Что о Солженицыне говорили Лимонов, Поляков и Быков десять лет назад
Александр Солженицын интересен для как для историка, так и для политика. Необходима его десакрализация, чтобы не впасть в идолопоклонство и односторонность и в итоге лучше понимать причины краха Советского Союза. Поучительна стереоскопия понимания. В этом плане полезно прочитать подготовленную Кириллом Литмановым подборку мнений о Солженицыне таких авторитетных наших современников, как писатели Эдуард Лимонов, Владимир Поляков и Дмитрий Быков. Эту подборку опубликовала ежедневная газета
Латвии «Час» 12 декабря 1998 года (№ 288 /405/) - «Solzhenitsyn 80: Вчера Александр Солженицын отметил восьмидесятилетие»:
«Александр Исаевич «вермонтским» быть перестал, а затворником - остался. Это к тому, что журналистам до него практически не добраться. Да, в сущности, и незачем: все, что он хочет сказать, он говорит в статьях и книгах. Зато можно поговорить о нем. В собеседники «Час» выбрал троих. Писателя и лидера национал-большевиков Эдуарда Лимонова, писателя же, автора «Ста дней до приказа» и «Апофигея» Юрия Полякова и поэта, одного из самых ярких московских журналистов Дмитрия Быкова. Все они
принадлежат к другим, нежели Александр Исаевич, поколениям: Лимонову - около пятидесяти, Полякову - около сорока, Быкову - ровно тридцать. Все они - литераторы (знаменитые в разной степени) и публицисты (знаменитые однозначно). Все они, наконец, писали о Солженицыне - и не только на недолговечных газетных страницах, но и в прозе/стихах.
Эдуард Лимонов: «На его могиле не вырастет трава!»
Главный литературный (в прошлом) и политический (ныне) хулиган России Эдуард Вениаминович Лимонов (Савенко)
в адрес А. И. высказывался не раз. Общее, понимаете ли, эмигрантское прошлое - хотя и на разных этажах (полюсах) США... А в конце концов посвятил ему целый рассказ под характерным названием «Эх, барин только в троечке промчался...».
Цитата: «У высадившегося в Вене по пути в Цюрих был такой голос. Неприятный, сварливый, безтабачно-безалкогольный-безсексуальный. Визгливый. Только он выступал не против половых отношений, но против истории. Он хотел запретить прошлое: полсотни лет советской власти,
гражданскую войну, революцию и даже Первую мировую войну. Он хотел, чтоб в стерильном мире ходили такие как он, оберегая лысую голову зонтами. Непонятно, по какой причине он присвоил себе русский народ, не имея с ним ничего общего. Любой народ не любит «Баб», таких как он, никогда не любил безалкогольных, в футляре, которые спят «валетом». А уж русский-то тем паче не любит. Народ любит, чтоб герой был похож на него, на народ, чтоб у него вместе с яркой храброй доблестью была пара ярких слабостей - пороков. Хорошо
бы, чтоб он поддавал время от времени - народный герой. Народу нравятся добрые бандиты-выпивохи и лихие злодеи-бабники. Стенька Разин, спьяну швырнувший княжну в Волгу, Есенин ему нравится, распоровший свою жизнь, как подушку, к чертовой матери, женатый на американке Айседоре! Да, яркий злодей народу мил, а не засушенный праведник! Я уверен в этом, я готов отстоять свою точку зрения против свободного батальона диссидентов и ревизионистов. Один! Даже сам тип учителя противоположен герою русского народа».
- Я еще в своем первом романе, в 1976 году, написал, что Солженицын - говнюк, и своего мнения по сей день не изменил.
Он внес огромный вклад в то, чтобы восстановить Запад против России. Вы вспомните, как вышел его огромный первый том «Архипелага» в 1975-м - ему же постоянно в становлении литературной карьеры помогали определенные западные круги. Я лично где-то в середине семидесятых годов разговаривал с Робертом Страусом - издателем Бродского. И он мне тогда еще сказал, смеясь: мне за издание «Архипелага»
предлагали огромные деньги, но так как это было связано с ЦРУ, я этим заниматься не стал.
Солженицына двигали силы, враждебные России, но тем не менее он ни разу не задумался над тем, в какое положение он ставит Родину. Он всегда на первое место ставил личную выгоду - не материальную даже, а скорее амбициозную. Он крайне неприятный персонаж, посредственный писатель, у него крайне усредненная литература для людей XIX века, образы примитивные, ничего нового в литературу он не внес. И если бы не его
политическая и предательская судьба, кто знает, вспомнили бы его.
