Радиостанция «Эхо Москвы»: Собрание Третьяковки, Воскресенье, 8 Июль 2007
http://echo.msk.ru/programs/tretiakovka/53041/index.phtml
sys/logo_print
Собрание Третьяковки
Cовместный проект Эхо Москвы" и "Третьяковской галереи". В каждой программе - беседа об одном шедевре и историях, происходивших вокруг него.

таблица из 2 столбцов и 2 строк
Ведущие:
Ксения Басилашвили
Гости:
Наталья Александрова
заведующая отделом II половины XX века Третьяковской галереи, член-корреспондент Российской академии художеств
конец таблицы
Воскресенье, 8 Июль 2007

К.БАСИЛАШВИЛИ: 14 часов 10 минут. У микрофона Ксения Басилашвили, Ксения Ларина по-прежнему в отпуске, и пока я царствую в этой программе «Собрание Третьяковки»
одна, вместе с нашей давней сотрудницей, уже практически этой программы Натальей Александровой, заведующей отделом живописи второй половины ХХ века Третьяковской
галереи, членом-корреспондентом Российской Академии художеств. Это новое звание, да, Ваше?

Н.АЛЕКСАНДРОВА: Да, Ксения, очень торжественно Вы меня представили, спасибо Вам большое!

Ну, я надеюсь, что у нас в прежнем, демократическом ключе пойдет наш разговор, как обычно.

К.БАСИЛАШВИЛИ: Ну, что Вы! У нас сегодня разговор ведь тоже о человеке, который обладал многими должностями и званиями. Поэтому я думаю, что все в порядке.

Н.АЛЕКСАНДРОВА: Я думаю, что всеми, какими можно было обладать.

К.БАСИЛАШВИЛИ: Но прежде, чем мы начнем наш разговор о художнике Герасимове…

Н.АЛЕКСАНДРОВА: О Сергее Васильевиче Герасимове и его работе «Колхозный праздник».

К.БАСИЛАШВИЛИ: Мы зададим наш вопрос радиослушателям. Те, кто правильно на него ответит на наш sms:

+7 (985) 970-45-45, получит наши призы: это билеты без дат, то есть, можно в любой день пойти, в любой зал из зданий Третьяковской галереи, то есть, и в
Лаврушинский переулок, и в Инженерный корпус, и на Крымский вал. Везде новые выставки. И зал Михаила Врубеля можно посмотреть. В общем, масса всего.

Я в конце этого эфира даю вам наводку, куда идти, в рубрике анонсов. Так что будьте внимательны.

А задаем вам вопрос вот такой:

Фамилия Герасимовых в ХХ веке сильно прогремела в культуре России, в Советской России.

Назовите самых знаменитых однофамильцев нашего героя – художника Сергея Васильевича Герасимова.

Н.АЛЕКСАНДРОВА: И назовите, какой профессией они занимались в своей жизни.

К.БАСИЛАШВИЛИ: Итак, назовите самых известных однофамильцев нашего героя, с указанием имени и профессии.

+7 (985) 970-45-45.

Ну, а прежде, чем мы начнем рассказ о Сергее Герасимове - художнике, мы, наверное, дадим нашу традиционную рубрику «Случай в музее», тем более что с эпохой
эта рубрика очень сильно связана.

СЛУЧАЙ В МУЗЕЕ

История, которую мне рассказал наш ученый секретарь Витольд Михайлович Петюшенко когда-то, когда он был заведующим отделом советской живописи, он ездил
с выставкой в Мексику. А тогда в выставках советской живописи обязательно должен был присутствовать портрет Ленина.

И вот на вернисаже подходит к нему мексиканский коммунист и говорит: «Я очень много читал книг о Владимире Ленине, и во всех было написано, что Ленин был
человеком очень скромным, в быту аскетичным, и жил он, можно сказать, даже бедно. А оказывается, это было совсем не так»!

А Витольд Михайлович спрашивает: «А что такое? Почему такие выводы»?

- Ну посмотрите – он в галстуке, в костюме-тройке с жилеткой, а ведь все знают, что костюмы-тройки шьются только на заказ»!

БЫВАЕТ ЖЕ ТАКОЕ!

К.БАСИЛАШВИЛИ: Вот так попал впросак художник. А действительно не изучали быт народа! Не так сильно.

Итак, переходим к нашему герою – Сергею Герасимову.

И я, когда готовилась к этому эфиру, я поняла, что он в нашем сознании – носитель абсолютно противоречивых данных о себе.

Итак, вот что я получила из тех документов, из прессы, которые читала о Герасимове: автор эталонных соцреалистических картин с репутацией осторожного, но
стойкого либерала.

Вот как это вообще возможно в те годы, в двадцатые, в тридцатые годы сочетать какой-то либерализм и при этом быть эталонным автором социалистического реализма?
Что это за парадокс?

Н.АЛЕКСАНДРОВА: Ксеничка, дело в том, что Сергею Васильевичу уже перед Октябрьской революцией было 30 лет. Он получил по тем временам беспрецедентные два
высших образования, потому что он полностью в Строгановке отучился, полностью! И полностью окончил Училище живописи, ваяния и зодчества, уже работал вовсю,
уже построил себе мастерскую. Он был зрелым человеком, зрелым профессионалом.

И после революции основное его творчество – почти 50 лет, приходится на этот новый период. Конечно, жизнь как-то проходила мимо него, и он ее, бесспорно,
наблюдал, но все его принципы, я думаю, были уже сложившимися.

К.БАСИЛАШВИЛИ: То есть, он сложился, скажем так, - что вы делали до 17 года?

Н.АЛЕКСАНДРОВА: Совершенно верно! Совершенно верно! И он революцию встретил, в общем, будучи в царской армии. Его призвали на службу, и он был на фронте.
В фронтовых действиях он не участвовал, но он проходил обучение общевойсковое.

