется очередное посольство в Индию, посольство Никитиных. Кроме Персии и Индии, взоры патриарха Никона и князя Алексея Никитича Трубецкого обращались и к Китаю, тем более что образцы китайских изделий, доставленные в Москву бухарскими купцами, побудили обоих в январе – феврале 1653 года обсудить идею о «китайском торге» в Тобольске как средстве для пополнения казны. Уже осенью 1653 года Ф.И. Байков прислал в Москву китайских тканей и ревеня на сумму более 347 руб. (Демидова Н.Ф., Мясников B.C. Первые русские дипломаты в Китае /«Роспись» И. Петелина и статейный список Ф.И. Байкова/. Москва, 1966, стр. 88-89). Через год те же лица принимают решение об отправлении посольства ко двору китайского богдыхана. Тем более, что поступила новая информация от хошоутского тайджи мудрого Аблая. Вот как развивались события в те насыщеннейшие дни.

В самом конце декабря 1653 года в Москву прибыл грузинский царевич Николай Давыдович с матерью царицей Еленой Леонтьевной. В Москве им была оказана пышная встреча: 1 января 1654 года грузинских монархов принимали в Грановитой палате, причем в числе присутствовавших на третьей большой встрече и на обеде был и А.Н. Трубецкой. После обеда он вместе с А. Ивановым ездил потчевать грузинского царевича. 6 января последовал новый большой прием, и вновь А.Н. Трубецкой и А. Иванов играют в нем заметную роль. 17 января Алексей Михайлович вместе с грузинским царевичем отправился в Звенигород, в свой излюбленный Саввино-Сторожевский монастырь, а на следующий день в селе Хорошеве праздничный царский выезд догнали гонцы - они привезли от В.В. Бутурлина известие о том, что 167 городов Украины приняты в состав Русского государства. Нетрудно представить себе ликование, которым был охвачен царский двор.

19 января в Звенигороде, «в Савинском монастыре, на празднике обретения мощей Савы чудотворца Сторожевского ели у государя царя и великого князя Алексея Михайловича всеа Русин святейший патриарх Никон... [царь] у стола велел быть: боярину князь Алексею Никитичу Трубецкому, князь Михаилу Михайловичу Темкину-Ростовскому да окольничему Ивану Андреевичу Милославскому».

25 января 1654 года Никон присутствует на обеде у царя, 29-го он совершает обряд «хождения на осляти» (обычно это была «ряженая» лошадь, которой привязывали «ослиные» уши), при этом одним из водивших осла был думный дьяк Алмаз Иванов. 2 февраля на царском обеде встречаются Никон и А.Н. Трубецкой, и в тот же день следует указ Алексея Михайловича думным дьякам Алмазу Иванову и Ивану Патрикееву о подготовке наказа Ф.И. Байкову, отправляемому в Китайское царство в качестве посла. В наказной памяти из Приказа Большой казны от 4 февраля, содержавшей инструкции Байкову, подчеркивалось, что по царскому указу ответственными исполнителями всего «государева дела» являются А.Н. Трубецкой и дьяки Г. Протопопов и Т. Васильев (РКО, документ № 67, стр. 143-144).

Н.Ф. Демидова и М.И. Сладковский связывают решение о направлении Ф.И. Байкова в качестве официального посла с усилением интереса царского правительства к торговле с Китаем и стремлением установить для обеспечения этой торговли нормальные дипломатические отношения (Демидова Н.Ф., Мясников B.C. Первые русские дипломаты в Китае /«Роспись» И. ПетЕлина и статейный список Ф.И. Байкова/. Москва, 1966, стр. 87-91; Сладковский М.И. История торгово-экономических отношений народов России с Китаем /до 1917 г./. Москва, 1974, стр. 83-84). Однако, отмечает академик Российской Академии наук Владимир Степанович Мясников, «эта в целом совершенно верная точка зрения не объясняет лишь одну существенную деталь: почему посольство Ф.И. Байкова начали снаряжать именно в феврале 1654 г., не получив еще никаких известий о результатах торговой миссии П. Ярыжкина?» (Мясников В.С. Новые данные о подготовке посольства Ф.И. Байкова в Китай // Квадратура китайского круга : Избранные статьи в 2 книгах. Книга 1. - Москва: Восточная литература, 2006). Дело в том, что для оценки торговой конъюнктуры в Пекине и извещения о своем прибытии Фёдор Исакович Байков предварительно организовал и отправил в Китай торговый караван во главе с гонцами Петром Ярыжкиным и Сеиткулом Аблиным. Последние побывали в Пекине, очевидно, хорошо «погуляли» в нем, но на обратном пути сумели разминуться с Ф.И. Байковым.

