Культура

Девять лет назад в книжной вселенной Marvel открылась черная дыра, поглотившая многое из того, что было дорого фанатам комиксов. Писатель Марк Миллар и художник Стив Макнивен выпустили «Старика Логана» — серию, в которой люди-икс проиграли свою главную битву и почти исчезли как вид. Многие из радикальных сюжетных ходов в новый фильм не попали, но в целом он верен комиксу. В недалеком будущем люди-икс перестанут рождаться на свет, профессор Ксавьер превратится в больного старика на колесах, а Росомаха артистично сопьется. Седой, вечно больной и скорее скулящий, чем рычащий, он будет водить лимузин по постапокалиптической Северной Америке, пока не повстречает новый смысл жизни. Им окажется маленькая девочка с большими проблемами. 

Кадр из фильма «Логан»

Кинематограф очаровался увяданием собственной великой красоты — что в фильме «Молодость», что в сериале «Развод», — и это очарование наконец-то докатилось до массового жанра. В «Логане» Росомаха помогает профессору Ксавьеру в туалете. Хью Джекман загримирован так сильно, что порой кажется, что на его место легче было взять Мэла Гибсона или Стивена Лэнга. А герой Патрика Стюарта показывает ребенку вестерн 1953 года — символ вечности, в которой уже уготовано место и для него. Молчаливая девочка, путешествующая вместе с двумя стариками, по замыслу авторов должна не понимать вообще весь окружающий мир, ведь она сбежала из больницы. Но зрителю кажется, что этот ребенок с умными глазами отчаянно сопротивляется лишь одному, но главному знанию — тому, что жизнь конечна. При этом — спасибо рейтингу R — героиня только и делает, что убивает взрослых. Но то, что жизнь может завершиться естественным путем, явно не укладывается в ее голове.

То же непонимание, вероятно, ждет и зрителей, привыкших к тому, что тело и лицо Хью Джекмана не меняется 17 лет. Их ждет прощание с любимым героем, который уходит со сцены вслед за своей сверстницей Элис из «Обители зла» (серия фильмов выходит с 2001 года) — и делает это максимально достойно, но и немного скучно.

Кадр из фильма «Логан»

Сильные стороны «Логана» — его эстетика и динамика. Фильм смешивает в себе немыслимое количество жанров — готическую сказку, японскую мангу, американский вестерн, постапокалиптическую фантастику. Маленькая героиня появляется на экране в алом плаще с капюшоном. А значит, действие происходит в мире, который слышал уже столько историй, что не удивится союзу Красной Шапочки и Серого Волка. Путешествие, в которое отправляются герои, напоминает японские комиксы и фильмы вроде «Одинокого волка и его ребенка» — и зритель до конца не знает, у всех ли участников героической одиссеи есть обратный билет. Фундаментальный внутренний конфликт Росомахи всегда заключался в том, что его призвание быть самураем не совпадало с его судьбой: все, кому он служил, погибали. Японские воины в таких случаях совершали харакири. Интрига фильма — можно ли совершить харакири клыками, растущими из костяшек.

Радикальная жестокость — вроде бы второе конкурентное преимущество фильма, который вслед за «Дедпулом» заливает страницы изначально детской литературы густой красной краской. Но как раз батальная часть «Логана» почти не впечатляет — в блокбастерах, кажется, уже не осталось места для новых открытий.

Кадр из фильма «Логан»

Поэтому главное достоинство фильма — не в драках, а в том, что его старость не ограничивается косметикой. Вместе с актерами здесь искусственно стареет и киноязык. Все лучшие моменты «Логана» — производные от фантастических боевиков восьмидесятых и девяностых, будь то «Терминатор», «Горец» или «Чернокнижник». Момент первой встречи Росомахи с самым сильным из соперников — десятиминутная цитата из «Универсального солдата». И тут чем вульгарнее оригинал, тем благороднее пародия. В конце этой сцены — единственный раз за фильм — хочется хлопать.

