Разочаровался, прочитав обзор Виктора Полтеровича. Такой же во многом оторванный от базисных проблем, как и доклад в клубе-кафе Bilingua. «Ведь как и во времена фон Неймана и Моргенштерна, мы не можем предложить формы организации экономического знания, принципиально отличные от тех, которые используются в естественных науках». Впрочем, наш академик удовлетворяется тем, что «после пяти десятилетий интенсивной математизации экономической теории имеется возможность проанализировать, как сложность объекта отразилась в структуре экономического знания. Оказывается, что экономическая теория устанавливает границы себя самой, подобно математической логике и физике. Делается это не всегда осознанно, результаты относятся к разным разделам теории и, насколько мне известно, в совокупности не подвергались систематическому анализу. Попытке подобного анализа посвящена основная часть дальнейшего изложения. Хотя я не вижу ясных путей выхода из кризиса, я надеюсь, что обсуждение будет способствовать их отысканию. Эта надежда является для меня основным аргументом в пользу избранной темы».

Автор отмечает, что в последние годы «в мире произошли события, которые особенно ярко высветили ограниченность возможностей экономической теории. Я имею в виду радикальные реформы в восточноевропейских странах. Теория оказалась неспособной не только решить, но даже и предвидеть проблемы переходных экономик. В России прогноз инфляции был занижен в тысячи раз; совершенно неожиданными оказались кризисы неплатежей, глубочайший спад производства и криминализация общества; практически во всех теоретических работах по приватизации предполагалось, что она ведет к быстрому увеличению эффективности, что оказалось неверным; не оправдалась гипотеза о спонтанном развитии рыночного поведения и рыночных институтов (наиболее яркий пример - сельское хозяйство России). А ведь преобразования в России во многом осуществлялись в соответствии с рекомендациями признанных на Западе экспертов-профессионалов. То обстоятельство, что точка зрения экспертов расходилась со взглядами создателей современной теоретической экономики К.Эрроу, Дж.Тобина, Л.Клейна - лишь еще одно свидетельство того, что "не все ладно в королевстве экономической теории"».

«Развитие теоретической экономики характеризуется тремя необычными для естественной науки чертами, которые и обусловливают кризис. Во-первых, слишком многие наиболее общие результаты теории в определенном смысле отрицательны, и по-существу, свидетельствуют о неполноте исходных моделей. Во-вторых, большинство конкретных результатов неустойчивы относительно правдоподобных вариаций исходных гипотез. В обоих случаях дело обстоит так, как будто после длительной кропотливой и изощренной работы над моделью исследователь получает от нее следующее сообщение: "Ответы на Ваши вопросы зависят от неучтенных Вами обстоятельств". Третья черта: обнаруженные эмпирические закономерности не накапливаются, а напротив, опровергаются последующими исследованиями. Непрочность фундамента влечет зыбкость теоретических конструкций. Один из основных признаков прогресса в естественных науках состоит в том, что старые теории включаются в новые как частный случаи. В экономике это если и происходит, то лишь на уровне абстрактных моделей, соотношение которых с реалиями остается неясным».

Автор указывает на охват теорией новых сфер экономической жизни. «Аппарат теории равновесия и теории игр послужил основой для создания современных теорий международной торговли, налогообложения и общественных благ, монетарной экономики, теории производственных организаций. Масштабы и темпы новых разработок не только не убывают, но ускоряются. Экономическая теория проникает во все новые и новые сферы, находит новые области приложений. Идеи институциональной школы частично формализуются в теории контрактов, присвоения ренты (rent seeking) и эволюционной теории игр. Среди новых разделов следует упомянуть экспериментальную экономику и финансовую математику. Экспериментальная экономика пытается проверить "в лабораторных условиях" основные постулаты, касающиеся экономического поведения. К сожалению, ее возможности весьма ограничены. Новая теория финансовых рынков имеет дело с повторяющимися, массовыми и во многих случаях хорошо измеряемыми процессами. Это дает надежду на возможность ее эффективного практического применения».

Особенно подчеркивается важность «поведенческого" переворота в теоретической макроэкономике. В значительной мере он был стимулирован "критикой Лукаса" (Lucas R.E. Econometric Policy Evaluation: A Critique. In: K. Brunner and A.H. Meltzer (eds). The Phillips Curve and Labor Markets. Volume 1 of Carnegie - Rochester Conference Series on Public Policy, Amsterdam: North-Holland, 1976, pp. 19-46). Теперь макроэкономические теории опираются не на априорные зависимости между макропеременными, а на поведенческие модели агентов и теорию общего равновесия. После многих лет почти раздельного существования микро- и макроэкономики сейчас интенсивно разрабатывается синтетическая теория.