Ответ на этот вопрос, почему не дождались Ярыжкина, можно найти в первую очередь в документах московских приказов, относящихся к отправлению Байкова в Китайское государство в новом качестве посла. Это память из Приказа Большой казны о составлении наказа Ф.И. Байкову, сам наказ послу и грамота царя Алексея Михайловича цинскому императору Шуньчжи о целях посольства Байкова.

В этих документах содержится новый по сравнению со всеми предыдущими известиями слой информации о Китае (исключая, конечно, документы Ивана Петелина, которые были практически забыты). Если вплоть до осени 1653 года в Москве и Тобольске, пишет Владимир Мясников, пытаются как-то связать противоречивые сведения о «богдыхане царе», или «Шамшакане царе», и «Китайском царстве», то в конце января -начале февраля 1654 года внезапно все становится на свои места. «Эта новая информация освещала в первую очередь политико-географическое положение Китая. Весь тон документов свидетельствует о том, что царское правительство уяснило для себя: Китай является одним из крупнейших восточных государств. Для дипломатии того времени было исключительно важно не завысить политическое положение государства-контрагента, ибо это вело к умалению собственного престижа. При Московском дворе всякий раз тщательно анализировали сведения о тех странах, с которыми вступали в контакты, классифицируя их по своеобразной «табели о рангах». В данном случае «Китайское царство» было приравнено по форме обращения к его главе к таким крупнейшим восточным державам, как Турция, Персия и Индия, с которыми Русское государство уже давно поддерживало регулярные посольские и торговые отношения (РКО, док. № 70-72).

В Москве теперь уже знали, что столицей Китая является Ханбалык (монгольское название Пекина), а правит страной богдыхан. Правда, еще не были известны полные титулы богдыхана, но это было специально оговорено в грамоте к нему (РКО, № 72, стр. 168). А пока что цинский император именовался как «богдыхан царь, города Канбулука и всего Китайского царства владетель» (Там же, стр. 165). Обращаясь к Шуньчжи, царь Алексей Михайлович сообщал: в Москве стало известно, «что ты, богдыхан царь, со окрестными своими соседи, которые к Китайскому государству поблиску, держишь дружбу и ссылку, и послы и посланники меж вами о дружбе и о любви по обе стороны ходят».

Если побудительными причинами для отправки Байкова в Тобольск и организации там «китайского торга» были привоз китайских товаров в Москву и сообщения о возможностях развития торговли с Китаем, то для превращения Байкова в посла, направляемого в Пекин, импульсом послужила эта новая информация о реальном статусе Китая. Каким же образом она попала в Москву?

Можно говорить о двух потоках (амурском и монгольском) информации о Китае, аккумулировавшейся при Московском дворе. Амурский источник в данном случае приходится исключить, ибо полученные там сведения о «Богде царе» и «Китайском царстве» гораздо менее достоверны, чем вышеупомянутые, да к тому же Е.П. Хабаров и Д. Зиновьев явились в Москву с подробным докладом об амурских событиях только в декабре 1654 г. Что же касается отношений с монгольскими феодалами, то именно 22 января 1654 г. в Сибирском приказе была получена отписка тобольского воеводы В.И. Хилкова о возвращении от хошоутского тайджи Аблая русского посла Г. Ушакова (РКО, док. № 69, с. 151). Посол сообщил, что княгиня Гунджа умерла и ее улус перешел к Аблаю. Аблай, который впервые принимал русских посланцев, не только подтвердил обещание Гунджи пропускать русские торговые караваны и посольства в Китай, но и, очевидно, сообщил новые для московских дипломатов сведения о Цинской империи и о своих связях с ней.

Установление посольских отношений с крупными государствами, означавшее дипломатическое признание ими того либо иного феодального владетеля либо главы государства, рассматривалось как очень важный для престижа фактор. Поэтому не случайно Аблай - опытный и искусный политик (РКО, док. № 69, стр. 151, комментарий 1 на стр. 544), стремясь к посольскому обмену с Москвой, описывал, каким великим государством является Китай, и свои довольно регулярные сношения с ним. Прекрасную осведомленность относительно ситуации в Пекине Аблай не раз проявлял и впоследствии; об этом можно судить по направлявшимся им царю Алексею Михайловичу посланиям (РКО, док. № 85, стр. 216-217).