К.БАСИЛАШВИЛИ: Но при этом он был совершенно свой, абсолютно свой – из крестьянских!

Н.АЛЕКСАНДРОВА: Но, понимаете, путь был открыт, в общем. Он работал на земле, но жил при этом в городе – это была городская крестьянская семья. И этот Можайск,
- «Можай», как он его называл, это вся его жизнь. Вот с восьмидесятых годов Х1Х века до последних буквально дней жизни. У него последние этюды Можайска
датируются где-то началом шестидесятых годов.

Это бесконечные серии вот этих пейзажей. При этом меня всегда изумляло, что одна из основных достопримечательностей Можайска – Лужнецкий монастырь, он при
Сергее Васильевиче был раскурочен, уничтожен и не использовался как монастырь. Но, тем не менее, он, очевидно, был свидетелем этого. Не мог, я думаю, не
вмешаться и не участвовать каким-то образом в этом процессе. Но все равно вот этот силуэт Лужнецкого монастыря с колокольней на всех пейзажах. То есть
эта такая знаковая черта на всех его панорамных пейзажах Можайска.

К.БАСИЛАШВИЛИ: Ну вот та картина, которую мы сегодня обсуждаем, от которой отталкиваемся – «Колхозный праздник». Но написана она в 37-м году. Понимаете?
Какой праздник? Там чистки идут в деревнях уже полным ходом! Что празднуем?

Н.АЛЕКСАНДРОВА: Вот тут большой вопрос, Ксения,

И вот домыслы мои, которые я хочу озвучить и Вам тоже.

Я всегда не могу понять, во-первых, что празднуют?

К.БАСИЛАШВИЛИ: То есть, непонятно из картины?

Н.АЛЕКСАНДРОВА: Потому что целый ряд праздников Урожаев до Сергея Васильевича, после него, в том числе и замечательные Пластовские «Урожаи», произведения
кинематографические, всегда конкретизируют, что это праздники, например, Урожая, или какого-то еще, там признаки изобилия.

С картиной Сергея Васильевича сложнее дело обстоит, потому что невозможно понять, что празднуют, и, в общем, извините, до конца невозможно понять, что это
колхозники из раскуроченных, или раскулаченных, или процветающих колхозов.

Если их сравнить с типажами Пластовских вещей, то это совершенно не колхозники!

К.БАСИЛАШВИЛИ: Нет, ну, а почему непонятно? – Вот там какой-то в центре картины выступает в кепке.

Н.АЛЕКСАНДРОВА: Знаете, есть замечательное описание этого праздника великолепным искусствоведом, уже давно покойным – Ксенией Степановной Кравченко. Она
– автор посмертной книги о Герасимове.

Вот я тоже, готовясь к передаче, со смехом опять перечитала ее описание. Она говорит, что в празднике участвует даже школьный учитель музыки с трубой. А
между тем, этот учитель музыки с трубой – это егерь с патронташем и горном, которым загоняют дичь во время охоты.

То, что это егерь, я знаю точно – мне об этом сказали посетители Третьяковской галереи лет 15 назад.

К.БАСИЛАШВИЛИ: То есть, люди, которые знают. То есть, из деревни? Деревенские какие-то? Интересно!

Н.АЛЕКСАНДРОВА: Совершенно верно! То есть, это какая-то специфическая среда. Это, конечно, несомненно, люди, празднующие что-то…

К.БАСИЛАШВИЛИ: Подождите. Объясните мне этот эпизод: как это Вам сказали посетители Третьяковской галереи?

Н.АЛЕКСАНДРОВА: Я задала им вопрос: кто этот человек с трубой, как они думают? Кто вот он, крайний справа.

На что мне один посетитель сказал: «что тут странного? Это егерь, он – загонщик, он должен выгонять дичь». То есть, это персонаж не из советского колхоза,
и, во всяком случае, не из Можайского колхоза.

Это некие типажи того времени. Картина, безусловно, реалистическая. Но моя последняя версия, что там, на заднем плане – с красными значками такое небольшое
здание – это, очевидно, открытие электростанции, или Дома культуры, но даже не фермы. Потому что ферма в таком чистом поле, и в таком виде в 37 году вряд
ли бы заводилась.

К.БАСИЛАШВИЛИ: А давайте мы немножечко нашим слушателям напомним эту картину «Колхозный праздник»: большой стол…

Н.АЛЕКСАНДРОВА: Все, в основном, стоят, только трое из персонажей сидят. В центре – человек с поднятой рукой, который «толкает» речь о текущем моменте»,
- как сказал один мой студент. Рядом с ним молодая девушка типа студентки, но орденоноска, - как называлось в то время. И большое количество народу, который,
в общем, почти закрывает от нас этот стол спинами, стоя на переднем плане.

Люди с велосипедами, и вот крайний справа, - как раз этот пресловутый Ксенией Степановной названный этот «учитель музыки» в школе, или егерь, как мы его
определили.

К.БАСИЛАШВИЛИ: Да. Вот спиной какой-то физкультурник с велосипедом, просто тип какой-то, проезжающий мимо, он никакой не колхозник.

Н.АЛЕКСАНДРОВА: Проезжающий мимо, или пробегающий мимо, или подъехавший.

Он скорее Дейнековский такой, современный.

Тем не менее, в общем, конечно, на столе всякое изобилие изображено. И слева – люди, которые подносят различные блюда на этот стол.

Но есть даже тоже давно-давно к одной из выставок сделанное предисловие Игорем Эммануиловичем Грабарем, которое тоже меня поразило фразой Грабаря. Грабарь
в предисловии к выставке написал: «Картина всех ошарашила».

К.БАСИЛАШВИЛИ: Чем?

Н.АЛЕКСАНДРОВА: Я думаю, что она, в первую очередь, ошарашила его самого. Он даже пишет, что «Это беспрецедентно, гениально написанные детали, такие, как
велосипед и яичница на столе».

