[Будь-здоров! 2] -- Медицинские Истории. Посвящается М.Л.,,МОНАШКА ЯДВИГА. Почти в конце Великой Отечественной войны я закончила мединститут и в новенькой форме лейтенанта медицинской службы прибыла по назначению в дивизионный госпиталь.
[Будь-здоров! 2] -- Медицинские Истории. Посвящается М.Л.,,МОНАШКА ЯДВИГА. Почти в конце Великой Отечественной войны я закончила мединститут и в новенькой форме лейтенанта медицинской службы прибыла по назначению в дивизионный госпиталь.
приветствует Вас!
Рассказала эмигрантка о своей маме. С её согласия привожу эту историю
как бы от первого лица - её мамы. Правда, моим суровым языком плаката....
Почти в конце Великой Отечественной войны я закончила мединститут и в
новенькой форме лейтенанта медицинской службы прибыла по назначению в
дивизионный госпиталь. Госпиталь расположился в женском католическом
монастыре только что освобождённого польского городка.
Командир госпиталя, полковник медицинской службы, он же и главный
хирург, установил добрые и доверительные отношения с аббатисой
монастыря. По уговору с ней, часть главного зала для богослужений и
боковые приделы костёла отделили деревяннной отгородкой для госпиталя.
Правда, вовсе не до высокого свода костёла, а высотой всего-ничего метра
в два с половиной. У раненых появилась возможность слушать игру органа,
мессы и пение хора, зато верующие могли услаждать слух стонами и
матюгами соседей.
Монахини стали вольнонаёмными санитарками и сиделками. Госпиталь
временно принял их в штат и поставил на довольствие. Если возникала
нужда, им оказывали медицинскую помощь да оделяли лекарствами. И -
немаловажно - своим присутствием советские военные охраняли монастырь от
мародёров и бандюганов, этих шакалов войны - территорию только
освободили от немцев, фронт ушел километров на 60-80. Выздоравливающие
бойцы помогали и в монастырском хозяйстве, выполняли всякие мужские
работы. Увы, кроме главной: с этим у нашего полковника было строго.
Женский персонал госпиталя разместился в кельях, когда выделенных, а
когда и совместно с монашками.
А вообще полковник наш был человек замкнутый, суровый, с красными
глазами от недосыпа - за хирургическим столом выстаивал по две смены, а
если было много раненых, то и все три. Да в отличие от остального
командного состава не завёл себе ППЖ - полевую походную жену, хотя
мужчина был вовсе не старый, видный из себя, да при том всем нам отец,
бог и воинский начальник. Многие врачихи и сёстры клали на него глаз,
раскатывали губу и откровенно к нему мылились, но он на это положил и
сделался для всех неприступным утёсом.
Говорили, что у него пропала без вести семья - мама и жена с двумя
детками. В составленных с немецкой педантичностью списках уничтоженных в
концлагерях их пока не обнаружили. У него ещё оставалась надежда, в
одном из откровений наседавшей на него даме он обмолвился - верит в
примету, если ни с кем не свяжется, семья найдётся.
Вообще-то окружающие меня считали красавицей, при моём появлении у
молодых мужчинок начинали блестеть глаза, и они начинали козликами
прыгать вокруг. Более пожилые подтягивали животы и становились мягче,
добрее и где-то даже романтичней. Когда же я предстала под красны очи
моего начальника, в новёхонькой форме лейтенанта медицинской службы для
её прохождения, полковник лишь мельком глянул моё направление, сухо
пожелал успеха.
Меня такой приём даже немного покоробил, а пока я коробилась, мой
начальник без всяких там сантиментов приставил меня к доктору-терапевту,
опытному - как профессионал, но молодому по возрасту симпатичному
капитану медицинской службы. Нашей задачей была предварительная
сортировка раненых и послеоперационное выхаживание. Я рьяно приступила к
выполнению медицинских обязанностей, сбылась мечта, которую лелеяла все
годы ускоренного обучения в эвакуированном на Урал московском мединституте.