Единственное, что может испортить (и наверняка испортит) удовольствие от «Логана», — его прощальный пафос и отчаянное желание стать чем-то большим, чем хороший комикс. Вместо того, чтобы быть честным старомодным боевиком, этот комикс рвется на фестивальное поле. И отнюдь не факт, что премьера в Берлине стоила таких притворств. В финале фильма есть вызывающая манипуляция с превращением христианства в супергеройство, а в сюжете — нечаянно совпавшая с политической повесткой рефлексия на тему отношений Штатов и Мексики и стены между ними. Наконец, приторный гуманизм авторов находит выход через худшие из возможных клише. Трагедия проклятого самурая так и не раскрывается — вместо нее нам в сотый раз рассказывают про героя, который фальшиво сопротивляется собственному героизму. С этим темным рыцарством пора разделаться, но кто же это сделает теперь, когда с нами нет Росомахи?

Литература

Иллюстрация: GettyImages

Начало цикла читайте здесь:

• Сандерлай Энделай. Как выйти в транс в российской колонии
• Матросская Тишина. Знакомство
• Постоянный клиент

Если вам кто-то скажет, что он раб на галерах, не верьте ему. На самом деле, раб на галерах — это я! Если вы думаете, что рабства не существует, то вы глубоко ошибаетесь. Оно существует рядом с нами, буквально у нас за стеной. Ежедневно и еженощно в России на галерах обреченно работают как минимум 400 тысяч человек.  

В колонии строгого режима в поселке Мелехово Владимирской области я прошел  путь из швейного цеха до производства тротуарной плитки, что явилось вершиной моей головокружительной карьеры на зоне.

После успешно пройденного собеседования с бригадиром, осужденным за убийство молодым розовощеким парнем с заплетающимся языком, меня переводят в другой отряд, где проживает бригада по производству тротуарной плитки и шлакоблоков. Там освободилось одно место. Ваcю, бригадира, распирает от собственной значимости, и он сразу меня строго предупреждает, что у него  в бригаде все  работают одинаково и никто не имеет никаких поблажек. Я согласен на все, лишь бы уйти из третьего отряда. Одна радость — работа сезонная. Зимой наша продукция никому не нужна, и поэтому декабрь, январь и февраль работяги сидят в отряде и занимаются своими делами. Мне всегда есть чем заняться, и я радуюсь таким перспективам.

Василий  знакомит меня с другими членами нашей дружной бригады. Все как на подбор осуждены за убийства. Сережа К., Васин земляк из города Ставров Владимирской области, застрелил из охотничьего ружья своего оппонента. Илья тоже грохнул кого-то по пьяни. Мне со своими «украденными тринадцатью миллиардами» даже как-то неловко перед ребятами. Из них я самый старший, мне сорок четыре. Я еще не представляю, что меня ждет, и продолжаю в блаженном неведении витать в облаках и наслаждаться своим пребыванием в новом отряде. Витать остается недолго. Совсем скоро, по весне, потребуется наша продукция.

Не успевает растаять снег, как у нашей бригады появляются заказы. Похоже, администрация колонии имеет на нас особые планы.

Мой первый рабочий день. Подъем, разминка, то есть зарядка. Завтрак. Развод на работу.

Осужденные строятся перед железными воротами промышленной зоны, за которыми я еще ни разу не был. Нарядчик, обычный осужденный, пользующийся особым доверием у администрации, составляет списки работающих и отдает их милиционерам. Те, называя фамилию, перекладывают твою учетную карточку в соответствующее место. Карточка всегда следует за тобой. Один зэк — одна карточка. Просто и надежно, и никаких компьютерных записей. Так было сто лет назад, и так будет всегда. Перед воротами тебя ожидает шмон. Сонные милиционеры проверяют, нет ли у тебя с собой чего лишнего.