К.БАСИЛАШВИЛИ: Яичница на столе? А где Вы ее разглядели?

Н.АЛЕКСАНДРОВА: Она в самом центре, и она сделана такая «скворчащая на сковороде», как написано у Грабаря.

К.БАСИЛАШВИЛИ: Яичницу принесли в поле, под жаркое солнце.

Н.АЛЕКСАНДРОВА: Во всяком случае, праздник очень таинственный. Ясно, что здесь момент какой-то радостный. Все люди, которые на этом полотне изображены,
они как-то участвуют в неком радостном событии, но что составляет суть этого события, совершенно непросекаемо.

К.БАСИЛАШВИЛИ: А это не свадьба? Вот эта вот девушка в орденах? Она почему-то сидит тоже за столом?

Н.АЛЕКСАНДРОВА: Если только за председателя колхоза выходит, Ксения, замуж, за этого, «толкающего речь», потому что тогда он – жених. Других подходящих
фигур возле нее нет.

К.БАСИЛАШВИЛИ: Это неравный брак уже.

Н.АЛЕКСАНДРОВА: Сам Сергей Васильевич никак не комментировал изображенные лица.

И я думаю, что здесь был момент такой – несоответствия

между изображением - блестящим, вот этим импрессионистическим ходом: цветных красок, блестящих вот этих вот мазков, совершенно беспрецедентных, конечно,
таких структур цветовых и сюжета, который остался гораздо более непроницаемым.

К.БАСИЛАШВИЛИ: То есть, сюжет таинственен. Вы так и не разгадали?

Н.АЛЕКСАНДРОВА: Таинственен, впрямую не высказан. «Праздник в колхозе». Точного сюжета, характерного для соцреализма, программного, нет.

К.БАСИЛАШВИЛИ: Вот я знаю, что яичница в фольклоре в русском, ее всегда бросали на поле в какие-то такие аграрные праздники, для того чтобы земля плодоносила.
Было такое еще в русском фольклоре в старинном. Может быть, здесь тоже собираются эту яичницу бросить, разбросать?

Н.АЛЕКСАНДРОВА: Ну, может быть. Тут, во-первых, на заднем плане, на третьем плане такой простор, который действительно ближе к Можайску. Простор – огромная
панорама такой низменности, которая занята тут, в основном, конечно, полями. Но, увы! Праздником урожая это считать нельзя: это, наверное, еще не осень
- где-то зеленая листва.

К.БАСИЛАШВИЛИ: Но он писал в родном Можайске. Значит, какие-то реальные лица, его односельчане здесь присутствуют.

Н.АЛЕКСАНДРОВА: Может быть. У него вообще очень типажные лица, острохарактерные, но сказать, что это лица портретные, нельзя. Да. Это в этом смысле не Пластов.

К.БАСИЛАШВИЛИ: Но это фантазия его, или вообще?

Н.АЛЕКСАНДРОВА: Я думаю, что это обобщение, просто обобщение, которое связано с конкретикой жизни, такой типической конкретикой, а не вот физической конкретикой.

Видите, то, что Грабарь сказал о параллели деталей, далекие от соцреалистических каких-то этих, он их отметил не как экзотические, а как детали, поразившие
художника.

К.БАСИЛАШВИЛИ: У меня такое впечатление, что здесь даже вот есть дачники в таких вот белых брюках. Пара – молодая девушка и молодой человек весь в белом.

Н.АЛЕКСАНДРОВА: Совершенно верно. Абсолютно не колхозного типа.

К.БАСИЛАШВИЛИ: Такие городские уже.

Н.АЛЕКСАНДРОВА: Да, да, совершенно верно. Да, да, поэтому сюжет колхозного праздника, в общем, при ближайшем рассмотрении конкретного рождает больше вопросов,
чем ответов.

К.БАСИЛАШВИЛИ: Тех, кто увидел эту картину впервые, на выставке, она поразила. О том, какая была еще реакция и судьба этой картины, мы сейчас узнаем из
рубрики «Путь в галерею».

ПУТЬ В ГАЛЕРЕЮ

Картина Сергея Васильевича Герасимова «Колхозный праздник» была написана в 1937 году. В том же году полотно было показано на международной выставке, которая
проходила в Париже, называлась «Искусство и техника современной жизни» и на этой выставке работа была отмечена серебряной медалью.

Тема крестьянской жизни занимает значительное место в творчестве художника. И эта картина явилась итогом многолетних наблюдений, и поездок, и творческих
командировок в колхозы в тридцатые годы.

А в Третьяковскую галерею произведение поступило в 1945 году, после персональной выставки Герасимова. И с тех пор она неоднократно экспонировалась на советских
и зарубежных выставках.

И, кстати, в последний раз она была представлена на выставке «Россия», которая проходила в 2005-2006 году в музее Гуггенхайма в Нью-Йорке, а затем – в Испании,
в Гельбао.

Сейчас картина вошла в новый вариант экспозиции «Искусство ХХ века» и представлена в залах Третьяковской галереи на Крымском валу.

ДОРОГУ ОСИЛИТ ИДУЩИЙ

БАСИЛАШВИЛИ: Сложно прокомментировать здесь.

Н.АЛЕКСАНДРОВА: Она как раз висит в 26 зале, который озаглавлен «Искусство и власть».

Там особо новых произведений нет, но из того, что там экспонируется, там такие архетипы соцреализма, то есть, «Колхозный праздник» Герасимова, «Хлеб» Яблонской,
«Два вождя», которую мы обсуждали с Вами, Ксеничка, Александра Герасимова, и большой портрет Александра Герасимова «Первая конная», портрет. То есть, такой
архетип праздников, архетип портретного жанра, архетип портретов вождей.

Но дело все в том, что, конечно, назвать его полностью таким живописцем крестьянского…

К.БАСИЛАШВИЛИ: Колхозного быта, да?

