Литература

Фото: Всеволод Тарасевич/РИА Новости

Василий Филиппов и сборка сообщества

Дождливой осенью 2001-го года ленинградская «вторая культура» пришла, наконец, к тому, что в лакановском психоанализе принято называть «стадией зеркала»: неожиданно узнала себя во взгляде со стороны, остановилась на некоей воображаемой самоидентификации, приняла собственный образ во всей его сложности и неоднозначности. Известная пикантность ситуации заключалась в расположении этого «зеркала» — изготовленного и отшлифованного в скорбной анфиладе ленинградских психиатрических больниц. Оттуда-то и показался на мгновение человек по имени В. Филиппов, чья поэзия была объявлена местом триумфальной встречи местного андеграунда с самим собой. Собственно, сам факт того, что Комитет премии Андрея Белого охарактеризовал творчество В. Филиппова как «канонизацию достижений ленинградской нонконформистской поэзии», подталкивает нас к тому, чтобы мыслить эти стихи именно в качестве твердой полированной вещи, с поверхности которой считывается отраженный образ сообщества «второй культуры». Разумеется, было бы чудовищной пошлостью полагать, что дело при этом ограничивалось только верхним пластом — культовыми местами и именами, упоминаемыми

В. Филипповым («Молодежь неофициальной культуры/ Собирается в Клубе», «Сегодня еду к Шельваху за журналом “Обводный канал”», «Вообще-то читать в “Круге” нечего./ Куприянов пишет какую-то плесень./ Охапкин сгребает снег лопатою у Зимнего дворца», «На улице Школьная/ Стоит дом четырехугольный./ В нем живет Елена Шварц», «А Миронов с безумными цветами/ Скитается по проспектам,/ Канувшим в Лету», «Стратановский пишет и ест на кухне помидоры»). Ленинградское сообщество, вне всякого сомнения, видело в этих стихах и куда более важные, структурные совпадения со своей собственной конституцией. Совсем не факт, что эти совпадения существовали «на самом деле» (в конце концов, любая идентификация является воображаемой); бесспорно лишь то, что в описываемый нами момент «вторая культура» их отчетливо различала. Легкая парадоксальность подобной ситуации (когда целое узнает себя через часть, достоверность изображения постоянно меняется и «стадия зеркала» проходится сообществом postmortem), кажется, тоже отражена в стихах В. Филиппова, зависших где-то посередине между зрительной аберрацией, фармакологическим галлюцинозом и продуктивным сюрреалистическим сном. Полезно будет рассмотреть структуру этой парадоксальности.

Пожалуй, любого человека, впервые берущегося за поэзию В. Филиппова, непременно поражает огромное количество стихотворений (около четырехсот) и тот короткий промежуток времени, за который они были созданы (1984–1986 гг.). Говоря иначе, поражает интенсивность и объем труда, проделанного поэтом. Именно это понятие представляется весьма полезным при анализе филипповских текстов. Дело в том, что у труда существует довольно отчетливый коррелят среди литературных жанров – жанр «дневника». Эта корреляция, правда, осуществляется не напрямую, но посредством категории быта, в которой так или иначе кристаллизуется труд. И, как известно, именно бытописательский жанр характерен для поэзии В. Филиппова:

Проснулся не рано.
На улице клочья тумана.
Пью крепкий чай

Днем устраивался на работу.
Весь день была плохая погода

Я бродил по берегу Пряжки.
Шли люди, бежали дворняжки

Читал Пруста,
Как он искал ощущения
Остановившегося в памяти

Проводил Асю Львовну на автобус.
Сказано было много

Пил кофе в кафетерии,
А до этого портвейн в шалмане.
Валялся после портвейна на диване

