Впечатления о современном российском обществоведении

Не оторваться от последних выпусков наших общественно-политических журналов – много новых фактов узнаю, сплошь и рядом попадаются добротные публикации по конкретным вопросам богословия, философии, психологии, языкознания и особенно истории. Сейчас на столе перед глазами – «Вопросы философии», «Вопросы истории», «Мировая экономика и международные отношения», «Новая и новейшая история», «Отечественная история», «Неприкосновенный запас». В то же время удручают почти все публикации по теоретическим основаниям человеко- и обществоведения. Как будто из ненависти к прежнему официальному марксизму, с грязной водой его догм и упрощений выплеснули и золото постижений Карла Маркса, «буржуазного Маркса» Макса Вебера и их наследников, которые определяют лицо современного зарубежного обществоведения. Смутно представляют себе российские обществоведы, какие силы, побуждения и мотивы двигают человека и общество, какова иерархия и согласованность этих движущих причин, в чем разница между базисом и надстройкой. Вопиющий провал – в понимании истории, нации, политики.

Возможно, российские обществоведы воспаряют в ветви надстройки, запутываясь в них, потому что боятся запачкаться в почвеннической грязи базиса. Как декаденты из страха перед революцией проповедовали столетие назад «искусство для искусства», так и отечественные обществоведы, чураясь грязной политики, предпочитают удалиться от общественно-политической практики в башню «обществоведения для обществоведения». Не припомню, кто из академиков-обществоведов, кроме Сергея Глазьева, участвует в партийной деятельности (зачастую вынужденное участие в мероприятиях «партии власти» - не в счет). В нашей Партии Возрождения, например, активно работал лишь профессор философии МГУ Арсений Николаевич Чанышев.

Для понимания истории, нации и политики нужна адекватная система концептуальных «координат», которая вбирает в себя и истолковывает известные разнородные факты. От прошлого известны прихотливые с первого взгляда системы мифологий, сопряженные с языками и культурами, а также явный тренд наращивания человеческого могущества. И поэтому искомая концептуальная система должна прорваться к «общему знаменателю» религиозных откровений и культурных ритуалов, который удобно обозначить странным для современного человека термином Богосаможертвоприношение. Будем полагать, что человек создан по образу и подобию Божьему и потому стремится к равнобожию. Это стремление – первоисходное, экзистенциальное и самое могучее в человеке. И оно явно сопряжено со способностью человека быть субъектным – то есть возвышаться над своим сущим, включая собственное эго, в устремленности к бытию, то есть к высшему смыслу своей истории и к высшей цели своего существования. А для того, чтобы эта субъектность или «искра Божья» разгорелась в пламя свободы и могущества, надо освободить человека и общество от нищеты, низводящей его до животного, и через овладение силами природы, преодоление социальной несправедливости добиться экономической самодостаточности.

Соответственно самое адекватное понимание истории – субъектное. Оно и доминирует в Новое Время, только называется по-разному. Cпиноза учил об основолежащей субстанции сausa sui (причина самой себя), Гегель называл эту субстанцию субъектом, последователи конкретизировали эту субстанцию от «базиса как системы производственных отношений» (Карл Маркс) вплоть до её «дегуманизированных структур» (французский марксист Луи Альтюссер), а постмодернисты вообще отрицали субъектность, чем совсем уж сбили с толку многих современных российских обществоведов, подхватывающих последние писки западной интеллектуальной моды. Сейчас очевидно, что субъектное измерение истории только и позволяет объяснить происхождение Нового Времени с рывком научно-технического прогресса и современным наращивающимся могуществом человечества. Выяснилось, что взращивание «критической массы» экономически-самодостаточных горожан (бюргеров, буржуа) прежде всего в ряде городов Италии породило в XV веке сверхвзрыв низовой субъектности и тем самым всю современную цивилизацию с её колониальной экспансией и образованием компаний, кооперативов, партий, наций и прочих форм самоорганизации этой низовой субъектности. И в эту схему вполне укладывается история Запада и Востока.

