Листая книгу Виктора Тополянского «Сквозняк из прошлого: время и документы. Исследования» (Санкт-Петербург: ООО Инапресс; Новая газета, 2006), задумался о 1937 годе. Представил, что живу в те времена. Официальная пропаганда тогда неустанно напоминала об ужасах царизма, о терроре и репрессиях царской охранки. Выпускались фильмы и книги на эту тему, сохранившиеся бомбисты рассказывали школьникам и трудящимся о перенесенных страданиях на царских каторге и ссылке, и подавляющее большинство
граждан, наверное, с возмущением относились к дореволюционным палачам и не подозревали, какой ад творится у них под боком, который в любую минуту может втянуть в себя и их. Так и сегодня можем ужасаться зверствам НКВД в 1937 году, и скорбно собираться у Соловецкого камня, и в Бутово вместе с патриархом Алексием II и президентом Путиным лить слезы над невинно погибшими – а надвигающуюся новую опричнину проглядеть. История не учит, а в ней всё повторяется. И не от того или иного «изма» зависят полосы репрессий,
а от чего-то более глубокого.
На эту тему пытается рассуждать Виктор Тополянский, не сводя террор к идеологии, а уподобляя его – стихии. «Истерическая готовность вытеснить неприятные или тревожащие представления на задворки сознания, - пишет он в разделе «Вместо предисловия», - и куль¬тивируемое безразличие к прошлому собственного государства не избавляют его оби¬тателей от тяжкого груза ответственности перед современниками и потомками. Незнание и, тем более, нежелание знать сконцентрированный в минувшем
опыт пред¬шествующих поколений издревле обрекает равнодушных верноподданных на беско¬нечное воспроизведение негативных тенденций и традиций былых времен, ибо исто¬рия в России не течет, а циркулирует и, по словам В.О. Ключевского, «учит даже тех, кто у нее не учится; она их поучивает за невежество и пренебрежение». Когда настоящее кажется безотрадным, а будущее угрожающим, велик соблазн предъявить счет прошедшему за все нынешние беды и неурядицы. Но все упреки и обвинения прошлого без выяснения его корней и
первоосновы так же бесплодны и несуразны, как проклятия, обращенные к наводнению, землетрясению или извержению вулкана. Если же попытаться расследовать подоплеку давних происшествий и мотивы поступков влиятельных некогда персон, то вполне уместен и медицинский ключ к шифрограмме минувшего. При таком подходе начинают распадаться идеоло¬гические легенды, физиология вытесняет мистику, а революция обретает черты «религиозной истерии», по определению Максимилиана Волошина» (стр. 8).
«Для всемерной, ревностной
охраны своего единодержавия от любых посягательств, вероятных и воображаемых, - продолжает он, - Сталин максимально усовершенствовал созданную Ле¬ниным и Дзержинским систему политического сыска, но в качестве образцов для подражания выбрал тайную канцелярию Петра Первого и заведенную Иваном Грозным опричнину. Когда-то еще во второй половине XIX столетия историк Н.И. Костомаров писал: «Учреждение опричнины очевидно было таким чудовищным орудием демора¬лизации народа русского, с которым едва ли что-нибудь другое
в его истории могло сравниться, и глядевшие на это иноземцы справедливо замечали: если бы сатана хотел выдумать что-нибудь для порчи человеческой, то и тот не мог бы выдумать ничего удачнее». Знакомиться с трудами какого-то историка, стоявшего, по уверениям советской пропаганды, на «идеалистических и буржуазно-националистических позициях», у Сталина никакой нужды не было. К тому же его собственный опыт управления каторжной империей отчетливо показал, что абсолютная деморализация навеки устрашенных масс верноподданных
чрезвычайно полезна для искоренения бесчисленных «заговоров боярства» и стабилизации тщательно сооруженной вертикали власти» (стр. 380).