В некоторых колониях развод на работу происходит под звуки оркестра, сколоченного из числа осужденных. Играют «Прощание славянки» или иной бравурный марш. Слава Богу, в Мелехово до этого пока не додумались.

Впервые я ступаю на эту территорию. Примерно так я представлял себе Сталинград после великой битвы. Огромные полуразрушенные цеха. В советские времена здесь находился филиал Владимирского тракторного завода. Заброшен цех, где делали обмотку электродвигателей. В нем и сейчас можно увидеть запылившиеся электродвигатели, еще не растащенные на цветмет.

Всеобщая разруха и бардак царят здесь не только в цехах, но и, как сказал великий Булгаков, в головах. Возглавляет хозяйство майор с подходящей фамилией Ошибкин.

В наше распоряжение отдан бывший гальванический цех. К нему ведет дорога, поднимающаяся в гору. По пути ты видишь заборы, отделяющие колонию от свободы, видишь колючую проволоку. Видишь лес, вид свободы завораживает и вызывает бурю эмоций. Теперь я понимаю, почему на промзону не выводят осужденных, склонных к побегу. Здесь грибные места, которые привлекают многочисленных собирателей, и я представляю, какой живописный вид им открывается, когда в поиске очередного белого они выходят на опушку леса перед нашим «царством».

Огромное, неотапливаемое помещение с протекающей крышей производит зловещее впечатление. Высота потолков под тридцать метров — вверху я вижу многочисленные гнезда ласточек. Совсем скоро они вернутся в цех и будут весело летать и подбадривать нас своим щебетом. Цех поделен на две части. В одной половине работает мини-производство металлических изделий. Официально здесь делаются металлические шкафчики, а неофициально — разборные мангалы для шашлыков. Весьма симпатичный мангал представляет из себя чемоданчик из нержавеющей стали, который легким движением руки мгновенно трансформируется в устройство для жарки шашлыков. Эксклюзивная продукция пользуется постоянным спросом и, очевидно, идет на сувениры, взятки и подарки. Я то и дело видел людей в форме, выходящих из нашего цеха с железными чемоданчиками в руках.

Наша половина цеха заполнена огромными кучами песка и щебня, которые регулярно завозятся самосвалом ЗИЛ, свободно заезжающим в цех. Недалеко от куч размещается бетономешалка, а в конце цеха стоит вибростол для производства тротуарной плитки. Свободное пространство позволяет разместить на полу цеха двести тридцать шлакоблоков и полторы тысячи пластмассовых формочек для тротуарной плитки разной конфигурации. Это фронт наших работ.

Темно, еще нет семи утра, и, несмотря на многочисленные утренние процедуры и зарядку, я пока не полностью проснулся. Но рабочий уже день начался. Утро начинается с разминки. В небольшой комнатенке мы переодеваемся в старую рабочую одежду и идем за цементом на склад, где под семью замками и запорами хранится необходимый нам стройматериал. Мы загружаем трактор. В телегу влезают восемьдесят мешков по пятьдесят килограммов. В довесок летят еще несколько мешков с красителем и один с надписью «Пластификатор. Ядовито». Вася залезает в телегу, где принимает и укладывает мешки, которые мы втроем подтаскиваем. Я притащил двадцать восемь мешков. Нести недалеко, метров пятнадцать. Но каждый мешок надо аккуратно взять, водрузить на себя, донести и выгрузить на трактор. Двадцать восемь раз по пятьдесят килограммов. Суммарно почти полторы тонны. Трактор заезжает в наш цех, где мы повторяем все действия в обратном порядке. На мою долю выпадают те же полторы тонны цемента. Никто не сачкует, все работают. Снаружи я быстро покрываюсь цементной пылью, часть которой оседает в моих легких. Я чувствую, что, несмотря на холод, тело покрывается испариной, и я скидываю телогрейку.