Потом я под дождем возвращался домой,
Попирая землю стопой,
Сам не свой

Хотел побывать в церкви,
Но было уже поздно.
Служба идет без меня

Сейчас ничего не делаю.
Смотрю на стены, в окно,
Туда, где темно

Связь дневника, быта и труда, возможно, станет более прозрачной, если вспомнить об опыте очень известного официального автора, пришедшего под конец жизни к радикально материалистической теории писательского ремесла: писатель — не собеседник муз, но просто человек, ежедневно создающий хотя бы одну строчку текста. Склонявшаяся к новым масштабным идеализациям эпоха шестидесятых, разумеется, не могла понять и принять такой позиции, углядывая в ней лишь «сдачу и гибель»; но не этот ли импульс проявился спустя несколько десятилетий в неофициальной культуре Ленинграда в дневниковой поэзии В. Филиппова? Унылая работа скриптора, поденщина записывания, прилежание, отчуждение, рутина — вот что такое «дневник» («Кончил читать Григория Богослова./ Бабушка накормила меня едой./ Сегодня еду ко врачу»), и вот почему он может тематизировать труд, который, подобно всякому субальтерну, лишен языка и не способен заявить о себе иначе, чем через серию умолчаний. Избирая соответствующий жанр, В. Филиппов дает труду говорить, так же как это делало и множество других авторов неофициальной традиции, в диапазоне от минималистичных «Записок о чаепитиях и землетрясениях» Л. Богданова до барочной «Конины» С. Спирихина. Но вот интересный вопрос: о чем же свидетельствует столь интенсивная тематизация труда в рамках ленинградского андеграундного сообщества?

Здесь, пожалуй, полезно будет применить старинную, но до сих пор не сданную в архив оппозицию «Петербург vs. Москва». Именно на фоне методологического единства московского андеграунда — топология которого может быть представлена в виде концентрических кругов, эманаций концептуализма, расходящихся в стороны от условной Номы, — бросается в глаза гетерогенность, проблематичность, а в предельном случае и невозможность ленинградской «второй культуры». В самом деле, что общего между принадлежащим Императору В. Кривулиным, набальзамированным Л. Аронзоном, прирученным Г. Горбовским, сказочным М. Ереминым, бегающим как сумасшедший О. Григорьевым, включенным в эту классификацию А. Мироновым, нарисованным тончайшей кистью из верблюжьей шерсти А. Драгомощенко, разбившей цветочную вазу Е. Шварц, похожим издали на муху А. Волохонским? Как могут быть сведены вместе их художественные стратегии, литературные риторики, символические словари? Подобный вопрос, не существовавший для «второй культуры» Ленинграда, был, как известно, поставлен совсем в другом месте: на страницах классической книги М. Фуко, дерзко пытавшегося раскрыть тот зонтик, под которым встретятся операционная машинка и швейный стол. Образность «Les Chants de Maldoror» и «Vous m’oublierez» совсем не напрасна в обсуждаемом нами контексте: само соседство А. Драгомощенко и О. Григорьева в рамках «второй культуры» сообщает последней мощнейший сюрреалистический потенциал. Возникает даже искушение заявить, что этот кусок «петербургского текста» написан методом автоматического письма, что если «вторая культура» умерла, если ленинградский андеграунд давно уже труп, препарируемый академиками, — то все же труп изысканный. И в этом плане совершенно верным является популярное понимание стихов В. Филиппова как сюрреалистических — с той лишь поправкой, что это был вовсе не сюрреализм личного сознания, индивидуальной психической энергии; скорее филипповская поэзия инкорпорировала в себе сюрреалистическую сущность ленинградской культурной среды, продуктом которой являлся автор:

Культура Комендантского аэродрома
И Черной речки
Постепенно расцветает.
Здесь Пазухин живет и Лена Шварц витает.
Здесь — тайна
Поэтических снов

И теперь мы снова возвращаемся к категории труда, тематизированной В. Филипповым в жанре — ведь именно труд, огромное количество труда необходимо для поддержания единства любых сюрреалисти-ческих конструктов, соединяющих в себе несоединимое, сочетающих несочетаемое.

У А. Бретона и П. Элюара готов был для этого хитрый обходной маневр: они прятали труд в онейрической области, перепоручали его заботам бессознательного. Московский концептуализм, в свою очередь, склонялся к пониманию труда как разницы потенциалов (т. е. напряжения) между языком и метаязыком. Сообщество же ленинградской «второй культуры» не располагало подобными методами — и потому его единство оказывалось куда более проблематичным. Ответ М. Фуко на вопрошание, где таки сойдутся гетерогенные сущности, хорошо известен — в пространстве языка. Применительно к ленинградскому сообществу это означает тот простой факт, что его единство могло осуществляться только за счет непрерывного воссоздания чисто риторических рамок. (В некотором смысле все знаменитые журналы ленинградского самиздата есть не что иное, как материально воплощенный результат многолетней экспликации таких рамок.) Но поскольку нет ничего более трудозатратного, чем голая риторика, постольку и сам труд всегда оказывался одной из основных (хотя и неявно выраженных) тем в невозможном сообществе «второй культуры» Ленинграда.