Вертикаль власти отстраивали и Иван Грозный, и Иосиф Сталин, и Владимир Путин, и многие другие. «Изм» здесь не при чем. И репрессии на подвластных обрушивали тоже многие, и не только клятые безбожники, но и христиане, и мусульмане, и буддисты (вспомним, что вытворяли буддисты джунгары и калмыки с мусульманами казахами в XVII-XVIII веках). Гегель в «Феноменологии
духа», осмысливая не только террор Великой Французской революции, но и другие минуты роковые человечества, свел культ личности и вертикаль власти и сопряженную с ней репрессию к диалектике всеобщего и единичного. «Для того, чтобы всеобщее могло осуществляться в некотором действии, оно должно сосредоточиться в «одно» индивидуальности и поставить во главе единичное самосознание, ибо всеобщая воля есть действительная воля только в некоторой самости, которая есть «одно». Но в силу этого все другие отдельные лица
исключены из этого действия в целом и принимают в нем только ограниченное участие, так что действие не является уже действием действительного всеобщего самосознания. – Таким образом, никакого положительного произведения или действия всеобщая свобода создать не может; ей остается только негативное действование; она есть лишь фурия исчезновения… негация единичного как сущего во всеобщем. Единственное произведение и действие всеобщей свободы есть поэтому смерть, и притом смерть, у которой нет никакого внутреннего
объема и наполнения; ибо то, что подвергается негации, есть ненаполненная точка абсолютно свободной самости; эта смерть, следовательно, есть самая холодная, самая пошлая смерть, имеющая значение не больше, чем если разрубить кочан капусты или проглотить глоток воды» (Гегель. Сочинения. Том IV. Москва, 1959, стр. 317-318).
Между тем сталинский Большой Террор сводят не к сшибке всеобщего и единичного, как мыслил Гегель, а к сущности или одного из «измов» (коммунизма), или одного из народов (русского).
Так, Владимир Путин 30 октября 2007 года на церемонии памяти жертв политических репрессий в Бутово сказал - "трагедии такого рода повторялись в истории человечества неоднократно, и все это случалось, когда привлекательную на первый взгляд, но пустую на поверку идею пытались ставить выше основных ценностей - человеческой жизни, ценности прав и свобод человека". Как отмечает Андрей Колесников – «он никогда раньше не называл коммунистическую идею пустой» (Коммерсантъ, 31 октября 2007 года, № 200 /3776/,
стр. 6). Действительно, опрометчивое заявление – разве на пустой идее можно было создать величайшую державу в мировой истории и выиграть Великую Войну, разве Коммунистический Китай на пустой идее вырывается в мировые лидеры. Возможно, такое уничижительное отношение Путина к коммунистическому периоду в истории нашей страны объясняет настойчивость в попытках вышвырнуть Ленина из Мавзолея или изменить Знамя Победы, не говоря уже о более существенном выкорчевывании многообразных социальных и научных достижений Советского
Союза.
Впрочем, в день памяти политзаключенных собрались у Соловецкого камня на Лубянской площади и критики режима Путина. Акция под лозунгом "Свободу политзаключенным" объединила оппозиционеров: лидера Объединенного гражданского фронта Гарри Каспарова, главу российского Народно-демократического союза Михаила Касьянова, руководителя движения "За права человека" Льва Пономарева, нацбола Александра Аверина, зампреда "Яблока" Сергея Митрохина. Сцену заменили грузовиком,
из колонок звучала песня "Я свободен", рядом стояли люди с плакатами, обозначая тему митинга. "Трепашкин, Ходорковский, Лебедев, Бахмина, Сутягин - узники совести современной России", "Появление политзаключенных - признак возврата к тоталитаризму", было написано на плакатах. Самым резким стало выступление главы Московской ассоциации жертв политических репрессий Сергея Волкова: "Власть издевается над нами и в этом виноват человек, который одной ногой ступил во власть, а другой
остается в КГБ, - Путин", - заявил он с трибуны. Лев Пономарев сказал, что "это не митинг памяти, а митинг солидарности", потому что "в современной России есть сотни людей, которых преследуют по политическим мотивам". Выступавший следом Гарри Каспаров развил тему, заявив, что "в обществе снова появляется страх". "Власть прессует людей и вырывает из наших рядов самых достойных!" - говорил он. "Свободу политзаключенным!" - поддержала Каспарова толпа. Своеобразную
черту подвел Сергей Митрохин. "Если сегодня есть хотя бы один политический заключенный, значит, завтра им может стать каждый!" - заявил он (Екатерина Савина, Коммерсантъ, Москва, 31 октября 2007 года, № 200 /3776/, стр. 6).