Н.АЛЕКСАНДРОВА: Да, вот крестьянского – может быть, да, а колхозного – вряд ли. Мне кажется, мы немножко тут спрессовываем и путаем две стороны все-таки
различных. Потому что как такового колхоза у него, в общем, нигде и нет. А крестьянские типы, народные типы – да. Это его любимый и такой, что называется,
коронный тематический ход всегда живописный был.

К.БАСИЛАШВИЛИ: Пришел ответ правильный на наш вопрос. Мы просили назвать самых известных однофамильцев нашего героя – Сергея Васильевича Герасимова. И,
конечно, это: Сергей Аполлинарьевич Герасимов, кинорежиссер, и Александр Герасимов, художник, вот чья картина сейчас уже была вами названа: «Два вождя
после дождя» и «Сталин и Ворошилов в кремле». И наши победители, те, кто правильно ответил на этот вопрос. (Перечисляет фамилии победителей).

Вы все получаете билеты в Третьяковскую галерею.

А теперь наш sms свободен, и вы можете посылать вопросы Наталье Александровой. Ну, и у меня, конечно, вопрос: а были знакомы эти однофамильцы Герасимова?

Н.АЛЕКСАНДРОВА: Я думаю, что не только были знакомы, но и очень близко общались. Но, конечно, вот, понимаете, это ведь для нас сейчас, Ксения, далекая история.

К.БАСИЛАШВИЛИ: Уже да.

Н.АЛЕКСАНДРОВА: Мы только пытаемся подумать и как-то реконструировать все эти события. Но внешне кажется, что их судьбы очень близки и похожи: и тот увенчан
и получил, и этот увенчан и получил. Но интересно, что….

К.БАСИЛАШВИЛИ: Вы имеете в виду Александра Герасимова и Сергея Герасимова, художников двух?

Н.АЛЕКСАНДРОВА: Да. Но творческие судьбы их и человеческие, я думаю, совершенно различны, потому что Александр Михайлович Герасимов – это, конечно, крупнейшая
фигура, он возглавлял Академию художеств и Союз художников СССР. Мы в свое время про это с вами говорили: его из года в год назначали. И он руководил этим.

К.БАСИЛАШВИЛИ: Сколько лет?

Н.АЛЕКСАНДРОВА: Практически с 32 года.

Когда художники в период начавшейся оттепели решили переизбрать этого руководителя, то прямым голосованием был избран Сергей Васильевич Герасимов. Это вообще
стоит очень дорогого, потому что художники народ самостийный, самобытный и очень специфический в плане организационном, и поэтому я думаю, что когда прямым
голосованием его избирали, по-моему, если я не ошибаюсь, это называлось «Первый секретарь Оргбюро». Это где-то 55-56 годы. То это высказало именно прямое
к нему отношение. Он, конечно, был фигурой такой внутренней оппозиции.

К.БАСИЛАШВИЛИ: Два разных Герасимовых абсолютно.

Н.АЛЕКСАНДРОВА: Абсолютно. И противостояния такого – и профессионального, и человеческого, хотя прямых свидетельств его выступлений, или каких-либо таких
вот открытых мнений, или высказываний оппозиции, нигде нет.

К.БАСИЛАШВИЛИ: Александр Герасимов, я знаю, оставил целую коллекцию воспоминаний, книг своих и выступлений на съездах различных – и партийных, и художественных.

А Сергей Герасимов как?

Н.АЛЕКСАНДРОВА: Знаете, вот Сергей Васильевич, с ним очень сложно дело обстоит. Потому что я в свое время, когда мы готовили проект «Пути русского импрессионизма»,
я должна была найти какие-то его высказывания, или его кредо, или

Воспоминания. Я пересмотрела очень много официальных изданий его статей, вот таких официальных выступлений, я почти ничего не нашла. Мне показалось, что
Сергей Васильевич – фигура для публичного такого…

К.БАСИЛАШВИЛИ: Закрытая.

Н.АЛЕКСАНДРОВА: Да. Она такая закрытая.

Вот у Кравченко в книге замечательно цитируется целый блок писем семейных, которые в семье хранятся, в архивах, но даже она указывает, что до 1934 года
семейная переписка существует. В основном, ее нет. Вот детали: кто, с кем, куда, как? Этого никто не знает. Но роль его на посту Суриковского института
все знают: он был снят, его изгнали из Суриковского института, где он был ректором, заменили другими художниками.

К.БАСИЛАШВИЛИ: Вот об этом эпизоде и о многих других одного из первых либералов в официальном в Советском Союзе художников поговорим после Новостей уже
с Натальей Александровой.

К.БАСИЛАШВИЛИ: У микрофона Ксения Басилашвили. Мы продолжаем программу «Собрание Третьяковки».

Сегодня мы говорим о художнике Сергее Васильевиче Герасимове, о его картине «Колхозный праздник».

У нас в гостях Наталья Александрова, старший научный сотрудник Третьяковской галереи.

И мы как раз остановились на том эпизоде, когда Герасимов был избран, а потом был снят с поста ректора Суриковского училища.

Н.АЛЕКСАНДРОВА: Института. Сначала был снят за формализм. Он без конца подвергался ругани за этот пресловутый формализм – то есть то, что мы с вами определили
в «Колхозном празднике». Некая форма, которая явно превосходит содержание, продиктованное нормами социализма. Содержание ускользает, а форма его перекрывает.

Но дело все в том, что он уже был достаточно пожилым человеком, и, как ни странно, вот, казалось бы, драма, потому что Сергей Васильевич всю жизнь преподавал.
Он преподавать начал еще до революции в Сытинской типографской школе, поскольку он преподавал и литографию, и графические техники, и знал издательское
дело, и так далее. То, конечно, я думаю, что его изгнание из Суриковского института был достаточно

драматический для него эпизод.

К.БАСИЛАШВИЛИ: А за какие работы, за какие-то работы перечислялось при этом?

