Каждое имя Всеобъемлющего (Umgreifende в терминологии Карла Ясперса) выражает ипостась в той энергийно-динамичной взаимопринадлежности Sein (бытие), Dasein (Дабыть человека), Seiende (сущее) и Nichts (Ничто), которая предстает Вечностью Круга Времени. Сколько же таких имен-ипостасей Всеобъемлющего и Всепроникающего и Всесильного (Бога)?
Виктор Петрович Троицкий своими изысканиями о «периодической таблице начал» подтолкнул искать ответ в трактате Алексея Федоровича Лосева «Философия имени» (1927). Ведь Лосев здесь попытался формализовать глубинное русское имяславие (имябожничество) и постичь внутреннюю энергийную
структуру того Слова, которое «было в начале у Бога», «и Слово было Бог» (Евангелие от Иоанна 1:2,1). И Лосев, постигая Имя Божье, пытался прорваться в более высокие измерения сущего, которые (с учетом феноменологии Гуссерля и неизвестной ему тогда, но предчувствуемой и уже опубликованной теории Калузы-Клейна об укорененности электромагнетизма в пятом измерении) сопрягал не только со светом и кодом числового ряда и соответственно пифагорейской «музыкой сфер», но и с высшими духовными эстетически-этическими экстазами
человека. Во всяком случае, я именно так его понимал, когда мы работали над его рукописью «Античный атом и современная наука» (я был редактором от Издательства физико-математической литературы).
Другое дело, что подход Алексея Фёдоровича Лосева был не столь радикальным, как у его современника Мартина Фридриховича Хайдеггера, который в том же 1927 году в трактате «Бытие и Время» смог, отталкиваясь от постижений Гуссерля и строго различая бытие и сущее, высветить высшие измерения бытия сущего через
доступные разуму бытийные экзистенциалы. Категории сущего отличаются от бытийных экзистенциалов аналогично тому, как числа арифметики отличаются от актуально-бесконечных трансфинитных чисел Кантора. Таблица категорий должна как-то соотноситься с таблицей экзистенциалов.
Однако Хайдеггер чувствовал, что за бытийными экзистенциалами энергийствуют более могучие начала, и в начале 1930-х годов подвигнулся на поворот (Kehre) к мышлению бытия без сущего и тем самым к постижению творения художественного
произведения и к первоначалу Ereignis (об-особье, о-своение, но вообще этот термин очень многозначен и считается непереводимым). Исследуя различные подступы Хайдеггера к постижению сути творчества Dasein и к различным ипостасям Ereignis, я составил таблицу всех мыслимых 11 трансцендирований в энергийно-экстатической взимопринадлежности человека, бытия, сущего и ничто (в работе «Постигая Хайдеггера»).
Далее – очень эскизно. Каждое из 11 первоисходных трансцендирований двунаправленно-амбивалентно и в проекции на различные виды бытия сущего соответствует двум сопряженным экзистенциалам. Следовательно, имеем 22 экзистенциала. И каждый бытийный экзистенциал
в проекции на различные интенции Дабыть человека в сущем соответствует трем категориям сущего – всего имеем 22х3=66 категорий.
Кант выделял четыре группы или класса категорий – количества, качества, отношения и модальности. В каждой группе – по три категории, соответствующих известной схеме тезис – антитезис – синтез, хотя третья категория не сводится к сумме первых двух. Категории связываются Кантом с логическими функциями, или формами, суждений, но если логические функции структурируют отношения
между понятиями, то категории имеют предметный смысл, сопряжены с сущим. Привязка категорий к логическим функциям позволяет Канту доказать априорное происхождение основных понятий метафизики, а также систематизировать категории, построив их таблицу на основе классификации форм суждений. Кроме того, категории трактуются Кантом в качестве объектных понятий, т.е. понятий, единственно благодаря которым можно превратить субъективную ассоциативную связь представлений в общезначимую. Наконец, и это фокус учения Канта
о категориях, - они отождествляются с необходимыми функциями единства представлений в сознании, так что ни одна перцепция, не подчиняющаяся категориальным правилам связи представлений, не может быть осознана нами. И акцентуация того, что категории представляют собой функции единства представлений в сознании, позволяет Канту решить главную проблему своей теоретической философии, касающуюся возможности синтетических суждений a priori. Ясно, что Кант не учитывал высшие измерения бытия сущего, поэтому его таблица
категорий заведомо не полна.
Если же иметь в виду эти высшие измерения помимо привычных четырех и учитывать целостность каждой человеческой интенции, то «равноимябожий» статус имеют не только имена трансценденций, но также имена экзистенциалов и категорий. Итого имеем 99 имен Всеохватывающего (11 + 22 + 66 = 99).
Как известно, в исламском богословии утверждается о наличии именно 99 «прекрасных имен» Аллаха (ал-асма ал-хусна) – «У Аллаха прекрасные имена, зовите Его по ним и оставьте тех,
кто раскольничает о Его именах» (Священный Коран, Сура 7 «Преграды» /Аль-Араф/ аят 180/179). Список в 99 святых имен возводится к хадису от Абу Хурайры, в котором Пророк называет цифру 99 и предрекает рай тем, кто повторяет имена Аллаха в молитвах. Надо сказать, что классификация этих имен в исламе богаче, чем перечисление и систематизация категорий у Канта. Например, среди ал-асма ал-хусна различаются не только, скажем, категории исм джалали, которые означают свойства силы, могущества, власти (например, ал-Кабир,
ал-Хаким) и могут быть сопоставлены с категориями Канта, но и категории исм джамали, которые означают духовно-этические свойства милосердия и сострадания (например, ар-Рахман, ар-Рахим, ас-Сами) и отсутствуют в таблице Канта.
Имена Аллаха помогают мусульманским богословам обсуждать проблемы атрибутов Аллаха, вечности Его свойств и признаков, иерархии его качеств. Числу 99 имен кратно количество бусин на стандартных четках мусульман. Суфии широко используют эти имена в зикрах, рассматривая их как свод
идеальных качеств божества и идеалов-ориентиров на пути человека к совершенству, к Богу. Проявлением благочестия и восхождения к Всеохватывающему и Всепроникающему и Всесильному считается как можно более частое упоминание Аллаха и его имён. Здесь – смыкание с имябожничеством нашего Православия.
И наш правоверный Афанасий Никитин, заканчивая своё «Хождение за три моря» (1474/5) молитвой «Милна рахмам рагим… алятуфу», повторяет исламский перечень «прекрасных имен» Божьих – «Во имя господа милостивого,
милосердного. Господь велик, боже благий, господи благий. Иисус дух божий, мир тебе. Бог велик /= Аллах акбар/. Нет бога, кроме господа. Господь промыслитель. Хвала господу, благодарение богу всепобеждающему. Во имя бога милостивого, милосердного. Он бог, кроме которого нет бога, знающий все тайное и явное. Он милостивый, милосердный. Он не имеет себе подобных. Нет бога кроме господа. /Далее – по ал-асма ал-хусна с 4 по 31:/ Он царь, святость, мир, хранитель, оценивающий добро и зло, всемогущий, исцеляющий,
возвеличивающий, творец, создатель, изобразитель, он разрешитель грехов, каратель, разрешающий все затруднения, питающий, победоносный, всесведущий, карающий, исправляющий, сохраняющий, возвышающий, прощающий, низвергающий, всеслышащий, всевидящий, правый, справедливый, благий» (Хождение за три моря Афанасия Никитина. Издание подготовили Я.С. Лурье и Л.С. Семенов. Ленинград: Издательство «Наука», Ленинградское отделение, 1986, стр. 58).