Попытки проявить сюрреалистический потенциал ленинградского сообщества, обусловленный его принципиальной гетерогенностью, обнаруживаются в основе многих знаменитых начинаний неофициальной культуры.

Возможно, одним из лучших примеров будет здесь легендарная «Поп-механика». Для верного понимания этого феномена нам, прежде всего, следует отказаться от клишированного образа ее создателя: С. Курехин — вовсе не талантливый ученик постмодернизма, открывший для провинции модные идеи краха метанарративов и дискурсивного промискуитета; ровно наоборот — все его творчество является выражением автохтонного ленинградского габитуса, манифестацией глубинных черт местной «второй культуры», с которой он был теснейшим образом связан. С этой точки зрения проект «Поп-механики», где сходились на сцене гуси, танки и балерины, тематизировал именно сюрреалистическую гетерогенность ленинградского андеграунда. Потому и поразивший многих роман С. Курехина с национал-большивизмом может быть понят нами как переход от аффирмативной к критической фазе такой тематизации: оказывается, во «вторую культуру», благодаря ее гетерогенности, запросто монтируются самые неожиданные элементы. Собственно, вся оригинальность позднего С. Курехина определяется этим сочетанием удивительной критической зоркости с заведомой неадекватностью позитивной программы: демонстрируя разнородность ленинградской культуры, он попутно предлагал врачевать ее посредством квазиимперской идентичности. И, быть может, последнюю «Поп-механику» («№418») следует понимать именно как момент максимальной разборки ленинградского андеграунда, как сеанс мрачнейшей рефлексии, призванной еще раз показать всю невозможность, химеричность того сообщества, с которым прощался С. Курехин? Но ведь если существует точка разборки, то должна быть и точка сборки? Ею и оказалась поэзия В. Филиппова.

Конечно же, сводить сюрреалистическую стилистику к коллажу, к соединению разнородных частей — довольно сильное упрощение, но оно позволяет нам перекинуть мостик от общей ситуации в ленинградской «второй культуре» непосредственно к технике филипповских текстов. Собственно, уже сам факт деления речи на стиховые отрезки так или иначе тематизирует гетерогенность; у В. Филиппова же эта тематизация многократно усилена разным объемом строф, неодинаковой стопностью строк, спорадической рифмовкой и подчеркнутой несвязностью образов:

Гулял с брошкой-девой,
Подставлял подножку,
Чтобы в волосах пчела моего взгляда гудела.
От прилива крови птенчик в груди забарабанил крылами.
Ты была само осязанье
Дождя, плетущегося вслед за нами.
Твои глаза — два камня, выглядывающие из воды,
А вокруг лебеди-волосы и щеки-пруды.
Ты берешь мою кисть винограда в руки,
Твои губы в изумруде
Сока реклам.
Не зайти ли нам в ресторан?
Там столик и уютный диван

Все ушли из дома
И, уходя, подожгли меня, как солому,
Чтобы я читал,
Чтобы я сочинял.
Бедная комната, словно нищенка, стоит перед глазами.
Стекло, бетон, лакированное дерево
Целуют друг друга в комнате-церкви.
Словно хозяин комнаты ушел
И оставил после себя стол
С грудой черновиков.
День за окном нездоров.
Снег почти сошел с черепа земли

По залу скачут белые кролики — посетители едят мороженое
Пьяные вырванными корнями лип смотрят в небо.
Рубли застряли в морщинах лица.
Проступают водяные знаки.
На асфальт падают окурки, глаза, прически.