Увы, «эмпирические исследования не привели к обнаружению фундаментальных законов или хотя бы закономерностей универсального характера, которые могли бы служить базой для теоретических построений. Ряд закономерностей, которые в течение десятилетий считались эмпирически доказанными, были впоследствии опровергнуты. Наиболее общие теоретические результаты носят в определенном смысле негативный характер – это заключения, утверждающие в явном или неявном виде, что в рассматриваемых теориях не хватает постулатов для того, чтобы получить ответы на поставленные вопросы».

Так, проблема согласования разнородных интересов является одной из важнейших в экономической теории и в социальных науках вообще. Как и другие принципиальные проблемы такого рода, она может ставиться в нормативном и дескриптивном ключе. Каковы должны быть рациональные процедуры согласования интересов? Или: чем отличаются используемые в реальности процедуры согласования интересов от многих других мыслимых процедур? В умах теоретиков обе постановки проблемы взаимосвязаны благодаря гипотезе об оптимальности естественного отбора, согласно которой в жизни выживают лишь оптимальные при имеющихся ограничениях механизмы. Для того, кто верит в эту гипотезу, методология объяснения реальности сводится к отысканию правильного понятия оптимальности.

Основателем современной теории социального выбора (ТСВ) по справедливости считается К. Эрроу. Его работа (Arrow K.J. Social Choice and Individual Values. New York: Wiley, 1951) определила развитие теории на 40 лет вперед вплоть до настоящего времени. «Это, - отмечает Виктор Полтерович, - поразительный пример теории, которая началась с утверждения о том, что в общем случае ее основная проблема неразрешима, и прогресс в которой в течение многих лет происходил в значительной мере путем накопления других фактов о неразрешимости».

K.Эрроу предложил изящную формулировку проблемы согласования интересов. Представим себе сообщество из фиксированного числа агентов. Перед обществом стоит вопрос о выборе одной альтернативы из фиксированного конечного множества. Для определенности можно думать о десяти различных вариантах государственного бюджета. Каждый из членов сообщества ранжирует варианты в соответствии со своим отношением предпочтения (полным, транзитивным и рефлексивным бинарным отношением, иначе - полным предпорядком). Как должно быть устроено правило общественного выбора? K.Эрроу вводит, на первый взгляд, очевидные требования, которым это правило должно удовлетворять. Во-первых, оно также должно быть отношением предпочтения на том же множестве альтернатив. Разумеется, оно должно зависеть от индивидуальных предпочтений, и, более того, быть универсальным, т.е. давать ответ при любых предпочтениях членов сообщества. Если все они предпочитают одну и ту же альтернативу, то на ту же альтернативу должен указывать и общественный выбор (аксиома единогласия). И, наконец, вводится аксиома независимости от посторонних альтернатив: предпочитает ли общество альтернативу А альтернативе Б, должно зависеть только от мнения его членов относительно той же пары альтернатив А и Б, но не от их точек зрения относительно других имеющихся возможностей. Результат Эрроу поразителен: всем перечисленным требованиям удовлетворяют только диктаторские правила. Иными словами, нужно выбрать какого-нибудь произвольного члена общества и осуществлять общественный выбор в соответствии с его предпочтениями. Других рациональных (в указанном выше смысле) правил не существует.

Этот результат получил название теоремы о невозможности. Речь идет о несуществовании рационального правила общественного выбора, учитывающего мнение всех членов общества. Рациональный общественный выбор не может быть компромиссным - так можно интерпретировать результат Эрроу. «На мой взгляд, - говорит Виктор Полтерович, - позитивное значение этого результата состоит в частичном объяснении того, почему общепринятые правила общественного выбора - процедуры голосования - нетранзитивны. В дальнейшем продолжались поиски рациональных процедур путем отказа от аксиом универсальности и независимости, однако положительные результаты не пролили свет на реальные механизмы выбора».

