Хуже, чем при немецких оккупантах

По ТВ показывали, как выселяют детей из детского лагеря-санатория. Кто-то из чиновников его продал какому-то дельцу, суд и милиция на стороне богатого, и детишек вышвыривают на все четыре стороны. Впрочем, социальный геноцид нынешнего режима – прискорбный факт. Население настолько прошкурено и рассыпано, что ему по фигу чужая беда, и временщики-мародеры могут делать со страной и народом что угодно.

По радио сейчас сообщили, что поскольку школьники остаются на каникулы в городе, ибо почти все пионерские лагеря давно раскурочены и вся система внешкольного воспитания искоренена и у большинства русских семей нет возможностей и средств вывезти детей летом на природу, - оставшиеся без надзора и отдыха мальчики и девочки готовы работать и ищут заработка, но его нет и никакой заботы в этом направлении не просматривается ни со стороны общественности или церкви, не говоря уж о бесчеловечном государстве РФ. Если есть на планете «царство зла» - догадайтесь, где искать его на карте? Более того, сейчас прочитал в газете, что если какое-либо частное лицо или благотворительный фонд вознамерится помогать детям, то на него налетают налоговики и начинают потрошить. Читаю справку – «С чем приходится сталкиваться благотворителям» (Мой город, Москва, 2008 июль 11, № 27 /276/, стр. 4):

- Деньги, собираемые для благотворительных целей физическим лицом, облагаются подоходным налогом.

- Благотворительный фонд не может тратить деньги на то, что не предусмотрено его уставом.

- Поездка на семинар или курсы (с бесплатным проездом и проживанием) расценивается как доход физлица и подлежит налогообложению.

- Благотворительная организация вправе собирать деньги на конкретного нуждающегося в помощи только один раз в год.

- Подаренные больнице или детскому дому подарки облагаются подоходным налогом, который должен оплатить одариваемый.

- Занятия с детьми на безвозмездной основе могут привести к тому, что их родителей обяжут заплатить подоходный налог.

Все подобные действия власти легко объясняются, если исходить из предположения, что её цель – изжить наш народ со света. Правда, могут возразить – «А материнский капитал? Шутка ли – 10 тысяч у.е. за рождение второго ребенка». Охлажу ликование – никто ещё не получил эту «астрономическую» сумму на руки и не получит, вчитайтесь в текст положения о «материнском капитале». Но пропиарен этот жест режима – на полную катушку, и затраченный пиар-капитал, говорят, превзойдет все возможные будущие выплаты. И вообще смешно говорить о том, что на самом верху ночует милосердие.

Может быть, лучше свой садист, чем чужой оккупант? Достался мне в руки дневник школьника Володи Бондаренко, который прожил три с лишним года в оккупированной немцами крымской Феодосии. Цитирую отрывок из Дневника по первопубликации – Борисенко Владимир Фёдорович (1928-1987). В оккупации (6) // Возрождение, Москва, 2001 апрель, № 12 /58/, стр. 3:

«11 июля 1943 года. Воскресенье. Теперь мне уже ничего не надо учить. Немецкий я не сдал, обе алгебры, оба русских и геометрию сдал на тройку, географию и историю сдал на пятерки, а литературу на четверку. Надо бы было сдавать ещё и химию, но теперь не надо.

Немцы наши ушли. Отец болен, но уже начал выздоравливать. На огороде, на одних огурцах и зеленом горохе вторговали больше тысячи. Тетя Тая должна мне тысячу рублей, но она каждые полмесяца плотит сто рублей процентов. Вова Шафран уже третью неделю не отдает мне сто рублей.

Химию мне не надо сдавать, потому что я или сегодня вечером или завтра утром еду в деревню Баран-эли работать. Из нашего класса еду я да Жуков, едет также Алик, всего 20 человек из нашей гимназии вместе с молодым учителем географии, который был у нас ассистентом по географии.

В деревне будем цапать кукурузные поля и бахчу. Питание ихнее, но надо брать подушку, одеяло, матрац. Спать будем там где-то в амбаре на нарах.

Директор обещал меня перевести в восьмой класс без осенних испытаний по немецкому.

Сегодня в 9 часов утра надо идти в школу, чтобы обо всем узнать более точно.

За это время я довольно часто ходил на море. В Баран-эли моря нет, но есть ставок.