Сообщение Аблая упало на благодатную почву: Москва стремилась к расширению старых и установлению новых связей с Востоком. И известие, описывавшее со слов Аблая Китай как могущественное государство, имеющее широкие посольские связи с соседями, было получено именно в январе 1654 года. У творцов русской внешней политики эта весть не могла не вызвать соблазнительной мысли попытаться самим сделать первый шаг и вступить в дипломатический контакт с великим государством. Превалирующую роль в этих планах играли престижные и меркантильные соображения. С одной стороны, установление посольских связей с далеким Китаем поднимало престиж московского царя в глазах тех европейских и восточных политиков, с которыми уже имелись дипломатические отношения, с другой - дипломатические связи с великой восточной державой сами по себе помимо торговых отношений сулили и немалые материальные выгоды для царского двора. Вот почему в Москве спешили: подготовку посольства начали, не дожидаясь возвращения каравана П. Ярыжкина, что, вероятно, было связано с русско-польской войной и планами царя лично принять участие в походе, о чем в Москве было объявлено уже 14 февраля 1654 г. И поскольку известия о столкновениях на Амуре с маньчжурами ещё не дошли до Москвы, то они и не упоминались в секретном наказе Ф.И. Байкову.

Таким образом, идея отправления официального посольства в Цинский Китай зародилась у ближайших сподвижников царя и была ими реализована. Придворные круги исходили прежде всего из престижных и экономических интересов. Объективные условия - развитие производительных сил Русского государства, его географическое сближение с Цинской империей благодаря освоению Сибири и Приамурья, развитие дипломатических отношений с великими государствами Востока (Турцией, Ираном и Индией), расширение посольских связей с монгольскими ханствами - создавали благоприятные возможности для начала прямых контактов Русского государства с Цинским Китаем. Особое значение в восточной политике Московского двора в этот период приобретает необходимость поисков на Востоке новых рынков для русских товаров, главным образом пушнины. Развитие внешнеторговых связей отвечало как интересам влиятельного слоя купечества, так и господствовавшим идеям меркантилизма (Базилевыч К.В. Элементы меркантилизма в экономической политике правительства Алексея Михайловича // Ученые записки МГУ, 1941, выпуск 41).

Составлением наказа было поручено заниматься дьякам Посольского приказа, отмечает академик Владимир Мясников, но, наверное, потому, что организацией отправления Ф.И. Байкова в Тобольск как царского уполномоченного по установлению русско-китайской торговли ведал Приказ Большой казны, то и его миссию в качестве посла продолжал курировать тот же Приказ. «Из Посольского и Сибирского приказов были затребованы необходимые документы. Например, образцом для грамоты цинскому императору послужила взятая из Посольского приказа царская грамота, посланная в 1646 году индийскому падишаху Шах-Джахану . Из Сибирского приказа забрали, очевидно, не всю отписку В.И. Хилкова о посольстве Г. Ушакова к Аблаю, а лишь ту ее часть, в которой содержалось сообщение о Китае. Но после использования эта часть документа, вероятно, так и осталась в Приказе Большой казны. Вот почему в подлиннике отписки, хранящейся в делах Сибирского приказа, оказались утраченными как раз те два листа, которые, судя по контексту, должны заключать в себе информацию о Китае, отразившуюся в наказе Байкову и царской грамоте богдыхану (РКО, док. № 62, стр. 151). Хотя здесь указано на утрату лишь одного листа после слов: «А хочет де их Аблай отпустить в Китайское государство на весну...», впоследствии была установлена потеря еще одного листа после слов: «и твоих государевых людей Петра Ярыжкина с товарищи с твоею государевою казною в Китайское государство и из Китайского государства назад...» (Русско-Монгольские отношения в 1636-1654 гг. Москва, 1974, док. № 134, стр. 399).