Ленинградский андеграунд — это и есть окурки, глаза и прически, рядышком лежащие на асфальте; но если С. Курехин провокационно демонстрировал разрушительный потенциал такой неоднородности, то чтение В. Филиппова убеждает нас в обратном. Опасная гетерогенность ленинградской «второй культуры», отражаясь в филипповских стихах, становится простым стилистическим приемом («гетероморфный стих»), тяжелейший труд по ежедневному обеспечению единства этой культуры кристаллизуется в виде уютного жанра («дневник»). Уникальность В. Филиппова в том и заключается, что он сумел объединить сразу две важные серии: одну, посредством характерной стиховой формы (от А. Введенского до С. Стратановского) тематизирующую условие невозможности сообщества, и вторую, посредством бытописательского жанра (от Л. Гинзбург до Л. Богданова) тематизирующую условие его (сообщества) возможности. На их пересечении и возникает та гениальная апология «второй культуры» Ленинграда, которую мы знаем под именем «стихотворений В. Филиппова». Структурно этот случай разъясняет нам саму возможность енинградского андеграунда состояться «как целостное явление». А потому и чтение филипповской поэзии кажется сегодня столь важным — оно позволяет нам перейти от нерелевантных идеалистических понятий, в которых разворачивалось самоописание андеграунда (миссия, призвание, непрерывность культуры), к значительно более продуктивным терминам быта, сообщества и труда.

Новости

В разные годы у Путина были разные предвыборные образы, отмечают аналитики Евгений Минченко, Сергей Толмачев и Кирилл Петров. Он начинал как герой, затем был защитником и чудотворцем. К выборам 2018 года Путин пришел в образе мудреца — собирателя земель русских. Среди основных рисков предвыборной кампании эксперты называют возраст президента, которому скоро исполнится 65, ухудшение экономической и социальной ситуации в России и обострение конфликтов в ближайшем окружении Путина.

Авторы исследования напомнили, что с 2004 года Путин всегда менял премьер-министра до выборов. В «Минченко консалтинг» называют три возможных даты смена главы правительства. Это может произойти в мае 2017 года и тогда следующим премьером станет зампред экономического совета при президенте Алексей Кудрин.

Также Дмитрий Медведев может уйти в отставку в августе-сентябре — до начала нового финансового года и формирования нового бюджета. Последняя возможность поменять премьера у Путина будет в январе 2018-го, в первый месяц официальной президентской кампании. Кроме Кудрина, эксперты называют кандидатами в премьеры зампреда правительства Юрия Трутнева и мэра Москвы Сергея Собянина.

Если рокировка не произойдет в указанные сроки, значит, Медведев, удержится на своем посту. В его пользу говорит «подтвержденная высокая личная лояльность» Путину и фактическое согласие выполнять скромную роль вице-премьера по социальным вопросам и аграрному сектору, не претендуя на прежнее место в тандеме.

Авторы доклада основывались на опросе политтехнологов, данных фокус-групп и моделировании на деловых играх на семинарах-тренингах, а также открытых источниках.

Новости

Через 15 минут после того, как активисты собрались на старом Арбате, к ним подъехал автобус, из которого вышли «люди в форме», окружившие активистов кольцом. «Сотрудник, не представившись и не предъявив удостоверения, начал без какого-либо объяснения требовать документы», — рассказал один из задержанных.

После этого всех активистов и трех случайных прохожих отвезли в отдел полиции. «В отделении у них незаконно сняли отпечатки пальцев, скопировали документы и сфотографировали лица. На все возражения и указания на незаконность происходящего, в ответ следовала лишь грубость», — говорится в сообщении организаторов московского шествия против коррупции. Активисты также сообщили, что на них оказывали моральное давление.

После допроса активистов начали отпускать по одному. В 22:55 по московскому времени отпустили последнего.

Оппозиционер Алексей Навальный подал заявку о проведении митинга против коррупции 26 марта. Власти Москвы не согласовали акцию, но Навальный все равно намерен провести шествие. Одновременно митинги пройдут в 102 российских и зарубежных городах.

Новости

«Мы делаем такое предложение впервые за 60-летнюю историю конкурса: в духе ценностей Евровидения, одна из которых — сопричастность, и темы этого года — «Праздник разнообразия», — чтобы все 43 претендента имели возможность принять участие», — заявили в EBU. Организаторы конкурса добавили, что продолжают переговоры с Украиной в надежде, что украинские власти разрешат Самойловой приехать в Киев.