Н.АЛЕКСАНДРОВА: Нет. Это просто в целом, косвенно в целом. Тогда же одновременно был разогнан МИПИДИ, где преподавал Дейнека. То есть, это была, что называется
– и справа, и слева такая атака.

Но при этом все ученики его, которые остались в стенах Суриковского института, они все равно сохранили приверженность так называемой Школе Герасимова.

К.БАСИЛАШВИЛИ: А что это за школа? В чем отличие?

Н.АЛЕКСАНДРОВА: Ее отличие в том, что это целое поколение шестидесятников, это все очень известные художники. К счастью, многие из них еще живы и продолжают
работать. Это художники, которые понимают живопись в соответствии с тем, как это слово звучит.

Живопись, цвет – вот это цветное видение мира наслаждение этим цветом и выбор, который делается всегда в пользу красоты этого мира, не благодаря какой-то
ситуации исторической и политической, а очень часто – вопреки ей.

К.БАСИЛАШВИЛИ: Грубо говоря, если зритель приходит в Третьяковскую галерею и видит двух Герасимовых, предположим, не очень, а там вот имя он не увидел,
вот как он отличит Александра Герасимова от Сергея Герасимова?

Н.АЛЕКСАНДРОВА: Ну, Вы знаете, у нас новая экспозиция очень интересная. У нас после 26 зала, в 28 висят два других произведения Сергея Васильевича Герасимова,
замечательных! Одно из них – «Сирень в цвету» висит вообще впервые, честно говоря. Это как раз один из последних пейзажей, цикл которых он начал писать
как раз после изгнания из Суриковского института.

К.БАСИЛАШВИЛИ: Из фонда выставили?

Н.АЛЕКСАНДРОВА: Да. И при этом он за этот уже последний свой цикл, последнего десятилетия потом посмертно получил Ленинскую премию России, потому что, в
общем, это совершенно беспрецедентный такой памятник, который изображает Можайск во всех его видах, и при этом видно, что художник 60-х годов ХХ века сохранил
лирическую традицию так называемого «классического русского пейзажа настроения, пиковой фигурой которого являлся Левитан всегда.

К.БАСИЛАШВИЛИ: Его же импрессионистом называют еще?

Н.АЛЕКСАНДРОВА: Ну, да. Ну импрессионизмом это не исчерпывается, Ксения, это превосходит все-таки.

Импрессионизм – здесь есть некие корни, которые имеют отношение к русскому реализму Х1Х века, в той ее части, которая всегда провозглашалась в Х1Х веке
в Передвижническом пейзаже, провозглашалась, как такая равноправность человека и мира,

невзирая на исторические и политические препоны.

К.БАСИЛАШВИЛИ: Но искусство – прежде всего. А у Александра Герасимова этого нет.

Н.АЛЕКСАНДРОВА: Но он совсем другой художник. Он как раз более ангажированный, более политический, с замечательной рукой и со своей манерой, которую он
создал.

К.БАСИЛАШВИЛИ: Но подождите. Вы говорите, что Герасимов Александр, который написал Сталина и Ворошилова, он более ангажирован.

Ну, хорошо. У Сергея Герасимова мы тоже можем найти такие картины. Вот, например, как «Колхозный праздник», а я думаю, что это, может быть, и не колхозный
праздник. У него есть и Ленин, у него есть…

Н.АЛЕКСАНДРОВА: Да «Среди крестьян». У него есть масса типажей крестьянских 20-х годов, которые долгое время считались соцреалистическими, но на самом деле
это серия, так называемых «Пугачевских войн», которую он, в общем, пытался писать всю свою жизнь.

К.БАСИЛАШВИЛИ: То есть?

Н.АЛЕКСАНДРОВА: То есть, это типажи, совсем другие крестьянские образы, народные я бы их назвала. Они не всегда связаны с колхозной социалистической деревней.
Они как раз, скорее всего, имеют отношение к далекой истории русской. И у него все время проскальзывает такая вот тяга не к манере стилистической, но к
насыщенности суриковских вот этих типажей, которые, конечно, помнят все русские художники, миновать их невозможно. То есть, исторические катаклизмы, но
в виде коллизий исторических, в первую очередь, а не современных, не актуальных.

К.БАСИЛАШВИЛИ: А портреты Сталина писал?

Н.АЛЕКСАНДРОВА: Сталина – я не знаю: не видела, не слышала.

К.БАСИЛАШВИЛИ: В Третьяковке нет?

Н.АЛЕКСАНДРОВА: А Ленина он писал: «Ленин среди крестьян» у него есть одна вещь, и эта большая картина тематическая, которую он постоянно делал.

Но если доведется когда-нибудь повесить то, что есть у нас, вы поймете, о чем я говорю: это типажи не социалистической деревни.

К.БАСИЛАШВИЛИ: Отличается очень сильно от той официальной живописи, которая существовала.

Н.АЛЕКСАНДРОВА: Сознательно, сознательно.

К.БАСИЛАШВИЛИ: Хорошо, вот еще один момент. Его обвинили в формализме. Это было очень серьезно и многих людей, которых обвиняли в формализме, в дальнейшем
были репрессии.

Н.АЛЕКСАНДРОВА: Не успели, я думаю.

К.БАСИЛАШВИЛИ: За него вступился кто-то?

Н.АЛЕКСАНДРОВА: Не знаю, Ксеня, я думаю, что он достаточно был сам сильным человеком. И вот эта его внутренняя такая правота, которая была в его живописи,
она же не зря поражала всех.

Вот, например, я знаю, что когда Суриковский институт увозили в эвакуацию в 43 году, ну я не знаю – мы все по фильмам знаем: это какие-то вагоны неотапливаемые,
мало еды, какие-то соломенные койки, и так далее, и так далее – все одинаково ехали в Самарканд.