А жить меня поселили в келье с молодой монашкой Ядвигой, работавшей
санитаркой под моим началом. Через несколько дней я заметила странности
в её поведении: она, проверив заснула ли я, складывала в котомку харчи и
ускользала. А ещё просила, если у меня оставались продукты, отдавать ей.
Через несколько дней у нас сложились доверительные отношения.
В конце концов, мы были ровесницами, вместе работали да и питали друг к
дружке определённую симпатию. Если я таки была комсомолкой,
спортсменкой, красавицей, то Ядвига, за спорт и комсомол не знаю, но уж
красавицей была точно. Да в монастырь, как оказалось, ушла не для того,
чтобы ближе к Богу, а подальше от гестапо, заподозрившего её в связях с
подпольщиками.
Гестапо же заподозрило её не зря - она была связной между городскими
подпольщиками и сельскими партизанами. Ей удалось ускользнуть из-под
самого носа гестаповских менеджеров по сыску да исчезнуть от мира сего.
Ядвига взяла с меня клятву на распятии, хотя и знала, что я еврейка, и
поделилась своей тайной: она прятала в запущенном склепе на отшибе
кладбища костёла еврейскую семью.
Семье удалось сбежать, когда партизанами был пущен под откос эшелон,
отвозивший живое топливо для газовых печей в концлагерь. Их подобрали
добрые люди и свели с подпольщиками. Мать и деток какое-то время
перепрятывали по подвалам да чердакам, пока подпольщики не поручили их
Ядвиге, осевшей в монастыре. И вот уже почти два года она, да и другие
монашки, посвящённые в тайну, прячут и поддерживают эту несчастную семью.
У меня сразу возник вопрос - а почему Ядзя сразу не известила о своих
подопечных наших, освободителей. Она призналась - из страха, вдруг немцы
вернутся, война такое дело - сегодня побеждают одни, завтра - другие. И
припомнят ей укрывательство опасных врагов рейха и фюрера.. Ну, не
верила в возросшую мощь уже победоносной Советской армии, но по этой
теме, особенно как для монашки, Бог ей судья.
И тут у меня сверкнуло какое-то озарение-предчувствие - уж не
разыскиваемая ли по всему фронту семья нашего полковника? Я напросилась
к Ядвиге взять меня с собой - и, о, чудо: это были вроде они, хотя
фамилия была другая, но ничего больше выяснить не удалось, мать,
предполагаемая жена полковника, потеряла речь и слух из-за сильной
контузии при крушении эшелона, а мальчик годов шести и примерно
трёхлетняя девочка, ошарашенные появлением женщины в форме, внятно
ответить не смогли, внешнего же сходства с полковником в полумраке
склепа я не увидала. К тому в семью, которую он разыскивал, входила и
его мама, и эта не подходила по составу - другая комплектация.
И всё-таки я уговорила Ядвигу на встречу с полковником. По-любому,
заключенные в склепе выбрались бы на волю, он бы помог им вернуться на
родину. Ядзя пугливо согласилась, но попросила сохранить всё в полной
тайне, мало ли что. Утром я рвалась то ли обрадовать, то ли разочаровать
полковника, всё робела к нему подойти: а вдруг это не они?
Да и кто я такая тревожить начальство, обращаться полагалось по команде
по команде, согласно уставу, но просьба была очень личная. Короче, я
всё-таки решилась и, как певалось в известной песенке знаменитой тогда
Клавдии Шульженко, "волнуясь и бледнея", осмелилась:
- Товарищ полковник, разрешите обратиться по личному вопросу!
- Замуж собралась, быстро вы снюхались с Николаем? (Начальство знает
всё и про всех - по долгу службы, стук в госпитале, как в образцовом
советском учреждении, был налажен превосходно). И он продолжил:
- Неймётся потерпеть несколько месяцев до конца войны? Ладно, что там у
тебя, давай покороче!
- Нет, товарищ полковник, у меня не про снюхались - и изложила ему суть
дела, да передала просьбу Ядвиги о конспирации.