Говорите, Юрий Любимов поставил специально к юбилею по его произведениям спектакль «Шарашка»? Да кто такой этот Любимов?! Вот Шаламов был, который отсидел раза в три больше Солженицына, так он не стал ненавистником России. А Солженицын использовал антисоветский настрой для собственного возвеличивания, и только. Я думаю, все то хорошее, что у него было, потонуло во всех его крайне негативных поступках. Крайне поучительно, что он не стал
лидером ни национал-патриотов, ни еще кого-то - его все отвергли. Он хотел стать пророком, но не стал им. И кранты. И на могиле его не вырастет трава.
Юрий Поляков: «А мог бы быть Героем соцтруда!»
Юрий Поляков помянул Солженицына (правда, «переименовав» его) в самой едкой своей книге - «Демгородок». Действие происходит в недалеком будущем в «деревне лагерного типа», куда ворогов Родины (то есть нынешний истэблишмент) поместил Избавитель Отечества адмирал Рык. Впрочем, Солженицына среди
них нет...
Цитата: «Наконец, для понимания героического поступка адмирала Рыка очень важен тот факт, что он не понаслышке был знаком с трудами нашего великого изгнанника-мыслителя Тимофея Собольчанинова, который в юности на Воробьевых горах дал торжественную клятву писать не менее десяти страниц в день, и если ему, допустим, приходилось отрываться от стола, например, для получения Гонкуровской премии, то, воротясь, он увеличивал суточную норму и наверстывал упущенное. Переезд в Россию из изгнания
по его прикидкам грозил невосполнимыми и ненастижимыми перерывами в работе. Но даже не это было главной причиной промедления: в глубине души он страшился, что, едва лишь его нога ступит на родную землю, ему настойчиво предложат сделаться чем-то вроде президента или регента, а это в ближайшие творческие планы не входило. Остается добавить, что, придя к власти, адмирал Рык убедительно попросил великого изгнанника вернуться на Родину и поселил его в Горках Собольчаниновских.
Но и это произошло позже,
а тогда, ощущая сыновний долг перед изнывающей страной, мыслитель вместо себя прислал в Россию книжку под названием «Что же нам все-таки надо бы сделать?»... Тимофей Собольчанинов писал о том, что в России к тому времени имелись все предпосылки для возрождения и «вся искнутованная и оплетенная держава с занозливой болью в сердце ждала своего избавителя». А последняя глава так и называлась - «Мининым и Пожарским может стать каждый!». Особенно, как позже выяснилось, в душу командира субмарины «Золотая рыбка» запали
такие слова прозорливца: «Россию недруги объярлычили «империей зла». Оставим эту лжу на совести вековых ее недобролюбцев. Но пробовал ли кто-нибудь постичь внутридушевно иное словосочленение - Империя Добра?!»
- Солженицын, безусловно, крупная фигура, и мне кажется, если бы он не поссорился с Советской властью, и она до сих пор была в России, юбилей его примерно так же и отмечали бы. Дали бы Героя соцтруда, наверное.
С его взглядами трудно не согласиться - с тем, скажем, что написано в
книге «Россия в обвале». Но и он не всегда был справедлив в своих политических оценках. Вспомните его мнение по поводу конфликта Ельцина с парламентом в 1993 году, когда Солженицын целиком встал на сторону президента. Сегодня уже самые записные демократы согласны с тем, что тогда, мягко говоря, погорячились.
Так что юбилей юбилеем, но при всей своей значительности Александр Исаевич не чужд и заблуждениям. Вы вспомните, как он приехал - это был праздник со слезами на глазах! Вначале ведь даже придумали
целую программу, в который кроме самого Солженицына никого не было, а потом ее быстренько прикрыли. А он так и не стал властителем дум - вовсе не потому, что никто его мнением не интересуется, а потому, что ему не дают высказаться. А в том, что юбилей отмечается слишком на первый взгляд широко, нет ничего удивительного - во всяком случае меру у нас точно не знают: хвалить - так до небес, бить - так до смерти. Но я-то как раз считаю, что лучше человека, которому 80 лет и который является одним из крупнейших российских
писателей, перехвалить, чем недохвалить. В конце концов, до 80 лет еще дожить надо.
Дмитрий Быков: «Он научил нас усмехаться: «Ну что, гражданин начальник?..»