Организаторы Евровидения добавили, что продолжают переговоры с Украиной в надежде, что украинские власти разрешат Самойловой приехать в Киев. В EBU подчеркнули, что конкурс — вне политики.

«Первый канал», российский вещатель Евровидения, отказался от участия россиянки через видеотрансляцию. «Мы считаем предложение дистанционного участия странным и отказываемся от него, поскольку оно, безусловно, противоречит самому смыслу мероприятия, неукоснительное правило которого — выступление в прямом эфире», — говорится в ответном заявлении «Первого канала».

На канале подчеркнули, что по правилам Евровидения страна-организатор должна выдать визы всем участникам конкурса на весь период состязания. «Мы полагаем, что Европейский вещательный союз не должен изобретать новых правил для российского участника в 2017 году и способен провести конкурс в соответствии со своим же регламентом», — добавило руководство «Первого канала».

22 марта Служба безопасности Украины (СБУ) запретила российской участнице въезд на Украину, потому что Самойлова давала концерты в Крыму. Певица нарушила украинские законы тем, что прилетела на полуостров, который в Киеве считаю оккупированной украинской территорией, из Москвы.

Евровидение-2017 пройдет в Киеве в мае, поскольку в 2016-м конкурс выиграла представительница Украины Джамала.

Новости

По информации украинских «Вестей», убийца Вороненкова мог быть участником боевых действий на востоке Украины. У него нашли строе пулевое ранение в живот.

Ранее стало известно, что убийца Вороненкова — гражданин Украины 1988 года рождения. Телохранитель экс-депутата ранил его и он умер на операционном столе через несколько часов после убийства Вороненкова. 

Бывшего депутата Госдумы России Дениса Вороненкова убили утром 23 марта в центре Киева. Следствие рассматривает две основные версии убийства Вороненкова: как свидетеля по делу экс-президента Украины Виктора Януковича и как свидетеля контрабанды в структуре ФСБ. Украинские власти обвинили в организации убийства Москву, в Кремле обвинения отвергли.

  Меня выперли из больницы. Пристыдили, что я симулянт и позорю звание гражданина Российской нашей Федерации. Сказали, что я могу не рассчитывать на тёплое местечко в реанимации, почти элитной, но пока ещё государственной лечебницы рядом с Рублевкой.

  А всё началось, как обычно, с телевизора. Не зря говорят — от него всё зло. Посмотрел я тут давеча сюжет. Там про разное сообщали, но больше всего мне запомнилось, будто бы каждый гражданин, согласно Федеральному закону, волен выбирать, где ему хондрозы свои лечить. Впрочем, это любых недугов касается, даже серьёзных. Якобы человек вправе сам решать, куда ему инфаркт свой везти. Разумеется, если по скорой, никто не будет катать тебя из Жулебино в Новопеределкино, но на районе — на здоровье.  

  Конечно, я не поверил, что вот так, с кондачка, раздают всякие права. Но на всякий случай достал паспорт, дабы убедиться, точно ли я гражданин или так себе. Оказалось, у меня есть всё необходимое, чтобы на себе проверить действие Федерального закона. И бывают же такие счастливые совпадения — в груди у меня забулькало, застучало в такт песни про маршрутку. С другой стороны, мистики тут нет — личность у меня впечатлительная, иной раз посмотрю сериал про лесника и неделю потом успокоиться не могу — детство свое в деревне и кур вспоминаю. Что уж говорить про сюжеты на острые темы.

  Случалось, сердце у меня потрепыхается чутка да перестанет. Я и внимания не обращал, только эскулапы мою болячку, с интеллигентным именем мерцательная аритмия, считают опасной и настоятельно рекомендуют с ней не затягивать. Говорят, мол, если не восстановится синусовый ритм в течение двух дней, может тромб какой-то там оторваться и бывай. Не знаю, у меня ничего пока не отрывалось, хотя и барахлит мотор частенько. В реанимации я езжу как к себе домой. Много их уже изучил. Ничего не выбираю, еду — куда везут. Там то током шарашат, то капают по три дня какой-то кардамон. Название смешное, как приправа. А приправы я люблю: перец, петрушку, сельдерушку. Но больше сельдерушек я люблю реанимации.