Он тут же сорвался с места:
- Веди!!! - Однако просьбу о соблюдении всех предосторожностей уважил -
задами да огородами, обрядившись в маскхалат, устремился к склепу. А вот
тут вся наша конспирация чуть не полетела в тартарары: семья оказалась
таки его, и какие неслись из склепа вопли радости, визги истерики,-
словами не передать. И слёзы - судьба матери полковника осталась
неизвестной, но, скорее всего, она погибла - при подрыве эшелона или уже
в концлагере.
Затем подогнали санитарный фургон, спрятали в него семейство с
полковником и, сделав крюк, чтобы изобразить явку с вокзала, прибыли в
госпиталь, якобы родные полковника отыскались по официальным каналам.
Что и говорить, как счастлив был командир, повеселел, сиял от радости,
окружающий пипл даже не удивился метаморфозе. Правда, меня и Ядвигу он
попервах пожурил - почему не открылись сразу? Но простил и воздал
сторицей: меня через несколько месяцев произвёл во внеочередные старлеи
медицинской службы и приказал выйти замуж за Николая.
Я охотно подчинилась приказу, в Николая влюбилась с первого взгляда, с
ним произошло тоже, и во мне уже зрел его ребёнок. Благодаря же
командиру, случилось то, что должно было случиться рано или поздно.
... Нас сочетали в костёле по красивому и торжественному католическому
обряду - Николай был православным атеистом, я - такой же иудейской.
Обряд был классным, и нам было пофигу, кто освятил наш брак. В конце
концов Бог един, просто разные религии представляют его в выгодных им
форматах. А брачное свидетельство командира на казённом бланке госпиталя
да последующая примерно комсомольская свадьба отпустили нам религиозный
грех перед атеизмом.
... И через положенные 9 месяцев, уже после Победы, родила я мальчишку.
Увы, плод был крупный - в высокого Николая. Чтобы не рисковать, решили
делать кесарево сечение. Есссно, операцию провёл сам начальник
госпиталя, больше никому меня не доверил. Да уже в добротной немецкой
клинике, где разместился наш госпиталь перед отправкой на родину и
расформированием.
А как сложилась судьба наших героев? Ядвига вышла замуж за
сержанта-водителя того самого санитарного фургона поляка Збышека, он как
бы оказался посвящённым в её тайну, вроде с этой тайны у них и началось.
Я отработала лекарем больше полувека, выросла до главврача крупной
киевской клиники. Мой Николай Иваныч стал доктором медицинских наук,
профессором. У нас двое деток, старший кандидат медицинских наук,
доцент, закончил докторскую, работает в Киевском Охматдете, где папа
заведовал отделением. В медицине такая семейственность приветствуется.
Для Ядвиги мы добились звания праведницы народов мира, её фамилия,
правда, девичья, в списках знаментого музея Холокоста Яд-Вашем, она
получила аттестат праведницы и пенсию от Израиля. У неё прекрасная семья
со Збышеком, трое деток, внуки. У жены полковника после многолетнего
упорного лечения речь и слух почти восстановились. Спасённые детки тоже
подросли, завели свои семьи и стали классными хирургами.
Наша младшая дочка по программе обмена студентами окончила медицинский
факультет Сан-Францисского университета. Вышла замуж за однокурсника,
американца-католика, но ради неё он принял иудаизм. Свадебный обряд
провели в синагоге - в какой-то мере маленький религиозный реванш
состоялся. Хотя, конечно, ортодоксальным иудеем наш американский зять
так и не стал, лишь пополнил ряды иудеев парадоксальных.
А мы все иммирировали к дочке в Окленд, город-спутник Сан-Франциско.
Здесь у неё с мужем небольшая частная клиника, занимающая нижний этаж их
большого собственного дома. Мы с мужем уже на пенсии - в нашем очень уж
преклонном возрасте сдать на лайсенс американского врача нереально, да и
давно уже пора на покой, сколько там нам осталось!
Несколько раз посещали ставший родным монастырь в Польше, не жлобясь на
пожертвования...Увы, несмотря на место главных событий в нашей жизни -
монастырь, в Бога никто из нас так и не поверил, зато поверили в
справедливость случайности, которая свела стольких хороших людей и
сполна наделила их счастьем .