Но Сергей Васильевич в этой атмосфере, в такой, в общем, достаточно безысходной, умудрялся с этюдником на станциях рисовать акварельные пейзажи. И к моменту
приезда в Самарканд он потрясал этим практически весь эшелон.

И к моменту приезда в Самарканд, когда уже все пошли, ну какие-то самаркандские улицы работают, потому что у него очень много было студентов, он спас целое
поколение тем, что он сделал аспирантуру двухлетнюю с Грабарем. Все студенты были нацелены

внутренне не на то, что хлеба нет, нечего есть, и, слава Богу, мы выжили, доехали до Самарканда, а на то, что надо идти и писать вот эти улицы Самарканда.
Он стратегию перепланировал, переключал людей. И он переключал именно туда, куда ему хотелось.

И я очень много прицельно смотрела с 45 года пейзажи Самаркандские у очень многих его студентов того времени, это почти всегда шедевры, даже в студенческое
время. Понимаете, это такие жемчужины живописные. Очевидно, эти молодые мальчишки были поражены вот этим воздействием его несомненным на них.

К.БАСИЛАШВИЛИ: Мы ведем, как-то знаете, у нас такой сегодня эфир – мы не с начала разворачиваемся, а с конца – в начало. Мне кажется, это чуть-чуть даже
оправдано. И тогда нужно перейти к его учителям. И вот здесь, мне кажется, многое открывается.

Конечно, человек, выросший до 17 года.

Н.АЛЕКСАНДРОВА: Я думаю, что это дело будущего детального исследования, но у меня такое мое первое поверхностное впечатление, что первую и самую главную
он очень серьезную графическую школу прошел, у Щербиновского, в Строгановке. Это практически почти Чистяков.

К.БАСИЛАШВИЛИ: Известное имя очень

Н.АЛЕКСАНДРОВА: Почти, да. И это такая классическая рисовальная школа. К сожалению, ранних его рисунков очень мало сохранилось. Есть какая-то некая папка,
которая опубликована тоже у Кравченко. Она пишет, что он ее просто готовился уничтожить, как самую незначительную и слабую, не дали.

И дальше он очень долго сохранял приверженность к акварельным техникам, и писал все время жене, что «Как-то с маслом вот у меня что-то не очень, но я работаю,
Сашенька, работаю: пытаюсь маслом писать».

И дальше он, замечательно переварив вот эти свои 14 почти лет учебы, он и в масляную технику внес самобытный ход вот этой акварели.

К.БАСИЛАШВИЛИ: А Серов? Его тоже называли среди учителей? Коровин?

Н.АЛЕКСАНДРОВА: Да, знаете, как он написал? Он в одном из выступлений, видимо, в таком – стенограмме, то есть, в живой речи он сказал, что конечно, как
вот вам теперь всем объяснять, что надо школу получать?- я своими словами говорю. – На нас тоже в свое время показывали пальцами и говорили: Репин. А мы
от Репина бежали к Серову и Коровину. Это сам Сергей Васильевич так говорил. А теперь, вот, милые мои, посмотришь на моих учеников и меня, а где-то раз
– Репин и всплывет.

То есть, подспудно он имел в виду, что вот эти истоки очень сложные, и как черпает художник, невозможно определить в конце.

Но у Сергея Васильевича абсолютно самобытная живописная манера.

К.БАСИЛАШВИЛИ: Нет, но учителя - все-таки он общался и с Коровиным, и с Серовым? Все-таки он работал с ними?

Н.АЛЕКСАНДРОВА: Безусловно, учился 7 лет непосредственно.

И он детально описывает, как раз первый этюд у Коровина и самый последний в «Воспоминаниях».

Он пишет, что первый – ничего не получалось. Он это видел сам.

А в конце, когда он начал последний этюд набрасывать, то Коровин подошел к нему и сказал: «Уже хватит! Идите на улицу, идите! Смотрите на людей, на мир
и пишите»! И это он воспринимал как его завет, несомненно.

И я думаю, что он, конечно, впрямую передавал это своим студентам. Вот эти Самаркандские пейзажи, я думаю, что если бы Коровин их видел, наверное, был бы
в восторге.

К.БАСИЛАШВИЛИ: То есть, его можно было увидеть на улицах Москвы с этюдником, Сергея Герасимова?

Н.АЛЕКСАНДРОВА: Несомненно!

К.БАСИЛАШВИЛИ: Любимые места здесь, в Москве?

Н.АЛЕКСАНДРОВА: В Москве – я даже не знаю, Ксения, но то, что в мае он уезжал в Можайск, он там построил мастерскую довольно скромную по нынешним манерам.

Вот эта «Сирень в саду», которая висит в Третьяковке, это как раз там отколупанный кусок его деревянной этой мастерской с бочкой.

Но там он ходил непрерывно. Это огромные серии Можайских видов, панорам, углов. Причем мотивы, все время повторяющиеся – церкви, монастыри, какие-то типы
такие: поля, сосны одинокие. То есть, совершенно такие традиционные для классической живописи Х1Х века.

Вот в этом принципиальное отличие от Коровина: нет Парижа.

Парижа нет, «Бульвара капуцинов» нет.

К.БАСИЛАШВИЛИ: Но он выездной был при этом.

Н.АЛЕКСАНДРОВА: Выездной абсолютно. Еще в двадцатые годы увидел все и написал в письме жене, что он, наконец-то увидел Веласкеса и Тициана.

И дальше он пишет: «Иннокентий Х»!!!! и четыре восклицательных знака, То есть, он был потрясен этой европейской живописью, видимо, стилистикой, но не тематикой,
я думаю.

К.БАСИЛАШВИЛИ: Мне бы хотелось вернуться еще к его жизни, не только художественной.

Итак, уехал из Можайска, родился в крестьянской семье, наверное, в большой семье.

Н.АЛЕКСАНДРОВА: В очень большой! На фотографии, что-то человек девять – мама с детьми сидит.