Наказ первому официальному русскому послу в Цинский Китай представляет собой замечательный памятник московской дипломатии XVII в. Он был тщательно продуман во всех деталях и четко выражал непреклонную волю русского правительства вести дипломатические отношения с великими восточными империями на равных основаниях. В наказе обобщен опыт русской дипломатии в государствах Востока за многие десятилетия, что придало этому документу универсальный характер. Дело в том, что он был составлен в Посольском приказе... еще в 1646 г. при отправлении к индийскому падишаху Шах-Джахану послов Н. Сыроежина и В. Тушканова! Сопоставление текстов показывает, что наказ Байкову по содержанию и форме полностью идентичен наказу 1646 г., отличаясь от последнего лишь названием государства, именами послов и правителя (РКО, док. № 71; Русско-индийские отношения в XVII в. Москва, 1958, док. № 24). Например, ответ на возможный вопрос о Сибири, воспринимаемый в байковском наказе как один из мотивов отправления посольства, полностью содержится уже в наказе послам в Индию.

Хотя в грамоте царя Алексея Михайловича цинскому императору Фу Линю (девиз годов правления Шуньчжи) указывалось, что «ваше Китайское государство подошло нашие царского величества отчины к украинным городом Сибирского царствия», но в наказной памяти послу на вопрос о Сибири предписывалось отвечать лишь следующее: «В Сибири устроены городы многие, и всякие служилые и жилые люди пожалованы государевым многим жалованьем, и пашни устроены великие, и живут служилые и жилетские люди в тишине и покое...». Несомненно, что, если бы правительство Алексея Михайловича собиралось договариваться по поводу прав на владение землями по Амуру или хотя бы как-то связывало посылку Ф.И. Байкова с амурскими событиями, это не могло бы не отразиться в секретном наказе послу.

В Посольском приказе предусмотрительно оговаривали все детали поведения русских послов при дворах восточных властителей, учитывали, к каким уловкам может прибегнуть дипломатия противной стороны, чтобы попытаться поставить Русское государство ступенью ниже на иерархической лестнице взаимоотношений в феодальном мире. В этом плане наказ Ф.И. Байкову поражает нас той точностью программы, которая как будто специально составлена для защиты престижа Русского государства от дипломатической практики Цинской империи, основывавшейся на китаецентристских концепциях и допускавшей установление отношений с иными государствами лишь в соответствии с моделью: сюзерен (цинский император) - вассал (любой иной суверенный владетель). Сама эта концепция не отличалась оригинальностью: ее пытались использовать и правители других великих восточных деспотий (Индия, Иран, Турция), но лишь при Пекинском дворе она имела наиболее четкое идеологическое оформление и очень жестко проводилась в жизнь на протяжении более двух тысяч лет.

Увы, отмечает академик Владимир Степанович Мясников, «в период подготовки посольства Федора Исаковича Байкова цинская дипломатия уже добилась от Петра Ярыжкина признания возможности вести отношения между двумя государствами на основе китаецентристской схемы». Русские архивные документы сохранили лишь косвенные сведения о пребывании П. Ярыжкина и С. Аблина в Пекине. Маньчжурские чиновники, ставя Ярыжкина в пример Байкову, сообщали, что «тот посол Петр Ярыжкин» называл себя «первым человеком у своего великого государя», но он выполнил все требования относительно церемониала. В китайских источниках имеются дополнительные данные о приеме Ярыжкина императором Фу Линем, засвидетельствованные указом последнего. «Говорю русскому белому царю. Ваша страна находится далеко на северо-западе; от Вас никогда никто не приходил в Китай. Теперь Вы обратились к просвещенной стороне и прислали посланника, представившего в качестве дани произведения Вашей страны. Я очень одобряю. Я специально делаю Вам милостивую награду и поручаю, чтобы Ваш посланник был сразу отпущен обратно. Выражаю мои искренние чувства, которые Вы, наверное, примете. Навечно будьте преданны и послушны, чтобы ответить на милость и любовь, выраженные к Вам». Поведение Ярыжкина, самозванно объявившего себя «послом» и исполнившего обряд «коутоу» (девятикратного коленопреклонения перед императором), сильно повредило позиции Ф.И. Байкова.

В Пекине от Байкова ожидали лишь подтверждения уже «достигнутой договоренности». Однако официальному послу был дан точный наказ: признавая Цинский Китай великой восточной державой, Русское государство лишь на условиях полного равенства сторон готово установить с ним дипломатические отношения.