22 августа 1943 года. Воскресенье. После месяца работы мы все вернулись домой 11 августа. Все мы там загорели, но я загорел больше всех, и из-за этого меня называли там сингапурцем. Некоторые там похудели, некоторые поправились, но в общем каждый будет вспоминать об этих днях как об одних из приятнейших дней. Они промелькнули быстро и незаметно как во сне и теперь воспоминания об них подернуты легкой дымкой тумана.

Приезд, встреча, размещение и первый наш обед там, знакомство с окрестностями и сразу же после первого обеда работа, потом игра в футбол, турник, криничка и бег вечером для укрепления здоровья, - всё кажется таким далеким и забытым.

Первые дни занимались спортом, чистили зубы, умывались, бегали, играли в футбол и т.д., но потом стало не хватать времени на всё это. Спали на досках, положенных на козлы, вповалку, все вместе. Почти с первого дня стали ходить в одних трусах. В первый день пололи после обеда пастернак, потом на другой день цапали кукурузу. Завтрак в шесть, работа в семь, обед в 12, перерыв с 12 до 3, с 3 опять работа и в 6 ужин. Так изо дня в день.

Цапать кукурузу ходили за три километра под деревню Муратши-сарай. Шли в поле и обратно мимо Джума-элей, где делали налеты на фруктовые сады. Цапали кукурузу как попало, вместе с бурьяном сцапывали и кукурузу. Ходили покупать фрукты прямо с поля в Муратши-сарай, а также брать там воду.

Пища была сносная. Однако в первый день в поле порядком таки поголодали. На завтрак дали препротивную мамалыгу, ешь сколько влезет, но почти никто не брал добавки. В поле жара, работали изо всех сил, чтобы не отстать от ребят. Часам к десяти голод дал себя чувствовать. Обед должны привезти в поле к двенадцати. Бросили работу, у Рюмина из носу кровь, валялись на земле под жгучим солнцем. Нарвали уже поспевшей пшеницы, развели костер, начали варить её с морковкой. Солнце над головой, должны привезти обед и 600 грамм хлеба, но его не везут. Тогда, еле двигая ногами, человек семь, в том числе и я, пошли в Баран-эли, Там сказали, что обед сейчас повезут и чтобы мы шли обратно, и мы пошли обратно. Кукурузу цапать было трудно, и цапали долго, тем более что несколько ребят взяли на комбайн.

Кончив кукурузу, принялись за дыни и арбузы. Кончили за один день.

Потом я пошел работать на комбайн вместо одного мальчика, который там не мог управиться, а ребята перешли на цаповку картошки. Комбайн иногда не работал, и мне приходилось браться за другую работу. Один раз работал на молотилке, другой раз собирал помидоры, потом возил с Левой, ихним рабочим, огурцы, капусту, перец и т.д., на волах. Иногда приходилось цапать с ребятами.

25-го в воскресенье я пешком пришел домой, а в понедельник вечером уже вновь был там. Отнес письма, а туда принес посылки.

Насчет почты было не очень плохо, в неделю можно было передать письма два. Из дому привозились посылки. Я туда взял триста рублей, а когда приехал, осталось всего тридцать, но я в последний день купил на 40 рублей абрикос.

Зарплаты я получил двадцать два рубля чистыми деньгами, а всего кажется 156 р. Это третья по величине получка, потому что я работал на комбайне. На комбайне работа порядком таки трудна, особенно в последние дни.

Почти каждый день приезжал какой-нибудь комендант: Куликовский, Найман-ский, Субашский, Старокрымский, Феодосийский и т.д.

Баран-эли раньше было имением Айвазовского. Там вдоль реченьки, которая впадает в ставок, растут огромные осокры и дикие каштаны. В окрестностях очень много деревень: Джума-эми, Ромаш-эли, Тимаш-эли, Муратши-сарай, Шейх-мамай, Куликовское, Субаш, Нейман, Элен-эли, Кринички и др.

Числа 5-го приехал в Баран-эли Асамбайский комендант - здоровый дядя, и потребовал комбайн в Асамбай, через три дня. Вот тут, в эти три дня, была нам запеканка, и комбайн работал не переставая, даже несмотря на дождик.

Раньше я и Петя Мусулов отвозили при помощи лошадей сено и солому в сторону, а теперь нам пришлось просто вручную откидать сено и полову подальше, а комбайн объезжал вокруг огромную кучу пшеницы и ячменя. Жгло солнце, пот лился градом, и колючая полова приставала к телу, лезла в глаза, лил дождь и опять то же самое. Откидать не успевали, да и немудрено - огромную арбу пшеницы комбайн уничтожил за десять минут. Всё это надо было успеть откинуть.