К.БАСИЛАШВИЛИ: Старший?

Н.АЛЕКСАНДРОВА: Вот не могу сказать, Ксения. Потому что у мамы вид очень моложавый на фотографии, но она в платке и на пробор расчесана, как было принято
в то время.

Факт тот, что очень рано уехал в город и родители позволили учиться в Строгановке, где его не финансировали, и он был вынужден зарабатывать.

Вот вся переписка с невестой, а потом с женой, она как раз полна поиском денег. Он как волк, или волчонок бегает все время. Ему удалось сделать эскизы мозаик,
ему удалось поучаствовать в строительстве Казанского вокзала, ему удалось перед самой революцией, по-моему, если не ошибаюсь, уже после Октябрьской, будучи
в армии, делать огромные панно на здании Думы, Музея Ленина сейчас, там Хозяина земли он нарисовал. Они известны, они публиковались. То есть, он, в общем…

К.БАСИЛАШВИЛИ: А они сохранились?

Н.АЛЕКСАНДРОВА: Эскизами, эскизы есть маленькие.

В общем, он мог много чего, но как станковый художник – еще пока нет.

Он прославился тогда уже акварелями и получал медали, еще в стенах училища за них. Но хотел все время большего, конечно. Чувствовал, что не достигает.

К.БАСИЛАШВИЛИ: Как я понимаю, что очень преданный человек. Вы мне говорили, что всю жизнь – 60 лет с женой.

Н.АЛЕКСАНДРОВА: Я думаю, что если человек с крестьянской закваской, то это, что называется «пахал и сеял». И не ведал, что взойдет, Ксения. Он был нацелен
как русский крестьянин на процесс постоянный, до последних сил, не ведая, какой будет урожай, как говорится.

И вот это, очевидно, и был тот стержень, на который нанизывалось все его творчество.

К.БАСИЛАШВИЛИ: Я имею в виду его женитьбу.

Н.АЛЕКСАНДРОВА: Женитьба – это какая-то девочка из Можайска, очень милая. Но он в полном восторге там о ней пишет, очень предан ей. Александра Гавриловна.
Она ненамного пережила его, и вместе с ним сейчас на Новодевичьем похоронена.

К.БАСИЛАШВИЛИ: Это такой простой человек.

Н.АЛЕКСАНДРОВА: Да. Он восторгается ею. Очевидно, в Можайске знал ее давно. Это какие-то соседние улицы буквально. Потому что я случайно узнала, что там
чуть ли не три тысячи все население города было, то есть, это крошечный городок. Это такой вот между Островским и Гоголем.

К.БАСИЛАШВИЛИ: Практически, район Москвы.

Н.АЛЕКСАНДРОВА: Практически даже полрайона Москвы, Ксения, какого-то. И поэтому, очевидно там все персонажи были известны. Ну вот. Она всю жизнь рядом с
ним прожила, и к ней адресованы все эти письма, советы. И что удивляет в этих письмах – он ей детально описывает какие-то композиции и замыслы и ожидает,
что она как-то ему поможет, подскажет. Не в живописном ключе и в толковании, а в каком-то конкретном, практическом.

К.БАСИЛАШВИЛИ: А она с образованием была?

Н.АЛЕКСАНДРОВА: Вот не могу сказать. Но грамотный человек. Потом она всю жизнь была дома.

К.БАСИЛАШВИЛИ: А семья большая?

Н.АЛЕКСАНДРОВА: У него единственный был сын – Леонид Сергеевич, тоже живописец. Он умер в 70-м году.

К.БАСИЛАШВИЛИ: Хороший?

Н.АЛЕКСАНДРОВА: Да. Хороший, но, конечно, я думаю, что, имея рядом такого художника, как Сергей Васильевич, очень трудно было уже создать свою манеру, или
как-то превзойти. Знаете, очень трудно и удержаться на самобытности, потому что он все-таки создал свою такую просто буквально живописную фишку, - как
сейчас говорят.

Понимаете, очень многие его пытались даже копировать.

К.БАСИЛАШВИЛИ: А что с семьей крестьянской его произошло после революции? Что-нибудь известно о судьбах братьев, сестер?

Н.АЛЕКСАНДРОВА: Я знаю, что он построил, сейчас же музей-мастерская есть…

К.БАСИЛАШВИЛИ: В Можайске?

Н.АЛЕКСАНДРОВА: Да, я, к счастью, готовясь к вашему эфиру, специально узнавала: она существует! И она в прекрасном состоянии. Там отремонтированный дом,
там завещана мебель. Очень много произведений Сергея Васильевича. Это замечательное место.

Я, к сожалению, там была очень давно, лет 15 назад. Но я так понимаю, что эта музей-мастерская была связана потом с родственниками, которые какое-то время
там находились.

Но, конечно, похоронили его на Новодевичьем кладбище, на официальном. И надгробие сделала Екатерина Федоровна Белашова, в традиции тоже в русской - спящего
юношу. «Сон» памятник называется, «Сон» бронзовый.

К.БАСИЛАШВИЛИ: К нам приходят вопросы на пейджер.

Во-первых, Александр на sms вспоминает и напоминает нам, что Сергей Васильевич был замечательным иллюстратором. И здесь, наверное, можно назвать книги,
которые он иллюстрировал.

Н.АЛЕКСАНДРОВА: Он массу иллюстрировал книг! Но среди таких хитов, вот действительно замечательных его вещей – это Некрасовская «Кому на Руси жить хорошо»,
и, конечно, Горьковские вещи, такие, как «Дело Артамоновых». То есть, тот круг социальный, который был ему близок.

И он, конечно, замечательно сделал эту Некрасовскую книгу. Я считаю, что это лучшие иллюстрации к Некрасову и к Горькому.