Ф.И. Байков отправился из Тобольска 25 июня 1654 г. до Суйчжоу через территорию современной Монголии и Синьцзяна. Поднявшись вверх по Иртышу, Ф.И.. Байков с сопровождавшей его свитой проследовал затем мимо камныков, «пашенных бухарцев» и «мунгальских людей», достиг Кококотона (город Хуху-хотон на озере Хохо-нор), у «заставного города Капки» прошёл через Китайскую стену и, посетив во время своего путешествия 18 городов, достиг Пекина. Этот путь был хорошо освоен посредниками в русско-китайской торговле - бухарскими купцами. Разминувшись с Петром Ярыжкиным, Байков и его спутники прибыли в Пекин 3 марта 1656 года и были встречены в столице Цинской империи исключительно холодно. Русскую миссию поместили на посольском дворе в строгой изоляции. Одновременно с Байковым в Пекине находилось прибывшее из голландских колоний в Индонезии посольство Питера де Гойера и Якоба де Кайзера; в составе их посольства находился некто Нейгоф, оставивший подробные записки о посольстве, в том числе и о пребывании в Пекине русских. Голландские послы, чтобы добиться права торговли в Китае, не только исполнили перед императором церемонию «коутоу», не только позволили считать и сами называли поднесенные ими подарки данью, но и объявили себя представителями азиатского княжества, присягающего на верность цинскому императору как своему сюзерену. Байков же категорически отказался отдать присланные с ним грамоту и подарки кому-либо, кроме императора, а также выполнить унизительный обряд «коутоу».

Всё шестимесячное пребывание русусского посольства в Канбалыке, в течение которого оно просидело взаперти, ушло на переговоры и препирательства с китайскими властями. Недоразумения начались сразу же из-за требований китайских чиновников, которые, например, велели Байкову слезть с лошади «против кумирниц у самых ворот» и, «припадши на колено», кланяться: «поклонися де нашему царю». Затем они продолжились уже из-за представления Байкова о своём достоинстве как посла московского царя. Так, он хотел непременно лично передать царские подарки богдыхану и лишь после решительных настояний китайцев отдал их «по росписи чиновникам», а уж «любительную грамоту» Байков никому, кроме богдыхана, отдавать не соглашался.

Главной же причиной неудачи посольства, следует, видимо, считать активное продвижение России к китайским рубежам и участившиеся военные столкновения между подданными китайского императора и русскими казаками и воеводами. Это же подтверждают слова хошоутского тайши Аблая, через владения которого проезжал Байков. Так, Аблай, например, пишет в декабре 1656 в грамоте царю Алексею Михайловичу о задержке этого посольства в Китае следующее: «А воевода-де Федор Байков и с служилыми людьми в Китайское государство проехал здорово. А в Китайском де государстве того Федора китайской царь богдохан задержал за то, что от великого государя к китайскому царю с ним, Федором, послана ево государева грамота, и туде государеву грамоту у него, Федора, сам китайской царь богдохан не примет, а велит принять ту государеву грамоту людем своим. И он-де, Федор, ту гoсудареву грамоту китайского царя людем не отдает, а проситца с тою государевою грамотою к самому царю. А живет-де он, Федор, в том же городе Беаджине [Пекин], в котором сам китайской царь живет».

После отказа передать цинским чиновникам подарки, они были отобраны у Ф.И. Байкова насильно, когда же он отказался отдать грамоту и потребовал личного свидания с императором, подарки вернули ему обратно. Требуя выполнения обряда «коутоу», маньчжуры настаивали, чтобы русский посол прорепетировал его перед табличкой с именем императора. Но наибольшее влияние на исход переговоров оказали события, развертывавшиеся в Приамурье. Цинские чиновники сразу же задали Ф.И. Байкову вопрос: как же «он, Федор, прислан от великого государя в послех, а з другую де сторону ево ж, китайского царя, земли великого государя люди воюют?». Русский посол был явно не готов вести переговоры по этому вопросу, он мог лишь ответить, что казаки - «люди вольные». По-видимому, Байков имел в виду, что казаки действуют без санкции правительства, но русскому послу ответили, что «китайский царь тому не верит, а говорит: великий де государь к нему, китайскому царю, прислал своего государева посла, а з другую де сторону посылает воевать ево китайские земли».

Возникшие трудности, отмечает академик Владимир Степанович Мясников, могли бы быть преодолены лишь в случае крайней заинтересованности цинских правителей Китая в установлении и развитии контактов с Россией. Но обмен посольствами и открытие торговли, предлагавшиеся русским послом, были мало привлекательны для маньчжуров-завоевателей, еще не утвердившихся окончательно в захваченной ими стране. В период пребывания русского посольства в Пекине южные провинции Китая были охвачены пламенем антиманьчжурской борьбы. Отряды Чжэн Чэнгуна угрожали Нанкину, армия Ли Динго одержала ряд важных побед в Гуандуне и Гуанси. Маньчжуры не могли не чувствовать шаткости своего положения на пекинском троне.

