Отправляет email-рассылки с помощью сервиса Sendsay
  Все выпуски  

Скурлатов В.И. Философско-политический дневник


Как ничтожествовал Сергей Есенин

 

Прежде чем рассказать об одном неприглядном эпизоде в жизни Сергея Александровича Есенина – несколько вводных слов о соотношении творчества и быта. То и другое – в разных измерениях. Поэт в творчестве – это прорыв к бытию, а поэт в жизни – это обычно увязание в сущем. Сам Александр Сергеевич Пушкин говорил - “Поэзия бывает исключительно страстию немногих, родившихся поэтами: она объемлет и поглощает все наблюдения, все усилия, все впечатления их жизни” (Собрание сочинений в 10 томах. Том 7. Москва: Издательство АН СССР, 1960, стр. 29). На эту тему дельную статью к 200-летию рождения А.С. Пушкина написал главный редактор журнала «Искусство в школе» Александр Александрович Мелик-Пашаев в журнале «Вопросы психологии» -«А.С. Пушкин и психология художественного творчества». Ещё Михаил Михайлович Бахтин передавал бытийность художника и его освобождение от нахождения в сущем – термином «вненаходимость» (Бахтин М.М. Эстетика словесного творчества. Москва: Искусство, 1979). «Очевидно, - пишет А.А. Мелик-Пашаев, - художник-творец бывает вненаходим не только по отношению к предмету описания, о чем с такой глубиной писал М.М. Бахтин. Он вненаходим, в первую очередь, по отношению к самому себе, каков он в повседневной жизни, к собственному эмпирическому Я. Он словно поднимается над совокупностью своих житейских отношений, словно выглядывает из себя, “застает мир без себя” (М.М. Пришвин), “находится над самим собой” (Мих. Чехов). Тогда и самые привычные вещи он видит по-новому, как впервые и делится с другими этим художественным откровением. Можно сказать, он видит мир глазами пробудившегося высшего, творческого Я».

Стихотворение А.С. Пушкина «Поэт» гласит – «Пока не требует поэта К священной жертве Аполлон, В заботах суетного света Он малодушно погружен. Молчит его святая лира, Душа вкушает хладный сон, И средь детей ничтожных мира, Быть может, всех ничтожней он. Но лишь божественный глагол До слуха чуткого коснется, Душа поэта встрепенется, Как пробудившийся орел».

А теперь ознакомимся с впечатлениями о поведении Сергея Есенина в жизни, которые за полгода до трагической гибели поэта в ленинградской гостинице «Англетер» записал 12 июля 1925 года Вячеслав Павлович Полонский в своем дневнике «Моя борьба на литературном фронте». Дневник. Май 1920 – январь 1932 (Новый мир, Москва, 2008, № 1. стр. 147 – 148):

«12. Был в Ленинграде. Как оживает город - растет - через два года перерастет прежний, дореволюционный.

Ионов - встрепанный, электрический, кипит, торгуется, бранится, восхищается своими книжками. Хлопает книгой по столу, вертит перед глазами, щупает, ворошит страницы, сравнивает с прежними, хвастает дешевизной: «Вы посмотрите, как издавали раньше и как издаю я», — и тычет пальцем в цену, скрывая от неопытного, что рублевая книжка дореволюционная издавалась в 3000, а рублевая нынешняя в 30 000. Но хороший работник: влюблен в свое дело, энтузиаст. Таких мало было и раньше. Он и в самом деле верит, что книга победит смерть, как изображено на его ex libris.

/КОММЕНТАРИЙ: Ионов (Бернштейн) Илья Ионович (1887 - 1942; умер в лагере) - бывший политкаторжанин, поэт, крупный издательский деятель, заведовал ленинградским отделением ГИЗа. Есенин был близко знаком с Ионовым, приезжая в Ленинград, пользовался его огром¬ной библиотекой. Но, несмотря на приятельские отношения поэта и издателя, собрание стихотворений Есенина ленинградским отделением ГИЗа так и не было выпущено. Посвящение Ионову («Издатель славный! В этой книге / Я новым чувствам предаюсь, / Учусь постигнуть в каждом миге / Коммуной вздыбленную Русь») появилось только 31 декабря 1925 года в вечернем выпуске ленинградской «Красной газеты», вместе с написанными кровью последними есенинскими строками «До свиданья, друг мой, до свиданья…»/

Около него муравейник литераторов. Все жмутся, кланяются, просят: левиафан. Приходил при мне грузный, расплывшийся, белый, как лунь, И. Ясинский. Просил увеличить ему гонорар с 35 рб. до 50 р. <за> лист. Ионов, против ожидания моего, без торгу согласился.

Есенин терся, униженно льстя Ионову, не зная, куда девать руки, улыбаясь полусмущенно, точно сознаваясь перед всеми, что он льстит, лебезит, продается. Жалкое впечатление. Посвятил Ионову стихотворение, кое начинается словами: «Издатель славный…» Ионова слегка затошнило: «Удобно ли мне печатать?» - спрашивает. Он купил у Есенина собрание стихов - тот поэтому ходит перед ним на задних лапах.