Ряд попыток исследовать другие аспекты механизмов выбора при общих предположениях также привели к отрицательным результатам. В частности, было известно, что в процессах коллективного выбора участники могут добиваться лучших для себя исходов, давая ложную информацию о своих предпочтениях, и возникла проблема: построить механизм, который был бы неманипулируем, т.е. делал бы дезинформацию невыгодной. В 1973 г. Гиббaрд (Gibbard A. Manipulation of voting schemes: A general result // Econometrica, 1973, vol.41, p. 587) доказал, что универсальных неманипулируемых и не диктаторских механизмов не существует.

«Один из основных методологических постулатов теории социального выбора, как и всей теоретической экономики, состоит в том, что долговременно действующие механизмы должны быть наилучшими из возможных. Этот постулат базируется на дарвинистском представлении о естественном отборе. Благодаря нему грань между нормативной и дескриптивной теорией оказывается размытой, проблема сводится к правильной формулировке понятия оптимальности. Постулат оптимальности нашел впечатляющее (хотя лишь частичное) подтверждение в теории экономического равновесия, но, видимо, не оправдал себя в теории социального выбора. Ответ на основной вопрос: "Чем выделены механизмы, действующие в реальности?" так и не был получен».

В теории общего равновесия выявилась невозможность сравнительной статистики. Создатели современной теории общего равновесия (Arrow K.J., Debreu G. Existence of Equilibrium for a Competitive Economy // Econometrica, 1954, vol.25, p. 265-290; McKenzi L.W. On equilibrium in Graham's model of world trade and other competitive systems // Econometrica, 1954, vol. 22, N.1). Здесь важнейшим достижением стал не отрицательный, как в теории социального выбора, а положительные результаты: доказательство существования и Парето-оптимальности равновесия при довольно общих предположениях. Первые модели немедленно стали обобщаться в разных направлениях, использоваться для анализа фактически всех центральных проблем экономической науки, в том числе, и проблем российской экономики.

Одновременно, однако, теория столкнулась с существенными трудностями. Несмотря на многочисленные попытки, не удалось найти сколько-нибудь общие и естественные условия, обеспечивающие единственность и устойчивость равновесия. Примеры показывали, что в модельном мире могут происходить события, вполне расходящиеся с экономической интуицией. Программа построения общей экономической теории на основе модели равновесия была существенно подорвана результатом Зонненшайна, который показал, что любая непрерывная функция, удовлетворяющая закону Вальраса, может быть представлена как функция избыточного спроса в модели чистого обмена (т.е. в простейшем варианте модели общего равновесия) с квазивогнутыми функциями полезности участников. Оба свойства - непрерывность и выполнение закона Вальраса - являются весьма общими и могут выполняться для функций, совершенно противоречащих нашим интуитивным представлениям о функциях спроса (Sonnenshein H. Do Walras' identity and continuity characterize the class of community excess demand functions? // Journal of Economic Theory, 1973, vol. 6, pp. 345-354). «Так, из теоремы Зонненшайна следует, что без дополнительных предположений о виде функций полезности нельзя предсказать направление изменений эндогенных экономических переменных при вариации экзогенных параметров. Например, при увеличении запаса товара у одного из участника его равновесная цена может изменяться в любом направлении. Более того, благосостояние участника в точке равновесия может уменьшиться в результате увеличения его собственности. Коллизия состоит в том, что, как свидетельствует накопленный опыт, подобные эффекты наблюдаются достаточно редко. Это означает, что в модели равновесия, претендующей на отражение реальности, функции полезности должны иметь специальный вид. Выяснить их специфику до сих пор не удается, а без этого ответы на многие фундаментальные вопросы теории не могут быть получены».

Одновременно с теорией равновесия в 50-60-ые годы бурно развивался другой важный раздел теоретической экономики - теория экономической динамики. Здесь основной вопрос состоял в описании оптимальной стратегии потребления и накопления и оптимальном отборе вариантов капиталовложений. Одна из наиболее популярных моделей представляет собой задачу оптимизации дисконтированной суммы полезностей при технологических ограничениях. Эта задача поддавалась исследованию при малых значениях нормы дисконта, т. е. в случае, когда полезность благ мало убывает со временем. Требование малости выглядело искусственным, но ослабить его не удавалось. В 1986 году М.Болдрин и Л.Монтрюччио (Boldrin M., L.Montrucchio. On the indeterminacy of Capital Accumulation Paths // Journal of Economic Theory, 1986, vol.40, pp. 26-39) показали, что этого и нельзя сделать. Их теорема гласит, что указанная модель при соответствующем выборе функции полезности и значений дисконта может генерировать практически любые траектории, удовлетворяющие технологическим ограничениям. Отсюда следует, что ответы на ряд фундаментальных вопросов экономической динамики могут быть получены только для специальных классов функций полезности.