Это была легкая разминка. Теперь надо заполнить бетономешалку водой, щебнем и песком. Все переносится в ведрах, сделанных из сорокалитровых банок из-под краски. Принес два ведра воды — вот тебе еще восемьдесят килограммов. Один из нас берет лопату и наполняет ведра щебнем и песком. Мы дружно заполняем драгоценный сосуд нужными ингредиентами и заводим машину. Пока бетономешалка работает, мы отдыхаем. Смесь готова. Стоп, машина! Под бетономешалкой поддон, куда сливается цемент. Совковыми лопатами мы быстро наполняем тачку смесью и везем ее к машине для производства шлакоблоков. Машина эта – агрегат еще тот! Рассчитана на четыре шлакоблока сразу. Закидал в нее раствор, завел, поднял противовес килограммов в двадцать, а через минуту дребезжания и механической утряски цемента опустил и опять поднял. Свинцовый груз выдавит из формы заготовку. И ты едешь дальше. А на месте останутся четыре шлакоблока, напоминающие куличики – как в детской песочнице.

Но есть нюансы и свои секреты мастерства: куличик может развалиться, если раствор жидковат или, наоборот, суховат. Он также развалится, если противовес поднять слишком быстро или слишком медленно. Руки быстро привыкают к работе, и все куличики остаются целехонькими. На четыре шлакоблока уходит полторы тачки цемента. Загрузил, привез, выгрузил. Постепенно свободное пространство цеха заполняется свежевыпеченными шлакоблоками. В бетономешалке быстро заканчивается раствор. Опять лопата, ведра, вода, песок, щебень. Я сбиваюсь со счета, сколько я всего перетаскал и перекидал.

Перекур десять минут. Можно выпить чаю. Администрация идет своим рабам навстречу и великодушно разрешает на рабочем месте пользоваться кипятильником и пить принесенный с собой чай. Скоро обед. «Еще час продержаться, а там до конца смены рукой подать!» — с облегчением думаю я. До обеда мы успеваем вылепить еще штук тридцать шлакоблоков. Пронзительный вой сирены прерывает наши упражнения, и мы идем на обед. Я чувствую голод и мигом сметаю поданную баланду. И первое, и второе. Хлеб съедается без остатка. Все умещается в двадцать пять минут, за которые я немного прихожу в себя.

Мы возвращаемся в цех. Бесконечный производственный цикл продолжается. Звук машины звенит у меня в ушах, даже когда ее выключают. Каждые десять минут я с вожделением посматриваю на часы. Тридцать минут, двадцать минут, десять минут до окончания смены. Ура! Три часа дня! В соседнем цехе можно быстро принять душ и переодеться. Заканчивается моя первая рабочая смена, и я еле живой возвращаюсь в отряд. Завтра меня ждет тротуарная плитка.

Несмотря на уверения Васи, что на следующий день у меня будет все болеть, я просыпаюсь в добром здравии. Меня очень интересует вопрос о скрытых ресурсах человеческого организма, и я прикидываю, сколько сможет выдержать мой.

Следующее утро ничем не отличается от предыдущего. Подъем, зарядка, завтрак, развод на работу. Радует то, что сегодня не будет разминки — цемента хватит больше чем на неделю. Шлакоблоки сохнут несколько дней, и их увезут на третьи сутки. За это время нам нужно налепить как можно больше облицовочной и тротуарной плитки. Работа эта более тонкая, чем производство шлакоблоков. Щебенку надо просеять через специальное сито, чем мы и занимаемся.