К.БАСИЛАШВИЛИ: Вообще, как Вы думаете, вот эта картина «Колхозный праздник», о которой мы сегодня говорим, это был компромисс, или это просто название ради
того, чтобы в живописи выпустить на волю то, и показать зрителю то, что ему было самому как художнику интересно?

Н.АЛЕКСАНДРОВА: Ксения, думаю, что было без заказа на тему колхозного праздника, ведь известно, что уже до этого написал Аркадий Александрович Пластов свой
«Колхозный праздник». Это действительно тема такого изобилия в виде еды. Как всегда, у нас изобилие почему-то подразумевалось в виде несуществующей еды.
Потому что я думаю, что все-таки народ голодал, и все шли от какого-то противного.

Но у него вот это заказное впечатление ничем тут не исчерпывает. Это пленэрная вещь. Импрессионистически сделанная пленэрная вещь, большая, с большим количеством
картинок, которую, конечно, можно назвать и «Колхозным праздником», в частности.

К.БАСИЛАШВИЛИ: «Так в чем же тогда либерализм Герасимова? – спрашивает Наталья, - в том, что он не призывал кушать формалистов без перца и соли живьем?
При нем же свирепствовал лозунг: «Вдарим по формалистам рублем!».

Н.АЛЕКСАНДРОВА: Вот я по этому вопросу ничего не знаю.

К.БАСИЛАШВИЛИ: Наталья знает.

Н.АЛЕКСАНДРОВА: И вся эта структура Союза художников бывшая вообще очень сложная в то время была. Конечно, «рублем вдаряли», на выставки не допускали. Но
дело все в том, что, знаете – политика – политикой, но Герасимов был виртуоз, виртуоз-живописец. И только специфика его человеческая на какие-то посты
его толкала, но сказать, что за счет постов он провозглашал какие-то истины, которые шли бы вразрез с высокими требованиями к живописи адресованные, нельзя.
Я думаю, что критерий художественный был на первом месте.

К.БАСИЛАШВИЛИ: Не предавал, вот греха такого на нем нет!

Н.АЛЕКСАНДРОВА: Думаю, что нет.

К.БАСИЛАШВИЛИ: То есть, свою подпись под кем-то другим формалист не ставил никогда?

Н.АЛЕКСАНДРОВА: А он сам ничего не подписывал, потому что он был председателем Московского Союза очень долго.

И, конечно, его задача была, может быть, мы можем это назвать ограниченной, но ведь на самом деле очень большая задача, Ксения, - сохранить школу сейчас,
увы, - это почти никому не удается. Хотя, казалось бы, уже не надо ни предавать, ни подписывать. Но это, помимо всего, еще большой труд.

К.БАСИЛАШВИЛИ: И буквально еще две секунды, три секунды у нас есть. Многое можно увидеть в Третьяковской галерее Сергея Герасимова?

Н.АЛЕКСАНДРОВА: Сергея Герасимова сейчас, в данный момент, если не считать графических залов, где он тоже экспонируется, у нас висит его большая работа
«Колхозный праздник» и еще два пейзажа в 28 зале. Один – «Сирень в цвету», который я упоминала, и другая – очень известная его работа «Послевоенный лед
прошел», большой пейзаж тоже с видом Можайска.

К.БАСИЛАШВИЛИ: Спасибо большое! О замечательном художнике и, как оказалось, честном человеке нам рассказала сегодня Наталья Александрова – о Сергее Герасимове.

Спасибо! «Собрание Третьяковки».

«ЭХО МОСКВЫ» РЕКОМЕНДУЕТ:

К.БАСИЛАШВИЛИ: Провиантские склады Шестакова-Стасова, наконец-то открылись для посетителей, итальянцы вновь в России.

Но сперва - в Третьяковскую галерею, которая в период летнего солнцестояния выдала такую могучую обойму премьерных выставок, что погружение в музей станет
приключением целого выходного дня.

В основном здании, в Лаврушинском переулке после реконструкции открылся зал Михаила Врубеля. Калейдоскоп его талантов показан мастерски. В центре – отреставрированная
«Принцесса Греза». Теперь, благодаря новым цветовым конструкциям, можно рассмотреть любую деталь на полотне. Как говорят сотрудники, вновь загорелся, заиграл
красками «Демон поверженный». Притягивает своим огненным мерцанием закат в правом углу этой картины.

Освободилось место для демонстрации графики художника, а мрачные, демонические мотивы Врубеля скрашены камином «Микула Селянинович и Вольга», радостная
фантазийность с яркой майоликой, сотворенной в Абрамцево.

По-прежнему работает очень интересная выставка «Московские коллекционеры конца Х1Х-начала ХХ века.

Обратите внимание на старую, дореволюционную, с ятями и заломами от частого употребления карту Москвы. Она висит на стене, справа от входа в отдел графики.
На ней отмечены старые адреса московских собирателей. Вот вам и новый маршрут для прогулок.

Новое здание Третьяковки на Крымском валу приглашает на выставку «Европа-Россия-Европа».

Центральный шедевр этой экспозиции, собранный из коллекций десятков европейских музеев, картины Тициана из итальянского собрания.

Музей истории Москвы освоил еще одну площадку столицы в бывших провиантских складах, в здании стиля ампир тридцатых годов Х1Х века. Автобаза, по недоразумению
когда-то нашедшая в памятнике архитектуры приют, благополучно получила новую прописку.

А в самом здании теперь открылась выставка «Москва военная», созданная на основе даров, преподнесенных музею москвичами.

В Центральном манеже вас ждет Италия ХХ века, воссозданная в фотографиях известных мастеров. Кто-то был репортером, кто-то считал фото искусством. Во всяком
случае, на выставке живая страна, люди, так похожие на нас. Особенно четко эта близость граждан СССР и Италии видна в снимках послевоенных: освобождение
от фашизма, и при страшной нищете веселье и ожидание обновления.

Полная версия

Copyright © 2004 - 2006
Радиостанция «Эхо Москвы»