Пресмыкается - очень больно, такой огромный талант, <но> алкоголик, без чувства достоинства. Мне он очень долго и витиевато говорил, что он от москвичей ушел, они «без идеологии», а он теперь переродился, он принял Советскую власть и без идеологии не может. Я почувствовал без труда, что он «подлизывается».

Вечером Ионов устроил в грузинском кабачке маленький ужин по случаю хорошей прибыли изд<ательст>ва. Пригласил меня: любопытно - пошел. Были Ионов с женой, Элиава (предсовнарком Грузии, он же наркомвоен), Есенин, два-три служащих и какой-то грузин, затянутый в сюртук, с зычным голосом, который после второго стакана стал петь, удивляя присутствующих руладами. Он, вероятно, завсегдатай этого кабачка - на предмет увеселения персонала. Был еще хозяин - грузин, окончил университет, теперь кабачок содержит, Элиава с ним на «ты» - словом, друзья.

/КОММЕНТАРИЙ: Элиава Шалва Зурабович (1883-1937; расстрелян) - наркомвоенмор Грузии, наркомвоенмор Закавказья (после объединения закавказских республик, одним из инициаторов какового он был, в ЗСФСР), председатель СНК Грузии с 1923 года, уполномоченный народного комиссара путей сообщения по Закавказью, председатель СНК ЗСФСР. С 1931 года - заместитель наркома внешней торговли СССР, с 1936 года - заместитель наркома легкой промышленности СССР. С 1927 года - кандидат в члены ЦК партии/

Есенин после двух-трех стаканов завел разговор о том, что Ионов его обобрал, купил за 600 рб. полное собрание. Ионов, охмелевши, вспылил. «Дубина ты!» - ричал Есенину и приказывал своему помощнику: «Знаешь, где расторгнуть договор?» -и, для страху, записывал это в книжку. Есенин струхнул и стал униженно замаливать грех. Ионов все время покрикивал на него: «Дубина», -а он, улыбаясь, оправдывался, сводя все-таки разговор на то, что ему мало Ионов платит. «Ваше бы дело только торговать, вы как на рынке», - сказала ему жена Ионова.

Подвыпив, Есенин мне жаловался: «Не могу я, уеду из России, сил нет, очень меня притесняют. Денег не дают» и т. д. Жалкое зрелище.

Его вообще как-то третируют. Как раз вошел Элиава из соседнего кабинета, Есенин говорил со мной, - так он из-за стола смотрит на него надменным взглядом и говорит ему: «Есенин, я привык, чтобы со мною здо¬ровались».

Печальна судьба этого человека. Дарование огромное, но гибнет безвоз¬вратно, если не погиб. Ни культуры, ни самоуважения, ни своей среды, ни объем<ного?> взгляда на жизнь. Неудивительно, что пьет мертвецки. В пьяном виде стеклом вскрыл себе жилы по левой руке и не давался, когда хотели перевязать рану. Шрам остался ужасный, - он поэтому носит на руке шелковую повязку.

/КОММЕНТАРИЙ: Руку Есенин порезал в Москве, в результате несчастного случая, приписывание ему попытки суицида – сплетня/

Но стихи все еще хороши. Сколько в них ощущения гибели, развала, разгрома. Деревня никогда еще не говорила таким поэтиче¬ским языком. Но его жалко».

Далее Вячеслав Полонский рассказывает о взаимоотношениях Сергея Есенина и Владимира Маяковского (Новый мир, Москва, 2008, № 2, стр. 152, 153):

«Однажды, в Доме печати, в конце вечера, посвященного Есенину, Есенин с гармошкой стал петь свои частушки. После ряда удачных он вдруг, лихо растянув гармошку, так что она взвизгнула, сжал меха и, тряхнув головой, повышенным голосом залихватски прокричал:

Эх, сыпь, эх, жарь, Маяковский бездарь, -

и смотрел, смеясь, в глаза Маяковскому. Тот сидел во втором ряду. Позеленел, и желваки заходили под кожей на скулах…

Самолюбие его /Маяковского/ было огромно. Обиды он помнил и мстил. Я его обидел несколько раз, именно возвращая стихи. Ему это казалось недопустимым, но он мне ни разу об этом не сказал сам. Лишь однажды, по поводу Есенина, выразил это.

Я /тогда редактор журнала "Новый мир"/ возвратил Есенину одну вещь. Есенин разбушевался и жаловался. На другой же день позвонил мне Маяковский. «Это правда, что вы вернули Есенину вещь?» - «Да». - «Да разве таким возвращают, Полонский, что вы. Надо было взять. Нельзя так». Но в голосе были странные нотки одобрения. Ему понравилось, что вещь была возвращена именно Есенину. Слава Есенина больно задевала Маяковского. Они ненавидели друг друга. Есенин бранил Маяковского как «бездарь», Маяковский издевался над Есениным как пастушком со свирелью».

Один момент хочу подчеркнуть – материальная зависимость поэта от издателя и книгопродавца приводит к десубъектизации, униженности, жалкости. Но бытовые зарисовки Вячеслава Полонского очень ценны для понимания сути творчества, когда из сора сущего прорастают цветы бытия.


В избранное