В остальном технология похожа. Ведрами заполняется бетономешалка. Песок, щебенка, вода, щебенка, песок. У меня рябит в глазах от постоянных перебежек с ведрами. Готовится раствор, в него добавляется ядовитый пластификатор и краска. Готовая смесь лопатами перекидывается в тачку и везется к вибростолу. На стол выкладываются пластмассовые формы, смазанные отработанным маслом, которое в неограниченных количествах поставляется нам из местного автосервиса. Включается мотор, и стол начинает вибрировать мелкой дрожью, утрамбовывая изделия. Глубокие формы идут на тротуарную плитку, в мелких, глубиной по два-три сантиметра, изготавливается облицовочная плитка. Мы заливаем все формы и относим их в сторону, где они будут сохнуть несколько дней. К тому моменту, когда мы заканчиваем заливать формы, высыхают шлакоблоки. Пока мы делаем новую партию шлакоблоков взамен увезенных, подсыхает тротуарная плитка. С ней надо еще повозиться: каждую плитку нужно аккуратно вытащить из формы, а саму форму почистить и смазать маслом. Процесс бесконечен: не успев закончиться, все начинается заново.

Тротуарная плитка пользуется бешеным спросом. Похоже, ею решили вымостить всю зону. Шлакоблоки тоже идут нарасхват. При изготовлении очередной партии начальник цеха, лейтенант, просит нас особо постараться, так как эта партия пойдет бывшему начальнику колонии Новикову. Мы не знаем, как расстараться, хочется разве что плюнуть в бетономешалку. Мне приходит мысль вложить в бетон какую-нибудь записку или для истории поставить на готовый кирпич собственное клеймо — ЮКОС, например. Мы на ура выдаем эту партию, ни на грамм не отклонившись от технологии. Облицовочную плитку тоже вырывают из рук.

Месяц пролетает как один миг, и я получаю первую зарплату — восемьсот рублей. С возмущением и негодованием я узнаю, что мы не выполняем нормы выработки, умышленно завышенные. В стоимость шлакоблока заложена наша зарплата — четыре рубля на четверых. Руководство колонии продает эти шлакоблоки на волю по тридцать семь рублей за штуку. Неплохая рентабельность! За счет использования рабского труда руководство колонии получает приличную прибыль. Это массовое явление как заразная болезнь охватило всю систему. При этом сотрудники ФСИН, ненавидящие зэков и не считающие их за людей, живут исключительно за счет последних. Не будет осужденных — и пропадут ведь люди, не привыкшие к иной жизни!

Я предлагаю модернизировать наше убогое производство: перенести бетономешалку поближе к вибростолу и источнику воды, откуда можно будет заполнять емкость шлангом. Бригадиру Васе не нравится эта идея, а мое предложение самому сходить к начальнику производства майору Ошибкину воспринимается им как попытка его подсидеть и захватить власть в бригаде, став ее официальным руководителем. Вася вкалывает наравне со всеми, я тоже не отстаю, а порой работаю даже больше других. Серега, Васин земляк, рассказывает мне о подозрениях бригадира. Я успокаиваю молодого и честолюбивого Василия и честно говорю, что меня не интересует карьерный рост в бригаде, что я готов, не ропща, делать все, что он мне скажет.

Мы продолжаем работать. Можно было бы сбавить темп, делать поменьше плитки, но Вася все гонит и гонит. Что им двигало? Непомерные амбиции, стремление выслужиться? Я так и не понял его мотиваций.

Серегу очень возмущало такое поведение земляка и его трудовой энтузиазм. Как-то мы тихо сидели и умиротворенно доставали из форм облицовочную плитку. Делать это было непросто. Наливали ванну с горячей водой, куда складывали готовые формы. Держа форму под водой, нужно было слегка выгнуть пластмассовую форму и вытащить плитку. Иногда плитки лопались. Чтобы увеличить нашу продуктивность, однажды Вася решил провести эксперимент и сократил время сушки. После такого опыта в руках Сергея  плитки начали ломаться одна за другой. Бригадир неосмотрительно решил сделать ему замечание. С этой секунды время пошло как при замедленной съемке. Серега вскочил и схватил лопату. Замахнулся. Вася не успел встать и полностью выпрямиться, как лопата обрушилась на его голову. В последний миг Васе удалось увернуться, и лопата со свистом ударила его в плечо. Серега замахнулся для следующего удара. Я увидел себя как бы со стороны, прыгающего на Сергея. Мне хватило сил отнять у него лопату и скрутить его. В кульминационный момент этой сцены в цех зашел другой осужденный — завхоз профилактория Мартын в сопровождении дневального. Они пришли за облицовочной плиткой, а стали свидетелями душераздирающей картины. Непрошеные зрители застыли с открытыми от изумления ртами.