Среди результатов макроэкономики своей общностью и неожиданностью выделяются два близких по структуре утверждения, носящих название рикардианская эквивалентность и теорема Модильяни - Миллера. Первое из них восходит к Д.Рикардо и было введено в современную теорию Р.Барро. Речь идет о двух способах покрытия бюджетного дефицита: путем изъятия налога и путем продаж государственных облигаций. Р.Барро показал, что если временная последовательность государственных расходов задана, рынок конкурентен, а экономические агенты рациональны, то оба этих способа и их произвольные сочетания эквивалентны: параметры равновесия (потребление, темпы роста и т.п.) не зависят от государственной политики покрытия бюджетного дефицита (Barro R. Are Government bonds net wealth? // Journal of Political Economy, 1974, vol. 82(6), pp. 1095-1117).

На первый взгляд это утверждение выглядит удивительно. Ведь, скажем, уменьшение налогов и увеличение продаж на открытом рынке государственных облигаций, казалось бы, должно вести к увеличению текущих и будущих доходов потребителей, и, следовательно, к росту их текущего потребления. Однако рациональный потребитель действует в соответствии со своим планом потребления на длительном временном интервале. Он сознает, что, поскольку план расходов правительства остается неизменным, оно будет вынуждено покрывать свой возросший долг населению за счет увеличения налогов в будущем. Поэтому он, приобретая больше государственных облигаций, оставляет свое текущее потребление неизменным.

Правительства большинства стран используют для покрытия бюджетного дефицита как налоги, так и внутренние займы. Теория должна была бы объяснить, почему предпочитается то или иное сочетание этих инструментов. Вместо этого утверждается, что при постулированных условиях все варианты эквивалентны. Поскольку правительства вряд ли тратили бы столько усилий на не имеющий смысла выбор, остается предположить, что модель не адекватна проблеме и что причина неэквивалентности лежит в неучтенных ею обстоятельствах. Такой вывод лишь отчасти приближает нас к ответу на исходный вопрос, поскольку неучтенных обстоятельств слишком много.

Теорема Модильяни - Миллера также предполагает рациональность экономических агентов и совершенство рынка. Она утверждает, что при заданном потоке дивидендов фирмы ее рыночная цена не зависит от структуры корпоративных ценных бумаг, т.е. от пропорций выпуска акций и облигаций, от условий выплат и т.п. И в этом случае основной результат не отвечает на главный вопрос: "Чем определяется наблюдаемая структура корпоративных обязательств?"

И вообще, отмечает Виктор Полтерович, в экономической науке не происходит накопления фундаментальных эмпирических закономерностей. «Скорее наоборот: ранее обнаруженные и казалось бы фундаментальные связи между параметрами впоследствии не подтверждаются. Я приведу два примера. Оба они являются хрестоматийными и тем не менее заслуживают рассмотрения в контексте рассматриваемой проблемы.

Первый пример - это история кривой Филлипса, или иначе, утверждения, что приросты темпа инфляции и уровня безработицы имеют разные знаки. На эту закономерность впервые обратил внимание Ирвинг Фишер в 1926 г. Его работа осталась незамеченной. В 1958 году А.Филлипс обнаружил, что статистические данные о темпе роста номинальной заработной платы и уровне безработицы для ряда стран хорошо аппроксимируются убывающей линейной зависимостью. Позднейшие исследователи вместо темпа роста заработной платы стали использовать тесно связанный с ним показатель - темп инфляции. Соответствующая зависимость и получила название кривой Филлипса. Кривая Филлипса правильно описывала связь между темпом инфляции и уровнем безработицы в Великобритании перед второй мировой войной и в США в течение 50-х - 60-х годов. Но в 70-е годы статистические данные США перестали подчиняться кривой Филлипса. Несколько раньше, чем это произошло, М.Фридман и Э.Фелпс заметили, что темп инфляции должен определяться не только уровнем безработицы, но и инфляционными ожиданиями. В 70-е же годы, после резкого изменения цен на нефть, стало ясно, что изменение предложения также влияет на темп инфляции.