  Во-первых, ты приезжаешь важно, с мигалкой. Тебе вежливо приказывают раздеться догола, положить в мешочек и сдать трусы, шапку, телефон, мелочь и деликатно осведомляются, мол: «Что болит, уважаемый, что беспокоит?» Ты рассказываешь всё обстоятельно. Если настроение у доктора хорошее, может ещё температуру измерить. 

  Сперва я тосковал без телефона — у меня там змейка и номер Надежды Ивановны из тридцать девятой. Без телефона мне было даже хуже, чем голому лежать. Скучно. Заняться нечем. В окно не поглядишь, потому что нет там окон. В одной только, я помню, были, на Новослободке, правда, открывались они не полностью — сантиметров на десять. У них там шпингалет хитрый стоял и решетки против суицидников. Эти черти, сколько их не лечи, всё норовят из окна сигануть. Из-за них остальные, порядочные пациенты, страдают и мучаются летом от жары. А кондиционеры, говорят, опасны — можно простуду подхватить. Нам, сердечникам, это ни к чему.

  Одним словом, с развлечениями в кардиореанимациях некоторые затруднения. Другое дело в палатах — там даже лучше, чем в плацкарте. Народу поболее, белье не мокрое и заместо проводника врач. Похоже, наверху, эти разногласия учуяли. Смекнули, что пациенты у нас хандрят в одиночестве, озаботились — сократили больницы, уплотнили, чтобы хворые друг друга развлекали. Сейчас публики в реанимациях что на ярмарке в воскресный день. Да только толку мало — собеседники из этих больных как из собачьего хвоста сито. Хотя, если пораздумать, люди ведь сюда вылечиваться приходят, а не трындеть. Опять же регламент. Откроешь, бывало, рот — вмиг на место поставят. Сами медики тоже попусту языком не чешут. Захочешь иного разговорить, а он волю в кулак — и слова не вытянешь. 

  Медицинские работники у нас вообще товарищи капитальные. Они не только в плане слов экономные, но и в плане казённого имущества — вместо перчаток резиновых чистые руки используют. Я тут посчитал, какая от этого выгода государству получается, и, знаете, сразу зауважал врачей. Ещё раньше везде имелись комнаты отдельные с целью терапии токами, по-научному для кардиоверсии, а сейчас частенько прямо в реанимации шарашат — тоже сбережение выходит. Правда, больные у нас — люди дикие, стеснительные. К данному нововведению с недоверием отнеслись. Не хотелось им, видите ли, в бессознательном состоянии в культурном обществе валяться. А я считаю, что ничего в этом противоестественного нет. Подумаешь, голый и в бреду — тут таких вся реанимация. Если конфузишься, доктор тебя надёжно спиной своей закроет. Знаю я этих ухарей, иной здесь мотив прослеживается. Боятся, что под наркозом лишнего сболтнут, например про заначку. 

  Я не то что некоторые  — не треплюсь и не ору как психический, когда разряд дают. Держу себя в руках. У меня метода есть на этот счëт особая. Все зависит от настроя и от тренировки. Одна бабка у нас каждую неделю "утюжками" баловалась — ритм восстанавливала. Мы с мужиками быстро сообразили, что делает она это нарочно. Только ей сварганят новенький красивый пульс — она вон из больницы, пару дней потерпит для проформы, а потом начинает сердце надрывать, чтобы опять с электричеством поупражняться. Хорошенько бабка натренировалась. Вскоре совсем перестала верещать, лежала смирно и ни на что внимания не обращала. Медбрат даже решил, что она преставилась как-то. Мне до её профессионализма ещё далеко — когда от наркоза отхожу, соседи смотрят на меня укоризненно. Может и взвизгнул разок или матом выразился — ничего на этот счёт заявить не могу. 