Дмитрия Быкова широкая публика знает больше как журналиста, «золотое перо» еженедельника «Собеседник». А он еще и стихи пишет. Хорошие. Однажды написал поэму «Версия» - в жанре альтернативной истории. «Допустим, что не вышло. Питер взят Корниловым. Возможен и Юденич. История развернута назад...» Было там и об А. И.
Цитата:
«Тем временем среди родных осин / Бунтарский дух растет неудержимо: / Из сельских математиков один / Напишет книгу о делах режима, / Где все припомнит: лозунг «Бей жидов», / Погромы, тюрьмы, каторги и ссылки, / И в результате пристальных трудов / И вследствие своей бунтарской жилки /Такой трехтомник выдаст на-гора, / Что, дабы не погрязнуть в новых бурях, / Его под всенародное ура / Сошлют к единомышленникам в Цюрих. / С архивом, не доставшимся властям, / С романом карандашным полустертым / Он вылетит в Германию,
а там / Его уже встречает распростертым / Объятием не кто иной, как Белль. / Свободный Запад только им и бредит: / «Вы богатырь! Вы правда, соль и боль!» / Оттуда он в Швейцарию поедет. / Получит в Альпах землю - акров пять, / Свободным местным воздухом подышит, / Начнет перед народом выступать / И книгу «Ленин в Цюрихе» напишет».
- В судьбе Солженицына-писателя мне видится важный урок. Мне представляется, что сочинения раннего Солженицына первоклассны и беспрецедентны по своему влиянию на читателя
именно потому, что в них читателю предлагается экзистенциальный, христианский выход из трагедии ХХ века.
Бродский, поясняя свое любимое правило «Если тебя бьют по одной щеке, подставь другую», совершенно справедливо замечал, что никакая это не покорность, а издевательство над злом, доведение его до абсурда, использование против него его же оружия. Шухов, Матрена, Костоглотов - ни в какой мере не борцы, но и не молчаливые страстотерпцы. Это люди, принимающие и доводящие до абсурда навязанные им условия
игры. Шухов, умудряющийся и лагерных начальников ощущать как «своих», и в подневольном труде находящий радость; Матрена, беспрерывными унижениями и непроглядной нищетой купившая себе право на отдельную, никак не зависящую от страны жизнь; наконец, Костоглотов, в пограничной - между жизнью и смертью - ситуации обретающий сознание своей правоты, - вот идеалы Солженицына, и далеко до них Воротынцеву.
Это не значит, что сам автор обязан быть таким. Но и в лице Солженицына 50-х-60-х, и в интонациях его
тогдашнего письма я вижу больше человечности, нежели после: тон едкой иронии и сострадательной нежности мне в литературе всегда ближе всего. И оттого выход, частное спасение, частное противостояние - были здесь, а не в тех политических преобразованиях, которые мы получили и которыми так бездарно воспользовались.
Солженицын - автор своих первых романов сделал для человечества неизмеримо больше, чем Солженицын, способствовавший крушению советской системы. Ведь и «Архипелаг» в конечном счете - не о
советской системе, и при столь любимом Солженицыным земстве был бы возможен точно такой же ГУЛАГ...
Главный позитивный урок солженицынской прозы, главный пафос ее - во всезнающей усмешечке все испытавшего зека: ну что, гражданин начальник?.. Начинать надо с того, чтобы ничего не бояться, потому что смерть уже произошла, - и не тогда, когда тебя арестовали, а тогда, когда тебя родили. Вот примерно так надо понимать Солженицына, по-моему. Жить надо так, как будто все время помираешь, и тогда ничего
тебе не сделается. Писатель, научивший нас этому (или хоть постулировавший такое правило), может рассчитывать на звание крупнейшего художника ХХ века.
...А прозаик он превосходный, нет спору. Хотя бы потому, что его интонация заразительна. После Солженицына очень трудно избавиться от его манеры. Просмотрите юбилейные статьи о Солженицыне: видно, что все авторы его только что перечитали, прежде чем взяться за перо, и все еще находятся в плену его речи. А и как выберешься-то, каким загибом выскользнешь
из-под мощной его руки? Неспособно как-то, так и вродняется тебе этот тон, при всей извернутости не искусственный, при всей спотычливости ладный. Одно слово, наваждение. Так повлиять на русскую жизнь и русскую интонацию может только очень большой писатель: ни одному политику еще не удавалось. Вот и будем посильно усваивать экзистенциальные и христианские уроки этого писателя, не обращая внимания на его побочные увлечения вроде желания обустроить Россию».