В течение многих лет кривая Филлипса (в той или иной форме) рассматривалась как твердо установленный факт и являлась постоянной компонентой теоретических моделей. Однако с течением времени простота исходной закономерности исчезла. Большинство экономистов перестало верить в стабильность кривой Филлипса. Ее история излагается в учебниках, но сама кривая уже не используется в современных моделях. Более того, в ряде последних исследований авторы стремятся показать наличие отрицательной связи между инфляцией и темпами роста производства, что плохо согласуется с логикой кривой Филлипса, ибо увеличение темпов роста производства должно было бы сопровождаться падением безработицы и, следовательно, повышением инфляции. Следует признать, что наличие отрицательной или положительной связи между инфляцией и безработицей отнюдь не проистекает из природы вещей, а является результатом меняющихся во времени и в пространстве стереотипов поведения экономических агентов. Речь идет не только о способах формирования инфляционных ожиданий, но и о методах регулирования ставки рефинансирования, обменного курса, о налоговой и ценовой политике, и т.п.

Второй пример - это знаменитый результат Ф.Кейгана (Cagan Ph. The Monetary Dynamics of Hyperinflation. In: Studies in the Quantity Theory of Money, ed. M.Friedman. Chicago: University of Chicago Press, 1956, рр. 25-117), породивший надежды на устойчивость важных макроэкономических соотношений, но впоследствии подвергнутый сомнению. Ф.Кейган показал, что семь известных гиперинфляционных эпизодов удовлетворительно описываются простой моделью, включающей гипотезу адаптивных ожиданий и экспоненциальность зависимости спроса на деньги от ожидаемой инфляции. В течение почти двадцати лет эта модель считалась важным элементом макроэкономической теории. Но в 1975 г. Хан обнаружил, что использованный Кейганом метод оценки коэффициентов регрессии неудовлетворителен, поскольку в его уравнениях имела место автокорреляция остатков. Значения коэффициентов, найденные более совершенным методом, существенно отличались. Наличие автокорреляции, как отметил Хан, свидетельствует о том, что в модели пропущена важная объясняющая переменная. Впоследствии модель Кейгена была усовершенствована, но соответствующие статистические результаты не стали фундаментом теории инфляции. Этот пример демонстрирует другую причину отвержения найденных ранее закономерностей - пересмотр стандартов анализа данных.

После "критики Лукаса" (1976) невозможно было сохранять веру в отыскание простых и устойчивых соотношений между макропеременными. Макроэкономические теории стали строить на базе явно сформулированных гипотез о микроповедении. Такой подход приближает к учёту субъектности, стремления к ней. «Здесь, однако, макроэкономистов поджидали те же трудности, с которыми с самого начала столкнулась микроэкономика. Прежде всего, если и удается идентифицировать поведенческие модели, то лишь на весьма ограниченном массиве данных. Например, функцию спроса принято считать результатом максимизации потребителями своих функций полезности при бюджетных ограничениях. Тщательно разработаны методы восстановления функций полезности по статистическим данным, но никому так и не удалось продемонстрировать стабильность этих функций на достаточно длительных интервалах, нет ясных представлений и о виде этих функций. Поэтому экономисты-теоретики стремятся получать выводы, не зависящие от спецификации функций полезности. Примерами являются утверждения о существовании и Парето-оптимальности конкурентного равновесия. Вместе с тем, теорема Зонненшайна - Дебре показывает, что без знания специальных свойств функций полезности (или, более обще, - функций выбора) экономическая теория в принципе не может ответить на важнейшие для нее вопросы. Парадокс Эрроу и теорема Болдрина - Монтрюччо имеют аналогичную природу.

Для понимания ситуации полезно провести аналогию с механикой или термодинамикой. Принцип максимизации функции полезности - это в определенном смысле аналог принципа Гамильтона в механике или максимизации энтропии в термодинамике. Нетрудно представить, насколько обеднели бы эти теории, если бы под функцией Лагранжа (в принципе Гамильтона) и энтропией понимались бы произвольные выпуклые (вогнутые) функции соответствующих переменных.

Разумеется, экономисты пытаются строить теорию для отдельных классов функций полезности. Теория дробится на субтеории, возможность применения которых в конкретных ситуациях остается неисследованной».