Разжалась пружина, наружу выплеснулось все, что накопилось. Сказались бесконечные унижения, издевательства, маршировки, этапы. Сорвался человек, не выдержал. Я сам очень боялся вот так сорваться. Одному Богу известно, сколько и чего во мне накопилось. Бессовестный и несправедливый суд, потеря отца, чудовищный срок… Ты все время себя сдерживаешь. Сдерживаешь свой гнев и возмущение, не говоришь то, что хочешь сказать. За годы накопилось очень много всего, что лежит и ждет своего часа для схода, как снежная лавина.

Многие не могли поверить, что «подельник» самого Ходорковского, главный финансист ЮКОСа, укравший миллиарды, горбатится со шлакоблоками и тротуарной плиткой. Сотрудники колонии специально приходили поглазеть на меня. Увидев меня грязного, в цементной пыли и песке, они, удовлетворенные увиденным, уходили по своим важным делам.

Жизнь продолжалась...

После произошедшего инцидента Сергея переводят в третий отряд, а к нам в бригаду вливается новый, естественно, осужденный за убийство заключенный, и мы продолжаем свои трудовые подвиги. Я постепенно знакомлюсь с промышленной зоной. Сразу за воротами у входа располагается огромный швейных цех, подходы к которому вымощены плодами моего труда. Заглянув внутрь помещения, я вижу многочисленных осужденных, склонившихся за швейными машинками. В помещении с тридцатиметровыми потолками они кажутся необычайно маленькими и напоминают муравьев. Здесь шьют все необходимое для системы — форму для милиции и заключенных. Посередине цеха торчит вышка с надзирателем внутри — он наблюдает за шьющими зэками. Напротив нашего ангара работает цех по производству обуви — тоже для милиции и осужденных. В ста метрах от него виднеется цех по деревообработке, где строгают рамы для окон, двери и прочие деревянные изделия.

Неожиданно под навесом рядом с нашим цехом появляется странный аппарат. Он по-своему красив и даже изящен. Из железяки размером метра три в длину рядами торчат многочисленные крючочки из нержавеющей стали. Я с интересом начинаю изучать этот объект и теряюсь в догадках насчет его назначения. Очевидно, что он не летающий… Мой приятель, осужденный из девятого отряда, работающий мастером на швейном производстве, раскрывает загадку. Миша — москвич с высшим образованием, инженер, рассказывает мне следующую историю. Оказывается, майору Ошибкину в голову пришла идея наладить в колонии производство чулок и носков, для чего в Иваново была куплена списанная чулочно-носочная машина. Съездили, купили, привезли. Но не смогли наладить и завести. Ну не хочет машина плести носки и чулки, что поделаешь! Может, в Мелехово климат не тот, или что-то другое мешает. Идея, как и машина, вскоре была заброшена, а я получил возможность каждый день лицезреть чудесный экземпляр производственного дизайна. Миша делится со мной еще одной историей. Однажды его попросили подключить какой-то агрегат. Миша рисует схему, со знанием дела рассказывает, что надо сделать, что следует купить. Главное, нужно десять метров медного провода определенного сечения, говорит он. Майор решает сэкономить — вместо медных покупает алюминиевые провода.

Сгорает все: провода, аппарат, а заодно и небольшое помещение. Лишь чудом майор Ошибкин, бывший начальник отряда и воспитатель осужденных, волей судьбы брошенный руководить тюремным производством, остался целым и невредимым.

Здесь действительно живешь в другом измерении, в зазеркалье. И все происходящее вокруг мне казалось большой ошибкой.