  Сказать по совести, всё у нас правильно придумано, в пациентах просто понимания нет. Взять хотя бы то, что телефоны отбирают. Вот сами посудите, о каком порядке может идти речь, если каждый припрётся со своим аппаратом? Всё-таки это учреждение здравоохранения, а не курилка. Про то, что телефон — рассадник стафилококка, я вообще молчу. Кто из вас руки моет, перед тем как позвонить? Вот. Ещё я слышал, что шпион может через телефон, как через трубу подзорную, за тобой наблюдать. Предположим, у меня секретов нет, но я совсем не хочу, чтобы ЦРУ перенимали наши медицинские технологии. Пусть свой кардамон придумывают. Или вот ещё пример: решили вы позвонить родне, чтобы лекарство какое недостающее из дому привезли, а сосед ваш тем временем настроился на выздоровление... Вы, ясное дело, своим звонком всё настроение ему испоганили. К тому же врачи говорят, что телефонное излучение может вывести из строя капельницу и другое оборудование. 

  Множество положительных моментов наблюдается в отсутствии телефонного сообщения. Знаю одного мужика. Долго он болел, так долго, что про него все забыли. А он времени не терял —лежал, думал. И когда его медсестра случайно обнаружила — зачитал ей поэму собственного сочинения. Говорят, она даже прослезилась. Должно быть очень потрясающая была поэма, ведь у медсестры натура сильная и не шибко падкая на сантименты, из неё слезу просто так не вытрясешь. Им, медсёстрам, строго-настрого наказывают не сюсюкать с больными. А как иначе? Для того, чтобы пациент выздоровел, не нужно с ним рассусоливать, а то ему понравится в комфорте находиться и он всю жизнь будет болеть. Есть у нас одна сестричка, Айгуль, которая хворых по матери склоняет так хорошо, что даже хроники оздоравливаются с испугу.          

  Правда без телефона вы не сможете похвастать, что под капельницами расположились. Родственники, тут понервничают, зуб даю. Скорее всего подумают, что вы в лотерею выиграли и уехали в Рио-де-Жанейро, а с ними даже не поделились. Но пеняйте на себя — нужно было найти возможность известить родню. Вы значит, лежите себе и в ус не дуете, а все вокруг должны мучаться, испытывать сомнения — помре вы или нет. 

  Сейчас я уже человек учёный — чуть что, среди ночи звоню, предупреждаю, чтоб не теряли. Сообщаю: «Будьте любезны, примите к сведению, отбываю на неопределенный срок в реанимацию». Но попервоначалу конечно всякое случалось. Нигде ж не учат, как культурно себя вести, если кондрашка вот-вот хватит.

  В момент неведения родственники потешные, словно дети малые. Туда ткнутся, сюда — все без толку. Я лишь однажды испытал ужас неизвестности и, признаюсь, до сих пор смеюсь над собой. Появился у меня автомобиль — красивый, зеленый, с длинным крылом. Купил я ему новые дворники, масло поменял, а на страховку, стыдно сказать, пожлобился. И вот однажды обнаружил около дома вместо своего драндулета какой-то нелепый фольксваген. Сперва я испугался, потом прикинул, что, стало быть, припарковался в соседнем дворе. Но нет! Вспомнил, что там давно шлагбаум впендюрили. У меня начали закрадываться тяжёлые мысли о том, что коня моего умыкнули. Я представил, как его сейчас перекрашивают в отстойнике, ставят на чёрные диски и везут в Махачкалу. Но, как говорится, маленькая рыбка надежды махнула хвостиком в пучине неизбежности. В тот момент, когда я совсем поник и начал плакать, в глаза мне бросилось объявление: "В связи с чисткой крыши, любезно просим личный автотранспорт убрать, иначе эвакуируют к чёртовой матери. С уважением ЖЭК". Эвакуируют! Помню, я даже свечку потом поставил за того человека, что эвакуатор изобрёл.

  Так и родственники первым делом решат, что сознательности и уважения в вас нет, раз аппарат целый день выключен или находится вне зоны действия сети. Следом напридумывают, что вы на пару с деменцией отправились в лес путешествовать да там и окочурились. Потом отгадают конечно, что вы на скорой вздумали покататься и позвонят в 03. Не переживайте, про самочувствие ваше никто трепать не будет. В больницах не дураки сидят — имеют понятие, что наперёд всех такие подробности интересуют журналюг и воров. Так что, если это действительно ваша родня осведомляется, придётся явиться лично и доказать это в промежутке с 16:00 до 18:00. Очные ставки в реанимации не приняты, апельсины не положены, а вот бумажку передадут. Своих близких от чужих вы отличите по почерку и по ошибкам в записке "Нас не пустили, выздоравливай, где ключи?" Эта корреспонденция всегда напоминала мне шифровки Алекса Юстасу, а я чувствовал себя натурально Максимом Максимовичем Исаевым. Ввиду этого я люблю и обожаю реанимации всем сердцем! И не нужно мне никаких цитрусов. 