Академик Виктор Полтерович подчеркивает, что «экономическая действмительность слишком многовариантна и скрость её изменения опережает темп её изучения. Изменчивость экономических реалий отчасти коренится в обратном влиянии экономических теорий на экономическое поведение. Выводы из экономических теорий довольно быстро становятся достоянием массы экономических агентов и влияют на формирование их ожиданий. Здесь имеется (возможно, поверхностная) аналогия с принципом неопределенности Гейзенберга: процесс познания оказывает влияние на познаваемый объект».

На самом деле такая аналогия – не поверхностная, а глубинная, поскольку сопряжена с ролью субъекта-наблюдателя, которая является ключевой в основании любой фундаментальной теории, в том числе теории множеств и метода форсинга (смотри мои предыдущие заметки). И она недаром лежит в основе «рефлексивной теории» Джорджа Сороса. На существенность этой аналогии указывал Милтон Фридман ещё в 1953 году (Friedman M. The Methodology of Positive Economics. In: Essay in Positive Economics. Chicago, The University of Chicago Press,
1953, p.5). Эта же идея неявным образом присутствует и в "критике Лукаса".

Чтобы получить описание системы в целом, экономические теории связывают воедино модели индивидуального выбора с помощью того или иного организационного принципа, обычно - вводя понятие равновесия. Здесь, говорит Виктор Полтерович, «возникают две непреодоленных и, видимо, принципиально непреодолимых трудности. Во-первых, естественные принципы не позволяют однозначно определить движение системы, равновесий оказывается "слишком много". Неполнота принципов равновесия приводит к необозримой множественности решений, о которой говорилось выше. Другая трудность состоит в разнообразии правдоподобных принципов. Из Вальрасовских и Кейнсианских моделей получаются совершенно разные выводы, при этом совсем не ясно, какую схему следует применять в той или иной ситуации. Переходные экономики являются источником многочисленных примеров такого рода».

В итоге академик Виктор Меерович Полтерович приходит к выводам, что «экономические заключения оказываются неустойчивыми относительно «малых» вариаций исходных допущений», и, в отличие от естественных наук, «по-видимому, многообразие экономических явлений не может быть объяснено на основе небольшого числа фундаментальных закономерностей. Интуитивное понимание этого положения привело к замене принципа единства теории на принцип сосуществования конкурирующих концепций». В явной форме соответствующая точка зрения высказана Робертом Ауманном: "Возможно даже, чтобы две конкурирующие теории счастливо существовали бок о бок и использовались одновременно, подобно тому как многие из нас хранят письма и в хронологическом порядке, и по именам корреспондентов" (Aumann R.J. What is game theory trying to accomplish? In: Frontiers of Economics. Eds. K.Arrow and S.Hokapohja, New York: Basil Blackwell, 1985, pp. 28-77). Ауманн полагает, что аналогичная ситуация характерна и для физики, и в качестве примера он приводит сосуществование волновой и корпускулярной теорий света.

Нет сомнения, справедливо говорит Виктор Полтерович, что экономическая теория выполняет полезные функции, создавая необходимый инструмент для понимания реальности. «Несомненно также, что непосредственно воспользоваться этим инструментом удается лишь в сравнительно немногих случаях. Если верно, что основная причина состоит в отсутствии универсальных экономических законов, необычайном многообразии и быстрой изменчивости экономических объектов, то, возможно, выход состоит в принципиально иной организации научного исследования. В настоящее время и в естественных науках, и в экономике ведущая роль принадлежит индивидуальным исследователям. В физике, химии, биологии они делают открытия, а в экономике, как заметил Малинво, нет. Возможно, что экономические открытия по самой своей природе должны носить краткосрочный характер. Таким открытием могло бы быть, например, обнаружение причин нынешнего спада в России и разработка эффективных мер по его преодолению. Но если период жизни изучаемого явления 4 - 5 лет, то у индивидуального исследователя слишком мало шансов на успех».

Здесь академик ломится в открытые ворота. Консилиум врачей полезен, но ещё полезней один компетентный врач, делающий правильный диагноз и выбирающий оптимальный и самый эффективный рецепт лечения. Но никакой гений теоретической экономики не сможет приступить к излечению, если его не поддерживают влиятельные силы внутри излечиваемого общества. Прежде всего необходима команда единомышленников, партия. А что касается экономической теории, то весь изложенный материал указывает на субъектность как главную мотивацию экономического выбора. Учёт мощнейшего устремления к субъектности снимает-преодолевает механистичность прежних естественных для прошедшей эпохи индустриализма марксистских или либеральных упрощений.