4 сентября 1656 года Ф.И. Байкову было предложено покинуть Пекин. Уже выехав из столицы Китая, неудачливый посол рассудил, что действовал слишком прямолинейно, и отправил одного из своих спутников в Пекин с поручением передать мандаринам, что он согласен отказаться от свидания с богдыханом. Но китайцам, видимо, порядком уже надоел строптивый посланник, и потому они придрались к какой-то протокольной мелочи и прекратили всякие переговоры.

Официальный цинский источник объясняет неудачу посольства Ф.И. Байкова только его отказом выполнить требования церемониала. «Прежде, в 12-й год Шуньчжи, от русского белого царя приходил посланник с поздравлением, представил в качестве дани местные товары, но не имел грамоты. Так как он впервые представил дань /речь идет о Ярыжкине/, мы сделали милость и отправили их посла обратно, приказав наградить его. Указали, чтобы они каждый год приносили дань. В 13-м году Шуньчжи от них снова пришел посланник с грамотами /Ф.И. Байков/. Однако он подал грамоту стоя, следуя обычаям своей страны, и не стал на колени. Тогда министры, посовещавшись, решили: прибывший посол не понимает нашего церемониала при аудиенции, не следует, чтобы он был представлен императору. Отказали в приеме дани и послали его обратно»

Маньчжурские дипломаты различными способами пытались унизить достоинство русского посла и помешать выполнению им главной цели его миссии - вручить богдыхану грамоту от русского царя с предложениями установить нормальные дипломатические и торговые отношения между двумя государствами. Проявив настойчивость, дипломатический такт и большую выдержку в стремлении выполнить возложенные на него задачи, Байков в то же время решительно отверг поползновения маньчжурской стороны трактовать его посольство как очередной привоз «дани» от «вассального» государства. Твердость посла была использована цинским правительством как предлог для изгнания русских представителей из пределов империи.

В момент нахождения Байкова в столице Цинской империи, делает вывод Владимир Мясников, столкнулись две - скорее сходные, чем противоположные - концепции мирового порядка. Но в данном случае чем ближе было сходство, тем труднее была совместимость. Маньчжуро-китайская внешнеполитическая доктрина исключала равенство в отношениях с Русским государством, а внешнеполитические взгляды московских дипломатов не менее строго исключали для Русского государства неравенство во взаимосвязях с кем-либо. Задачи, стоявшие перед Байковым, были практически неразрешимы, что и подтвердили результаты его посольства.

Неудача Москвы в установлении дипломатических отношений с Пекином для царского правительства в известной мере компенсировалась тем, что был сохранен престиж Русского государства в отношениях с другими дальневосточными соседями, получена достоверная и обширная информация о Цинском Китае и, наконец, торговые операции, проведенные Федором Исаковичем Байковым и его людьми в столице Поднебесной, утвердили мнение о выгодности и перспективности торговли с Китаем. Даже фактическая высылка русского посольства из Пекина не закрывала возможностей направить к цинскому двору новую миссию.

Вернувшись в Москву, Байков подал Статейный список - описание своего путешествия, которое стало важнейшим явлением в средневековой русской географической литературе и при чрезвычайной сжатости изложения отличалось богатством и точностью сведений. При крайней недоступности Китая в XVII в., oписаниe Байкова было для своего времени весьма важным вкладом в географическую науку и скоро стало известным в Западной Европе. Известный друг Петра I, амстердамский бургомистр Витсен, в бытность свою в России достал список с донесения Байкова и извлечения из него напечатал в своём сочинении «Nord en ost Tartarey» (Амстердам, 1692). Существовали также немецкий и латинский переводы Статейного списка. Г. Ф. Миллер извлёк из всех этих переводов самые важные, на его взгляд, места и с весьма ценными примечаниями и поправками напечатал в своём журнале «Ежемесячные сочинения » (1755, кн. VII). Полное описание Байкова своего путешествия было напечатано масоном Николаем Ивановичем Новиковым в 6-м томе «Древней Российской Вифлиофики», откуда попало во 2-й том «Сказаний русского народа» Ивана Петровича Сахарова. Умер Фёдор Исакович Байков в 1663/64 году.