После 10, 20-ти минутной работы позади комбайна вырастала целая гора соломы и половы. Мы тонули в ней с головой, чуть ли не кололи друг друга вилами, но гора росла, подступала к комбайну, лезла внутрь, ко всему этому оглушающий шум комбайна, от которого в ушах стоял постоянный гул. Да, тяжела деревенская работа!

После работы сразу на ставок, а потом за ужином старались получить побольше добавки. Так каждый день с некоторыми изменениями.

За несколько дней до отъезда комбайн забрали. Мы принялись за очистку армана и за кладку скирд. Ко дню нашего отъезда как раз кончили арман. Работая на комбайне, мы получали не 600, а 800 грамм хлеба. Под конец питание гораздо улучшилось, и стали давать не черный, а чисто пшеничный хлеб. Вместо мамалыги давали лапшу, галушки, вермишель. Плата на комбайне тоже была больше, поэтому я и получил третью по величине зарплату.

Домой приехали одиннадцатого на автомобиле. Алик получил 17 рублей, остальные ещё меньше, а некоторым даже пришлось уплатить за еду по 6, 3 и одному рублю. Дни проходили весело, в работе и забавах, скучать не приходилось.

Не спали часов до 11 ночи: пели песни, рассказывали сказки и разные случаи из жизни. Однако под конец все-таки захотелось домой.

Мы приехали 11-го утром. Подвезли нас чуть ли не до дому. Вперед все собирались дня через три ехать обратно, но потом раздумали. Феодосия объявлена крепостью, и у всех на документах поставлена печать по русски и по немецки: перепись 1943 г.

После приезда сходил в школу и узнал, что немецкий мне можно сдавать два раза: 15-го сентября, а если не сдам - то 1-го октября. Начинаем занятия, кажется, с 1-го сентября.

Попозже, мать сходила к нашей учительнице и договорилась с ней о том, чтобы она занималась со мной по немецкому. В этом году она уже не будет с нами заниматься, так как нашлось пять учительниц по немецкому. Я начал занятия с ней 18-го числа, платя за час 10 рублей. Каждый день, кроме выходных, я занимаюсь с ней с 4 до 5 часов вечера. Часто хожу купаться на море. Вода почти всегда теплая.

26 августа 1943 года. Четверг. Числа 15-го сюда вернулся и наш класс, который работал в Томаке, за 105 км от Феодосии. Там им было хуже, чем нам.

С 23-го числа немка занимается не только со мной, но и с Витей Тимченко. Я хожу к нему в 9 часов, и мы вместе учим уроки. Сейчас уже проходим седьмой билет.

Я из детской перешел во взрослую библиотеку, где у меня 653 номер. Сейчас читаю Бальзака «Крестьяне». Свободное время я провожу с Аликом, Рустемом, Колей Левченко и Жорой Сидоренко. Дни стоят теплые. С виноградника уже собираем урожай. С огорода продали много помидор и огурцов. Надавили бутылю томата. Варим всякие варенья. Сушим фрукты. Вчера зарезали гуся. Цыплята подрастают. Их 12 штук. Куры несутся. Русские самолеты не бомбят».

Как видим, немецкие оккупационные власти проявляли заботу о подрастающем русском поколении и даже позволяли ему субъектизироваться через участие в предпринимательской деятельности (торговля, хлебопекарня, огород, ремонтная мастерская, аренда земли). Немцы-оккупанты – не будем вникать в их планы в отношении русских (можно посмотреть в моих заметках и вообще в Рунете директивы ответственного за «восточную политику» выпускника Бауманки и поклонника калужских эзотериков Альфреда Розенберга) - поддерживали учебу русских детей в школе, обеспечивали функционирование библиотек, театра, кино, самодеятельности, различных культурных мероприятий. А в месяцы летних каникул немцы организовывали насыщенный отдых и оплачиваемый труд в деревне (татарской). Колхозы не рубились под корень, техника не потрошилась, а исправно работала, сверхдефицитное в условиях военного времени горючее подвозилось. Короче, по-хозяйски, а не по-мародерски относились немецкие оккупанты к русским ресурсам, потому что мечтали придти к нам не временщиками, а надолго.