  Вы спросите, за что меня из больницы в тот раз попёрли? Так тут всё просто. Не стал я дожидаться скорой, сам пошёл в стационар. Благо у меня через дорогу специалисты по сердечным недугам сидят. Серьёзное, надо отдать должное, учреждение — Федеральная лечебница — пациенты все как на подбор, в дорогих спортивных костюмах. А скорая, чего ей по-пустому мотаться, когда у меня право выбора есть. Когда право выбора есть, я с любой аритмией пешком дойду или на худой конец доползу. Прошмыгнул я мимо охранника и очутился в Приёмном Отделении. Тычу им своим паспортом, про сюжет твержу, требую по протоколу: раздеть, забрать телефон и провести в реанимацию. Объясняю, что организм у меня не изнеженный, ко всему привыкший, место занимать и рассиживаться у них не собираюсь, прошу только током разок шибануть. Излагаю, значит, всё это, а сам воздух ртом хватаю как карась на берегу и за стенку держусь — перевозбудился видать от своих прав. Посовещались они недолго, четыре часа сорок пять минут, а потом сказали, что не знают ничего о Федеральном законе и сюжет не смотрели — у них и телевизора-то нет. А принять они меня не могут, потому что состояние у меня нормальное и в помощи я не нуждаюсь, другое дело, если б я к ним с инфарктом пришёл — тогда милости просим. В общем, попросили дурака не валять, идти домой и там уже неотложку вызывать. Ну я и пошёл и оттуда уже прямиком в реанимацию. А телевизор я больше не смотрю, а то покажут ещё какую-нибудь ерунду про лекарства для ветеранов со скидкой, а мне потом красней в Соцзащите.

Новости

Московские власти рассмотрели все пять заявок на проведение митинга в центре Москвы и не согласовали ни одну из них, рассказал «Интерфаксу» глава департамента региональной безопасности и противодействия коррупции Москвы Владимир Черников. Чиновник сослался на федеральное законодательство о собраниях и митингах.

«Организаторы решили провести одновременно несколько мероприятий на далеко отдаленных друг от друга территориях города. Такими действиями они поставили под сомнение свою способность правильно обеспечить порядок мероприятий и безопасность, как их участников, так и случайно оказавшихся там людей или местных жителей», — объяснил Черников. Он утверждает, что организаторы не смогут одновременно находиться на всех площадках 26 марта и, следовательно, выполнять взятые на себя обязательства по соблюдению порядка.

Кроме того, добавил чиновник, организаторы митинга отказались от предложенных властями площадок — в Марьино и Сокольниках, — поскольку заинтересованы в акции только в центре города. «В связи с отказом провести митинг в рекомендованных районах организаторам вынесено прокурорское предостережение о нарушении закона о собраниях», — сообщил Черников.

Тем не менее, Навальный пригласил своих сторонников на шествие по Тверской улице в центре Москвы в 14:00 26 марта. Никакие другие площадки для акции он не заявлял. «Тверскую перегораживать нам не будут, нормальный митинг провести не дадут», — напомнил оппозиционер.

Он пообещал выступить на митинге и лично написать жалобу в Европейский суд по правам человека каждому, кого незаконно задержат на митингах в Москве и в других городах. Также Навальный призвал вешать на провода кроссовки: именно кроссовки премьер-министра Дмитрия Медведева стали одной из важных зацепок в расследовании о многомиллиардных активах Медведева.

В начале марта Фонд борьбы с коррупцией под руководством Навального опубликовал расследование о «тайной империи» Медведева. Российские власти так и не ответили на обвинения, и Навальный подал заявление на проведение митинга в центре Москвы, а также призвал своих сторонников организовывать марши в других городах. Желающие нашлись в 100 российских городах, включая Петербург, Владивосток, Екатеринбург, Иркутск, Новосибирск и Краснодар. Также митинги пройдут в Праге и Лондоне.