И перипетии русской истории с её нынешней недомодернизированностью тоже вполне проясняются при субъектном понимании истории. Легко видеть, что днем с огнем трудно ныне найти книги по истории России, написанные с подобных базисных позиций, за некоторым исключением, возможно, изданного под редакцией и при участии академика Леонида Васильевича Милова известного трехтомного учебного пособия для студентов "История России" (Москва: Эксмо, 2006).

Про нацию – вообще полный оксюморон. Как до Хайдеггера бытие путали с сущим, так и у нас до сих пор нацию путают с этносом (народом). Слыхали звон, что на Западе есть нации, и этот термин «нация» обезьянски перенесли на нашу досубъектную или десубъектизированную почву и стали обозначать им народы и народности. И дошли до термина «многонациональная Россия». Но в одном государстве может быть только одна нация, вот почему современные государства и называются национальными. А нация и национальное государство, повторю, - это форма самоорганизации низовой субъектности, а не природно-культурный этнос (народ). Нация свойственна только буржуазному обществу, а в добуржуазных или недобуржуазных или «некапиталистичсеких» или компрадорско-неофеодальных обществах типа нынешней РФ никакой нации не может быть по определению. Сначала должен получить господство национальный производственный капитал, то есть низовое (мелкое) предпринимательство – и только тогда можно говорить-кричать о «нации». Недаром французы, взяв Бастилию, стали от радости скандировать «Насьон! Насьон!», то есть «Нация! Нация!» - ибо власть захватило буржуазное «третье сословие», а нация – это его самоопределение.

У нас же на полном серьёзе продолжают говорить и писать массу книг на тему о русской «моноэтнической нации». Но если ты ученый, то сначала определи термин «нация» с тем, чтобы под него подпадали все существующие реальные нации, а не только виртуальная «русская». Спрашиваю – швейцарцы являются нацией? Ведь они состоят из немцев, французов, итальянцев и рето-романцев. А американцы – нация или нет, или же они представляют какой-то многоэтнический сброд? И даже Валерий Александрович Тишков, член-корреспондент Российской Академии наук и директор Института этнологии и антропологии имени Н. Н. Миклухо-Маклая РАН, вряд ли догадывается о ключевой роли самоорганизующейся низовой субъектности в становлении нации, поскольку под фантомом некоей «российской нации» понимает население РФ, сознающее себя в качестве социокультурного сообщества. «В результате устаревших представлений о том, что реально составляет общность под названием народ или нация, - пишет он, - образ страны оказывается ущербным: территория есть, экономика есть, столица есть, бюрократия есть, а народа или нации нет. Статья первая Конституции признает существование «многонационального народа», но лучше, если бы в 1993 г. был записан вариант «многонародная нация» (или «многоэтничная нация»). Об этом предложении как лучше определять Россию, которое было сделано еще И.А. Ильиным (Путин в послании 2005 года пространно цитировал этого российского философа), я напоминал С. Шахраю в период работы над текстом Конституции, но инерция обозначений взяла верх. Как и в СССР, в новой России обе принципиальные категории «народ» и «нация», которые делают государство легитимным, по-прежнему слишком часто и неосмотрительно отдаются в распоряжение этнических групп… Нациестроительство не следует понимать в эссенциалистском смысле как некую социальную инженерию по унификации культурных черт и идентичностей среди россиян. Это прежде всего практика утверждения понятия, отражающего и стимулирующего общие черты и ценности, включая гражданский национализм или российский патриотизм, без которого не может обойтись государство. (Тишков В. Самоопределение российской нации // Международные процессы. Том 3, № 2 /8/: Антропология международных отношений. Москва, 2005, стр. 17-27).

И, наконец, кошкины слёзы – социологические замеры, все эти рейтинги и оценки. Задаю вопрос – что получится, если смешать бочку дегтя с ложкой мёда? И кто определяет общественное мнение в любом обществе – досубъектные бедняки или более-менее субъектные граждане? Русская пословица чётко гласит – «без денег и разума нет». Если нищий – какое может быть мнение? И какую роль в политике оно играет? Ну не пойдет нищий против господ общества, нищие не восстают, даже не буду эту очевидность объяснять-доказывать, отсылаю к работам по «социологии революции». И демократия вообще не для нищих, ибо она - форма самоорганизации экономически-самодостаточных (богатых). Основной электорат Путина и его партии «Единая Россия» - люди зависимые, подневольные. Это – нищие бабульки, пьянь, работяги, военнослужащие, заключенные. Да, их ныне подавляющее большинство, и они голосуют так, как нужно власти, в руках которой «ящик» и прочие средства административно-пропагандистского воздействия. А субъектные граждане ныне загнаны в угол – или сидят, или ждут посадки, или дрожат перед набегом орды. В нормальных условиях они были бы лидерами общественного мнения (ЛОМами), но сейчас они не имеют почти никакого влияния. И социологи, как будто не понимая этих определяющих базисных моментов, рапортуют о заоблачных рейтингах лидеров парвящей группировки и о всеобщем довольстве «стабилизцом».

У каждого человека – свой «радиус субъектности». У кого-то «искра Божья» почти угасла, и радиус субъектности – не дальше своего носа, да и вообще смешно здесь говорить о какой-либо субъектности. У многих «радиус субъектности» - не дальше соседей по лестничной клетке или подъезду. Только у экономически-самодостаточного или у стремящегося обрести экономическую самодостаточность и тем самым политическую субъектность может «радиус субъектности» быть равен государству и миру. Ибо он не просто свободен от внешнего благодетеля-благодателя, а имеет свой разум и соответственно свой интерес, сопряженный с заботой о среде своей деятельности и прежде всего о государстве. Разве идиотами были отцы-основатели национальных государств, когда к выборам допускались лишь те, кто проходил "имущественный ценз" самодостаточности.

Зачем подступаться к нищей полуграмотной бабульке (а она – подавляющее большинство электората) и мучить её вопросом, как она относится к теореме Гёделя. Надо задавать ей и вообще любой бедной кухарке вопрос, сообразный уровню её разума-понимания и её «радиусу субъектности». Спроси её что-нибудь из таблицы умножения – это будет здраво и гуманно, но Гёдель-то зачем? И позорно для социолога спрашивать у нищей бабульки, как она относится к Путину, ответ же предрешен, даже если бабульку только что лишили льгот и бросили в социальный геноцид (когда в январе 2005 года «монетизировали» льготы, то я предложил своим соседкам бабулькам в Люберцах пойти к Дворцу культуры на митинг протеста, они замахали на меня руками, и собрались с намерением перекрыть Рязанское шоссе такие, как я, и заслуженные ветераны, отставники и прочая грамотная публика, которая разобралась, что к чему). Бабульку корректно опрашивать не о Путине, а о её соседке Марье Ивановне, о которой она способна высказать компетентное суждение. Поэтому «опросам общественного мнения» и прочим лукавым «полевым исследованиям» современных российских социологов, не знающих субъектного измерения человеческого и общественного политического поведения, - грош цена, если они не сообразуют тему опроса с «радиусом субъектности» опрашиваемых. Но я пока не встречал такого подхода и уже не раз призывал снизойти до него, иначе, например, «средний класс» смешивается с классом обслуги, и получается полная путаница, которая уводит аналитиков от сути дела и не позволяет сделать диагноз и прогноз, не обладает эвристической ценностью, а только наводит тень на плетень и позорит самих «прикладных социологов».

Таким образом, в понимании современными отечественными дипломированными обществоведами как истории, так и нации и политики видим забвение ключевого базисного субъектного измерения и отсюда неосновательность и даже вредоносность выводов, а если говорить о публикациях не в вышеуказанных академических изданиях, где требования всё же выше, а, например, в сети, - то здесь всего распространеннее типичное дилетантство, переходящее в графоманство. Прочтешь – и пожалеешь впустую потраченного времени.